ГЛАВА 12.
ГЛОТОК СВОБОДЫ
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ
В начале января 1944 года мы поселились на последнем этаже пятиэтажного дома. Комната продолговатая, с торцевым окном. В квартире жила соседка Анна с маленьким сыном. Ее, как старожилку, мы считали хозяйкой. Она была русской эстонкой, то есть была русская, но давно жила в Нарве. Хорошо говорила по-эстонски. Очень приветливая, доброжелательная. Крестный, мама и Оля продолжали работать на том же лесопильном заводе. На январь им выдали рабочие карточки, а остальным – иждивенческие. Когда впервые получили продукты по карточкам, то устроили семейный праздник. Хлеб был плоский, овальной формы, с мягкими корочками. Он был с тмином, очень вкусный, и есть можно досыта.
Наши работнички приносили новости с завода. Первая новость – в крепости появился тиф. Рабочих из крепости перестали водить на завод и отменили право на прописку в Нарве. Только несколько семей, включая нас, успели воспользоваться этим правом и выбраться на волю. Бабушка Маша и Дуся не успели, остались в крепости.
Вторая новость – немцы начали драпать. На шоссе много разных машин и повозок месят грязь со снегом. Участились налеты наших бомбовозов на станцию, мост и другие объекты. Со стен крепости немецкие зенитки лупили по самолетам.
Соседка Анна говорила, что ходят слухи о неизбежном приближении советских войск. Она предложила нам с бабушкой пойти посмотреть ее гнездышко в Шведской крепости, растянувшейся по левому берегу Наровы. Внутри стен этой крепости было устроено бомбоубежище с длиннющими нарами в два яруса. Каждая семья имела свое место на нарах, с соответствующей табличкой. Даже кувшин для воды, металлическая посуда и чайник стояли у каждой таблички. Ну и конечно же, освещение, водопровод, центральное отопление, канализация – все было предусмотрено для безопасного и длительного пребывания людей. «Вот это культура! – восхищалась бабушка. – Вот какая забота о людях!» На обратном пути Анна сказала бабушке:
– Многие зажиточные эстонцы скоро побегут из Нарвы – их места в бомбоубежище освободятся, и вы тогда сможете оформить себе местечко здесь.
– Да-да, спасибо. Я обязательно расскажу Михаилу, – ответила бабушка.
ПОДВАЛ. ДОБЫЧА ВОДЫ
В самом конце января загрохотали пушки. Наши войска заняли правый берег реки, только крепость немцы еще удерживали. По слухам, узников они успели угнать в Германию, а тифозный барак сожгли вместе с больными людьми. Началась осада Нарвы. Пушки палили с двух берегов.
Соседка Анна ушла в Шведскую крепость на закрепленное за ней место. Крестный не стал хлопотать о выделении такого же места для нашей семьи, как советовала Анна.
– В такое смутное время мне лучше не высовываться. Не то дадут крепко по носу, – пояснил он.
Мы стали прятаться в подвале нашего дома. Там человек тридцать собралось. Не было ни электричества, ни воды, ни какой печки. Сидели с керосиновой лампой. Спали, сидя на скамейках, или прямо на полу, прижимаясь друг к другу. Пищу готовить поднимались в квартиры. Там же растапливали снег, пока он был чистый, не закопченный от разрывов снарядов и бомб. Позже мама и Оля были вынуждены ходить на реку. Крестный не ходил за водой, чтоб не высовываться. Шли они под обстрелом советских пушек и пулеметов, которые стреляли по немцам, но могли попасть и в Олю или маму. Да и немцы могли пристрелить их в любой момент, посчитав их сигнальщиками.
Поэтому я с трепетом провожал взглядом Олю и маму, когда шли они за водой. И с замиранием сердца ждал возвращения. Мысленно упрашивал Бога: «Господи, спаси мою маму и Олю! Ну, пожалуйста, спаси, Господи! Что тебе стоит?!» Молитву «Отче наш» я знал наизусть еще от бабушки Фимы, но в ней же нет ни слова о маме!
Однажды сестры пришли с реки зареванные, без воды. Лица чумазые, в копоти. Одежда забрызгана грязным снегом.
– Свят, свят, свят! – крестилась бабушка, встретив их на входе в подвал. – Что стряслось-то?
Я бросился к маме. Она одной рукой прижала меня к себе, другой рукой показала свое пустое ведро с огромной дырой от осколка.
– Вот такая дыра могла быть у меня в животе! – говорила она сквозь слезы. – Десять сантиметров до смерти! Вблизи разорвался снаряд. Осколок выбил ведро с водой из руки, отбросил его на несколько метров!
Подошли к нам другие люди из подвала, стали слушать подробности. Но я дальше не слушал. Потеснее прижался к маме и тихо шептал: «Слава тебе, Господи! Спасибо, что услышал меня, спас мою маму и Олю!»
ДОБЫЧА ПРОДУКТОВ
Кроме воды надо было еще добывать продукты. Работу наши работнички потеряли – завод оказался за линией фронта. На февраль нам карточки не выдали, запасов никаких не осталось. Снова перед нами замаячил голод. Здесь в лес не пойдешь, мох и кору не добудешь. Мы решили поискать счастья в покинутых квартирах богатых эстонцев, убежавших от фронта. Но там все было растащено до нас и двери были не заперты. И все же в одной квартире нашли сплошь покрытую плесенью буханку хлеба и две плитки столярного клея. «Обрежем плесень сверху, а под нею чистый хлеб должен быть», – соображала мама, опуская хлеб в сумку. В другой квартире нашли только старый ремень да рваные кожаные шлепанцы. «На студень», – заметил крестный. Зато в третьей квартире нам сказочно повезло. Крестный в темном углу кухни обнаружил бочонок, укрытый грязной половой тряпкой, почему его и не заметили до нас. А бочонок оказался до краев наполнен свиными, уже очищенными, солеными потрохами! Радость наша была бы меньше, даже если бы мы нашли золото!
Крестный подобрал веревку, приспособил ее так, чтобы удобно было нести бочонок. Я нашел моток шпагата и перочинный нож из четырех предметов, но с расколотой рукояткой. На полу среди битой посуды валялось больше десятка поздравительных рождественских открыток. Они поражали своей красотой: мальчики все в коротких штанишках на лямочках, девочки – в розовых платьицах, панталончиках и с бантами на голове. А вокруг – ангелы и амурчики со стрелами. Я собрал открытки для Тони.
Мама заметила птичью клетку, закрепленную на стене. В ней лежал на боку полуживой снегирь. Видимо, хозяева очень торопились, раз не выпустили его на волю. Мама сняла клетку, вынула снегиря. Он еле дышал. Я нашел битое блюдце, капнул туда водички. Снегирь попробовал воду клювом, встал на лапки и начал пить. Я вывернул свои карманы, нашел несколько крошек хлеба, высыпал перед птицей. Снегирь с трудом, но все же склевал крошки.
– Его надо подержать дома с недельку, пока окрепнет. Потом выпустим на волю, – сказала мама.
Я положил снегиря за пазуху, в потайной карман пальто, застегнутого только снизу, чтоб не помять птичку. Но когда шли домой мимо кустов, снегирь сам выскочил из кармана и вспорхнул на куст. Мы даже обрадовались. Значит, найдет рябинку, поклюет ягоды и будет жить.
БОГ ЗНАЕТ, ЧТО ДЕЛАЕТ
Во время относительного затишья мы из подвала поднимались в свою комнату. Там варили и принимали пищу. Там вместо бани протирали друг друга мокрой тряпкой, прожаривали угольным утюгом белье, чинили одежду и обувь.
Однажды кресный остался в подвале – поправлял ножки у нашей скамейки. За занавеской в комнате мама протирала тетю Симу мокрым полотенцем. И вдруг спросила тихим, доверительным тоном:
– Сима, тебя не тошнит временами? Не хочется кисленького или соленого?
– С чего это? – недовольно ответила тетя Сима. – Ты зачем спрашиваешь? Ничуть меня не тошнит.
– У тебя беременность, и уже большая, – пояснила мама.
– Не выдумывай. Восемь лет замужем, ждем-ждем – и ни разу не получалось. А тут на тебе! Да с чего ты взяла-то?
– Я по соскам твоим вижу, – ответила мама. – Вернейшая примета.
– Мамаша! – крикнула тетя Сима бабушку. – Зайди-ка сюда! Послушай, что Настя выдумала!
Мы с Тоней раскрыли рты от любопытства. Бабушка зашла за занавеску.
– Все верно, – подтвердила она. – Настя права, ты беременна.
– Пошли-ка, ребятки, в коридор, – запоздало сказала нам Оля. – Здесь без нас разберутся.
Но и в коридоре было слышно, как громко говорила тетя Сима расстроенным голосом:
– Даже и не знаю теперь, радоваться мне или плакать.
– Раз Бог дает, значит, радоваться надо. Бог знает, что делает, – сказала бабушка.
УМНЫЙ СНАРЯД
В тот день Оля и мы с Тоней были в подвале. Крестный, мама, бабушка и тетя Сима остались наверху, в квартире. День был солнечный при слабом морозце. Пушки с двух берегов палили нечасто. Но один снаряд разорвался так близко, что даже подвал задрожал. Кто стал молитвы читать, кто просто креститься. Чья-то девочка от страха заплакала. Вдруг в подвал ворвалась моя бабушка и закричала Оле:
– Симку и Мишку убило! В крови все!
Бабушка запыхалась, глаза выпучены, вся трясется. На лице и руках – пятна крови. Изо рта и ушей тоже капала кровь. Оля подхватила ее, стала успокаивать. А мы с Тоней рванули в квартиру. Но при выходе из подвала столкнулись с крестным. Он был живой, но все лицо и руки густо покрыты кровью. Здоровый глаз тоже залеплен кровью, поэтому он передвигался как бы вслепую. Согнул поясницу, искал руками опору. Он только прохрипел:
– Ольга, беда! Симку убило!
Люди в подвале оказывали помощь. Несли бинты, йод. Принесли ковш чистой воды, чтобы кровь отмыть. Оля промыла брату здоровый глаз – он стал видеть. На лице и руках было очень много порезов от осколков стекла. Убедившись, что Оля здесь справится, мы с Тоней поднялись в квартиру.
Тетя Сима все еще лежала на полу без сознания. Но дышала, и пульс был хороший. Оказалось, что лужа крови образовалась тоже от порезов осколками стекла. Через час она пришла в себя. Осталась контузия – у нее слегка тряслась голова и заплетался язык. У мамы осколками стекла были окровавлены ноги.
Вскоре все собрались в холодной квартире. Со шрамами и наклейками на порезах, но довольные, что все живы, легко отделались. Поели, чаю попили и стали вспоминать подробности. В момент взрыва у окна тетя Сима зашивала порванную рубашку прямо на теле крестного. А бабушка штопала шерстяной чулок чуть в стороне от окна. Мама стояла на табуретке у печки, развешивала белье. Снаряд ударил в толстую стену дома в двадцати сантиметрах от проема окна. Стену он не пробил, его осколки разлетелись мимо окна. Но взрывная волна резко распахнула раму и выбила все до единого стеклышка. Они-то и поранили наших страдальцев. Опять улыбнулось счастье, которое отвело снаряд от проема. Ведь это наш снаряд, советский. Видимо, совесть ему не позволила влететь в комнату и убить людей, которых должен был защищать.
ГЛАВА 13.
ОПЯТЬ ОБЛАВА
«КТО ЗДЕСЬ РУССКИЕ? К СТЕНКЕ!»
К середине февраля 1944 года обстрел города усилился. За водой на реку стало еще труднее ходить. Но мы в душер адовались и надеялись, что к 23 февраля – Дню Красной армии – наши возьмут Нарву.
В подвале пошли разговоры, что немцы стали взрывать высокие здания. Якобы потому, что с высоты сигналили на тот берег русские лазутчики. Наш пятиэтажный дом тоже считался высоким, и его могли взорвать. Поэтому мама и крестный решили самое необходимое сложить в заплечные мешки и спустить в подвал. Я упросил забрать и бочонок с остатками потрохов: не пропадать же такой вкуснятине!
Но никто из нас не подумал, что если дом взорвут, то подвал наш завалит обломками и мы окажемся заживо погребенными. А немцы, оказывается, подумали, стали очищать подвалы.
Утром 20 февраля, еще затемно, в подвал ворвались два немецких автоматчика и офицер. Он осветил мощным фонариком заспанные лица.
– Кто здесь русские? К стенке! – гаркнул он.
Наступила гробовая тишина. Кроме нас в подвале еще было три семьи русских, не считая русских эстонцев. Все боялись шелохнуться. Солдаты сняли с шеи автоматы, приготовились стрелять. Вдруг поднялся со скамьи старый бородатый эстонец и заявил твердым голосом:
– Я староста подвала и заявляю, что здесь нет русских. Одни эстонцы, знающие русский язык.
Тогда офицер распахнул дверь в подвал и приказал:
– Всем-всем-всем грузиться в машины. Брать с собой только то, что здесь, при вас. В квартиры не заходить – будет расстрел.
У подвала уже стояли две открытые бортовые машины и четыре автоматчика. Начали выносить свои вещи и кидать в кузова. Садились сами, стараясь устроиться поудобнее. Наша семья разместилась на своих вещах поближе к кабине. Я вдруг заметил, что в углу между кузовом и кабиной прилепилась круглая печка. Что же, теперь немецкие грузовики на дровах ездят?! Бензину мало? Хотел спросить крестного, но не успел. Немцы притащили два огромнейших полотнища брезента и накрыли ими людей в машинах, как мешки с картошкой.
ДОРОГА ПЫТОК
Поехали. На пути к нам подстроились еще четыре таких же грузовика, покрытых брезентом. Образовалась колонна из шести машин, мы шли третьими. Начало сильно трясти, раскачивать из стороны в сторону. Я откинул кусок брезента. Оказалось, что мы едем по раскуроченным шпалам и рельсам. На автомобиле, да по железной дороге! Чудеса! Расскажи кому – не поверят!
– Немцы совсем с ума спятили – тащат стариков и детей за собой, как великую ценность, – удивлялся крестный.
Вокруг голое поле, перепаханное бесчисленными воронками. Весь снег лежал темно-серый с черными пятнами в воронках. Параллельно нам, примерно в пятистах метрах, тянулась полоса кустов. За ней двигались машины в обе стороны.
– Почему там машины? – спросил я маму.
– Там проходит шоссе, оно занято русскими, – ответил за нее крепкий эстонец лет под сорок. «Так вот почему нас везут по разбитой железке!» – понял я.
Вдруг за полоской кустов увидели вспышку. «Уооуу-бах!» – разорвался снаряд, не долетев до нас. Потом еще выстрел, еще. Перелет, недолет. Разрывы все ближе. Мама пыталась закрыть мое лицо брезентом, но я все равно открывал. Любопытство сильнее страха. «Мы смерти смотрели в лицо», – вспомнил я слова из песни о юном барабанщике.
– Ну уж нет! Так мы не договаривались! – возмутился все тот же эстонец. – Мало того что на таратайке по шпалам везут, так еще и под русскими пушками! Уж лучше я пешком пойду – целее буду! – заявил он и встал во весь рост, чтобы выпрыгнуть из машины. Но немец тут же приставил автомат к его животу. Эстонец смирился, сел на чей-то мешок. И как раз у той кочки, на которую думал спрыгнуть эстонец, взорвался снаряд.
Выходит, что Бог через немецкий автомат спас эстонцу жизнь. Чудеса!
Но в этот момент прямое попадание разнесло заднюю машину в клочья. Что там осталось от людей и машины, одному Богу известно. Колонна уцелевших машин двигалась без остановки. Меня увиденное потрясло, стало тошнить. Вырвало прямо за борт. Мама вытерла мне чем-то лицо и руки, оттащила от борта.
Вскоре машины пошли гладко, взрывов не стало. Мы выехали на не занятый советскими войсками участок шоссейной дороги.
НЕЖДАННАЯ ВСТРЕЧА
Привезли нас в Ревель (древнее название города Таллина – так он назывался при немцах). Разместили в какой-то школе, в спортивном зале. Немножко покормили и стали сортировать. Всех с эстонскими паспортами отпустили к родственникам или направили в общежитие как свободных граждан. А русских, украинцев, белорусов, татар стали распределять по концлагерям.
Кучки вещей каждой семьи жались к стенкам просторного зала. Там же и спали: кто на вещах, кто на полу. На другой день поступила еще одна партия невольников. Они тоже были с вещами, искали местечко поудобнее. Мимо нас шла пожилая женщина с котомкой и сумками. Рядом шел парень лет семнадцати с большим заплечным мешком. Вдруг моя бабушка вскрикнула:
– Ой, Ленка! Да ты ли это?!
Женщина оглянулась и расцвела в улыбке:
– Дунюшка! Господи, да какими судьбами?! Митя, погляди-ка, ведь Дунаевы это!
Баба Лена обняла бабушку Дуню. Митрошка протянул каждому руку, даже мне протянул. Он выглядел молодым сильным парнем. Баба Лена была приемным ребенком в семье Дунаевых, росла и воспитывалась наравне с бабушкой Дуней. Приходилась ей сводной сестрой. А замуж вышла за брата бабушки Маши. Через нее Яснецовы и Дунаевы породнились раньше, чем через папу и маму.
Устроились они рядом с нами, тоже у стенки. И начались охиахи да взаимные расспросы. Оказалось, что когда немцы стали угонять узников из Ивангородской крепости, то перво-наперво сожгли тифозный барак. В этом бараке лежала в тифу бабушка Маша. Она сгорела живьем вместе с другими больными. Это известие ранило мою душу, мне было очень жаль ее. Она так любила меня! Еще я подумал: недаром в Реполке она бабушке Фиме позавидовала в том, что вовремя она умерла – в родной земле осталась лежать.
Других узников крепости немцы раскидали по разным пересыльным пунктам, чтобы отправить в Германию. И вот теперь баба Лена с Митрошкой оказались здесь. Мы решили по возможности держаться вместе с ними.
В АД С КОМФОРТОМ
На третий день пребывания в Ревеле половину невольников отправили на вокзал, на платформу. И нас, и бабу Лену с Митрошкой в том числе. Все ждали привычных вагонов-телятников. Но вдруг к нашей платформе подогнали состав с немецкими пассажирскими вагонами, и нам приказали грузиться в них. Эти вагоны отличаются от русских тем, что в них нет общего коридора. Каждое купе имеет выходную дверь прямо на платформу. Такое купе досталось и нам с бабой Леной. Разместились там все, вместе с вещами.
– Это немцы нам подарок делают ко Дню Красной армии, – пошутил Митрошка. – Ведь завтра 23 февраля как-никак.
– Неплохо бы по сто пятьдесят пропустить по такому случаю, – помечтал крестный. – Поедем с комфортом, только не знаю, в рай или в ад.
Митрошка полез в свою котомку. Пошарил там и вынул небольшой холщовый мешочек.
– А вот вам и рай – устроим его сейчас же, – заявил он, высыпая из мешка семечки в миску. – Райское занятие для бездельников.
– Откуда у тебя это чудо? – удивилась Оля.
– Шел дождь, но вместо дождинок семечки капали. Я подставил шляпу – и вот собрал.
Тоня вытаращила глаза от удивления, даже рот приоткрыла.
– Мастер врать у твоей тещи зять, – засмеялся крестный.
– Вот шалопай! Слова путного не скажет, все с вывертом, – ворчала бабушка Дуня. Но за семечками потянулась.
– Репольские семечки, Дунюшка, – пояснила баба Лена. – Чухонка по деревне ходила, вот он и купил у нее перед выселением нас.
Семечки пахучие, хорошо прожаренные. Мы накинулись на них. Посыпались шутки да прибаутки. Всем было весело, как в добрые предвоенные времена. Я почему-то вспомнил примету бабушки Фимы: «Ох, не к добру это веселье. Ох, не к добру». Эта примета оправдалась еще в Заречье, когда мы с Марусей пели песни. Сердце забилось тревожно. Я никому ничего не сказал, но семечки есть перестал.
Уже смеркалось, когда прицепили к нам паровоз. Конвойные каждого вагона заперли снаружи двери во всех купе. И вдруг завыли сирены воздушной тревоги.
– Все. Мы в мышеловке, – тихо сказал крестный. – На станции много составов с военной техникой и цистерны с горючим. Самолеты обязательно будут бомбить вокзал, и нам никуда не деться. Мы заперты.
Все притихли. Стало жутко от его слов. Бабушка Дуня прошептала:
– Господи, спаси и сохрани наши души!
Вагон качнулся, дернулся и тихо заскользил вдоль платформы. Мы поехали!!! Колеса стучали чаще и чаще, как музыка спасения! Сзади уже слышались звонкие хлопки зениток и первые разрывы бомб. Несколько самолетов бросились в погоню за нашим составом – взрывы были то справа, то слева. В купе полопались стекла. Но паровоз летел со скоростью курьерского поезда. Вскоре самолеты улетели. Видимо, главной задачей для них была станция. Мы все крестились и благодарили Бога за спасение.
Поезд выгнулся дугой на повороте, и мы увидели вдали привокзальное пекло. Там все горело. Взрывались снаряды и мины. Взрывались цистерны с горючим, высоко выбрасывая пламя. Видимо, от скопления военных составов там ничего не осталось. Так отметили наши летчики свой праздник – день Красной армии.
– Никак не пойму, – размышлял крестный, – почему немцы спасли наш поезд, а не какой-нибудь военный состав?
– Да надрался шнапсу начальник вокзала. И решил, что в пассажирском поезде большие чины сидят взаперти, надо спасать, – опять стал шутить Митрошка.
Паровоз перешел на нормальную скорость. Постепенно мы успокоились. Пристроились спать под легкое покачивание вагона и мерный перестук его колес.