Пылающий лед

2. Белый лед, синее небо, красная кровь

Ледоход на Печоре – зрелище внушительное и завораживающее, особенно при взгляде с изрядной высоты. Передвижной командный пункт операции «Парма» располагался как раз на километровой высоте, на борту дирижабля «Дмитрий Донской», и лично командовавший операцией генерал-полковник Кравцов не удержался, полюбовался несколько минут на бесконечную белую ленту, от горизонта до горизонта рассекшую зеленые просторы лесотундры. Впрочем, и там, в лесотундре, виднелись белые пятнышки, словно кто-то рассыпал по зеленому сукну пригоршню соли – на северных склонах моховых кочек еще лежал снег. Такой здесь июнь…

Льдины огромные и льдины маленькие сталкивались под бешеным напором прибылой воды, ломали и крошили друг друга, вставали торчком и рушились обратно… И вся эта белая мешанина неудержимо стремилась на север, к студеному океану, словно понимая: здесь с каждым днем все теплее и теплее, остановиться или задержаться нельзя, опоздавшие погибнут под немилосердными лучами солнца.

Генерал подумал, что еще месяц назад Печора казалась незыблемым белым монолитом, под которым где-то глубоко, невидимые и неслышимые, струились смирные до срока воды. И подумал другое: Россия тоже не так давно казалась монолитной… А теперь – точь-в-точь как ледяной панцирь Печоры – всё развалилось, раздробилось, и куски-осколки ломают и давят друг друга… нет, не друг друга – враг врага… И все вместе взятые дрейфуют по течению, куда-нибудь да вынесет… Единственная разница – льдины на Печоре белые, или по крайней мере кажутся белыми, грязь издалека и с высоты не видна. А осколки России, как и откуда на них ни взгляни, сплошь залиты кровью и дерьмом, дерьмом и кровью. И радиоактивными осадками, разумеется.

День стоял почти безветренный, и «Дмитрий Донской» (в девичестве, до выплат репараций после второй карпатской войны, носивший имя «Вильна батькивщина») медленно дрейфовал к юго-западу, не включая двигателей.

На земле разворачивалось наступление… Совсем не каноническим образом разворачивалось. По канонам военной науки наступающие должны превосходить противника в живой силе и технике как минимум в три раза. А если тот обороняется в заранее возведенной полосе укреплений, тогда вообще желательно соотношение один к семи, по крайней мере в количестве артиллерии, ракетных систем и бронетехники…

Примерно такая пропорция и соблюдалась в наземной фазе операции: на одних направлениях три к одному, а на других семикратное превосходство одной из сторон, а кое-где и поболее… Беда в том, что везде превосходящей стороной были сепаратисты. Лишь в воздухе полное господство быстро и безоговорочно завоевала российская авиация.

Вторым козырем федералов стала внезапность. Весьма относительная, конечно, внезапность. Незаметно операцию таких масштабов не подготовить, силы приходилось стягивать буквально отовсюду, выдергивая где батальон, где роту, а кое-где даже взвод из самых отдаленных гарнизонов. Агентурная сеть, развернутая в РФ, у мятежной республики имелась, и удар сепаратисты ожидали. Но не знали конкретных сроков и не готовились к массированному воздушному десанту.

Все свободные (весьма относительно свободные) силы ОКР стягивались к пограничной реке Ижме: две сводные дивизии мотопехоты, бронетехника, авиация. Там же, в Сосногорске, спешно создавалась мощная речная флотилия: спускались на воду доставленные из Питера бронекатера и прочие малые боевые корабли, пригодные к транспотировке по железной дороге; буксиры и баржи местных речников срочно готовили для перевозки десанта, обшивали титанопластовой броней, устанавливали на них «молотки» и пусковые для УРСов… Грузопассажирский атомоход класса «река – море», застигнутый в Усть-Ижме окончанием прошлогодней навигации, переделывали в плавучий штаб генерала Кравцова.

Работа шла большая и проводилась всерьез – и тем не менее была одной большой дезинформацией. Отвлечением внимания. Мятежники тоже готовились – оборудовали позиции на берегах Печоры, минировали и укрепляли места, удобные для десантирования с воды. И еще кое-какие сюрпризы готовили, по данным разведки: например, начиненные взрывчаткой скоростные, юркие моторные лодки и водяные скутеры, – намеревались они управлять ими дистанционно или при помощи смертников-камикадзе, разведка не выяснила. Да и незачем такая информация, все равно все силы и средства, вложенные в береговую оборону, истрачены впустую.

Но самый важный результат отвлекающей подготовки на Ижме – главари сепаратистов предполагали, что у них в запасе еще есть две недели, или по меньшей мере дней десять. Пока не пройдет ледоход по Ижме и Печоре, опасаться нечего, федеральная флотилия вторжение не начнет.

А когда начнет, времени для принятия контрмер все равно останется с избытком. От Сосногорска до Печоры относительно недалеко лишь по прямой, по железной дороге, разрушенной между этими двумя городами целенаправленно и основательно – не только пути разобраны и мосты взорваны, даже насыпи во многих местах срыты взрывами. А водным путем получается изрядный крюк – сначала на север по Ижме, затем на юг Печорой, против течения. Четыре-пять дней плавания, если оценивать скорость флотилии по самым ее тихоходным судам.

Но флотилия пригодится позже, когда придется выбивать мятежников из городков и поселков, разбросанных вдоль Печоры и ее притоков. А удар в их сердце, в столицу, наносился с воздуха.

К воздушным налетам мятежники готовились, но предполагали их локальными, поддерживающими операцию на реке. Массированную переброску войск по воздуху не ожидал никто. Все знали, как в России обстоят дела с нефтью… Не просто плохо – практически никак не обстоят. После катаклизма нефть вновь появилась в Оренбуржье – тектонические сдвиги выдавили ее из каких-то глубинных слоев, не разведанных в свое время или не разрабатываемых из-за трудностей глубокого бурения… И что? Нефтяной инфраструктуры там не осталось, давно демонтирована: нет буровых, нет трубопроводов, чтобы ту нефть выкачать, нет заводов, чтобы переработать ее на месте. Нефть фактически стала ресурсом местного значения: кое-как, из подручных средств собрали две вышки, производительность низкая, добытое перегоняют самым примитивным, дедовским крекингом, с большими потерями…

Топливо получается низкокачественное и большей частью потребляется на месте. Кое-что вывозят в столицу – автотранспортом, потому что железная дорога и там накрылась. Никто специально не разрушал, как в Коми, – просто не дошли руки восстановить мосты, разрушенные Катаклизмом, а коли уж поезда все равно не ходят, зачем зря гнить и ржаветь рельсам и шпалам, которым в хозяйстве множество применений найдется? Растащили…

Автотранспорт – это значит, что надо сжечь часть бензина, чтобы доставить остальное в Петербург. Мало того, трасса проходит по регионам, весьма условно контролируемым федерацией. И с главами тех регионов договариваться бесполезно, власть у них осталась лишь номинальная… Власть сосредоточилась внизу, на местах, и влиятельность ее определяется количеством бойцов и стволов в отрядах местной самообороны. Каждый глава волостной или поселковой администрации норовит установить плату и за проезд по дороге, и за проезд по мосту, и за переправу на пароме, если моста нет, и за ввоз товара на «свою» территорию, и за вывоз товара с оной… Самые отмороженные вообще норовят напасть на нефтяную колонну и все захватить. Одних приходится учить уму-разуму (опять расход горючего и боеприпасов), с другими – кто посильнее или посговорчивее – договариваются, отстегивают проценты с нефтяного транзита… С учетом всех расходов из тонны оренбургских нефтепродуктов до столицы доезжает едва ли треть.

А Печора, так уж получилось, теперь нефтяное сердце России. Из законсервированных скважин Усинского нефтегазоносного района вновь ударили черные фонтаны… Консервировали их в расчете на то, что рано или поздно появятся новые технологии, позволяющие добраться до неизвлекаемой нефти, при старых способах добычи недоступной, – а она составляла на здешнем нефтяном поле не много и не мало: пятьдесят два процента. Больше половины запасов приходилось на нефть сорбированную, на нефть неподвижную, на нефть структурированную, на нефть целиковую… На «мертвую», как одним емким словом называют ее нефтяники.

Технологии время от времени предлагались, остающееся под землей богатство не давало покоя боссам нефтяной промышленности. Боссы напрягали подчиненную им ведомственную науку, наука старалась как могла, отрабатывая нефтединары, нефтерубли и нефтеюани: самые крупные целики нефти выкачали сквозь дополнительные скважины, пробуренные с точностью чуть ли не до метра. Кое-что добыли, воздействуя на пласты новыми методами – плазменно-импульсным, например.

Но большинство технологий годились лишь для применения в определенных благоприятных условиях, ни одна не окупала себя при повсеместном использовании в промышленных масштабах. И недоступная нефть продолжала ждать своего часа.

Час пришел. Случился Катаклизм, древние Уральские горы, казалось, навеки забывшиеся летаргическим сном, ожили. Сдвинулась геологическая платформа, разрушая структуру целиков и сжимая пласты, вытесняя нефть к поверхности…

В принципе, то же самое произошло и в оренбургских степях, но здесь нефти появилось больше в разы, на порядки. И в целости и сохранности осталась вся инфраструктура – почти неповрежденные трубопроводы, тянущиеся через Ямал и Коми от месторождений арктического шельфа, ныне разрушенных. Нефтеперерабатывающие заводы Усинска и Печоры частично пострадали от подземных толчков, но восстановить их гораздо проще, чем строить новые.

Однако сразу же нашлись желающие подмять под себя неожиданно обнаружившееся богатство. Двух недель не прошло после радостной вести из Усинска, когда непонятно откуда взявшийся Временный совет объявил в Печоре декларацию о государственном суверенитете. И пошло, и поехало, и понеслось…

Не то что отдавать – даже продавать федерации нефть сепаратисты не собирались. Трубопроводы стояли сухие, НПЗ по-прежнему лежали в руинах. Для своих нужд мятежники использовали топливо, в изобилии пролившееся из разрушенных хранилищ, впитавшееся в землю. Добывали не то что дедовским способом – прапрапрапрадедовским. Проще не бывает: выкопай яму-колодец в удобном месте, низком и с песчаным грунтом, – и черпай. Даже очищать не надо, песок – отличный фильтр, можно сразу в бак заливать. Они и черпали. Помаленьку, для себя. А Россия медленно подыхала без нефти.

В чьих интересах действовали (точнее сказать, бездействовали) вожди сепаратистов в нефтяной отрасли, до конца выяснить не удалось.

Возможно, мятежники поджидали китайцев – потребителей ненасытных, способных скупить все, что можно выжать из Усинска, и попросить добавки. Китайцы неторопливо, но безостановочно тянули свой «Великий путь» по землям другой самостийной республики, Сибирской (насчет той сомнений не возникало: марионеточное государство, созданное на деньги Поднебесной и сполна отрабатывающее вложения).

Вариант с поднебесниками – весьма вероятный, но не единственный. Потому что нездоровое оживление наблюдалось и на западе, как в странах Исламского Союза, так и в европейских Анклавах. Месяц назад прошел тендер на строительство (вернее, на переделку из уже построенных судов) партии необычных танкеров – относительно небольших, маневренных, с корпусами повышенной прочности… Короче говоря, способных плавать в арктическом бассейне, в непростой ледовой обстановке. И заходить в крупные реки, судя по габаритам… Заказчик – никому не известная нефтяная компания мутного происхождения, однако вполне кредитоспособная, аванс победителям тендера уже выплачен. На бирже очень серьезные игроки ведут дела так, словно имеют инсайдерскую информацию о появлении на рынке новых партий нефти, тормозящих непрерывный рост цены на нее… А печорские мятежники тем временем активно переделывают баржи-сухогрузы в нефтеналивные… Любопытные совпадения.

Медлить было недопустимо… А вдвойне недопустимо затягивать войну с сепаратистами. Едва ли они всерьез рассчитывали победить Россию в противостоянии один на один. Хомяку медведя не одолеть, даже если медведь стар, слаб, потерял почти все зубы и находится при последнем издыхании. Он, медведь, даже рухнув замертво, просто-напросто раздавит хомяка.

Но завопить на весь мир, взывая о помощи, – это будьте уверены. Караул, геноцид, гуманитарная катастрофа, дети гибнут под бомбами российских варваров, ад и голодомор! Признайте нашу независимость! Обуздайте агрессоров!

Немедленно всполошатся гуманисты: и исламские, и китайские, и католические, – все, испытывающие острую нужду в нефти, а кто ее сейчас не испытывает? Надавят санкциями, заклеймят резолюциями, пригрозят вторжением… Подтянут авианосцы к Печорской губе, объявят бесполетную зону над русским Севером. И хлынут потоки оружия в самозваную республику. И потоки наемников под видом «добровольцев». А против всего мира не повоюешь, тем более без нефти…

Сценарий известный, такое не раз происходило в регионах, богатых теми или иными ресурсами. Поэтому последний год Россия обращалась с Печорой бережно, как с миной на боевом взводе. Разумеется, никакого признания Временный совет и сменивший его «парламент» не получили, даже самого косвенного, даже как партнеров по переговорам о будущем «Печорской республики». Нет такой республики и нет такой проблемы, точка. Но при этом федерация не совершила ни одного враждебного шага, даже самого малого. При любом намеке на конфликт войска отводились без единого выстрела, крохотная поначалу республика расползалась по карте, как нефтяное пятно по воде. Цильма, Нарьян-Мар (порт, прямой выход к морю!), Инта… Даже над Воркутой, над городом-призраком, поднят флаг сепаратистов.

Федерация делала ставку на один удар, на одну операцию. Не медленное, с боями, продвижение вдоль разрушенной мятежниками железной дороги. И не вторжение на тихоходных речных корабликах. Мощнейший воздушный удар и тут же массированный десант. Чтобы все закончилось, едва успев начаться. Чтобы купленные с потрохами журналюги не завалили СМИ слезливыми репортажами о гибнущих от голода и бомбежек детях. Чтобы гуманисты и общечеловеки не смогли, не успели завести речь о международном признании мятежников ввиду полного отсутствия в природе объекта признания.

На эту карту генерал Кравцов поставил очень многое. Фактически весь госрезерв российской нефти, не больше и не меньше… А это не просто цистерны и емкости с горючим, это судьба и будущее России. Еще в качестве маленькой дополнительной ставки выступала голова генерала. В случае неудачи в кресле главы ОКР не усидеть, а с такого поста в сложившейся ситуации в почетную отставку не уходят. И в позорную тоже. Его можно лишиться только вместе с жизнью, таковы уж правила игры…

Проигрывать было нельзя.

Генерал Кравцов очень надеялся выиграть – Россию, нефть, свою жизнь…

3. Сметая крепости, с огнем в очах…

«Иволга» горела жарко, дымно и шумно. Пылала горючка, которую буквально по литру полгода копили для сегодняшней операции. Горело то немногое, что способно сгореть в боевом вертолете, а негорючие пластмассы от жара превращались в густые клубы дыма. Взрывались запасные боекомплекты.

«Шеф будет в бешенстве, – подумал я. – Любые сообщения о невосстановимых потерях боевой техники приводят его именно в такое состояние духа. Но для роты «Гамма-7» все обернулось к лучшему: посадка не осталась незамеченной, и люди, только что шарахнувшие «булавкой» по накренившейся «вертушке», наверняка сейчас собирались вплотную заняться ее пассажирами… А поваливший дым – отличная завеса, никакая оптика не поможет разглядеть высадившихся десантников, и на инфракрасных прицелах будет красоваться роскошное пятно. Жаль, ненадолго, – системы пожаротушения уцелели, исправно извергают пену и вскоре собьют пламя. Ну так ведь и мы здесь зимовать не планируем…»

Экипаж «Иволги» жалко… не выбрались, до последнего надеялись сберечь машину. Со вторым пилотом и бортмехаником я не был знаком, но командир, Гасан, по праву считался асом – и своим умением проложить безопасную дорожку в небе, кишащем огнем и смертью, не раз спасал жизнь десантуре. Спас и сегодня, а сам не уберегся… Пусть гурии будут ласковы к тебе в раю, воин.

– Мангуст, я Каньон! Видели взрыв, доложите обстановку.

Обстановка простая и понятная: скоро нас начнут убивать и обратный отсчет истекает. Уцелей в округе хоть одно достаточно высокое здание, оттуда по нашей крыше сейчас гвоздили бы по меньшей мере из всех видов стрелкового оружия. Но зданий не уцелело. Чуть западнее еще вчера уродовал окружающий пейзаж микрорайон серых унылых пятиэтажек – теперь, спасибо летчикам, там видны лишь груды эрзац-кирпича и прочих обломков. Пейзаж тоже не украшают, но из соображений безопасности куда более приятны для взора.

Расписывать Каньону открывающиеся с крыши красоты и виды я не стал, доложил коротко:

– Каньон, я Мангуст. Высадились. Потери – «сковородка» с экипажем. Приступаем к выполнению задачи.

– Постара… – начал было Каньон и не договорил. Точнее, он-то договорил, но я не стал дослушивать.

Все равно ничего толкового Каньон с расстояния в несколько километров нам не присоветует, и я переключился на внутренний канал, предназначенный для связи с взводными командирами. В нашем случае с единственным командиром – сержантом Багировым по прозвищу Баг. Вторым и последним взводом роты по совместительству приходилось командовать мне – нехватка кадров дикая, ДОН-3 хоть и числится дивизией, но по личному составу не дотягивает до армейской бригады мирных времен…

Баг повоевать успел изрядно и свое дело знал туго. Десантники уже не торчали столбами – залегли, рассредоточились, используя вместо укрытия невысокий бордюр, обрамлявший крышу. Хреноватое укрытие, как сказал бы Багиров, любящий по всякому поводу упоминать и хрен, и производные от названия этого растения, – пуля любого калибра прошьет навылет тонкий металлопластик. Но чтобы попасть в спрятавшегося за ним, стрелять придется наугад.

– Пора вниз, Баг, – сказал я сержанту. – Добавь пару дымовых, пожар слабеет.

Пеногоны сработали исправно, хоть и запоздало, – «вертушка» уже не полыхала, да и дымила значительно слабее. Но две дымовые гранаты быстро поправили дело.

– Не нравится мне эта хренотень, – показал Багиров на бетонную коробку, приткнувшуюся к противоположному краю крыши и имевшую на обращенной к нам стороне металлические раздвижные двери.

Мне «хренотень» тоже не нравилась. По всему судя, ею заканчивалась шахта грузового лифта, некогда служившего для сообщения с вертолетной площадкой. Наверняка имелась там и лестница на случай поломок лифта и прочих непредвиденных обстоятельств. Но если бы я командовал обороной объекта, то первым делом позаботился бы наглухо перекрыть ведущий вниз путь. А еще лучше его аккуратно заминировать и в случае нападения пропустить вражеских разведчиков, а когда в шахту или на лестницу втянутся основные силы – взорвать все к чертовой матери.

Но искать и обезвреживать заряды времени нет… Этому моему теоретическому выводу жизнь немедленно подкинула экспериментальное подтверждение – внизу, неподалеку от фундамента здания, грохнул взрыв. Вроде и несильный, но если там рванула не минометная мина, то я ничего не понимаю в минах и взрывах. Через несколько секунд второй взрыв, на сей раз с другой стороны здания. Взяли в «вилку». А мы торчим на крыше, как бифштекс на тарелке. И сейчас нас той самой вилкой будут кушать…

– Из-за ангара лупят, – сообщил сержант, оторвавшись от отверстия водостока, которое он использовал на манер амбразуры. – Самоделка какая-то, похоже. И наводчик у них хреновый.

Третья мина упала опять с перелетом, но почти под самой стеной. Наводчик у сепаратистов и в самом деле оказался отнюдь не снайпером, но рано или поздно пристреляется – и на крыше сразу станет неуютно.

– «Гамма-семь», слушай команду! – рявкнул я по общему каналу. – Отползаем к вертушке, аккуратно, не высовываясь. И ныряем в дыру по одному. Первый взвод – исполнять!

– Куда нырять-то? – не понял кто-то из бойцов.

Растолковал ему Багиров, мигом уловивший суть моей идеи:

– Плита. Продавленная. Под лыжей. Ползком к «вертушке» – и в дыру!

Идея с элементом риска, надо признать. Если на чердаке у сепов установлен хотя бы один пулемет – положат там всех, не особо напрягаясь. Но это вряд ли. С чего бы им страховаться на такой маловероятный случай? Гасан, вечная ему память, не собирался садиться на крышу и продавливать ее – по плану «Иволга» должна была зависнуть в метре от бетонных плит и высадить десант, но все планы перечеркнули осколки «Кадета», повредившие турбодвигатель…

Обстрел тем временем затих. Миномет – оружие примитивное, его недолго склепать в любой мастерской из обрезка трубы. Изготовление боеприпасов при наличии токарного станка тоже проблемы не составляет. Но отказы у таких самоделок случаются часто – то мина застрянет в дуле, то еще какая неполадка…

Я подполз к обугленному корпусу «Иволги» одновременно с парнем из первого взвода. Лицо под прозрачным бронепластиковым щитком шлема показалось незнакомым – из молодых, необстрелянных. Командовать десантниками мне приходилось от случая к случаю, на операциях вроде сегодняшней, но почти всех старых бойцов батальона «Гамма» я знал в лицо, а многих и по именам.

– Быстрей, быстрей! – подгонял сержант своих подчиненных, больше для порядка – «манулы» и без того шустро спрыгивали в черный провал лаза.

Я заметил, что от каждой команды Багирова новобранец морщился, как от сильной зубной боли. Разбираться с причинами странной мимики не было времени – миномет сепаратистов вновь заработал, и первая же мина легла на крышу. Затем еще одна, и еще, и еще…

Сержант, старый лис, не ошибся – мины и в самом деле оказались самопальные: обточенные чугунные болванки, снаряженные не то аммоналом, не то еще какой-то промышленной взрывчаткой. Боевые «летучки» – начиненные мощным ВВ и несколькими тысячами шаровидных и стреловидных поражающих элементов с хорошей пробивной способностью – живо проредили бы арьергард роты, не успевший убраться с крыши. Самоделки же порой вообще падали без взрыва, на манер пушечных ядер давно минувших веков, а если взрывались, то шумно, но до поры безвредно – увесистые чугунные осколки могли разнести щиток шлема или вспороть кевлайкру, но было их, осколков, слишком мало. К тому же большая часть мин падала по другую сторону «Иволги», и летящие осколки принимала на себя наша многострадальная «вертушка».

Едва я успел отметить этот обнадеживающий факт, мина взорвалась неподалеку. Сглазил… Тяжеленная зазубренная чугуняка ударила в бок – бронежилет не пробила, угодив в титановую пластину, но кевлайкра лишь отчасти сумела погасить энергию удара. Мне никто и никогда не бил кувалдой по ребрам, но подозреваю, что ощущения при этом возникают схожие…

– Все живы?

Почти все из последнего десятка, остававшегося наверху, не пострадали… Но одному из бойцов повезло меньше, чем мне, – осколок рубанул по рукаву, не защищенному пластинами, вспорол, виднелась кровь… Парень оказался из бывалых – уже тянулся за индивидуальной аптечкой. Необстрелянные от вида собственной крови часто впадают в ступор. Остальным «манулам» взрыв лишь придал ускорение, и они спрыгивали вниз куда быстрее.

– Прыгай! – поторопил я раненого. – Там перевяжешь! Пристрелялись, гады…

Он, неловко держа на отлете кровившую руку, протиснулся между горячим боком «вертушки» и бетонной плитой. Я за ним, напоследок швырнув под «Иволгу» еще одну дымовую гранату. Пусть сепы считают, что мы еще здесь, пусть расходуют впустую боезапас. А мы тем временем спустимся и удивим их до невозможности.

Пол чердака покрывал слой керамзита около трети метра толщиной – утепление, надо полагать. Легкие гранулы разлетелись в стороны после моего прыжка, затем постепенно начали заполнять образовавшуюся мини-воронку. Значит, здание построили лет семьдесят назад, не меньше. Когда загнулись последние ТЭЦ, работавшие на угле, исчезли и стройматериалы, производимые из шлаков… Вот какой я умный и способный к дедукции.

Кроме керамзита, на чердаке никого и ничего не было: ни сепов с пулеметом, ни сепов без пулемета, ни пулемета без сепов… Лишь изгибались пологими дугами железобетонные балки, поддерживающие плиты перекрытий и здорово напоминающие ребра не то мастодонта, не то кашалота. А среди этих ребер, в грудной клетке неведомого монстра, очутилась рота «Гамма-7» – шестьдесят два человека, считая меня, с оружием и снаряжением.

– Там люк! – кивнул куда-то вправо Баг, бойцы его взвода успели обследовать помещение. – Стальной, запертый, вроде не толстый… Взрываем на хрен?

– Отставить! Пойдем прямо здесь! – Я указал на слой керамзита под ногами.

Наверху по-прежнему грохотали мины, сепы продолжали старательно обрабатывать место высадки. Значит, те, что засели в здании, не ждут нас по крайней мере в ближайшие минуты. Ну так усилим фактор внезапности, эффектно обрушив вниз обломки потолка, а следом свалимся сами.

Пока бойцы отгребали керамзит, расчищая место для закладки заряда, я жестом отозвал Бага в сторонку, сдернул с головы шлем. Сейчас утечка информации исключена, и пришло время раскрыть сержанту цель нашей маленькой операции, проводящейся под прикрытием большой операции по уничтожению мятежной Печорской республики. Но все же лучше сообщать такие вещи, не пользуясь электронными средствами связи. Кто и какой аппаратурой тут прослушивает эфир, я не знал. Подозревал, что едва ли у сепов есть декодеры последних моделей, но лучше перебдеть…

Хотя сомнительно, что подслушанная боевая задача роты «Гамма-7» порадовала бы неприятеля… Одной фразой пресловутую задачу можно было сформулировать так: найди то, сам не знаю что.

Либо у шефа действительно имелись лишь обрывки информации, либо он не считал нужным информировать в полном объеме подчиненных, но я знал (а теперь узнал и Багиров) вот какие секретные сведения: в этом самом здании – которое летчики очень старались не зацепить при нанесении авиаудара и на крышу которого мы высадились – сепаратисты занимаются чем-то непонятным и засекреченным даже от граждан самозваной республики. И начальство очень желает знать – чем же именно. Посему надлежит работать аккуратно, объект без нужды не разрушать, внимательно поглядывать по сторонам и при обнаружении чего-либо непонятного или любопытного немедленно брать под контроль и вызывать подмогу.

– Хренота какая-то, капитан… – охарактеризовал Баг изложенную мною начальственную директиву. Подумал секунду-другую и внес уточнение: – Самая хреновая хренота.

Я не стал спорить… Бойцы тем временем закончили расчищать пол от керамзита – под ним оказались те же бетонные плиты, что и наверху, но здешние выглядели поновее. На плиту лег гибкий уголок из металлопластика, заполненный внутри пластитом и выгнутый сейчас в форме большого овала – два метра в длину, метр в ширину. Мы с Багом наблюдали за работой, не вмешиваясь: заряд ребята укладывали грамотно, в стороне от несущих балок, и обрушиться вниз вместе с взорванным потолком роте не грозило.

– Давайте так, капитан – ваш взвод идет первым, – предложил Багиров. – И ищет свои хреновины. А мы с ребятами прикрываем с тыла и флангов.

Я вздохнул… Давно пытался перейти с Багом на «ты», но сержант упорно отвергал все попытки. Причина известна – я для него чужак, и наплевать, что за плечами десяток совместных операций. Пока не пролью свою кровь – я не «манул», всего лишь прикомандированный офицер, пусть и наделенный правом командовать… Но такое уж мое везение: во всяких переделках побывал вместе с Багом, но обошелся без единой царапины. Вот и сегодня – ребра до сих пор ноют от удара осколком, но ни капли крови не пролилось.

– Пусть так, – согласился я. – Тыл твой. Здание большое, все не удержать… Откуда будем уходить – минируйте.

– «Лягушек» маловато…

– Ставьте растяжки. Но в спину нам никто ударить не должен.

Теперь вздохнул сержант. Соорудить из ручной гранаты импровизированную мину натяжного действия недолго, но… Но когда вступаешь в бой в отрыве от основных сил, количество носимого боезапаса зачастую определяет, кто победит. Если патроны и гранаты закончатся раньше, чем противники, десантными ножами много не навоюешь. Перестреляют из чего угодно – из дедовских берданок, из самодельных минометов…

Сержант это хорошо понимал. Я тоже. Но другого выхода не было. Слишком мало людей для полноценной зачистки.

…Заряд сработал относительно негромко – я очень надеялся, что продолжавшийся на крыше концерт не позволит сепам сразу обнаружить наше вторжение. Овальный кусок железобетона рухнул вниз, разбросанные взрывом гранулы керамзита забарабанили по щитку шлема. Тут же еще три взрыва прозвучали почти без пауз между ними – три осколочные гранаты сделали расположенное внизу помещение гарантированно безлюдным. Не успело смолкнуть отраженное от перекрытий эхо, а я уже стоял на краю провала, направив вниз луч лазерного дальномера. Семь метров…

– На леерах! – скомандовал я и показал сержанту пять оттопыренных пальцев на левой руке, потом загнул три из них.

Десантники споро цепляли карабины лееров за балки, за выступающие из бетона концы арматуры, прыгали вниз. Первая тройка, вторая… Взвизгивали мини-лебедки, укрепленные за левым плечом, ударялись о пол шипованные подметки десантных ботинок, с негромкими щелчками отстегивались карабины, когда натяжение лееров слабело. И все. Никаких других звуков. Седьмая тройка, восьмая… Тишина давила. Тревожила… Секретный объект – и нет внутренней охраны?!

Внизу ударила очередь – скупая, на три патрона. Еще одна, еще… Грохнуло несколько раскатистых одиночных выстрелов – ничего похоже звучащего на вооружении десантников не имелось.

Ну и славно. Начинаем панихиду с танцами, кто не спрятался, тот покойник…

И я шагнул в овальное отверстие.