ОСВОД. Хронофлибустьеры

– Какой-то гибрид человека и головастика, – сказал я, разглядывая лежавшее на траве создание, мокрое и облепленное водорослями.

– Угу, – подтвердила Рада.

Одежды на «клоуне» не было, рассмотреть детали анатомии ничто не мешало. Конечности маленькие, по людским меркам недоразвитые, – даже удивительно, что так шустро бегал на своих коротеньких ножках с перепонками между пальцами. На верхних конечностях перепонок не было и ладошки в первом приближении смахивали на человеческие, имели по пять хорошо развитых пальцев.

А еще странное создание имело хвост – не длинный, но явно не рудиментарный: мускулистый, сплющенный с боков, вполне функциональный для плавания в воде и под водой.

Голову гибрида – непропорционально огромную, безволосую – покрывали свежие раны, наверняка там поработал клюв покойного Дрона. Шея в районе загривка была перекушена, перегрызена, – и те, и другие раны уже не кровоточили.

Рот существа можно было смело назвать пастью – самого лягушачьего вида, от уха до уха (фигурально выражаясь, ничего, напоминающего ушные раковины, уродец не отрастил). Осторожно, – ну как оживет и цапнет? – я оттянул верхнюю губу, подозревая, что этакая пасть непременно оснащена соответствующим комплектом клыков. Ошибся: мелкие многочисленные зубы с плоскими вершинами для охоты и обороны были непригодны, и наверняка служили лишь для перетирания пищи.

– Скорее даже гибрид человека и гигантской саламандры, – выдвинул я еще одну версию. – В общем, что-то земноводное…

– Угу…

Мне показалось, что Рада меня толком не слышит. И прекрасно знает, что за существо прикончила, но делится знанием не спешит. Но и без того ясно, что версию о борьбе за передел рынка топлива можно смело сдавать в утиль. Едва ли конкуренты «Балтнефтепрома» смогли бы притащить откуда-то из Миров неведомую тварь, – а были бы на такое способны, не стали бы размениваться на примитивные диверсии.

Ладно, сюда уже едут специалисты из службы Лернейской. Заберут и изучат существо, и, возможно, смогут отыскать путь, лазейку, через который «клоун» просочился к нам. Ну а мне достанется на орехи от г-жи вице-директора за то, что не смог обеспечить живой экземпляр… Но все же рассчитывать на благодарность в приказе у меня есть кое-какие основания. Небольшие, прямо скажем: поджигателя мы не захватили, пожар предотвратить не сумели. А с другой стороны, все могло обернуться хуже: поджог попал бы лишь в сводки МЧС по району и остался бы для Института незамеченным.

Хотя, по справедливости, все лавры причитаются Дане… Но чьи это часы, в конце концов?

Едва я так подумал, Дана, легка на помине, мелодичным звуком известила о поступившем сообщении. Неужто босс спешит поздравить?

Но нет, СМС-ка пришла от Хомякова-старшего и состояла из одного слова: «Мальчик!!!». Мог бы ограничиться просто восклицательным знаком, гендерная принадлежность младенчика и без того много лет известна…

– Ну вот… – расстроено произнесла Рада, узнав о пополнении семейства. – А я такой зачетный фейерверк приготовила, чтобы сразу запалить, как родится…

– Хватит на сегодня пиротехнических шоу, – кивнул я на догоравшую АЗС, вокруг которой суетились многочисленные пожарные, подкатившие к шапочному разбору. – Хорошего помаленьку.

– Что ж тут хорошего? Где я теперь бензин покупать буду?

– Поездишь на дальнюю, пока эту восстановят… – сказал я рассеянно.

В тот момент я не подозревал, что «Балтнефтепрому» не суждено заняться восстановлением своей поредевшей сети заправок, что у акционеров, руководства и высшего менеджмента компании как раз в этот момент появились на горизонте большие проблемы…

И это не метафора – в полном смысле появились на горизонте.

Глава 3. Первая ночь лета

«Балтнефтепром» был дочерним предприятием крупнейшей нефтегазовой корпорации.

Вопреки названию, дочка не двинулась по родительским стопам, не пыталась добывать нефть или газ на шельфе Балтийского моря. Продажа топлива через сеть расположенных в Ленобласти заправок была побочным приработком, вообще-то дочка занималась производством оборудования для буровых платформ, а конкретно сейчас, в первую летнюю ночь, праздновала свое семнадцатилетие.

Дата не круглая, отмечали скромно: под две с половиной сотни сотрудников и приглашенных гостей. А неприглашенные заявиться не могли – торжество проходило на борту круизного теплохода «Котлин». Собственно, число гостей определялось именно его вместимостью, и работяги из цехов «Балтнефтепрома» отметили день рождения компании куда скромнее и на берегу, а на борту собралось руководство и менеджмент (некоторые, но не все, – с мужьями и женами).

Празднование не предполагалось как тупая пьянка на теплоходе, стоящем у причальной стенки или курсирующем неподалеку от города по Маркизовой луже. Предстоял двухдневный круиз к Аландским островам, с небольшой экскурсионной программой и прочими туристическими мероприятиями.

«Котлин», построенный в Германии тридцать лет назад, не мог потягаться с громадными круизными лайнерами вроде «Куин Мэри II» – с ее двумя с половинами тысячами пассажирских мест, с ее пятью ресторанами, с барами, бассейнами, кинозалами… и с размерами, превышающими габариты легендарного «Титаника».

Однако для нужд двухдневного корпоратива услуг и удобств, предоставляемых «Котлином», должно хватить. Так полагал Дима Савич, тридцатилетний пассажирский помощник капитана (паспом), месяц назад назначенный на эту должность. Его двоюродный дядюшка, по странному совпадению трудившийся в «Балтнефтепроме» заместителем генерального, намекнул: если все пройдет удачно, сотрудничество будет продолжено. Но, важный момент, без заключения договора на постоянное обслуживание. То есть будет считаться, что он, Дима Савич, каждый раз приводит богатого корпоративного клиента, а за это от судовладельцев полагались более чем щедрые премиальные…

Перспективы вдохновляли. И Дима очень старался, чтобы все прошло удачно. Выкладывался, буквально из кожи лез, – и пока получалось, невзирая на малый стаж в новой должности.

Сегодняшний банкет, тьфу-тьфу-тьфу, завершался без эксцессов. Дима заранее произвел через дядю разведку: кто из гостей (из тех, кого оставить на берегу никак нельзя), способен, подвыпив, что-нибудь этакое учудить и отчебучить… Потенциальные бузотеры оказались под удвоенным присмотром, и двое из них уже были отправлены отсыпаться в каюты, вежливо, но непреклонно.

Завтра будет легче. На экскурсию по Аландам – по кусочку Швеции, оказавшемуся сначала в составе России, а затем Финляндии в результате военных и политических превратностей минувших веков, – отправятся, наверное, немногие, те, кто не слишком налегает сейчас на общение с фужерами и рюмками. И никаких неприятностей в тихом провинциальном уголке ждать не приходится. Осмотрят средневековый замок Кастельхольм, прогуляются по руинам форта Бомарсунд, посетят маленький музей в Эккеро, – а других достопримечательностей там нет. И всё – обратно, домой, в Питер…

Строил планы и предавался надеждам Дима Савич на третьей палубе. Вышел сюда вслед за небольшой группой пассажиров, покинувших банкетный зал, – одни чтобы покурить, другие, наоборот, чтобы подышать свежим морским воздухом.

Дима не стал бы их сопровождать, для такого дела имеются стюарды, во избежание нехороших случайностей приглядывающие за передвижениями не совсем трезвых гостей по судну.

Но центром притяжения группы из восьми человек был Чернопольский, все вились вокруг него. ВИП-пассажир, первый вице «Балтнефтепрома», – и Дима решил, что лучше проследить самому, ни на кого не перекладывая.

Он стоял в стороне от компании, вроде и сам по себе, но готовый немедленно вмешаться при возникновении любой проблемы. Что проблема, подплывавшая сейчас с норд-норд-веста, слишком велика и вмешательство его не поможет, Дима Савич не подозревал.

Курящие курили, остальные просто болтали, – говорил в основном Чернопольский, прочие слушали, поддакивали, старательно смеялись его шуткам.

Первой парусник заметила спутница Чернопольского (не жена, Дима знал точно) – блондинка, вечернее платье, брюлики, тоненькая сигарета, подносимая ко рту якобы аристократичным жестом.

Уставилась на что-то вдали, показала другим. Цель путешествия, Аландские острова, она разглядеть не могла, – до них оставалось с десяток морских миль, а белая ночь здесь хоть и светлее питерской, но все же ночь.

Дима немедленно оказался рядом.

– Не желаете бинокль?

Чернопольский пожелал, взял бинокль, прихваченный паспомом как раз для такого случая, поднес к глазам.

Дима не отошел, остался поблизости, готовый принять игрушку обратно, когда наскучит. Он и без оптики видел, что пересекающимся курсом движется парусное судно, но подробности разглядеть не мог. Да и не особо они интересовали, подробности, – эка невидаль, парусник. Савич искоса, не демонстративно, разглядывал блондинку, подозревая, что у персоны калибра Чернопольского и женщина должна быть особенная, премиум-класса.

Блондинка разочаровала. Не дурнушка, конечно же, но ничего запредельного. Дима считал, что обладай он деньгами и положением Чернопольского, уж смог бы подыскать себе более эффектную пассию. Может, еще подыщет, построив карьеру, какие его годы… Первые шаги сделаны, и в правильном направлении, все впереди.

Пока он тешил себя такими мыслями, суда сблизились, парусник изменил курс и двигался параллельно в паре кабельтовых. Теперь было видно, что он большой – в длину поменьше, чем знаменитый барк «Крузенштерн», с которым «Котлин» не раз пересекался в портах Балтийского моря. Но борта выше, особенно на баке и юте, – те высятся над шкафутом натуральными башнями.

Корпус и рангоут свидетельствовали – парусник старинной постройки. Вернее, на самом-то деле современной, но довольно точно копирует старину. Семнадцатый век? Или восемнадцатый? Дима плохо знал историю парусного флота, в типах тогдашних кораблей не разбирался, – и не стал ломать голову.

Задумался о другом: откуда здесь взялась эта плавучая архаика? Он совершил немало круизных рейсов по Балтике (еще не в должности паспома), но никогда ничего похожего не видел.

– Умеют же делать… – вздохнул Чернопольский. – А у нас… эх… Я как-то клюнул на рекламу: рейс на старинной пиратской бригантине плюс квест на реальном острове в Ладоге… поиски клада… Видели бы вы ту бригантину… В девичестве не то рыболовный бот, не то что-то вроде того. Мачты тоненькие, фальшивые, парус на такую не поднять, тут же переломится, шли под мотором… А главное – рыбой бригантина провоняла навек, никакие освежители воздуха не спасали, едва дотерпел до острова… А этот… Красавец…

Парусник в дымке белой ночи и впрямь выглядел красиво, романтично и загадочно. Спутники блондинки и Чернопольского фотографировали и снимали на видео, а Дима все гадал о происхождении странного судна. Плавучая декорация для кино? Едва ли, той мореходные качества не нужны. Наверное, ВИП-клиент прав, и отгрохали посудину для богатых туристов – квесты по мотивам приключений Джека Воробья или что-то вроде того…

– Пошли, хватит глазеть, – сказал Чернопольский, возвращая бинокль.

Само собой, после его слов не нашлось желающих далее любоваться парусником. Но никто никуда не пошел. Потому что произошло странное. Даже дикое и невообразимое, так точнее.

Вдоль борта старинного судна расцвели яркие вспышки, пять или шесть. Кратчайшее мгновение спустя долетел грохот, орудийные порты окутались клубами дыма. И почти сразу звуки раздались на «Котлине» – скрежет металла, звон стекла, и, чуть позже, – истошные вопли.

Первый залп угодил по ярко освещенному банкетному залу.

Бинокль выскользнул из ослабевших пальцев паспома, грохнулся о палубу, подпрыгнул, посыпались осколки линз. Это событие, в другое время безмерно бы расстроившее, осталось почти незамеченным. В голове у Димы Савича вертелась единственная мысль: «Так все хорошо начиналось… Так все хорошо начиналось…»

Нестерпимо хотелось проснуться.

На паруснике выпалила вторая группа орудий. «Надо залечь…» – неуверенно подумал Дима и не залег, не успел. Чугунное ядро ударило прямо в них, в группу оцепеневших спутников Чернопольского, расшвыряв в стороны. И белая финская ночь сменилась для Савича непроглядной черной.

* * *

Очнулся Дима от громкого неприятного звука. И от ощущения, не более приятного, – кто-то грубо перевернул его на другой бок и беззастенчиво ощупывал карманы.

Он открыл глаза. Увидел перед носом доски палубы. Затем его снова повернули – небрежно, словно тюк с грязным бельем. И он наконец увидел человека, проводившего с ним все эти манипуляции. Небритое лицо, одежда странная – сюртук, или камзол, или что-то еще старинное, Дима не разбирался, но какая-то невзрачная шмотка, серая и унылая, никакого сравнения с яркими костюмными фильмами. На затылок небритого типа была сдвинута шляпа, не менее странная, – с низкой тульей и узенькими полями, – а ленты, тянущиеся от нее, были связаны под подбородком.

Звук, терзавший уши, был опознан как женский визг. Он приближался, и примешивался к нему какой-то грохот.

Дима чуть повернул голову в ту сторону, увидел женские ноги, волочившиеся по палубе, – стройные, в ажурных сетчатых колготках и в одной туфельке, вторая слетела. Вечернее платье с длинным боковым разрезом сбилось на сторону, Дима его опознал… Блондинка, она и орет.

У тащивших ее пасспом тоже смог разглядеть только ноги, и примечательные, – матерчатые полосатые чулки почти до колен и деревянные башмаки. Натурально деревянные, вырезанные из цельных кусков дерева. Эта-то обувка и грохотала по палубе.

Долго пялиться в сторону ему не позволили. Небритый без церемоний ухватил Диму за лицо, повернул к себе. Сказал что-то непонятное, не на английском и не на немецком.

Видя, что его не понимают, небритый широко распахнул рот, выглядевший так, словно его владельцу забыли в детстве рассказать о существовании зубной пасты и щетки. Запах доносился соответствующий.

Небритый тыкал пальцем то в свою хлеборезку, то Диме в губы. Тот сообразил, что от него требуют открыть рот, но не мог сообразить, зачем. Нож, появившийся у самого лица, снял лишние вопросы: да смотри, не жалко.

Выяснив, как выглядит ротовая полость человека, знакомого с щеткой, пастой и стоматологами, небритый резко погрустнел. И потерял к Диме интерес, – поднялся с корточек, отошел в сторону.

Проверять, остались ли у него силы встать, Дима не стал. Лежать безопаснее. С мыслью, что карьера летит под откос, он почти смирился. Гораздо более важной и актуальной представлялась другая задача: выйти живым из этой передряги.

А чтобы эту задачку решить, неплохо бы понять: что происходит? Версий было немного, всего одна. Дикая, зато объяснявшая всё. Вот какая: ролевики, заигравшиеся в пиратов. Попутавшие Балтику с Карибским морем, и Аланды – с берегами Сомали.

Рядом вновь раздалась незнакомая речь. Дима повернулся туда, увидел Чернопольского. Тот лежал молча и неподвижно, вокруг кровь, много крови… Над недавним хозяином жизни стоял небритый, вертел в руках какой-то маленький предмет и, судя по интонации, сквернословил.

Попытки разъять предмет на части не удавались, небритый пустил в ход нож и лишь тогда добился своего. Одна составная часть перекочевала ему за пазуху, вторая, небрежно отброшенная, шлепнулась рядом с Димой, – и оказалась отсеченным пальцем.

Дима закрыл глаза. Видеть больше ничего не хотелось, а хотелось вмазать с маху головой о палубу, – если спит, то проснется, если все наяву – отключится…

Потом болезненное любопытство пересилило, он снова поднял веки. Небритый увлеченно потрошил объемистый бумажник, наверняка принадлежавший Чернопольскому. Под ноги упали визитки, и банковские карты, и чья-то фотография…

А потом произошло удивительное. Дима думал, что утратил способность удивляться, что ее отрезали, пока он был без сознания, отсекли, как палец с перстнем у Чернопольского.

Оказалось, ошибался. Потому что небритый добрался в своих поисках до отделения с наличкой, но ничуть тому не обрадовался. И купюры евро разных номиналов (было их немало), и российские банкноты, и пара сереньких американских бумажек, – все полетели к палубе, но не долетели, отнесенные в сторону легким ветерком.

Зато отделение с мелочью куда больше заинтересовало удивительного грабителя. Однако интерес быстро иссяк, – осмотрев монеты и даже попробовав одну на зуб, небритый раздраженно швырнул всю горсть за фальшборт. И начал разжимать ножом зубы Чернопольскому…

По палубе вновь грохотали деревянные башмаки. Стук приближался, он не был постоянным, – перемежался перерывами. Паспом приподнял голову, взглянул в ту сторону. И, разглядев, что делает человек в деревянных башмаках с лежавшими на палубе телами, Дима наконец решился: поднял голову еще выше и изо всех сил приложился ей о настил.

Глава 4. Вскрытие покажет

На службу в понедельник я прибыл минута в минуту, но в отдел попал далеко не сразу: едва прошел турникет и шагнул к лифтам, телефон заиграл «Прощание славянки» в минорной аранжировке. Именно так у меня обозначены звонки от единственного человека, от босса. Игнорировать их или сбрасывать не полагается. Принял вызов, отойдя чуть в сторонку от людской суеты, проскользнув между двумя изогнутыми колоннами желтого костяного цвета – собственно, это и была полированная кость, роль колонн играли ребра исполинского кашалота, чей скелет не то украшал, не то уродовал наш вестибюль.

– Дарк? – первым делом спросил Литл Босс.

Вопрос оказался риторическим, потому что ЛБ продолжил, не дожидаясь ответа:

– Сейчас к тебе кое-кто подойдет, кое-что передаст и кое-куда пригласит. А ты возьмешь, и пойдешь, и сделаешь все, что скажет.

Внятно, вразумительно и исчерпывающе, не правда ли? Мне, по крайней мере, фраза босса принесла немало информации. Во-первых, ясней ясного, что ЛБ знает, где я находился в момент звонка. Наверняка компьютер, собиравший информация с камер наружного наблюдения, запрограммирован сегодня на то, чтобы выделить в толпе мелькающих лиц мужественный фас и благородный профиль Сергея Чернецова. Во-вторых, сам босс скорее всего не в институте и не наблюдает на экране за моими передвижениями, – получил сигнал о появлении подчиненного и не более того. Фраза ЛБ переполнена неопределенностями на тот случай, если ее услышат чужие уши.

Мои блестящие дедукции немедленно подтвердились.

– Я бы и сам поучаствовал в мероприятии, – сказал босс. – Но никак не успеваю, слишком много дел накопилось. Будешь моими глазами. Все понятно?

– Так точно. А ваш «кое-кто», кстати, уже появился.

– Тогда выполняй задание. До связи.

«Кое-кем» оказалась не какая-нибудь пешка, не курьер или посыльный с бейджем желтого цвета. Нет, господа, по узкому проходу между стеной и ребрами-колоннами шествовала (заполняя его целиком) Анахит Саркисовна Лернейская, вице-директор нашего института.

Вот уж не было печали…

* * *

– Да, кстати… – вспомнила Лернейская, когда мы отшагали примерно треть бесконечного коридора, змеившегося по бесконечному третьему корпусу. – Тебе Казик просил передать вот это…

Из-под складок одеяния Лернейской – по ее обыкновению бесформенного, изображающей нечто вроде фэнтезийной королевской мантии, пошитой для чрезвычайно тучного короля – показалось упомянутое ЛБ «кое-что». Причем держала она «кое-что» так, что ни единого фрагмента конечности вице-директора я не увидел. Со мной такая предосторожность излишняя (довелось однажды, в весьма критических обстоятельствах, увидеть г-жу Лернейскую, что называется, в чем мать родила), но привычка – вторая натура.

Прислал мне ЛБ наголовный обруч, украшенный камерой. Веб-камерой, надо полагать, призванной транслировать боссу все, на что упадет мой взгляд.

Повертев прибор в руках, я внимательно оглядел его со всех сторон.

– Я включила, – успокоила Лернейская. – И там все настроено. Просто надень.

Но меня интересовала не кнопка включения.

– Регистрационного номера нет, а согласно приказа не помню от какого числа пользоваться незарегистрированной видеоаппаратурой в помещениях Института категорически запрещено.

Пикантность ситуации была в том, что упомянутый приказ украшала подпись Лернейской, среди прочего она курировала внутреннюю безопасность нашей конторы. И, если следовать букве инструкции, – вполне могла сама передать мне запрещенный девайс и сама же потом применит все кары, предусмотренные за его использование. Маловероятно, но подстраховка не помешает.

– Прибор зарегистрирован, – медленно произнесла Лернейская, остановившись и уставившись на меня нехорошим взглядом. – Номер не успели нанести.

– Под вашу ответственность, госпожа вице-директор, – сказал я, нацепив обруч и надеясь, что у босса разговор наш фиксируется.

– Раз такой крючкотвор, можешь сбегать во Второй отдел, в кабинет двести три, и получить свои заветные цифры. Но ждать никто не будет, начнем без тебя.

– Я пошутил, леди.

– Я тоже.

Дальше вновь шагали молча, и даже мыслям я старался особой воли не давать. Лернейская – сильнейший телепат, любые ментальные блоки ей нипочем. Вообще-то я чувствую, когда кто-то без разрешения пытается добраться до содержимого извилин, а сейчас ничего похожего не происходило. Но кто знает, где пределы сил и возможностей моей спутницы… Умеет она удивлять, не отнимешь.

Хотя поразмыслить было о чем… В последнее время отношения у нас с Лернейской сложились странные. Она проявляла ко мне активный интерес и ничуть его не скрывала. При этом перейти под ее начало и возглавить ОБВОД я категорически отказался, и вопрос, казалось бы, закрыт: по слухам (приказа я не видел), в осиротевшем отделе появился и. о. начальника и команда приступила к тренировкам под его началом. Однако интерес г-жи вице директора никуда не подевался. Пару раз официально вызывала к себе, но разговоры вела далекие от службы, – что называется, «за жизнь». Еще два-три раза словно бы случайно встречалась со мной на нейтральной территории и опять-таки активно общалась…

Того и гляди пригласит вечером к себе домой, попить чайку да послушать музыку… Шутка. С кем-нибудь другим можно рассмотреть и такой вариант, мужчина я в конце концов видный. Но, как уже сказано, мне довелось увидеть Лернейскую без одежды. Принятый у людей способ близкого общения с противоположным полом ей не подходил категорически.

Литл Босс, кстати, внимательно наблюдал за всеми этими маневрами Лернейской. Но никак их не комментировал. Попросту отказался разговаривать на эту тему.

Так что поразмыслить было о чем. Но я поостерегся, находясь в непосредственной близости от объекта размышлений. А потом мы пришли – и появились, причем с избытком, другие поводы призадуматься.

* * *

Маршрут нашего с Лернейской движения сомнений не оставлял: шагаем мы в Бюро экспертиз. Цель похода тоже угадать не трудно: наверняка там сейчас начали активно изучать уродца-поджигателя, доставленного с берега Славянки.

Вот только чем я смогу помочь процессу изучения? Правильный ответ: ничем. Придется сидеть и тупо наблюдать, как лаборанты орудуют скальпелями и другими инструментами, и помещают пробы на предметные столики микроскопов, и в центрифуги, и… В общем, они лучше знают, что куда помещать. В отличие от меня, мало что понимающего в их делах. Уж можно было бы приспособить под «глаза ЛБ» какую-нибудь камеру без живого носителя.

Как вскоре выяснилось, кое в чем я ошибался. В Бюро не приступили утром понедельника к исследованию нашего человека-головастика, – оно только что завершилось, полное и комплексное, не просто банальное вскрытие. Любопытно… Значит, яйцеголовых бедолаг выдернули из их законного отдыха и заставили пахать весь уик-энд в три смены. Причем вице-директорских полномочий для организации такого аврала не хватило бы. Значит, дело посчитал крайне срочным и важным сам Биг Босс. А то, чем ктулху не шутит, и сам тот, о ком говорить не принято…

…Результаты двухдневных трудов последовательно выводились на большой экран, и я повернул обруч так, чтобы камера фиксировала всю эту мешанину формул, графиков, таблиц, диаграмм и сильно увеличенных снимков непонятно чего (не знаю уж, что в них поймет ЛБ, для меня – полнейшая абракадабра). А сам смотрел на профессора Погорельского, – тот сопровождал видеоряд своими комментариями, причем по просьбе Лернейской старался употреблять как можно меньше высоконаучных терминов.

Начал профессор с преамбулы, мало относящейся к тому, что мелькало на экране: поведал нам, что земноводные растут всю свою жизнь и не имеют установленных эволюцией пределов роста. Рыбы и пресмыкающиеся отличаются тем же, но в отличие от них родственники лягушек и тритонов по мере взросления кардинально меняют внешний вид и строение, проходя порой до десяти и более стадий в своем развитии. Некоторые промежуточные формы способны к размножению, и порой размножаются, так и не выходя на следующую ступень жизненного пути из-за каких-либо неблагоприятных внешних условий.

Причем, что характерно, жизнь и крохотной современной лягушки, и здоровенной ископаемой амфибии-стегоцефала начиналась одинаково – с крохотной оплодотворенной икринки, диаметр которой почти не зависел от окончательных размеров особи.

Затем Погорельский вернулся к существу, развернувшему натуральный террор против бензозаправок. И растолковал: есть все основания полагать, что на анатомический стол угодил как раз представитель такой промежуточной стадии развития амфибий. Личинка, но способная к размножению. Многие признаки, зашифрованные в весьма развитых и сложных хромосомных цепочках существа, никак не проявляются в его нынешнем облике.

Вариант, что перед нами конечный продукт развития, а признаки относятся к миновавшим стадиям, представляется маловероятным, потому что… Здесь, каюсь, я утерял способность следить за логикой рассуждений: вопреки обещанию, профессор сбился на высоконаучный жаргон, и примерно каждое третье слово в его объяснениях я не понимал. И откровенно скучал. Лернейская слушала молча, вопросов не задавала. Насколько глубоко она разбиралась в предмете разговора, осталось для меня загадкой.

Затем профессорские речи вновь стали понятными. И даже весьма интересными. Оказывается, исследуемый экземпляр по всем признакам принадлежал к классу земноводных, да только не земных. В нашем мире истинный гермафродитизм наблюдается из всех классов позвоночных лишь у рыб. А существо со Славянки оказалось гермафродитом в чистом виде: могло размножаться или с партнером, причем выступая хоть в мужской роли, хоть в женской. Или могло без затей оплодотворить собственную икру, наплодив несколько тысяч своих генетических близнецов, по сути клонов.

И вот тогда-то Лернейская проявила интерес, причем нешуточный.

– В каком состоянии половые органы? – быстро спросила она, перебив профессора на полуслове. – Оно давно размножалось? И когда примерно ожидался бы следующий брачный период?

Мне тоже стало не по себе от возможных перспектив: несколько тысяч крохотных (поди-ка отличи беглым взглядом от заурядных головастиков), но быстро растущих личинок…

Профессор объяснил: мужская часть у Славянского головастика, судя по всему, всегда находилась в боевой готовности, сперматозоиды вырабатывались постоянно. А вот яйцеклетки, проще говоря икра, очень далеки от зрелости. Новая партия едва начала развиваться в организме. Есть основания полагать, что последний раз существо размножалось около месяца назад, плюс-минус неделя.

Мы с Лернейской переглянулись, и, наверное, мой взгляд был полон неизбывной тоски… Потому что кто будет отлавливать всю земноводную ораву? Уж не госпожа вице-директор, понятное дело. Даже если утки, чайки и хищные рыбы значительно проредят эту армию, на выходе получится несколько сотен копий нашего знакомого… А он и один сумел натворить немало. Если, конечно, действовал в одиночку и все пожары – дело лишь его лап.

– Этот экземпляр съедобен для нашей фауны? – спросила Лернейская и я понял, что наши мысли движутся параллельно. – Не для микрофауны – для птиц, для рыб, для других земноводных?

Профессор вновь завел что-то, пересыпанное сложными терминами: о клеточных мембранах, аномально утолщенных в сравнении с обычными, о строении эпителия… Я понимал с пятого на десятое.

– Самую суть, пожалуйста: их личинок будут у нас жрать или нет?!

Произнося эти слова, Лернейская чуть-чуть, самую малость повысила тон. Но и этого хватило. Погорельский немедленно отбросил рассуждения и четко доложил:

– Жрать, как вы выразились, их можно, отравление не грозит. Но усвояемость питательных веществ окажется минимальной. То есть значимым звеном пищевой цепочки гипотетическим личинкам не бывать. Проще говоря, их станут от беды глотать очень голодные птицы или рыбы, при отсутствии другой, более калорийной пищи. Сами же они будут вполне способны к эффективному питанию нашей флорой и фауной.

Мы вновь переглянулись. И взгляд мой, уверен, стал на порядок печальнее.

Но в этот момент профессор словно бы решил исправиться и слегка подкорректировал неутешительную картину, уже рисовавшуюся перед мысленным взором. Сообщил, чем питался поджигатель, терроризовавший «Балтнефтепром». При жизни он был всеядным – и в желудке обнаружились остатки растительной пищи и моллюсков, нашему миру не принадлежавших. И другие, переваренные в значительно меньшей степени, уже местного происхождения. То есть за несколько часов до гибели головастик потрапезничал в своем родном мире. А позже подкрепился в нашем.

Уже легче… Возможно, дело обойдется без поисков многочисленного земноводного потомства. Искать и латать ведущие в наш мир мышиные норки тоже не сахар, но занимается этим по крайней мере не ОСВОД.

Больше ничего особо значимого профессор не сказал. Меня лично заинтересовал лишь один момент – оказывается, погибшие головастики будут в нашем мире нетленны, гнилостным бактериям их утолщенные клеточные мембраны не поддадутся. Любопытная информация, но не имеющая практической ценности.

На этом лекция завершилась, других вопросов у обоих слушателей не нашлось, – и я решил, что вскоре мы распрощаемся и с Погорельским, и с его вотчиной.

Вновь угадал лишь наполовину. Лернейская действительно поблагодарила профессора за проделанную работу и он нас покинул. Но вслед за тем отправились мы с г-жой вице-директором отнюдь не к выходу, – куда-то дальше, в глубь Бюро.