Глава 6
Занятий своих я, конечно, не бросил, просто стал осторожнее. С утра делал что положено по дому, ходил в магазины. После обеда уходил к холму эльфов и до вечера занимался экспериментами. Потом шел в садик за ребятишками, и по ночам сражался с главами книги. Подчинение своей воле животных тоже имело множество специальных приемов. В книге приводилось более десятка формул магического приказа. Испробовав все, я сократил количество до трех, наиболее подходящих. Кроме того, сам изобрел магическую формулу привлечения внимания птицы или зверя, которую назвал «зовом».
Устроившись на своем валуне, я закрывал глаза, очищал сознание от посторонних мыслей, мысленно произносил формулу сосредоточения и с помощью «сверхчувствительности» сознания, как называла это состояние Екатерина Ивановна, или «мозгового психолокатора кругового обзора» – так называл я, прощупывал окружающее пространство. Через несколько секунд я знал обо всех живых существах, находящихся в радиусе около трехсот метров.
Это был предел возможностей моего личного психолокатора. Чтобы увеличить дальность, нужно было переходить от кругового обзора к направленному лучу, широкому или узкому. Все зависело от поставленной задачи.
Выбрав подходящую живую цель, я посылал свой «зов». Варьировал зов, меняя высоту основного тона и его амплитуду. Цель, выбранная мною, прыгала от меня по веткам кустарника в двадцати шагах. Открывая глаза я видел нахального воробьишку, время от времени норовившего стащить у меня крошки, оставшиеся после еды. Я ничего не мог с ним поделать около десяти минут. Потом у меня получилось.
Воробей замер на ветке и я услышал слабенький ответный сигнал. Не торопясь, стараясь не спугнуть непоседу, я сделал подстройку зова и мгновенным усилием воли завладел сознанием маленькой птички. Заставил воробья подлететь ко мне и сесть на руку. Затем я опять поднял воробья в воздух и заставил выделывать рядом со мной акробатические фигуры.
Беспокойство и страх крохотного создания я старался убрать осторожным воздействием своей воли, внушая дружелюбие и доверие к огромному существу. Увидев неподалеку второго воробья – самца, я внушил моему подопечному чувство гнева к сопернику.
Видели бы вы, как мой воробышек встопорщил свои перышки! Как яростно бросился к сопернику и зачирикал свои воробьиные оскорбления! Как отважно бросился в драку! Я оставил внушение, отпустил на волю сознание маленькой птицы, но воробьи продолжали сражение, сопровождая военные действия шумом и писком. Пришлось вновь вмешаться и развести драчунов друг от друга.
С пролетающей мимо куропаткой было проще. Я понизил тон своего зова и сразу попал в яблочко. Начавшая менять оперение птица встрепенулась, а потом послушно изменила направление полета и спланировала к моим ногам.
Постепенно, методом «тыка», я нашел нужную частоту зова для живущих неподалеку зайчишек, для дикого гуся, имевшего неосторожность опуститься рядом со мной на воду. Заставил плавать вместе с уже прирученными с помощью зова утками. Я легко добился взаимного понимания с одичавшей за лето кошкой. А однажды, почувствовав себя достаточно подготовленным, справился сразу с парой подошедших на расстояние действия кругового обзора биолокатора собак. С визуальной наводкой по лучу зрения я мог «поймать» зовом куропатку и подчинить ее на таком расстоянии, когда мог различить ее силуэт, хорошо заметный на рыжем фоне осенней тундры. С помощью бинокля расстояние становилось больше.
Однажды, далеко в тундре я заметил среди кустов какое-то серое движущееся пятно. Оно находилось от меня на расстоянии около полутора километров. Решив, что это собака, я послал зов и вдруг почувствовал сопротивление. Животное сопротивлялось мысленному воздействию даже тогда, когда я поднял мощность энергетического потока. С трудом мне удалось сломить сопротивление огромной собаки.
Пес неохотно повернул в мою сторону и затрусил какой-то странной иноходью. Ему оставалось преодолеть последние тридцать метров, когда он поднялся на пригорок и опять появился в поле прямой видимости. Я разглядел серую лобастую голову, своеобразное движение крупных лап и вытянутый палкой ободранный хвост.
Волк! Узнал я. От неожиданности я ослабил давление и контакт тут же прервался. Волк остановился, лязгнул в мою сторону зубами и удрал. Часами я сидел на своем валуне, окруженный созванными со всех сторон стайками леммингов, куропаток и чаек, считавших меня, благодаря внушению, большим самцом их вида, и подкармливал хлебными крошками.
Наступил октябрь. Тундра покрылась первым снегом, озерко сковал пятисантиметровый слой льда. Только вокруг энергетического холма кольцо травы по-прежнему оставалось живым и зеленым. От сухой земли в центре травяного круга по-прежнему шло ощущение приятного тепла и мерцало голубое пламя короны.
Первого октября я вышел на работу и теперь проводил рабочие часы в топоотделе экспедиции. Делал выписки координат и высот пунктов триангуляции на площадь зимних работ, запасался полевыми журналами теодолитных ходов, бланками ведомостей для черновых вычислений. Добывал миллиметровку и кальку. Проверял свои теодолиты, припаивал проводки к лампочкам от карманного фонарика для ночных работ. Искал по городу карандаши, ручки, стирательные резинки, мягкие лыжные крепления. Собирал мелочевку, без которой не обойтись в тундре.
Дома постепенно заполнялись нужными вещами рюкзак и чемодан. Светлана покорно вздыхала, глядя на мои сборы.
– Нашла за кого выскочить замуж! За бродягу – топографа! – бормотала она. – Хотя бы одну зиму побыл с нами, Юра.
– Не могу, Света. Сама знаешь, что не могу. Обещаю, что прилечу к Новому Году. Сделаем задел для сейсмоотряда и вылечу. Вот увидишь! – уверял я жену.
– Смотри, Ведунов! – грозно сказала она. – Помни, что сказал. Не выполнишь – уйду от тебя вместе с детьми! Брошу.
Я обнял Светлану, заглянул в глаза, беззащитно смотревшие на меня из-под стекол очков, поцеловал. Ребятишки тоже вздыхали и просили не улетать в тундру. Приходилось терпеливо объяснять детям, что папа должен работать в тундре и получать за это деньги. Мама за деньги будет покупать еду, детскую одежду, платить за детский садик и покупать игрушки. Дочка слушала мои объяснения с серьезным видом, а потом спросила:
– Когда я вырасту большой, буду так жить, как мама?
– Что, как мама, Юля? – не понял я.
– Значит, я тоже женюсь?
– Женщины так не говорят, Юля. Они говорят: выйду замуж.
– А за кого я выйду замуж?
– Сначала ты вырастешь, – пустился я в объяснения, – закончишь школу. Поступишь в техникум или институт. Сначала выучишься, а потом выйдешь за хорошего парня.
– Как я узнаю, что он хороший, пап? Вдруг он начнет драться?
– Ну, дочка! Ты не сразу выйдешь за него замуж. Сначала ты с ним познакомишься, узнаешь хорошенько и потом решишь – выходить за него замуж или нет.
Дочка наморщила лоб и долго думала.
– Нет, папочка! – глубоко вздохнула она. – Не пойду я за него замуж. Не хочу. Лучше за тебя выйду замуж, папочка!
Я вякнул ей в ответ что-то нечленораздельное и свалился со стула. Валялся на дорожке, задыхаясь от хохота. Дети приняли это как мое приглашение побеситься и навалились на меня с писком. Светлана заглянула в детскую, поглядела на кавардак, который мы устроили, и покачала головой. Я протянул руку, затащил жену в кучу и мы долго барахтались вчетвером. Только поздно вечером, уложив ребятишек спать, я рассказал Светлане о причине нашего веселья.
С годами за нашими ребятишками все больше требовался присмотр. Особенно нужно было следить за быстро подрастающим сынишкой. Володя любил помогать маме на кухне. Мыть посуду, готовить. Конечно, он больше мешал, чем помогал. Но это полбеды.
Весной он пристрастился брать мои инструменты и стучать молотком по чему попало. Пилил пилой-ножевкой принесенные с улицы деревяшки и забивал в них гвозди. К сожалению, деревянные бруски он ложил на стулья и гвозди почему-то прибивали деревяшки к стульям.
Пришлось несколько раз поговорить со строителем со всей строгостью, пока Володя не понял, что забивать гвозди в стулья – опасно для его попки. Естественно, при таких работах с юным мастером случались разные неприятности. То он поранит палец о зубья ножовки, то ударом молотка по пальцам сорвет кожу. Рева в таких случаях было много. Сын тряс рукой и с ужасом смотрел на кровь.
– Па-а-апа! Больно, папочка! – причитал он. – Ой, ай, ай-яй! Я умру, да?
– Я тебе умру! – грозно обещал я, доставая из аптечки бинт. – Сниму ремень и всыплю умирающему на всю катушку!
Палец был забинтован. Вовка переставал орать под уговоры дочери:
– Терпи, Вова! Ты же мужчина!
Через пять минут я опять слышал стук молотка по дереву.
Однажды я не выдержал постоянных набегов юного строителя на свой слесарно-столярный уголок и спрятал от него в дальний ящик все гвозди. Вовка вышел из положения способом, о котором я не подумал. Он добрался до подставки с мелкими сверлами и использовал сверлышки вместо гвоздей. Пришлось срочно вернуть коробку с гвоздями на старое место.
Дней за пять перед моим отлетом в тундру произошел случай, напугавший меня и Светлану. Я валялся на диване и пытался читать купленную тайком от жены книгу. Это была «Фантастическая сага» Гаррисона. Талантливое произведение, полное юмора и невероятных приключений героев, путешествующих во времени с невероятной легкостью. Читалась книга легко. Не нужно было ломать голову над ускользающим смыслом фразы, как у автора книги Велеса.
Вдруг на кухне послышался громкий треск и крик Светланы. Свет погас. Догадываясь, что могло произойти, я помчался на кухню. В сгущающихся сумерках раннего октябрьского вечера я увидел испуганную рожицу сынишки, выглядывающую из-под руки матери. К проводам была подвешена дощечка с просверленной в уголке дыркой.
Содрогаясь от мысли, что могло произойти, я выдернул вилку из розетки и потащил из брюк поясной ремень.
Пять минут на кухне стоял сплошной гвалт. Орал я, возмущалась Светлана и орал Вовка за спиной у мамы. Немного успокоившись, я вышел в коридор. Открыл щит и врубил выбитый замыканием автомат. Затем попытался выяснить у работничка, зачем ему понадобилось совать закороченную вилку в розетку. В ответ услышал такое, что едва смог сдержать улыбку.
– Я сделал аккумулятор, как у твоей Нивы, пап! – заявил мне изобретатель и огорченно вздохнул. – Только он почему-то вспыхнул с треском. Наверное, плохая конструкция получилась.
С тех пор, как у нас со Светланой родились и стали подрастать дети, в нашей квартире поселилось явление, очень похожее на такой модный в последнее время полтергейст.
В первые годы он проявлял себя тихо. Дело ограничивалось отколупыванием обоев и выразительными рисунками шариковой ручкой по стенам. Я относился к этому спокойно, но рисунки почему-то страшно нервировали Светлану.
Когда же носители полтергейста добирались до книг и папа вдруг обнаруживал порванную или изрисованную страницу, его это тоже начинало нервировать.
С недавних пор (примерно два года назад) полтергейст разбушевался во всю силу. Неожиданно исчезали из кухни табуреты, а из большой комнаты стулья. Появлялись они почему-то в детской комнате. Там они превращались в лошадок и прыгали по комнате под восторженный писк наездников.
Диван в большой комнате превращался в батут, книжные стеллажи – в шведские стенки. Стулья продолжали свои перемещения и превращения. Они становились то паровозом, то автомобилем с комфортабельной кабиной, то навигационной рубкой морского лайнера. С помощью подушек и покрывал они становились индивидуальными вигвамами для двух аборигенов.
Я следил, чтобы вигвамы не были снабжены индивидуальными электроприборами, потому что однажды обнаружил в вигвамах обе настольные лампы, диапроектор и включенный переносной телевизор, похищенные аборигенами для своих нужд.
Я махнул рукой на детскую комнату и принимал самые героические меры, чтобы явление полтергейста не распространилось на всю квартиру. Впрочем, с квартирой тоже иногда происходили странные превращения. Комнаты становились каютами теплохода, следующего курсом на Красноярск. В каютах появлялись строгие контролеры и требовали предъявить пассажиров билеты. Иначе мне и Светлане грозил штраф.
Иногда квартира в мгновение ока превращалась в тропические джунгли.. с джунглями было страшнее всего, потому что в них обязательно водились кровожадные тигры. Я в ужасе пытался спастись от тигров на высокой скале, то бишь на платяном шкафе. Тогда один из тигров не выдерживал и начинал звать ликующим голоском:
– Папочка, да ты чего? Это же я, твоя Юлька!
– Ага. Ты Юлька! – соглашался я дрожащим голосом. – А кто тогда вон тот зверюга, который грызет мою ногу? Кто?
– Да это же я, Вова! – орал сын.
– Возьму сейчас ремень и отхожу ремнем всех троих! – раздавалось из кухни грозное предупреждение.
Приходило время ложиться спать и все менялось. Аборигены искренне не могли понять, почему после девяти вечера папа вдруг начинает называть детскую комнату кавардачным местом. Почему они должны уничтожать вигвамы, когда они такие красивые, и наводить этот скучный порядок? Почему папа заставляет разносить стулья по своим местам, убирать игрушки и называет это уборкой палубы?
Особенно сопротивлялся наведению порядка Вовка. Он устал, он хочет кушать (пить, смотреть телевизор, сбегать в туалет). И вообще – какая может быть уборка, когда время ложиться спать?!
Знания, почерпнутые из книги Велеса, пригодились в топоотделе в мой первый рабочий день. Удалось незаметно помочь своему коллеге, самому пожилому из нас, снять сердечный приступ. Я увидел, как посерели губы Виктора Ивановича и аура пошла характерными красными сполохами, как тогда у матери, и сразу все понял.
Я затащил его в нашу топоотдельскую кладовку, запер двери и за десяток минут «подремонтировал» коронарные артерии, уничтожил тромб, подтолкнул изношенное сердце. Потом приказал Полоумову забыть о последних десяти минутах, когда я три раза хлопну в ладони.
Три негромких хлопка и Виктор посмотрел на меня удивленными глазами:
– Слушай, Ведунов. Какого черта мы здесь делаем? – спросил он.
Потом прислушался к собственным ощущениям и, забыв о непонятном появлении в кладовке, пробормотал:
– Странно… Вроде сердце перестало болеть.
Тут он вновь посмотрел на меня подозрительно и мне пришлось выкручиваться. Мы вернулись в топоотдельские комнаты и присоединились к парням, оживленно обсуждающим предстоящий сеанс заезжей экстрасенсорши, афишу которой я тоже видел у дверей универсама.
Потом разговор перешел на обсуждение вопроса о людях, обладающих паранормальными способностями. Вспомнили чудо-счетчиков, о способности Розы Кулешовой к кожному зрению, о людях, обладающих феноменальной памятью. Долго обсуждали Геллера, силой мысли изгибающего ложки и стальные стержни, заставляющего идти сломанные наручные часы.
Я слушал треп своих коллег, снисходительно посмеиваясь. Кроме нескольких здравых суждений парни, в основном, несли ахинею, так что уши вяли. Особенно горячился обычно спокойный Семенов. Он доказывал, что все это чистейшей воды шарлатанство. Я не выдержал, когда парни стали обсуждать феномен Кулагиной и ее опыты с предметами, которые она передвигала силой воли.
– Бросьте, парни, толковать о сверхтонких нитях и прочих ухищрениях. Возможно, в ее разуме проснулось нечто, чем она может управлять с помощью волевого усилия и сама не понимает, как это у нее получается.
– Ты, Ведунов, брось защищать шарлатанов, обманывающих простаков! – набросился на меня Семенов. – Посмотри на нас. Обычные люди-человеки. Никаких способностей у нас нет. Может быть кроме Сашки Зверева. Помнишь, какие он нам карточные фокусы показывал?
– Фокус, он фокус и есть. – не отступал я. – Ловкость рук и никакого мошенничества. Умение отвлечь внимание в нужный момент от манипуляций. А опыт Кулагиной – это совсем другое. Это остатки древнего знания, которое мы постепенно утратили.
– На! – протянул мне Алексей обшарпанный коробок спичек. – Попробуй сдвинь его, коли ты такой умный!
Зря он так. Для меня вызов Семенова был огромным соблазном. Что мне был какой-то легонький коробок! И я поддался искушению.
– Давай! – я взял коробок и положил его на середину стола, решив посрамить своего коллегу. – На что спорим? На бутылку?
Алексей поглядел на меня подозрительно.
– Ага, на бутылку коньяка. Пятизвездочного! – многозначительно подчеркнул он, протягивая мне руку.
Мы пожали друг другу руки и поспорили на бутылку коньяка. Сначала я не задумывался о последствиях своего поступка, а задуматься стоило. Хорошо еще, что я догадался обставить опыт таким образом, что все проделанное стало походить на обычный фокус.
Сделав зверское лицо я напрягся и свирепо уставился на лежащий посреди стола коробок. Ребята столпились возле моего стола, довольные представившейся возможностью повеселиться. Они оживленно обменивались ехидными замечаниями в мой адрес. Прошла минута. Коробок лежал неподвижно. Парни начали терять интерес к спору. Тогда коробок медленно поднялся на «попа», покачался из стороны в сторону и неторопливо «зашагал», опираясь своими углами, к краю стола.
Вокруг меня сразу установилась напряженная тишина. Когда коробок дошагал до края столешницы и свалился вниз, раздались дружные аплодисменты. Я встал и, как заправский актер, вытер со лба несуществующий пот. Церемонно раскланялся во все стороны. Дотошный Семенов уже склонился над столом и шарил под столешницей руками.
– Нитки твои где? – спросил он.
– Брось, Григорьевич, искать нитки! – остановили его ребята. – Неважно, как Ведунов этот фокус проделал. Ты, главное, помни, что за тобой теперь бутылка с пятью звездочками!
Парни восхищались мастерством фокусника и не желали знать, каким макаром я все проделал. Только Алексей еще минут пять требовал от меня объяснения, когда я успел спрятать нитки. Потом вроде бы все успокоились и я занимался своими делами до обеденного перерыва.
Мы съездили со Светланой на обед к себе домой, а когда я вернулся в топоотдел, в нашей комнате возле моего стола толпились люди. Небольшими группками подходили знакомые ребята и женщины из конторы и камералок, заглядывали в дверь и убедившись, что я сижу за столом, начинали просить:
– Может быть ты нам, Ведунов, покажешь свой фокус?
Только после этого я понял, какого маху дал в споре с Семеновым. Теперь поделать ничего было нельзя и мне пришлось показывать фокус несколько раз. Все, или почти все, кто приходил на импровизированное представление, вели себя одинаково. Сначала восхищались, а потом начинали искать нитки. Некоторые приставали с глупыми вопросами, пока мне окончательно не надоело.
Я был не рад, что поддался тщеславию. Незаметно достав из стола катушку с остатками ниток, которыми я сшивал вместе бланки ведомостей, я поднял катушку над головок и громогласно объявил:
– Все, парни! Фокусов больше не будет. Нитки кончились!
Меня удивило, что все, окружавшие мой стол люди, сразу поверили. Нитки были черные, прочные и хорошо заметные. Не увидеть такую нитку, стоя вплотную к столу, было невозможно. И все равно поверили. Вот и пойми выверты людской психологии! Хорошо еще, что Светланы среди галдящей вокруг меня толпы не было…
После работы я слез с «единички» в городе. В кассе Дома Культуры купил два билета на вечерний сеанс заезжей экстрасенсорши. Как утверждала афиша – знаменитого магистра магических наук Живаго Эрны Александровы – гипнотизера и белой ведьмы, получившей диплом в знаменитой школе магии города Мюнхена.
С афиши на меня смотрела женщина демонической внешности. Она энергично протягивала руки к золотистого цвета магической чаше, из которой валили вверх клубы дыма.
Хватит вариться в собственном соку. – решил я.– Нужно поглядеть и одновременно поучиться, какими приемами владеет моя коллега по дару и как она ими пользуется. Я теперь не помню, по каким соображениям Светлана отказалась сходить на сеанс. Я пошел один. Было интересно с позиции моих теперешних знаний посмотреть на работу своего коллеги.
Афиша, которую я разглядывал рядом с кассой Дома Культуры, заинтересовала не одного меня. Ко входу в Дом Культуры тянулись вереницы людей, тоже жаждущих поглядеть на экстрасенса европейского калибра.
Я разделся и прошел на свое место через ярко освещенное фойе в актовый зал, уже наполовину заполненный празднично одетой публикой. Негромкий гул голосов бился о стены зала, обладавшего хорошей акустикой, и походил на шум прибоя своими приливами и отливами.
Занавес был задернут и народ продолжал прибывать. Я смотрел на занавес и пытался вспомнить, когда я был в последний раз на каком-либо концерте. С неприятным удивлением обнаружил, что после моего последнего посещения этого зала прошло более десяти лет.
Совсем обнаглел, Ведунов! Омещанился в конец! – рассердился я сам на себя.– Сидишь дома, как старый дед, и Светлану тоже приучил сидеть дома!
Как-то незаметно для меня перед занавесом вдруг возник маленький человек. Он откашлялся и произнес первую фразу таким хорошо поставленным и могучим голосом, что я вздрогнул.
– Уважаемые зрители! Дамы и господа! Товарищи! – начал он.– Перед вами сегодня выступит знаменитая и непревзойденная до сих пор экстрасенс и гипнотизер, факир и, наконец, белая колдунья, всемирно известная мадам Живаго Эрна Александровна! Похлопаем, товарищи!
Он говорил что-то еще о дипломе первой степени по магическому искусству, о сотрудничестве с Джуной Давиташвили и так далее. Я перестал вслушиваться в смысл произносимых конферансье слов. Я слушал только голос, чарующий, наполненный такой мощью, что, казалось, он мог принадлежать великану, а не маленькому человечку, стоявшему перед занавесом. Моя соседка охарактеризовала свои впечатления двумя короткими фразами:
– Плюгавенький мужичок! Зато голосище! ..
Пока мы с соседкой любовались голосом, конферансье закончил представление знаменитой мадам Живаго и, мгновенно стушевавшись, отступил в сторону. Раздались торжественные звуки бравурного марша, занавес колыхнулся и разошелся в стороны. На сцену, в сопровождении двух ассистентов, вышла крупная статная женщина во всем черном.
Ее вид полностью соответствовал афишной рекламе и похвалам конферансье. Все в ней было черным и одновременно очень выразительным. Черные огромные глаза и брови. Густые, как вороново крыло, волосы, густой волной рассыпавшиеся по плечам, сливаясь с черным материалом платья, змеились по черной мантии с кроваво-красным подкладом. Мантия была наброшена на плечи и скреплена на левом плече сверкающей звездочкой броши.
У мадам Живаго были уверенные манеры и резкий повелительный голос. Черное, длинное, до пят, платье с глухим воротом вспыхивало искорками при малейшем движении и сидело на ней, как влитое. Обнаженные до плеч руки были по локти затянуты в черные перчатки. В левой руке она держала небольшой бело-золотой жезл, очевидно из слоновой кости. Жезлом она давала указания своим ассистентам, которые быстро установили на сцене ее нехитрый, но производящий впечатление, реквизит.
Я смотрел на яркую женщину с уважением. Надо же так уметь подать себя! Наверняка, в жизни она другая. Но на сцене статная женщина гляделась неземным существом. В ней действительно чувствовалось что-то демоническое.
Первое отделение было обычным представлением циркового фокусника. Ловкость тренированных пальцев без малейших признаков магии. Я с удовольствием смотрел на сложные трюки с исчезновением предметов и их неожиданным появлением в самых различных местах. Когда мадам дошла до манипуляций с кольцами и вызвала на сцену добровольца, у меня начало портиться настроение.
Мадам Живаго держалась на сцене уверенно. Она безжалостно таскала парня по сцене, демонстрируя залу, как целое кольцо может вдруг раскрыться и поймать человека за губу. Парнишка во время этой процедуры морщился и растеряно улыбался.
Второе отделение было посвящено гипнозу. Перед началом отделения Живаго прочла зрителям короткую, но очень выразительную лекцию о гипнотическом внушении, его возможностях, а также об экстрасенсорном восприятии человека. Пара мыслей, высказанных ею в лекции, заставила меня задуматься.
Стоявшая у края сцены мадам не догадывалась о моем существовании, но она подсказала мне несколько новых направлений, которые я мог использовать в своих опытах с даром. Я чувствовал, что мадам тоже обладает даром, пусть не таким сильным, как его красочно описывал конферансье. Я видел это по ауре женщины, чувствовал слабые токи психоэнергии, текущие в зал. Зато поведение мадам на сцене мне не нравилось.
Она быстро отобрала пять человек с хорошей внушаемостью, уверенно ввела людей в первую стадию и, оставив четверку сидеть на стульях, перевела одного из парней во вторую стадию. Ассистенты быстро подставили два стула, уложили парня затылком и пятками на спинки стульев. Мадам, продемонстрировав натянутое, как струна, тело парня, уселась на него и даже покачалась на нем, как на упругой доске, несколько секунд.
Соскочив на пол, женщина раскланялась и сорвала аплодисменты, потом быстро перевела всю пятерку в третью стадию. Парни и девушки на сцене, под руководством мадам, стали попадать в самые пикантные ситуации. Много ли нужно фантазии, чтобы заставить молоденького парнишку вдруг влюбиться без памяти в старуху, сидящую в первом ряду и попавшую на выступление мадам, наверняка случайно?
Паренек со сцены объяснялся в любви старушке, посылал воздушные поцелуи и иногда делал непристойные движения, заставлявшие содрогаться старую женщину от стыда. В конце концов старушка не выдержала и направилась к выходу.
Мадам заставила пятерку парней и девушек спасаться от наводнения на стоящих на сцене стульях. То же самое стали делать некоторые сидящие в зале зрители, а одна, модно одетая девица, забравшаяся на кресло в зале, вдруг принялась сбрасывать с себя одежду. Оказалось, что у нее под свитером ничего нет, кроме тела.
В зале стоял визг, аханье, гогот обозревавших голую девицу парней, Зрители постарше осуждающе покачивали головами и выжидательною поглядывали на мадам, надеясь, что она прекратит безобразие, но мадам только насмешливо улыбалась.
Я сосредоточился и осторожно, стараясь не привлечь внимания, внедрился в сознание мадам и не обнаружил раскаяния. Наоборот, она была довольна. Мысли стоящей на сцене женщины переполняло чувство собственного превосходства над нами, серыми провинциалами. Подождите! – зло думала она.– Скоро еще не то будет!
Чем мы ее так рассердили и чем не понравились, я так и не понял, но к мысленному совету прислушался и стал терпеливо ждать третьего, особенно интересующего меня, отделения. Я вытерпел, когда импозантная, поначалу понравившаяся мне, женщина начала вдруг нести чепуху о ведовстве и заговорах, молча смотрел, как ассистенты устанавливали реквизит, состоящий из бронзового массивного треножника, и ставили на него большую, медную, украшен грубой чеканкой, чашу.
Мадам очертила мелом вокруг треножника малый круг, затем большой и все время бормотала заклинания, не имевшие смысла. Затем она опять вызвала добровольцев, желающих пообщаться с духами и душами умерших людей. Свет в зале был потушен и, когда добровольцы поднялись на сцену, там тоже наступила темнота, в которой были видны только мадам и лицо с горящими глазам.
Ведьма вошла в большой охранный круг и стала бормотать громче и громче, делая руками энергичные пассы над засветившейся призрачным светом чашей. Бормотание перешло в крик, в нем зазвучали угрожающие нотки. Чаша начала куриться, истекать серым дымом.
Внезапно, словно произошел бесшумный световой взрыв, вся сцена осветилась призрачным светом, бьющим из чаши. В серых клубах повисшего над чашей дыма постепенно все четче стало проявляться деформированное лицо демона. Пытаясь разорвать дымовой туман и высвободиться, он загребал мускулистыми лапами с когтистыми пальцами и натыкался на невидимую преграду. Раздался невнятный, булькающий и одновременно гулкий голос существа потустороннего мира. Демон угрожал, женщина отвечала ему повелительным голосом.
Моя соседка ахала, закатывала глаза, задыхалась от обуревавших ее эмоций. Я оглянулся. Почти вся женская половина зала вела себя похожим образом. Я опять поглядел на сцену и протер глаза. На сцене творилось то, что должно было в корне изменить мое мировоззрение, а я ничего не чувствовал! Пришлось закрыть глаза и сосредоточиться.
Что за черт! На сцене не было магии! Все, что там происходило, было не более, чем отлично сработанными световыми и звуковыми эффектами невидимой, как из зала, так и со сцены, аппаратуры . Зато воздействие номера на людей было полным!
Все еще не веря самому себе, я поглядел на женщину, сидевшую с другой стороны от меня. Она вся подалась вперед. Губы женщины были полуоткрыты, а глаза, устремленные на сцену, светились восторженным ужасом. Без всякой магии я ощущал, как испуганно замирает от сладкого ужаса ее сердце, мечутся беспокойными птицами ее мысли. Что она видела на сцене, в серых клубах бутафорского дыма?
Разом простив мадам Живаго высокомерие, я едва удержался, чтобы не захлопать в знак признательности. Оформление номера было великолепным. Выполнение – артистичным. Вот только идея самого номера показалась банальной. Зачем будить в людях веру в старые предрассудки? – недоумевал я. – Заставить верить в существование демонов, духов и прочей нечисти?
С такими мыслями я терпел до тех пор, пока к сцене не вышла молодая женщина и не попросила мадам срывающимся от волнения голосом: не может ли та устроить ей свидание с недавно умершей матерью. Мадам Живаго, покровительно улыбнувшись, небрежным жестом позволила молодой женщине подняться на сцену.
Надругательство над чувствами дочери переполнило чашу моего терпения. Слоно бес толкнул под руку! Незаметный в полумраке зала, я сосредоточился и послал на сцену, в сознание мадам раскаленный знак вопроса и с удовлетворением почувствовал, как заметались ее мысли: Откуда это? Что это значит?
– Ты разбудила своими фокусами меня, спящего демона смерти! – загремел я в сознании женщины и одновременно создал образ черных когтистых лап, тянущихся к ней из-за кулис. – Как ты посмела, ничтожество, показывать смертную душу в таком непотребном месте!
Честно утверждаю – я не хотел ничего такого, что произошло в следующую минуту. Мне хотелось немного попугать мадам за вульгарность представления и издевательство над чувствами зрителей. Откуда мне было знать, что человек, претендующий на знание магического искусства, подвержен суевериям больше моих соседок по ряду?
Я переборщил. Мадам заорала так, что эхо пронеслось по залу ощутимым порывом ветра. Господи! Она корчилась и визжала, как будто ее резали! Мысли мадам были полны такого ужаса и сумятицы, что я был буквально выброшен из ее сознания, едва успев отдать приказ забыть все, что с ней случилось в последнюю минуту. Сеанс был, естественно сорван.