Политика как сюжет. Драматургия современных предвыборных кампаний

1
Прошлое как настоящее

Если сравнивать медийный информационно-политический нарратив дня сегодняшнего с таким же нарративом 10–15-летней давности (вне зависимости от того, о какой стране мира идет речь, даже если говорить об общеполитическом международном нарративе), то одним из наиболее очевидных различий будет следующее: сегодня корпус текстов^[15], обращенных к архаике политиков (их происхождению, семьям, их историям и судьбам, их известным преимуществам и недостаткам и т. д.) в своем объеме либо не уступает, либо превосходит корпус текстов, представляющих динамику политиков, т. е. их актуальную деятельность, текущее целенаправленное функционирование вкупе с теми или иными результатами. Проще говоря: за последние годы в новостях стали гораздо чаще рассказывать о прошлом – парадокс, достойный эпохи великих перемен.

Существование такого различия тем не менее объяснимо; некоторые из аргументов, объясняющих происходящее, лежат на поверхности.

Во-первых – начнем с самого простого, – общеизвестно, что база медиа как такового за прошедшие 15 лет расширилась революционно (и концептуально, и количественно), так что существенным различиям в компаративе с досовременными медиа удивляться не приходится. А метод обращения к личностям и биографиям политиков с целью создания определенного контекста для объяснения их различных поступков или решений (ожидаемых или, наоборот, нарушающих границы проводимой ими политической линии) применялся в журналистике и разъяснительной политологии всегда. Следует констатировать, что за эти годы наряду с физическим увеличением объемов произошло изменение в балансе применения этого метода.

Во-вторых, в условиях избыточности информационных каналов по отношению к продуцируемым политиками событиям и к объему политической информации как таковой актуальных и интересных новостей для заполнения информационного пространства недостаточно, и медиа – для придания общественно-политическому вещанию надлежащей энергии – приходится чаще прибегать к обсуждениям контекстов вместо событий.

Лучший и наиболее удобный из таковых контекстов и есть архаика политиков, их сюжеты, история и бэкграунд. Такой метод информирования в той или иной модификации сводится к приему, применяемому комментаторами при освещении спортивных соревнований. Футбольный форвард, от которого ожидалась результативная игра, не оправдывает ожиданий в процессе матча, и комментатору, за неимением достойного внимания зрителей событий, приходится обращаться к прошлому игрока, представлять его статистику, рассказывать про его отношения с тренером и другими футболистами, личную жизнь и т. д. Информационными «голами» в таких случаях становятся интересные факты и сюжеты из биографии игрока или же связанная с ним околоспортивная информация; но все это, так или иначе, в широком смысле слова – его архаика, прошлое, уже существующий контекст. Политика же, исходя из законов жанра, и вовсе не предполагает частое «забивание голов», и медиа (все умножающимся и разрастающимся) приходится к этой данности приспосабливаться. Впрочем, созидание событий – а представленный выше способ и есть созидание событий-без-событий – можно называть приспосабливанием лишь условно, и не только потому, что медиа тем самым конструируют действительность (общее место и уже несколько избитая тема для большинства работ, обращающихся к современным медиа). Во многом это искусственное поддержание новой системы избыточной общественной коммуникации через определенное приспосабливание к себе как к субъекту, адресанту информации; это отдельный вопрос, обратимся к нему подробнее в дальнейшем.

В-третьих, построение новостного материала с бэкграундом уже много лет является протоколом информационной журналистики по стандартной поступательно разворачивающейся схеме^[16]: событие (то, что произошло плюс прямые последствия) – причины, триггеры произошедшего – главные герои события – бэкграунд героев – аналоги события в прошлом (история вопроса) – реакция – гипотетические последствия.

Но сегодняшнему потребителю новостей, живущему в эпоху новой культуры потребления информации – назовем ее «культурой highlights», – привычно, чтобы ему по каждому случаю напоминали более или менее полную историю вопроса, весь сюжет вкратце – как бы освобождая от трудной в наши дни обязанности постоянно быть в курсе событий и запоминать контексты. И медиа, наращивая объемы бэкграунда и разветвляя его, трансформируют эту свободу в объект тщательного культивирования. Кроме того, сегодня качество информирования, особенно для телевидения, оказавшегося аутсайдером в плане оперативности, выражается в многокомпонентном и нередко охудожествленном информационном контенте, в подготовке которого без хорошо представленной истории вопроса не обойтись. При этом составляющие бэкграунда стали значительно зрелищнее и никак не портят картинку: старые фотографии и кинопленки оцифрованы, они обрели цвет и по возможности высокое разрешение; широко используется компьютерная графика, анимация, инфографика, иногда и реконструкция – одним словом, все современные инструменты повышения качества и презентабельности кадра. А если речь идет о бэкграунде более или менее современном, то в производство при необходимости идут любые кадры любого качества и происхождения, будь то снятые с телефона, с камер наружного наблюдения, с регистраторов и т. п. Сегодняшний зритель, привыкший к экранизации всего, готов делать существенную скидку на операторское искусство, получая взамен живой и содержательный видеоматериал.

Обсуждая тему принципов и форм взаимопроникновения прошлого и настоящего в современных медиа и в целом в жизни современного социума, следует понимать, что никогда еще человек не имел настолько широких возможностей общения со своим прошлым, и никогда прежде прошлое не имело столь ощутимого присутствия в настоящем, как в наши дни. Сегодня благодаря техническим средствам съемки и хранения памяти прошлое человека материализовано, детализировано и, называя хайдеггеровским термином, «подручно» как никогда, что открывает возможности не просто в плане соприкосновения, ностальгической встречи с ним, но и в плане его реконструкции, ревизии – редактирования, упорядочивания и структурирования, с тем чтобы превратить его в атрибут текущего момента. «Представление себя другим в повседневной жизни»^[17] в контексте возможностей, открытых всего лишь несколько лет назад научно-техническим прогрессом, сегодня означает не просто моментальную самопрезентацию, некий летучий в моменте времени мини-перформанс, но глубоко продуманное и подготовленное представление себя в наиболее полном (скорректированном обладателем) контексте своей биографии, своего происхождения, своего сюжета, наилучших качеств и наиболее развитых талантов. Достаточно взглянуть на экранизированные профили активных или, скажем так, прилежных пользователей социальных сетей: это показательные примеры гипотетического редактирования и структурирования прошлого и создания через него контекста настоящего в форме полноценной мультимедийной самопрезентации. Заметим также, что представляемая в индивидуальных профилях архаика, медиафрагмент упорядоченного прошлого, в момент опубликования адресантом определяется потребителями в качестве динамики (новости) в силу факта вновь-опубликованности, условно-оригинальным или неким модным образом скомпонованности и т. п. Последнее – не менее важный аспект для понимания современной системы транслирования и потребления информации.

Наконец, в-четвертых, переходя от аргументов, обусловленных функционалом медиа, к аргументам, обусловленным насущными проблемами современной политики и потребностями политического паблисити. Многие политические деятели и носители власти в разных странах мира уже несколько лет осознанно стимулируют превалирование прошлого над настоящим в медийном политическом нарративе. Доминирование в информационном пространстве и в общественном дискурсе эффектно сконструированной, облаченной мифичностью, глубоким смыслом и значением политической истории (истории политика) над не всегда интересной актуальностью; или мультимедийной, экранизированной по всем канонам произведения массовой культуры биографии (фрагментов биографии) главы государства над его рутинным, унылым «сегодня» – такое доминирование обладает целым рядом преимуществ (ниже обратимся к ним в деталях) и пользуется большим спросом в политическом паблисити. В итоге все чаще и чаще в разных странах мира качественно экранизированный, драматургически грамотный сюжет, представляющий в литературном смысле слова героическую историю из жизни политика – особенно носителя власти, – будучи по определению фрагментом прошлого, в различных художественных жанрах и информационно-публицистических форматах активно продвигается политтехнологами в качестве составной части актуального политического дискурса, информационной картины настоящего; вот чем еще объясняется выраженное и видимое невооруженным глазом существование рассматриваемого нами различия. И сегодняшнему потребителю политики и – главное – избирателю, судя по результатам выборов в целом ряде стран, это охудожествление или эта сюжетизация политики определенно нравится.

Гипотеза, выдвинутая Габриэлем Тардом еще в начале XX века о поступательной трансформации общества в публику, подтвердилась и оказалась пророческой. В условиях тотальной экранификации, многократно возросших тиражей произведений массовой культуры (без всякого преувеличения сегодня их можно считать вездесущими и всеобъемлющими, они не обрамляют, но формируют символическую жизнь среднестатистического человека) и 10–15-летней медийной гегемонизации феномена «драматичной истории» именно сюжет, точнее, тезаурус сюжета стал наиболее понятным и эффективным инструментом формирования картины мира, с одной стороны, и своеобразным шаблоном идентификации и объективации действительности для индивида – с другой. Что бы ни происходило в «жизненном мире», на все есть более или менее известный, оригинальный или переработанный сюжет, будь он из телевизионной передачи, сериала, анимационного фильма или полнометражного кино. Кто бы ни был или кто бы ни появился вновь на политической сцене, – у каждого есть условный двойник, прототип в системе персонажей и героев массовой культуры. Современный человек проживает свою жизнь в универсуме персонажей некоего большого сюжета или сценария и сам в каком-то смысле также считает себя его персонажем, обладателем (героем)^[18].

Помимо прочих факторов, политики и носители власти, руководствуясь таким modus operandi^[19] (увеличивая удельный вес «драматической истории» и художественных жанров в актуальном политическом нарративе), очевидно берут в расчет известное обстоятельство: массовая культура систематизирует, материализует в картинках, текстах, сюжетах, образах целостные фрагменты, паттерны и другие элементы социальной воображаемости, или, в терминах Лоренца Хиршвелда, фолк-социологии, и возвращает их естественным носителям – обычным обывателям – в качестве верификации воображаемого. Фолк-социология, как точно формулирует данный феномен Паскаль Буайе, – это «обыденное знание о социальном мире»^[20], – во множестве своих историй и представлений, проникнув в мир кино и телевидения в качестве образчиков подлинности отображаемой в культуре действительности и доказательства идентичности восприятия мира зрителями и создателями произведения культуры, через многомиллионные тиражи перманентно возвращается обществу интересными, зрелищными сюжетами, становится эмпирическим (как минимум в силу популярности) подтверждением реальности, подлинности этих представлений. Зритель, наблюдающий в кино сцену дачи крупной взятки должностному лицу и спокойную, «обыденную» реакцию других зрителей на этот акт, убеждается в верной укорененности представлений и рассказов об «обыденном» существовании коррупции. «Читатель газеты, наблюдая точные повторения своего потребления газеты своими соседями по метро, парикмахерской или месту жительства, постоянно убеждается в том, что воображаемый мир зримо укоренен в повседневной жизни»^[21]. Нужно понимать, что речь идет о налаженном и безупречно работающем (а в последние годы благодаря тотальной экранификации еще и конвейерном), более или менее унифицированном механизме восприятия и конструирования социальной реальности. И в этом смысле трансляция политических смыслов через известные и понятные миллионам художественные шаблоны мировосприятия обретает высокую степень эффективности.

Вот четыре причины (участившееся со стороны медиа оперирование контекстом для обрамления значимых событий; оперирование контекстом без событий и вместо них; оперирование широким контекстом даже при небольшой значимости события; интенсивное продвижение исторических и автобиографических материалов политиками), объясняющие рассматриваемый парадокс и раскрывающие объективные предпосылки к его существованию. Сегодня в силу этих – как минимум этих – причин замена (хочется сказать – подмена) динамики политики ее архаикой имеет широкое распространение. Более того, этот модус расширяет свое присутствие в разнообразных медиа, обретая множество оригинальных форматов, закрепляет свое бытование в разных жанрах, а в некоторых из них периодически выходит не только в эфир, но и на большие экраны и обеспечивает – в самых разных смыслах слова – большие кассовые сборы.

Здесь стоит обратить внимание на органическую взаимосвязь между приведенными аргументами; подчеркивание этой связи важно, так как помогает определить взаимообусловленные причинно-следственные отношения между ними, а это необходимо для максимально правильного понимания диспозиции рассматриваемого круга явлений. Так, избыточность информационных пространств по отношению к потенциально продуцируемым событиям есть следствие многократного увеличения количества и объема медиа; это увеличение объясняет увеличение объемов производства сюжетов (как естественных и экономически необходимых для медиа наполнителей) и, соответственно, их засилье в повседневной жизни общества. В свою очередь сюжеты, распространяясь многократно увеличившимися тиражами через разнообразные форматы и формы массовой культуры, верифицируя социальное воображаемое и создавая картину мира с определенными ценностями, стимулируют вынужденный мимезис политики по отношению к формам и сюжетам культуры; это создает потребность в бо́льших объемах ретроспективного информационного бэкграунда и в новых форматах, так как развернутые и гибридные истории политиков уже не помещаются в выпусках новостей, стимулируя сохранение избыточности информационных пространств и т. д.