Наконец, страниц за десять до эпилога терпение Никодима было вознаграждено. Долгожданный Диего стремительно ворвался в повествование. Правда и здесь не обошлось без конфуза. Героем оказался вовсе не человек, а матёрый бык-семилеток, прибывший на корриду.
Никодим был посрамлён. Впервые автор так искусно провёл его, опытного читателя, съевшего ни одну собаку на поиске сюжетных линий и главных героев.
Никодим вздохнул и одним махом, потратив весь остаток душевных сил, дочитал финальную сцену, где кровожадный и беспощадный Диего расправляется с юным неопытным матадором.
Когда, наконец, Никодим закрыл злосчастную книгу, он почувствовал себя опустошенным и растерзанным, будто именно над ним, а не над несчастным матадором поглумился кровожадный Диего. В такие минуты Никодим со всей определённостью понимал, почему так высоко ценится его труд.
Только теперь он почувствовал, что до головокружения голоден. Чтение отнимало не только душевные, но и вполне физические силы. Бывали случаи, когда читателя находили в глубоком обмороке, а то, и бездыханным.
Никодим поднялся и, шатаясь от слабости, добрёл до кровати. Подняв колокольчик, он позвонил и без сил рухнул на одеяло. В голове шумело. Перед воспалённым взором пылали пампасы, неслись к далёкому горизонту стада кенгуру, вздымая облака пыли бил копытом о землю безжалостный бык Диего…
– Чего изволите? – раздался голос вошедшей Амалии.
– Есть что-нибудь перекусить? – спросил Никодим, не в силах приподняться с кровати. – Только так, на скорую руку.
– Есть консоме с пирожками, – с готовностью отозвалась Амалия.
Никодим вяло махнул рукой, и Амалия поспешила на кухню.
В комнату вкатился Фёдор и застрекотал сенсорами.
– Загубишь ты себя, Никодим, – сварливо произнёс он. – Давление 100 на 70, пульс как у покойника, температура понижена…
– Да, заткнись ты зануда стоеросовая, – в сердцах бросил Никодим. – Твоё дело – пыль собирать, а не умничать.
– Стоеросовая, – по слогам повторил Фёдор и надолго задумался. – Странно, – заговорил он снова. «Стоеросовая» означает стоящий, рослый. Какой же я стоящий и рослый? Хозяин, наверное, пошутил. Странная шутка.
Никодим снял с ноги тапок и запустил в робота.
– Грубиян, – обиженно вскрикнул Фёдор, – Где это видано, в прислугу кидаться обувью!? А ещё, прости Господи, интеллигент!
Фёдор, покачивая антенной, убрался из комнаты, едва не споткнув о себя спешащую с кухни Амалию.
Консоме из куриной грудки, приправленное зеленью, чесноком и перцем, быстро вернуло истомлённого читателя к жизни. К месту оказались и пирожки с печёнкой и рисом.
– Что-то ещё? – осведомилась Амалия.
Убирая посуду, она наклонилась достаточно низко, демонстрируя декольте с видом на бюст третьего номера и фраза получилась довольно двусмысленной.
Никодим никак не проявил видимого интереса и спросил чаю. Горничная разочарованно вздохнула и удалилась, подчёркнуто ровно держа спину.
«Может, её новелла не так уж дурна? – подумал Никодим, глядя на ладную фигуру Амалии, – Прочесть что ли, на досуге?»
Старинные часы на камине пробили восемь и Никодим решил, что пора собираться в клуб. Он сбросил с себя халат и отправился в душ приводить в порядок разомлевшее тело и опустошённую душу.
Уже через полчаса, вполне бодрый, причёсанный и тщательно выбритый, Никодим был готов к вечернему рауту. Он переоделся в костюм-тройку, поправил перед зеркалом пижонскую бабочку и, вполне довольный своим импозантным видом, направился в прихожую, прихватив со стола кейс с прочитанной книгой. Фёдор увязался за ним, на ходу сметая с брючин невидимые соринки и бормоча:
– Не ходил бы ты, Никодим, к этим иродам. В прошлый раз рубашку порвали, дармоеды, и нос разбили.
– Вместо того, чтобы нотации читать, лучше такси вызови, – бросил он роботу. – Клуб «Парящий пегас».
Фёдор умолк, занятый поиском такси.
Никодим вздохнул, вспоминая прошлый, недельной давности раут в писательском клубе. Нет, ничего такого там не случилось. Ну, повздорили прозаики между собой. Помнится, отчаянно лупили в фойе какого-то романиста. Эка, невидаль! А вот уже после раута увязался за Никодимом драматург из новых, из нео-реалистов, тех, которые каждую страницу собственной кровью метят. Некто Апполон Трубецкой. Втемяшилось ему, что только он, Никодим Северов, способен прочесть и понять роман века «Трубы Иерихона». Молил, грозился, совал пачки купюр. Потом, уже в полном отчаянье схватил Никодима за грудки, да так, что порвал поплиновую рубашку и задел читателя по носу. Хорошо, что случился рядом наряд полиции. Драматурга отодрали от Никодима прямо с лоскутом рубахи. Узнав, что тот напал на знаменитого Никодима Северова, нео-реалиста ещё и дубинками отходили. Оба сержанта оказались писателями. Один увлекался японским хокку, другой творил в жанре позднего декаданса. Книги сержанты носили с собой и Никодиму пришлось принять их на читку.
– Ты там поосторожней, Никодим, с писателями то, – увещевал Фёдор. – Они хорошему не научат. И водку не пей с шампанским, как в прошлый раз.
Никодим отпихнул от себя назойливого робота и тот обиженно откатился в угол и выключился, мигая рубиновым огоньком зарядки. В прихожей читателя ожидала Амалия, держа в руках его трость и перчатки. Одев пальто и клетчатое шотландское кепи, Никодим поблагодарил служанку и вышел в промозглый февральский вечер.
Под козырьком парадного его ожидала группа юных писательниц. Зябко кутаясь в коротенькие пальтишки, они героически мёрзли в надежде увидеть своего кумира. Когда Никодим Северов наконец вышел из дверей дома, одна из них пронзительно вскрикнула, воздев руки и девушки тотчас бросились к нему, кружа вокруг стаей голодных чаек. Каждая пыталась всучить ему книжку с автографом и торчащей из-под обложки купюрой.
Никодим, тронутый этим вниманием, благосклонно кивал девушкам, но книг на читку не принял, расчищая себе дорогу с помощью трости. Такси, вызванное Фёдором, терпеливо маячило у подъезда и, послав ошалевшим писательницам воздушный поцелуй, Никодим сел в машину.
Такси по обыкновению последних лет было беспилотным и это вполне устраивало Никодима. Прежние таксисты зачастую оказывались сочинителями и всю дорогу надоедали пересказом своих сюжетов, а то и норовили сунуть какую-нибудь книжонку. Никодим уселся впереди, рядом с пустым водительским местом и включил крохотный телевизор, устроенный перед пассажирским сиденьем. Пока машина лавировала меж домов и парковок, он успел пересмотреть вечерние новости. Диктор с печальным выражением на лице сообщил о безвременной кончине Евлампия Градского, известного на всю страну читателя. Евлампий, по словам диктора, покончил с собой, выбросившись из окна собственного небоскрёба. Сообщалось также, что Евлапий Градский читал в последнее время «Оду целомудрия» некой Мессалины Непорочной. Никодим был знаком с рукописью лишь шапочно, однако этого хватило, чтобы не осуждать коллегу за его столь отчаянный поступок. «Ода» была печально известна среди читателей. Мессалина сулила огромные деньги за её прочтенье и, время от времени, кто-то из самых дерзких решался на читку. Судьба этих несчастных была незавидна. Один совершенно спился, другой бежал за границу, а этот вот, выпрыгнул из окна.
Никодим выключил телевизор. За окном мелькали огни и витрины. Вспыхивали неоновой радугой рекламные щиты и растяжки:
«Роман – за один день!!! – кричали надписи, – приходи и мы научим тебя писать быстро. Сюжет и название – бесплатно! Творческий центр «Сизиф и К»