Доев кашу, я решил приготовить себе что-нибудь посолиднее. Зайдя на склад, я направился вдоль стеллажей в поисках съестного, как вдруг мне на глаза попался кусок материи, валяющийся в углу кое-как свернутый. Я помню, что когда Аркадий показывал мне комнату с библиотекой и телевизором, этот самый телевизор был накрыт плотным материалом, я тогда обратил внимание, что он похож на брезент. Тут в моей голове возникла идея, даже не идея, а озарение. Я схватил этот кусок и побежал на улицу, на ходу расправляя его.
Погода оставалась такой же неблагоприятной, это было мне на руку. Я вышел на улицу, закутавшись в эту материю. Простояв довольно продолжительное время, я с радостью обнаружил, что материал не промокает. Это был все-таки не брезент, но, видимо, этот материал обладал водоотталкивающей пропиткой, да и какая мне разница по сути, что это за материал. Главное, что он не промокает.
Благо кусок материи был достаточно большим, ведь на него у меня были большие планы. Отрезав один большой кусок и приделав к нему резинку, для получения которой мне пришлось растерзать трусы, я получил некое подобие плащ-палатки. Еще два куска я использовал для штанов, я обернул этими кусками штанины и пришил их, теперь у меня были непромокаемые штаны. Теперь на очереди были ботинки, естественно пришить к ним ничего не получится, поэтому я отрезал еще пару кусков материала, которого, к слову, после всех этих манипуляций уже осталось совсем немного, и просто обмотал ими ноги, наподобие армейских портянок.
Далее на очереди был рюкзак, я хотел сделать рюкзак целиком из этого материала, но успех снова отвернулся от меня. Материала оставалось совсем чуть-чуть. Но я кое-как вышел из положения, сделав из остатков материала лямки и спинку рюкзака. Теперь он хотя бы не будет так растягиваться.
Довольный проделанной работой я лег спать. Но в радостном волнении я ворочался всю ночь и никак не мог уснуть, находясь в предвкушении завтрашней вылазки. Все те вопросы, начинавшиеся со слова «зачем», больше не беспокоили меня. Хотя ответа на них у меня все равно не было.
Утро выдалось просто мерзким. Стало заметно теплее, снег под ногами превратился в жижу, с неба теперь лил самый настоящий дождь. Лучше погоды для испытаний не придумаешь. В таком обмундировании весь поход занял у меня четыре с половиной часа. Это не могло не радовать, ведь зимой не будет такой грязи, в которой каждый шаг делаешь аккуратно, чтобы не поскользнуться. Экипировка выдержала испытание, но с двумя оговорками. Первая проблема – это рюкзак, он все-таки растянулся и опять отбил мне всю филейную часть. Вторая проблема – это мои портянки, их жесткая ткань ужасно натерла ноги. В целом же, меня все устроило, и я продолжил тренировки.
Но зима решила не спешить и до нового года так и не сковала льдом реку. Снег до сих пор не выпал, поэтому я не смог оценить свою скорость по сугробам. Да и вообще я решил отказаться от подобных расчетов, при меняющейся погоде они были просто бесполезны. Я решил следить за временем следующим образом: когда я пойду в город, я засеку время, потребовавшееся мне до достижения переправы, буду считать, что столько же мне потребуется на обратный путь. Потом отмерю середину у оставшегося времени, и, когда она настанет, где бы я не был, я поворачиваю назад, оставляя при этом себе фору в час на непредвиденные обстоятельства. Как пример, я выхожу в десять, и два часа я добираюсь до переправы, то есть в полдень я у нее. В хранилище с учетом форы я должен быть в девять, следовательно, у переправы я должен быть в семь. Итого семь часов на путь по городу. Через три с половиной часа, даже если я буду в соседнем дворе относительно своего дома, я поворачиваю назад.
Такая система казалась мне разумной, гораздо более действенной, нежели прежняя, в которой я просто примерно прикидывал расстояние. Я отрабатывал эту систему, двигаясь сначала до переправы, а потом вверх по течению. После нескольких успешных «экспедиций» я окончательно принял этот метод на вооружение.
Уже после нового года, который я отпраздновал успешными походами, тридцать первого декабря и первого января, наконец, вдарили морозы. Даже не так, сначала где-то с двадцать пятого декабря валил снег, а потом уже температура упала где-то до минус двенадцати градусов, это, конечно, не точные данные, просто предположение.
Первая же прогулка по глубокому снегу снова показала мою некомпетентность. До переправы и выше по течению со временем я уже вытоптал тропинку, и даже обильно падавший снег, который ее припорошил, не мешал мне, я знал каждую здесь кочку. Но за пару дней до намеченного похода я решил сделать эдакий ход конем, пойти не вверх по течению, как обычно, а пойти прямо перпендикулярно реке, чтобы попробовать себя в движении по сугробам. И уже через пару километров бодрого шага, я так же бодро, как шел, провалился в яму и подвернул ногу.
Нога на удивление не болела, я ощущал давление в стопе, но не боль, хотя идти было очень тяжело. Пока я кое-как хромал к убежищу, ко мне в голову снова постучались эти самые вопросы. Зачем? Зачем? Зачем? Пока я ковылял, в голову приходили все новые вопросы, а ответов на них у меня не было. Я и сам уже не понимал, стоило ли мое предприятие затраченных усилий. Но почему-то уверенность в том, что я все делаю правильно, только укреплялась во мне. Возможно, я пытался таким образом избавится от чувства вины. Может быть, я намеренно подвергал таким тяжким испытаниям себя, ища наказания. А может моя совесть хоть так найдет покой. Хотя в последнее время она меня почти не беспокоила, но, вероятно, она меня не беспокоила как раз, потому что я готовлюсь к этому паломничеству. Я не знаю, я даже не могу определиться со своими мотивами.
Я чувствую себя как грешник, совершающий паломничество в поисках покаяния. Грешник, грех которого столь тяжел, что давит на его грудь, не давая сделать не единого полноценного вздоха. Грешник, который не верит в Бога, но готов пройти это испытание с большей прытью, чем самый благочестивый верующий, все лишь бы найти прощение.
Дойдя до убежища, я без сил как физических, так и духовных, повалился в кровать. Сон мой прервала только вечерняя сирена, но за столько времени процесс дошел у меня до автоматизма, в полудреме я сделал все, что надо и отправился спать дальше.
Утром меня разбудила сирена. Давления в ноге не было, как и боли. Это было странно, я боялся, что так серьезно повредил ногу, что она даже не болит, но при этом серьезно повреждена. Я, осторожно ступая, выполнил свои обязанности, после так же аккуратно прошелся по убежищу, просто проверяя ногу. Но никаких болей или дискомфорта не было, что ж значит повезло.
Но я все-таки решил отложить поход на неделю. Всю эту неделю я посвятил походам по сугробам. Выявилась еще одна проблема, когда я оступался, мой «рюкзак» заметно перевешивал, я терял равновесие и частенько падал, а если он намокал и растягивался, то становилось совсем невмоготу.
С рюкзаком я решил проблему следующим образом. Во-первых, заранее притащить к переправе провизии на два перекуса. То есть, когда я пойду туда и обратно, я просто воспользуюсь этими запасами. Во-вторых, хоть я уже несу значительно меньше провизии, но и то, что будет, я спрячу в городе. Где-то на трети дистанции по городу я спрячу рюкзак в каком-нибудь подъезде. Те места я знал хорошо и примерно уже прикинул, куда его спрятать. Тем самым путь по городу я проделаю налегке, из груза имея разве что только фонарь.
Без рюкзака двигаться было намного проще, и я даже переходил изредка на бег, но один раз я снова упал. Без последствий, но неожиданно, я за что-то зацепился ногой и полетел, даже не успев выставить руки. От чего мне выбило дух. Дышать было тяжело, особенно учитывая, что до этого я бежал глубоко дыша. Я поковылял смотреть обо что я так споткнулся. Это была ветка березы, споткнувшись об нее, я выворотил ее из снега наружу. Достаточно длинная прямая ветка, где-то мне по плечо. Я обломал на ней все сучья и, используя ее как трость, дошел до хранилища. Только когда я зашел внутрь убежища, до меня дошло, что это и есть решение моей проблемы с ямами, ветку можно было втыкать в снег, проверяя глубину его покрова в сомнительных местах.
Утром я немного модернизировал мою трость, примотав к ней отвертку. Все-таки я боялся, что в городе мне могут попасться звери, или что, конечно, безумно маловероятно мародеры. Но кто знает, что там может твориться в городе, верно? Правда, у меня был еще не заряженный пистолет, которым можно было напугать, но я был практически на сто процентов уверен, что пугать одним видом пистолета там некого.
В этот день я, используя трость, дошел до переправы, оставил там еды, как планировал, и перешел реку по льду, туда и обратно, проверяя его прочность. Все было замечательно, потом я без проблем преодолел марш–бросок по снегу.
Теперь я чувствовал что готов. Меня опьяняла радость, я еще не отправился в поход, но уже чувствовал гордость, я проделал большую работу, учел все возможные неприятности. Конечно, я думаю, что все мои открытия выглядят, как изобретение велосипеда для тех, кто хоть раз был в организованном походе. Но что теперь таить, я дитя цивилизации, воспитанный в ее нежной колыбели. К такому я не был готов, да и кто из моего поколения готов к чему-то подобному? Их единицы. Но, тем не менее, завтра я пойду в город, войду в свой дом и расставлю все точки над «i». Я готов.
Сразу после вечерней процедуры смены сосудов я лег спать, ведь завтра меня ждет тяжелый день.
Утром я сделал все как планировал: подготовился к выходу, быстро пере-подсоединил шланг и тут же тронулся в путь. Погода, мягко говоря, мне не помогла. Когда я вышел из убежища, то сквозь пелену снега еле разглядел тропинку, которую я протоптал до переправы. Судя по тому, как занесло тропу, снег шел всю ночь и, сейчас не переставая валил крупными хлопьями. С минуту я топтался, думая, не перенести ли мероприятие, но что-то во мне не давало мне развернуться, разум говорил, что логичнее было бы переждать еще денек, но что-то внутри меня шептало: «Ты уже вышел, ты готов, зачем откладывать?». Это что-то упорно толкало меня вперед, и я, противореча здравому смыслу, повиновался.
Я шел к переправе в хорошем темпе, тропа, несмотря на плотную пелену снега, хорошо просматривалась. На востоке угадывался сквозь снежный занавес диск солнца, он еще только поднимался, но уже освещал мой путь своеобразным призрачным светом.
Я шел и видел позади и впереди себя только очертание тропы. Ничего вокруг не было видно, снег бесшумно падал на землю, единственным, что нарушало эту тишину, был хруст моих сапог по свежему снегу. Я ощущал себя призраком, блуждающим в молочной пелене. Мир вокруг, кажется, перестал существовать, в этой снежной пелене существовал только я и мой путь. Я сам, того не замечая, старался ступать тише, будто своими шагами я мог кого-то испугать, будто это ощущение пустоты и легкости сравнимое с чувством невесомости, было необычайно легко разрушить.
Сейчас было бы замечательно включить музыку из плеера безымянного, кажется, она создана именно для подобных моментов. Но я намеренно не взял с собой плеер, боясь, что если буду в наушниках, то могу не услышать надвигающейся опасности.
Так, погруженный в этот безмолвный мир пустоты я добрался до переправы. Я начал искать мешок с провизией, который я спрятал накануне, но успеха не добился. Видимо, его запорошило снегом или из-за плохой видимости я вообще не там искал. Я силился раскопать мешок с провизией, но так и не сумел, только потерял пятнадцать минут. Логика снова сказала мне: « Что же ты делаешь? Все против тебя развернись». Но я, почему-то, выругавшись, схватил свою трость и поспешил форсировать реку.
Конечно, еда была не проблемой, у меня был еще тот запас, что я нес на себе, да и поход был не таким уж продолжительным. Но проблема в том, что я, согласно той книге о дамском фитнесе, старался, есть немного, но часто. Это не давало голоду отвлекать меня, и в тоже время если бы я ел один раз до отвала, то меня начала бы сковывать сонливость, а этого я не мог допустить. С собой я нес пищу на два перекуса, еще на два лежали на берегу, этого, конечно, хватит, но как показывал мой опыт, на пустой желудок идется очень плохо.
Но плевать, я уже перешел реку. Засекаем время, два часа до переправы, средний результат, но приемлемый, благо городок у нас не такой большой. Первым моим ориентиром был комплекс новостроек на окраине, их построили совсем недавно, я даже не был уверен, был ли он достроен на тот момент, когда город бросили. Он состоял из стандартных четырнадцатиэтажных муравейников, что по меркам нашего города было достаточно высоко. Поэтому я рассчитывал загодя увидеть эти постройки и идти по ним визуально. Но в такую погоду я не мог различить и кончик трости, если держать ее на вытянутой руке, не говоря уж о здании в нескольких сотнях метрах от меня. Приходилось идти по памяти, примерно выбирая направление.
Ориентировочно через полчаса я дошел до жилого массива. Точнее сначала я чуть не врезался в машину, припаркованную у дома и сейчас заметенную снегом по самый капот, а потом уже увидел в белой пелене очертания дома. Отлично, я взглянул на часы: после переправы прошло тридцать пять минут, этот отрезок отнял у меня меньше времени, чем я планировал.
Однако видимость была просто нулевой, все время я натыкался на различные урны или какие-то оградки, наполовину спрятанные снегом, продвижение очень замедлилось, на что я, разумеется, не рассчитывал. Надо видимо впредь избегать дворов, а пока ориентироваться по высоткам, они хоть как-то различались темными силуэтами в белой пелене, а когда достигну края этого квартала, то залезу в какой-нибудь подъезд и определю по карте новый ориентир.
Новый квартал был выполнен без каких либо архитектурных изысков, как и все вещи, которые производятся с целью подороже их продать, а потом забыть об их существовании. Но одна характерная особенность все же присутствовала. Вдоль улицы, которая разделяла старую часть года и новую, со стороны новостроек частоколом стояли четыре «свечки». Помню, когда их только возвели, они напоминали мне сторожевые башни из-за характерного расширения у вершины. Кажется, на самом деле в этих расширениях находились особо элитные квартиры. Эти здания будто намекали, что это граница, по ту сторону находятся успешные люди, вам мещанам тут не рады. Не знаю было ли это умыслом проектировщиков или случайностью. Однако, идя по улице четко вдоль частокола, четко виделась граница между свеженькими новостройками, огороженными частоколом от старых, серых кое-где облупившихся панельных пятиэтажек.
Но теперь наличие этого частокола мне было на руку, когда сквозь снежную пелену я увидел очертания четырех темных сооружений, я был уверен, что я на верном пути.
В подъезде одной из этих махин я и решил устроить привал. И как во всем сегодня мне не повезло. Снега нападало достаточно много, двери в подъезды, и без того тяжелые железные штуковины, оказались окончательно заблокированы. Однако, мне было просто необходимо было придумать, как идти дальше, да и небольшой привал бы не помешал. Пришлось решиться на то, что в прошлой жизни являлось бы преступлением, а именно проникновением в чужое жилище через окно.
Я попробовал разбить окна своим посохом, но это были новехонькие стеклопакеты, а их так просто не разобьешь. Однако судьба сжалилась надо мной, и одно из окон было забыто хозяином, открытым на проветривание, то есть сверху была щель, сквозь которую воздух проникал в комнату. Я забрался на подоконник и просто всем весом лег на фрамугу, механизм крепления не выдержал, и я вместе с окном повалился внутрь.
Я достаточно неуклюже приземлился, из меня выбило дух, и какое-то время я лежал на окне, приходя в себя. Однако, я заставил себя подняться быстрее, чем искры перестали сыпаться из глаз, времени мало, некогда валяться. Меня немного шатнуло, но я оперся на стену рукой и огляделся.
Типичное семейное гнездышко, гнездышко семьи, еще не успевшей обзавестись ребенком, но уже успевшей обзавестись кредитом под труднопонимаемые проценты. Все стены были увешаны фотографиями счастливой пары. Она была миниатюрной низенькой девушкой, с копной рыжих волос, которые на всех фотографиях пребывали в беспорядке, ее лицо везде светилось простой естественной улыбкой, огромные глаза-блюдца придавали ее внешности ощущение простой незатейливой красоты, а конопатое лицо создавало несколько комичный образ. Он же был грузным крупным мужчиной. Благодаря изменению размеров его живота я мог проследить временную последовательность фотографий, на ранних он был почти без живота, на новых же у него был характерный пивной живот, а глаза превратились в щелочки. Вообще он выглядел как «братки» из девяностых, остро дополняло эту параллель то, что он любил носить различные перстни и цепочки на всех частях тела. Я не знал этих людей и не мог угадать кто они, ведь внешность обманчива и этот парень с легкостью мог быть кандидатом технических наук, а конопатая девушка, допустим, талантливым химиком.
Некогда, однако, смотреть на это все и рассуждать, я снял «рюкзак» и достал карту. Планируемый маршрут пролегал дворами, но сейчас я уже понимал, что кажущийся коротким маршрут через дворы на деле обманчив и вероятно даже опасен. Поэтому я решил двигаться прямо по улице, разделявшей новый и старый микрорайон. Она являлась одной из главных улиц города, поэтому вряд она завалена всяким хламом. По ней я доберусь до аллеи имени Ленина, наверно. в каждом городе есть аллея, сквер или площадь имени Ленина. Пройдя по этой аллее, я окажусь на параллельной улице, по ней я уже дойду до нашего двора, ну, а его то я уже знаю, как пять пальцев. Ориентирами мне будут фонари освещения, они располагаются близко друг от друга и будут хорошо видны даже в такой метели. Ориентиром того, что я достиг своего двора будет автобусная остановка, как хорошо, что в нашем городе сохранились старые советские остановки выкрашенные в яркий красный цвет.
Где-то в этот момент я уже начал понимать, что не успею ни при каких раскладах. Даже если метель прямо сейчас закончится, она не настолько меня замедляет. Но сдаваться я не намерен, не для этого я несколько месяцев посвятил подготовке к походу, не для того, чтобы развернуться, не пытаясь достичь цели.
В животе тем временем начинало призывно урчать. Я, было, потянулся к рюкзаку, но вспомнил, что я все-таки в квартире, и, вероятно, где-то здесь есть еда, ведь люди покидали свои жилища стихийно, если могли покинуть вообще. Я вышел из комнаты в коридор, отсюда двери вели в другую комнату, кухню и санузел. Я отправился на кухню и открыл холодильник, он ломился от еды, но город давно обесточен и большая часть ее испортилась и теперь весьма неприятно пахла. Однако на нижней полке я обнаружил банку консервированной кукурузы, срок годности которой истекал только через три месяца. Я открыл ее отверткой прикрученной к моей трости, пользоваться местными приборами я побрезговал, сам не знаю почему, они стояли в специальной стойке рядом с холодильником, но я сходил к рюкзаку и достал свою ложку.
Я ел на ходу и отправился в другую комнату, мало ли что там может быть ценного. Вторая комната являлась спальней семейной четы. Здесь в отличие от предыдущей комнаты, где был относительный порядок, царил настоящий хаос. Из мебели здесь имелась огромная кровать и платяной шкаф, напротив кровати на стене висел огромный телевизор, крепление одной стороны было оторвано, и он сейчас висел в вертикальном положении. На полу везде вперемешку валялись вещи. Вот, например, женский шелковый халатик, а рядом с ним здоровый растянутый мужской свитер. В этой комнате окно тоже было открыто, под ним уже намело небольшой сугробик. Но самое удивительное, что на кровати зачем-то лежал свернутый ковер. Не знаю, зачем кому-то надо было так складывать ковер. Я приподнял его, в него явно было что-то завернуто, просто ковер не может так много весить. Может быть, хозяева спрятали туда свои ценности или что-то хотели таким образом унести, да бросили эту затею.
Любопытство взяло верх, и я решил посмотреть, что же там. Я начал освобождать ковер с одной стороны, там лежала какая-то оранжевая мочалка, зачем кому-то прятать мочалки в ковер? Ковер был туго замотан и плохо поддавался, но я с силой дернул его и он, разматываясь, упал с кровати.
Когда я увидел, что же было спрятано в ковре, на меня напал столбняк. Оранжевая мочалка оказалась вовсе не мочалкой, а человеческими волосами. Волосами той самой девушки с фотографии. Она лежала боком на этом ковре мертвенно белая, ее пустые глаза-блюдца смотрели куда-то в стену. Труп начал портиться, но из-за открытого окна и холода процесс несколько замедлился, от чего я не почувствовал запах.
Столбняк все не проходил, все, что я мог это, шумно глотать. Она лежала, одетая в домашнюю растянутую майку и короткие шорты. На одной ее ноге был тапочек в виде головы пса, другая нога осталась нагой, тапка нигде не было видно, наверно, ее завернули в ковер без него.
Вскоре я увидел и причину ее смерти. Обе ее руки были просто искромсаны, один надрез вдоль вены и несколько поперечных. Она сама себя убила. Но даже будучи мертвой, она, казалось, улыбалась беззаботной улыбкой, такие люди не совершают самоубийство. Хотя, кто я такой, чтобы решать за нее? Я никогда не узнаю, почему она это сделала. Трупы не разговаривают.
Как только ко мне вернулась способность двигаться, я тут же подхватил рюкзак с тростью и поспешил уйти отсюда. Выпрыгнув в окно, я преодолел расстояние до дороги бегом, будто мертвец мог преследовать меня.
Долго по глубокому снегу я, разумеется, не пробежал, буквально через пятьдесят метров, прямо около дороги я запутался в ногах и грохнулся на бок. Я тут же сел прямо на снег и просидел так где-то минут пять, приходя в себя. Перед глазами стоял образ той девушки, завернутой в ковер. Я встал на ноги и поплелся по улице.
Снег тем временем немого поутих, я различал объекты где-то метров с пятидесяти, но со стороны погоды это не было актом доброй воли, она не могла так просто оставить меня в покое. Взамен плотной стены снега поднялся довольно сильный ветер. Его резкие порывы пронизывали насквозь, к тому же он дул мне на встречу швыряя в лицо снег, заставляя то и дело отплевываться.
Тем не менее, идти по улице оказалось гораздо легче, чем по дворам, под ногами ничего не мешало и не приходилось прощупывать дорогу посохом. Да и ориентиры в виде фонарей оказались весьма надежными. Однако сильный встречный ветер ощутимо мешал идти, иногда он бросал мне ком снега в лицо с такой силой, что мне приходилось останавливаться.
Теперь я был уже на сто процентов уверен, что не доберусь до дома, здесь не надо иметь семи пядей во лбу. Но я не поворачивал назад. По неизвестной даже мне самому причине была разница, повернуть сейчас или повернуть тогда, когда придет время это сделать.
Я шел, а мои мысли все крутились вокруг той девушки. Что же с ней произошло? Я понимаю, что никогда не узнаю правды, но я не мог удержаться и строил гипотезы. Мне виделось, что все произошло так: Они с мужем прошли процедуру по установке устройства Станкича. Сначала все было как у нас, отличие в том, что они оба уходили в свои сны по ночам. Потом они стали удаляться друг от друга в душевном плане. Мечты у каждого свои. Вся их совместная жизнь была полностью разрушена. Они существовали вместе просто по инерции, терпели друг друга на протяжении дня, а потом наступала ночь, и они, наконец, могли избавиться от оков совместной жизни.
Потом кто-то из них, я думаю, что это был мужчина, перестал это контролировать. Он теперь уже не изображал семейную жизнь, а приходил домой с работы и сразу ложился спать.
Девушка не отставала от него и тоже уходила в мир грез. Так они и сожительствовали какое-то время. Пока в один прекрасный момент мужчина не сказал ей что-то вроде: «Все мне надоело, давай разойдемся».
А женщины, как известно, очень чувствительны к вопросам, касающимся семейной жизни. Она понимала, что семья разрушена на самом деле с того самого момента, когда они установили устройство, но заставляла себя верить, что это не так. Скорее всего, в своих снах она не была белой и пушистой, и я не исключаю, что она видела там что-то вроде того, чем наслаждалась Лина. Но это было в той приятной реальности, просыпаясь, они были семьей и ее долг сохранить ее, ведь ее мама сумела вернуть в семью блудного отца.
Сначала она, скорее всего, пыталась чем-то отвлекать мужа, пытаясь сводить его куда-нибудь, чем-нибудь вкусным накормить, в общем, просто стремясь провести время вместе. Муж же, более трезво осознающий насколько они отныне на самом деле далеки друг от друга, не особо потворствовал ее попыткам.
В конце концов, она начала угрожать ему, что сделает что-нибудь с собой. Но это не имело никакого успеха, как мне кажется, их семья вообще строилась по принципам «так должно быть» и «у всех так». Поэтому переживания друг друга их особо не волновали.
В какой-то момент рыжеволосая девушка уже забыла, что угрозы самоубийством служили определенной цели. Отныне сами эти угрозы стали новым смыслом ее бытия. И вот очередная ссора, он посылает ее в весьма далекое путешествие, она снова уже по привычке бежит на кухню за ножом.
Прибегает в спальню и видит, что ее суженый уже спокойно спит. Тут в ней просыпается страшное желание сделать так, чтобы он пожалел обо всем сделанном. Она думает, что если сейчас убьет себя, то проснувшись, ее муж сразу поймет, как он не прав был все это время, и скорбь пронзит его сердце. Она уже не отдает себе отчет в том, что она всего этого уже не увидит, главное, чтобы ему было больно, и как можно сильнее.
Она делает первый надрез, потом еще и еще, раз за разом разрезая свою плоть, она думает, что сейчас ее любимый проснется и все исправит, спасет ее.
Когда она уже лежит без сил, то понимает, что это был просто фарс, она разыграла замечательную трагедию, но платить за это пришлось своей жизнью. Когда закончится этот спектакль и закроется занавес, она не поднимется с пола и не пойдет смывать грим, для нее занавес закроется навсегда. И она медленно угасает с пониманием того, что это была ошибка, страшная неисправимая ошибка.
Когда просыпается муж, он сразу понимает, что она, наконец, исполнила, что обещала. Хотя он уже давно серьезно не прислушивался к этим обещаниям. Второпях он заворачивает труп в ковер, собирает свои вещи, приводя все окружающее в форменный хаос, и сбегает, куда глаза глядят, главное, подальше.
Такая гипотеза вполне вероятна, но на что она опирается? Я опять судил людей по внешности, я представил женщину, которую никогда не знал не слишком умной истеричкой, а мужчину, которого видел один раз в жизни на фотографии, трусливым непробиваемым дураком.
Нет, все было не так, я уверен, что все было не так. Нет, нет, нет. Я знаю, как все произошло. Когда они установили устройство, мужчина сразу ушел в сновидения, не возвращаясь, не желая больше жить в реальности, как Лина. Но его жена, эта рыжая девушка, была действительно любящей женой или она вообще была таким же человеком, как я, и ей не могли подключить устройство. Она не бросила своего мужа, она осталась с ним и, так же как я, бегала в клинику за пакетами с питательным раствором. Бегала до тех пор, пока клинику не закрыли.
Когда она поняла, что ее мужа уже не спасти, она не смогла смириться со своим бессилием и покончила с собой. Понимая, что не сможет перенести гибель любимого человека, она решила добровольно уйти первой.
А потом за ними пришли военные, они аккуратно завернули ее труп в ковер и уложили на кровать, ведь времени на похороны у них не было. Наверно, ее муж был еще жив, и они забрали его в хранилище. Муж, который все это время спал, и так и не узнал, как его жена переживала за него.
Возможно, что он прямо сейчас лежит у меня в хранилище, грезя о чем-то, даже не зная, какую боль принес человеку, который любил его больше всего на свете и не мыслил жизни без него. Может быть, что все было на самом деле именно так, и это история не обывательской низости, а, наоборот, возвышенной верности. Почему-то мне хотелось верить в именно такой исход. Ведь эта девушка получается тогда намного честнее меня. Она осталась с любимым до конца, уйдя вместе с ним, а я бросил свою любимую, прикрываясь тем, что предоставил ей тем самым выбор.
Но и эта теория опирается лишь на тот факт, что я хочу видеть в ком-то несгибаемую твердость, которая будет оттенять мою слабость. Я хочу сделать эту девушку своим кумиром, ставить себе в пример ее жертву. Люди всегда, потерпев неудачу в чем-то, начинают искать свой идеал среди тех, кто добился успеха в том, где они проиграли. Они не хотят понять, что раз они в проигрыше, то можно сыграть в другую игру. Они находят того, кто выиграл именно здесь и превозносят его до небес. Так маленький мальчик, очень любящий футбол, но с возрастом понявший, что толкового игрока из него не выйдет, не ищет новые пути реализации, он находит какого-то успешного игрока в футбол и слепо покланяется ему. Так мужчина, давший жене выбор между жизнью и смертью, винит себя в ее смерти, и вместо того, чтобы стараться жить дальше, живет прошлым и делает себе кумира из человека, чью историю он сам только что придумал.
Что ж я никогда не узнаю, какая из моих гипотез верна. Я никогда не узнаю, была ли смерть этой девушки на самом деле ошибкой или великой жертвой. Никогда не узнаю ее имени. Но я хочу верить в то, что она героиня, что она не бросила своего мужа. Она не была как я слабой, она была сильной духом.
За мыслями о жизни этой пары я достиг аллеи. Аллея представляла собой небольшую полосу между домами, густо заросшую деревьями. По обеим сторонам сквера находились старые четырехэтажные дома с покатой крышей, сложенные из белого кирпича, когда я проходил по этому району раньше, меня сразу одолевало желание поселиться в таком доме. Какое-то спокойствие зарождалось в душе, когда я проходил мимо них. Но Лина, ни за какие деньги не хотела жить здесь, все время как заговоренная твердя, что эти дома старые, скоро они развалятся, там маленькие комнаты. Теперь я понимаю, что она тяготела к новым районам только ради статуса. А то ведь люди будут говорить, что живешь в халупе. Она очень зависима от мнения окружающих. Как я мог этого не видеть? Не знаю. А еще я удивляюсь теперь тому, что ее мечты оказались такими приземленными и потребительскими.