Ты наверняка и сам знаешь, как неудобно тут сидеть. Здесь тебя постоянно цепляет руками водитель, когда берет плату за проезд, по коленке часто прилетает от рычага переключения передач, а схватиться в случае резкого маневра и вовсе будет не за что. В общем, самое неудачное место во всем автобусе.
Обычно люди пропускают кого-то на это неудобное место, если сами выходят на следующей остановке. Этакий элемент современного транспортного этикета. Но мой сосед, представляющий собой большую, бесформенную массу плоти не вышел на следующей остановке. Более того, даже через одну остановку Его высочество не соизволило покинуть салон.
И тут что-то ударило мне в голову.
– Ты что, просто так посадил меня на это место? Просто ради собственного удобства?
Мужик удивленно уставился на меня своими маленькими глазками, но ничего не ответил. Он лишь удивленно причмокнул своими мерзкими губами, затем отвернулся к окну и сделал вид, что вообще ничего не слышал. И тут я ощутил такой гнев, какого еще никогда в жизни не испытывал.
– Слышь, жиртрест. – Я довольно чувствительно толкнул его в плечо.
Мужчина испуганно оглянулся по сторонам.
– Я желаю тебе сдохнуть! – вдруг заорал я во весь голос. – Нет, тебе этого будет мало, мразь! Я желаю тебе медленно помереть от рака. Желаю тебе долго и мучительно умирать на протяжении нескольких лет. Чтобы тебе было больно, чтобы засыпал с болью и просыпался с ней! Чтобы ты не мог умереть, даже когда будешь молить об этом. Чтобы ты плакал от своих страданий. Чтобы ты умирал так долго, что успел надоесть всем своим родным и близким. Чтобы, выходя из палаты, они взывали к небесам, умоляя, чтобы ты уже как можно быстрее сдох!
Я орал на всю маршрутку и брызгал слюной на эту гору плоти. А мужик ошарашенно смотрел на меня и все, что он смог выдавить из себя:
– Ты чо… епт?
Он замахнулся на меня кулаком. А я ударил его прямо в челюсть, вложив этот удар всю свою ярость.
А затем еще раз. И еще раз. И еще много раз.
«Ага, давай выйдем?! – кричал я, продолжая избивать его. – Давай драться, ублюдок! Пошли! Выходи! Я буду пинать тебя, пока ты не начнешь кровью харкать! Буду бить, бить, бить. До тех пор, пока не устану. А знаешь, что потом сделаю? Глаза тебе выдавлю! Последнее что ты увидишь – это мои пальцы!»
Тут вдруг автобус замедлился. Испуганный мужчина с разбитым лицом, не дожидаясь полной остановки, буквально выпал из салона. Он сразу же поскользнулся и беспомощно шлепнулся прямо на дорогу. Не особо отдавая себе отчет в то, что делаю, я рванулся вслед за ним.
И вдруг меня сзади ворот куртки схватил водитель. Не знаю, зачем он это сделал. Не думаю, что в тот момент я выглядел как человек, которого стоит трогать. Но он схватил меня сзади и совершенно спокойно сказал.
– Не надо, братан. Сейчас на остановке выйдешь, да? Успокоишься.
И я обмяк на сиденье, словно тряпичная кукла. Я в одно мгновенье словно бы потерял какой-то колоссальный импульс, и, доехав до ближайшей остановки, я без сил вывалился из автобуса. Я слышал, как за спиной завизжали, шлифуя по льду колеса автобуса, но я не нашел в себе сил даже на то, чтобы обернуться. Я сумел сделать три неуверенных шага, и меня вырвало прямо на мостовую.
Затем начала кружиться голова, и я осел на землю. Немного посидев рядом с лужей собственной рвоты и сделав три глубоких вдоха, я все же сумел побороть себя и встать на ноги. Меня шатало, а все тело перекашивало от хаотично проявляющихся судорог. От ног к голове волнами пробегал озноб, и когда он достигал головы, то замещал собой все мысли, что успели родиться в моем сознании, пока он поднимался от ног к голове. Не особо понимая, что делаю, я побрел в случайном направлении, лишь бы оказаться как можно дальше от этого места.
На остановке стояла целая куча народа. Еще бы, утро рабочего дня, всем надо куда-то спешить. Думаете, ко мне кто-то подошел? Что-то спросил? Нет, конечно. Лишь пожилая женщина довела до моего сведения, что мне следует меньше выпивать, ибо ее покойный муж – вот такого вот никогда себе не позволял. Я так и не понял смысла ее изречения, но вникать не стал.
Я каким-то образом определил, что двигаюсь в сторону работы и это меня вполне устроило. Я просто медленно брел в выбранном направлении, сильно загребая мокрый снег ногами.
Понимаешь, в тот момент я не чувствовал сожаления, не чувствовал страха. Хотя я ясно отдавал себе отчет в том, что пострадавший мужчина вполне может обратиться в полицию и те меня без труда отыщут. Но меня это беспокоило не больше чем погода в Гватемале, словно бы не я сейчас ударил совершенно незнакомого человека, а мною было это прочитано в разделе криминальной хроники местной газеты.
Сейчас я испытывал сожаление, испытывал стыд и возможно даже хотел бы извиниться. Но есть одна вещь, что тревожит меня куда сильнее самого инцидента – это провал в памяти. Я помню, как куда-то шел от автобусной остановки, но не помню, куда в итоге пришел, и что я там делал. Кажется, я просто пришел на работу, слегка опоздав, и просто выполнял свои будничные обязанности, как полагается. Впрочем, я не могу быть в этом уверен, ведь память вернулась ко мне только в девять вечера, когда я был дома.
–
Не могу сказать, что в школе я чем-то выделялся. Самый обычный подросток, часть умеренно серой массы. Правда, круг моих друзей был весьма невелик. Но связанно это в первую очередь с тем, что я не особенно легко вхожу в контакт с новыми людьми.
Я не могу прийти в незнакомую компанию и сразу влиться в нее. Чтобы начать активно общаться с человеком, мне требуется довольно много времени. Мне необходимо узнать его поближе, четко уловить особенности его поведения. Те, кто меня знают, скажут, что я лукавлю, что я всегда уверен на людях, выступаю на публике и, вероятно, никто не чувствует себя так уверенно в большой компании.
Но это на самом деле не так.
Ведь для того и существуют подобные записки, чтобы рассказывать в них всю правду. Верно? Так вот, с годами, путем многих неудач и провалов, я научился ловко подстраиваться под любое общество. Мне достаточно взглянуть на тех, с кем мне предстоит сегодня общаться, и я уже знаю, какое обличие мне стоит достать из моего внутреннего шкафа. И я так ловко это делаю, что даже сам уже забыл, как выгляжу и что думаю на самом деле.
Даже в тот день, когда я познакомился со своей женой, я был в одной из этих тщательно проработанных масок. Да, со временем я подмешивал к созданному мной образу элементы себя реального, но чем больше во мне было моего, тем чаще я слышал: «Когда мы познакомились, ты был совершенно другим». И за последний год я приобрел полную уверенность в том, что «настоящий» я ей не подходит. Так сложилось. Видимо, не надо было казаться кем-то другим, может тогда и не было бы сейчас этого мучительного чувства одиночества.
Впрочем, я отвлекся. Так вот, из школы я вынес немало полезных уроков. Например, научился пить, курить и ругаться матом. Но самое главное как раз в том, что именно в школьные годы я и научился маскировать свою нелюдимость. Хотя нет. Нелюдимость – неудачное слово. Я любил общаться, любил веселые компании. Но мне нужно довольно много времени, чтобы стать «своим». Вот оно! Верная формулировка. Я совершенно не «свойский» человек, и именно в школе я научился прикидываться «своим».
Возможно, эта моя осторожность в общении с людьми была воспитана отцом, благодаря которому я отвык доверять людям, и боялся лишний раз обжечься. Возможно все дело в том, что я был младшим ребенком в семье и долгое время знакомился с кем-то только по протекции старшего брата. В общем, откуда бы ни взялась эта робость, она была со мной с глубокого детства.
И я поначалу жить с этой неуверенностью было тяжело. Все ребята в классе быстро перезнакомились и сдружились пока я еще только начал присматриваться, кто же из них мог бы стать моим другом. Этот поезд быстро ушел, и мне пришлось его догонять, на ходу что-то придумывая.
Далее именно во время обучения в школе я определил для себя те две стези, которые приносили мне удовольствие на протяжении всей моей жизни.
Для начала, я с парой друзей основал «локальную панк-рок» группу. Наверно в каждой школе есть своя группа странных ребят, которые старательно изображают нормальных музыкантов. Мы играли ничем не примечательную музыку на клееных деревяшках, которые по ошибке назывались инструментами. Но именно этот ансамбль привил мне любовь к музыке. С окончанием школы распалась эта группа. С после второго курса института развалилась другая. А я продолжал заниматься музыкой и до недавнего времени продолжал сочинять и получать от этого неподдельное удовольствие.
Далее, я всегда любил сочинять различные истории и придумывать самые разные миры. В ту пору, когда я еще не умел писать, то рисовал убогие комиксы про зайцев. И вот тут могу точно сказать, что рисование – не мое. Посему комиксы быстро ушли на второй план и как только я научился писать, то сразу взялся за сочинение историй. Они были непродуманными и короткими, но я не сдавался и продолжал писать, постепенно наращивая формат. И к середине восьмого класса у меня была готова приличная повесть. Глупая и наивная история, но в целом ее даже можно было прочитать, не сильно при этом страдая.
Так вот и писал я с большой охотой и любовью, покуда в конце девятого класса нам не задали сочинение, что должно было быть посвящено теме борьбы с наркотиками. Нам объявили, что сочинение конкурсное. Если выиграешь на школьном уровне, то отправят на городской уровень, а потом и на областной, и уже если там занять хотя бы третье место, то в подарок дадут новенький телевизор. По тем временам это был просто великолепный приз. И поскольку мне в целом нравилось сочинять и без посторонних стимулов, я взял в руки ручку и за неделю выдал свой «шедевр».
В общем, меня отметила фортуна и мое произведение дошло до областного уровня, а уже летом мне неожиданно позвонили и сказали, что я занял призовое место и теперь меня ждет ценный приз.
Собственно, первого сентября, сразу после торжественной линейки меня торжественно наградили. Целая толпа педагогов во главе с директором прибыли поздравить меня. Выглядели они при этом так, словно каждый из них лично внес свою лепту в написанный мною текст. Хотя, к слову сказать, с редактурой мне помогал только один педагог, и она, кстати, под натиском более «благопристойных» коллег к этому моменту уже уволилась.
В общем, нас сфотографировали, директор выдал торжественную речь. А затем мне, наконец, выдали грамоту, медальку и кружку.
Кружку?!
Да, обычную кружку. Зелененькую. Вполне себе симпатичную. Но представь мои эмоции? Обещали огромный телевизор, а дали кружку. Так я и познакомился с миром взрослых. Добро пожаловать, так сказать. Кружку я почти сразу передарил, медаль выбросил, а грамоту ритуально сжег около подъезда. После такого «вознаграждения» я не писал почти три года и вернулся к сочинительству уже, будучи студентом.
–
Я запутался и не знаю точно какой сегодня день недели. Кажется, я сделал все как положено: сходил на работу, вернулся домой и теперь привычно сидел в полном одиночестве на своей кровати. Да, если дома не было сына, то придя с работы, я просто садился на диван и безуспешно старался хоть немного подремать. Это не приносило никакого облегчения, но время при этом все же неуклонно шло вперед, что меня вполне устраивало.
Итак, что я вообще знаю про сегодняшний день? За окном темно, а часы показывают девять сорок, значит сейчас вечер. Жены и ребенка нет дома в столь поздний час, значит, они остались на ночь у тещи. Оставались они там либо в пятницу, либо в субботу, и раз сегодня я был на работе, значит сегодня пятница.
Вот так я сумел установить какой сегодня день недели. Единственное, я не был до конца уверен в том, что ходил сегодня на работу. Кажется, я был там, но каждый новый день на моей работе схож с предыдущим до мелочей, и точно понять, что было вчера, а что сегодня невозможно. Никаких конкретных деталей, подтверждающих, что я был на работе именно сегодня, из своей дырявой памяти мне выудить так и не удалось. Поэтому вполне вероятно, что я весь день так и просидел на этом диване, не двигаясь с места.
Плевать, вряд ли по мне скучали. Со мной давно никто особо не общался на работе, все разговоры были только по делу. Моя работоспособность была вполне сносной, я делал необходимую работу на автомате, и делал ее неплохо.
Переступая порог офиса, я словно бы погружался в вязкое серое измерение, где был отделяем от моей физической оболочки и, пребывая в некоей дреме, смотрел оттуда на то, как мое тело что-то печатает, что-то считает и кому-то что-то говорит. Иногда это тело вставало из-за стола и куда-то относило документы, после чего возвращалось на свое место и часами смотрело в окно поверх монитора и так пока не стукнет шесть часов.
Кажется, на прошлой неделе, я не помню в какой день, к моему столу неожиданно подошли. Красивая молодая девушка азиатской внешности в строгом брючном костюме и в туфлях на высоком каблуке подошла к моему столу и улыбнулась мне.
Пребывая в сером измерении, я видел, как мое тело отвлеклось от созерцания окна и посмотрело на девушку. Она хотела что-то мне сказать, даже набрала воздуха в грудь, но так и не решилась. Она немного постояла в нерешительности, слегка покраснела, как-то растерянно улыбнулась и поспешила удалиться.
Это была моя начальница – Надежда Симидзу. Наполовину японка, наполовину русская, она провела все детство неподалеку от Магадана, где работали ее родители. Она была единственным человеком в фирме, кто, кажется, догадывался о том, что со мной что-то не так и всегда старался со мной хотя бы поговорить.
Она дружелюбно улыбнулась мне и спросила, не хочу ли я посетить традиционный новогодний корпоратив. Я вежливо отказался, что явно не было неожиданностью для Надежды, хоть та и изобразила разочарование. Моя единоличность и обособленность от коллектива уже давно никого не удивляли.
А ведь только представь себе, еще весной я буквально сидел в печенках у начальства: то просил повышения, то прибавки. Я подходил с этими вопросами к Надежде каждые пару дней. Выполнял свою работу так качественно и быстро, как только мог. Симидзу постоянно хвалила меня перед руководством, но все эти усилия пошли прахом, и я постепенно разуверился в работе, в выбранной профессии и в себе самом.
Кажется, все это было недавно, но в моей жизни все успело измениться настолько, что теперь я сижу и смотрю выключенный телевизор, вполне удовлетворённый результатом. На ноутбуке, что лежит рядом, открыт вордовский файл. Иногда я отрываюсь от бессмысленного бдения и что-то печатаю. Это печально, но такова теперь вся моя действительность – обрывки памяти и мигающий курсор на белом фоне.
–
– Что ты там все пишешь? – спрашивает жена.
– Книгу, – отвечаю я.
– И что, думаешь, в этот раз повезет?
– Вряд ли.
– А зачем тогда пишешь?
– Просто я люблю писать.
– Мммм, понятно. Работу лучше бы искал.
– Я ищу.
– Да вижу я, как ты ищешь! Ты что вообще не понимаешь, что у нас денег нет?
– И что?
– А то! Ты – мужчина! Ты должен нас обеспечивать.
– Я вроде обеспечиваю. Я разве дома сижу и бухаю целыми днями?
– Недостаточно! Возьми подработки, если не можешь нормальную работу найти.
Я ничего не отвечаю.
– Иди в магазин грузчиком. А то расселся он тут! Я же тебе скидывала вакансию, почасовая оплата, рядом с домом. Ты невыносим.
Я ничего не отвечаю.
– Знаешь, когда я выходила за тебя. То думала, что ты будешь нас обеспечивать.
Я ничего не отвечаю.
– Ты все мечтаешь о гитарах своих, о книгах. У тебя есть образование, есть специальность, вот иди и работай!
Я ничего не отвечаю.
– Опять в молчанку свою играешь? Очень по-взрослому!
Я ничего не отвечаю.
– Ладно, я пошла в парикмахерскую. Занимайся чем хочешь!
Я слышу, как она собирается. От злобы у нее дрожат руки, отчего все буквально сыпется из ее рук. Она роняет ключи, затем, пытаясь поднять ключи с пола, цепляет свою сумку, и та тоже с грохотом падает на пол. Она бормочет себе под нос последние ругательства, проклиная каждый элемент мироздания, которому не повезло сегодня с ней столкнуться. Затем я слышу, как она со злобой застегивает молнию на своих сапогах, и, наконец, на прощанье громко хлопает входной дверью, а я снова остаюсь один на один с самим собой.
Так ведь было не всегда?! По крайней мере, мне кажется, что когда-то все было иначе.
Сейчас мы с ней разговариваем только так. Порция упреков, затем скандал и кто-то из нас покидает помещение. А ведь еще пару лет назад мы, и правда, жили душа в душу. С готовностью делили поровну как радости, так и горести. Но затем мой заработок упал, все наши разговоры стали похожи один на другой и ныне целиком состояли из претензий в мой адрес. Я же либо вообще никак не отвечал, либо говорил одну или две ничего не значащих фразы.
Тут мой взгляд невольно падает на большую фотографию, висящую на стене над комодом. На этой фотографии запечатлены мы с женой, что впервые в жизни выбрались на заграничный морской курорт. Тут мы такие молодые, такие красивые и, главное, мы еще любим друг друга. Глядя на эту фотографию, я вижу ту самую женщину, которую я с радостью повел под венец, ни секунды не сомневаясь в принятом решении.
Я смотрю на эту фотографию, где я делаю вид, что пью из фужера некий коктейль через соломку, а моя супруга широко улыбаясь, деланно позирует фотографу, придерживая одной рукой шляпу с невероятно широкими полями. Как же я скучаю по ней. И самое болезненное тут в том, что она всегда рядом, тот человек, о котором я грущу всегда подле меня, но все настолько поменялось, что я могу быть счастлив с ней, лишь вспоминая моменты нашего благоденствия. И мне страшно представить, как после очередного приступа я посмотрю на эту фотографию и не смогу вспомнить ту поездку. Сейчас я еще могу быть уверен, что счастье у меня хотя бы когда-то было, скоро не останется и этого.
Какая она? За что я ее полюбил?
Знаешь, моя жена очень красивая. Статная и высокая. Она очень стесняется своего роста и никогда не носит обувь на каблуке. В последний раз она надевала туфли на выпускной вечер в училище. И фотография с того мероприятия, где она выше всех тщательно спрятана в самый дальний уголок антресоли.
Еще в школе она играла в волейбол, но как только школа закончилась, она решила отказаться от профессиональной карьеры и бросила это занятие ради учебы. Однако это увлечение, естественно, повлияло как на ее внешность, так и на ее стан.
Моя супруга очень худая. Любая бабушка у подъезда сказала бы, что я ее совсем не кормлю. До родов она была немного «мясистей», но после родов у нее появился пунктик, что она толстая, и она чересчур похудела. Впрочем, даже в прежние времена она не была обладательницей пышных форм.
Мне очень нравились ее длинные черные волосы. Они всегда красиво сочетались с ее южным лицом. Я любил гладить ее волосы. Любил их расчесывать, когда она просила. Но потом она забеременела и в какой-то момент просто остригла их. Да, возможно, ей и правда шла эта новая прическа, но я так и не привык к этому образу.
Ее новый внешний вид словно бы сделал ее новым человеком. У меня даже возникло ощущение, что мою жену подменили в парикмахерской. Вероятно, в тот день, когда она отправилась в салон, ее похитили, а ее место прислали какого-то бесчувственного робота. Представляешь, моя жена – та милая и нежная женщина сейчас в лапах злодеев. А я живу с жестоким роботом, который знает всего три слова: «должен», «деньги» и «отвали».
Я сейчас попытался вспомнить, когда у нас последний раз был интим и не смог. Вероятно, это было даже не в этом году. Похоже, я утратил всякий интерес к противоположенному полу, вот только осознать это сумел лишь сегодня.
И да, думаю, у нее кто-то есть на стороне. До того, как все сломалось, моя жена очень любила секс. Она занималась любовью с большой отдачей и всегда предлагала что-то новенькое. Вряд ли ее может устроить нынешнее положение вещей.
Мне стало обидно, но лишь на долю секунды, пока я не вспомнил наш недавний разговор. Боюсь, даже если бы затеяли любовные игры, то у нас бы ничего не вышло, ведь очень тяжело испытать эрекцию в присутствии человека, который ассоциируется исключительно с чем-то неприятным.
–
И все-таки главную свою ошибку я совершил после окончания школы, когда была предоставлена возможность выбрать, кем же мне быть в этой жизни. Как и многие другие, я халатно отнесся к своему будущему, за что теперь расплачивался по полной, ибо это самое будущее больше не сулило мне ничего хорошего.
Я тут задумался и прикинул, что целых десять часов и двадцать минут в день я трачу на работу и дорогу туда. То есть практически весь свой день я трачу на то, что мне не нравится. Я делаю это, потому что должен. Не более. Никакого удовлетворения, никакой радости и платят мне за это жалкие копейки, которых не всегда хватает до следующей зарплаты.
Недавно я понял, что все мои беды из-за этих самых десяти часов двадцати минут. Я вдруг очнулся посреди этого замкнутого цикла и осознал, что моя жизнь проходит здесь и сейчас, но проходит она мимо.
Знаешь, старики часто говорят: «Ох, так быстро время пролетело!». Но я уверен, что они не правы. Это не время идет быстро. Это не счастливые часы, которые тают незаметно. Это из-за того, что все прожитые дни похожи один на другой. Сорок лет до пенсии состоят из ежедневных десяти часов и двадцати минут на работе.
Мы всегда находимся там, где не хотим быть. Наши дети вырастают и встают на ноги без нашего участия, пока мы тратим время не пойми на что. И да, это происходит слишком быстро, но это не неизменная особенность течения жизни, это из-за атрофии мозга. Человеческий мозг способен хранить и анализировать гигантские объемы информации. Но вместо этого мы даем ему пищу в виде десяти часов и двадцати минут ежедневной рутины. Из-за этого получается, что каждый день похож на предыдущий как две капли воды. И мозг просто не сохраняет ничего из прошедшего дня. А зачем? У него уже есть такой день в памяти, зачем забивать архив одинаковыми копиями?
Вот и кажется людям, что время идет быстро. А на самом деле они просто просуществовали такую жизнь, в которой и запомнить то было нечего.
Кажется, сейчас на дворе середина декабря, я не уверен, но я попытался вспомнить, что интересного произошло в июне и не смог. Это не нормально, так не должно быть.
И сейчас я думаю, что счастье вовсе не в деньгах и не в безграничной любви, ибо все это проходящее. Счастье в том, чтобы найти себя и превратить те десять часов двадцать минут бессмысленной рутины в то, что приносит тебе удовольствие и удовлетворение. Позволяет тебе почувствовать себя человеком и заставляет двигаться вперед.
И это умозаключение собственно возвращает меня к главной моей ошибке в жизни, к ошибке в выборе будущей профессии.
Итак, на момент окончания школы я и сам не знал толком, кем хочу быть. К тому моменту школьная панк-группа перестала существовать, а от писательского ремесла меня надолго отвадила зелененькая кружка.
Но однажды я случайно наткнулся на книги Владимира Санина об антарктических экспедициях. И тут пошло-поехало. Я достал старые библиотечные экземпляры дневников Роберта Скотта и Руала Амундсена, читал их взахлеб и тайно мечтал оказаться на далеких и мрачных берегах Антарктиды.
Этот суровый и негостеприимный край почему-то манил меня. Меня манила тяга к испытанию самого себя этой жесткой средой. Антарктика представлялась мне удивительным местом, где люди сбрасывают свои маски и, борясь с жестокой действительностью, могут, наконец, быть теми, кем они являются. Как человек, который постоянно примерял чужие обличия, я мечтал оказаться в мире, где все естественны и честны не только с окружающими, но и сами с собой.
Я сильно загорелся этой идеей. Захотел отучиться на гляциолога – это специалист по изучению природных льдов. Я сел и начал искать, где же в нашей славной стране, которая еще совсем недавно была весьма продвинута в изучении полярных широт, учат на гляциолога. И узнал одну шокирующую правду. Нигде. Гляциологи этой стране были не нужны.
А время уже поджимало, посему я спустился с небес на землю и начал реалистично обдумывать то, кем мне предстоит стать во взрослой жизни. Я просмотрел все вузы и училища, которые бы потянул и решил, что нашел подходящий вариант.
Ведь мне все еще нравилось сочинять истории и придумывать миры. Да, у меня не получилось должным образом воплотить их в словесной и печатной форме, но почему бы не попробовать визуализировать их в интерактивном виде? Делать игры. И я решил поступать в областной вуз для того, чтобы освоить техническую составляющую этого направления. Областной вуз имел достойный факультет по этому направлению и не требовал заоблачных проходных баллов.
Мечты с каждым днем заводили меня все дальше. Когда я ложился спать, будущее уже ясно виделось мне как главенство в небольшой студии по производству нестандартных игр. Я лежал в постели и грезил о собственной студии, что расположилась в небольшом ныне заброшенном здании детского сада в старой части города.
На той же улице где находился заброшенный детский садик, располагался старый, но еще работающий, хлебокомбинат. И я представлял себе, как ранним утром подхожу к зданию студии, что скрыто от пытливых взоров раскидистыми вековыми дубами и вдыхаю аромат свежего хлеба, что каждое утро наполняет собой всю улицу.
Это была довольно-таки наивная мечта. Но она у меня хотя бы была, я был готов к чему-то стремиться.
Все поломалось, когда я озвучил свою идею родным. Они были настолько шокированы, что поначалу даже никак не отреагировали. Но потом началось планомерное разрушение фундамента моей уверенности. Ты уверен, что работу потом сможешь найти? Экзамены-то сможешь сдать, ведь вуз-то областной? Может, что-то более приземленное придумаешь, а?
И я сам не заметил, как отказался от своей же собственной мечты и взял на вооружение чужую. Я упустил тот момент, когда отошел от того, что нравилось мне самому, и поверил в то, что было «престижно». Я не успел толком ничего понять, а уже стоял в приемной комиссии местного вуза и подавал документы на специальность, которая называлась: «Бизнес-информатика».
И осознал всю серьезность своей ошибки я совсем недавно, когда начал, словно в омуте, тонуть в своей «счастливой» действительности.
Как же так вышло? Почему я не настоял на своем? Это правильные вопросы. Но задал я их себе слишком поздно, когда грань безысходности уже была преодолена. А тогда, в юности, я не нашел в себе сил отнестись к собственному будущему серьезно.
Так, а теперь слушай внимательно. Если у тебя есть ребенок, то у меня есть рекомендация. Когда он научится самостоятельно ходить в туалет и перестанет неконтролируемо падать со шкафов и других высоких предметов мебели, то просто отстань от него.
Не лезь к нему со своим половым воспитанием. Ему все объяснят сверстники, при помощи эротического журнала. Не лезь к нему со своим пониманием того, что необходимо в жизни. Он сам разберется, если ты дашь ему почувствовать то, что от его выбора что-то зависит. Дай ему возможность ошибиться на жизненном пути, тогда он поймет всю серьезность предстоящего выбора. Поддерживай, помогай, но не вмешивайся, когда тебя не просят. И тогда он точно не будет в четыре пятнадцать утра, мучаясь от бессонницы стучать по клавишам ноутбука, не в силах вспомнить какой сегодня день недели.
«Вот закончишь институт, устроишься на работу и скажешь мне большое спасибо».
Я закончил институт, устроился на работу и рассыпался, едва дожив до тридцати.
СПАСИБО!
–
Накануне я видел по телевизору один интересный сюжет. Кажется, это было в вечернем блоке новостей. Репортаж в места событий ведал о том, что женщина, мать двоих детей, прыгнула из окна восьмого этажа и разбилась насмерть о мостовую. Он была молода, ей было всего двадцать семь. Видеофрагмент сопровождался фотографией, на которой улыбающаяся девушка с озорным огоньком в глазах смотрела на зрителей с экранов телевизора.
Далее журналисты взяли интервью у супруга погибшей. Это был обычный мужчина средних лет. На момент интервью он еще пребывал в шоковом состоянии и был не способен ясно выражаться. Он неразборчиво выплевывал в микрофон фразы, в которых не было смысла: «Она ничего не говорила… Никаких поводов… Не знаю, что случилось».
А мне вдруг подумалось о том, как это происходит. Где люди берут силы для того, чтобы разорвать путы бытия таким образом? Или же это вовсе не осознанное желание и люди всегда уходят в состоянии подобном моему приступу? А что если это был просто моментальный порыв, о котором она бы теперь сожалела, если могла?
Да, думаю не всегда, и далеко не все перед решительным шагом задумываются о серьезности подобного поступка. Пару лет назад в моем городе пятнадцатилетняя девочка покончила с собой из-за мальчика. Серьезно. Она так и написала в социальной сети: «Я любблю лешу».
Полагаю, ее убила не любовь к некому Алексею. Ее убил тот самый пост в сети и юношеский максимализм. Убило то, что она озвучила свои намерения вслух. Подросток так устроен, что всегда боится пойти на попятную. Он настолько дорожит каким-то мифическим положением в подростковой иерархии, что боится отказаться от своих слов. И тут ничего не сделаешь. Пока существуют подростки с их максимализмом и упорством, такие случаи будут происходить. Мы не можем запретить им две вещи: влюбляться и быть идиотами.
Но не всегда этот поступок вызван юношеским максимализмом, иногда люди просто не дают себе времени, чтобы найти выход из ситуации. Недавно в лесополосе неподалеку от города нашли висельника. Это был мужчина тридцати двух лет. Он повесился сидя, представляешь?! Этот мужчина не смог найти достаточно высокое дерево и использовал ветку орешника. При нем нашли записку, в которой он дрожащей рукой начеркал пару фраз. Мужчина просил прощения у матери и сообщил, что повесился из-за карточного долга.
Вот он просто поддался этому импульсу и не дал себе ничего обдумать. Как я понял? Мужчина повесился сидя в сыром осеннем лесу, одетый в домашний халат. Значит, он не продумывал месяцами этот день. У него не было плана. Он просто пришел в лес и ушел из жизни.
И вот смотрел я на фото этой милой девушки, которой было двадцать семь лет и мне не хотелось думать, что ее убила неразделенная любовь или долги. Мне хотелось полагать, что у нее случился приступ, примерно такой, что все чаще переживаю я.
При ней не нашли записки и несмотря на то, что тело в видеоролике было закрыто мозаикой, отчетливо были видны домашние тапочки в форме заек, что слетели с девушки в момент падения и просто лежали на мостовой. Посему я думаю, что она не могла сделать этого сама, ее убил голос в голове. Это был ее голос, но он пришел извне, и она просто не смогла ему противиться.