Не только еда. Книга первая. Часть первая

Боярин молчал.

Воевода расхохотался. Подпалив пергамент от лампадки, он бросил его на золото на полу и смотрел, как тот, чадя, сгорает, смрадно скорчивая валяющийся гусиный пух.

– Ты проиграл! – смеясь, воскликнул он, когда пергамент догорел и его пепельная паутина, вспыхивая исходящими на нет искорками, взлетела под потолок. – Проиграл! Твой род изведётся! А он изведётся! Он уже сейчас разрознен и размыт, Иван уйдёт с царства, и Варяги с царства уйдут, и ничто больше не сможет мешать нам! Вы уже сидите в подполах и не выказываете носа из своих щелей. Про вас уже забыли. Ваши знания потеряны. Вас нет! Если бы вы могли бы хоть что-нибудь, вы бы его не искали, а сделали бы новый. А вы не можете его сделать! Вы проиграли! Из-за тебя!

Фёдор стоял, не двигаясь, и ничего не отвечал воеводе. Тот подошёл к нему в упор и, всё так же продолжая смеяться, крикнул ему в лицо:

– Нет! Это ты лично проиграл! Мне! Понял? Нам теперь бояться нечего!

И с этими словами он вышел, хлопнув дверью за собой.

Шум и крики начали затихать и наконец смолкли, и в дверь вошёл встревоженный кормчий, весь в изодранной одежде, в сопровождении десятников, сотника и личной охраны.

– Отчиниться, закупиться и порядок навести! – устало распорядился Фёдор и, кивнув на валяющиеся россыпью деньги на полу, произнёс: – В Москву не идём, сам поеду куда надо, один. Здесь меня ждите, а сейчас порядок и ропот заткнуть. И коня мне купите! Выполнять!

Кормчий с сотником не глядя схватили по горсти монет с пола, и все вышли, оставив Фёдора одного.

Боярин закрыл за ними дверь, задвинул засов и, подняв с пола истерзанную Острожскую Библию, открыл её на странице с посланием Иеремии и задумчиво произнёс:

– Не единым убо образом есть нам яве. Не единым. Истинно так!

Он взял валяющийся на полу нож, осторожно у самого корешка отрезал эту страницу и посмотрел её на просвет солнца в окне. Тоненькими, едва заметными дырочками, словно россыпью только-только начинающих проявляться в вечернем послезакатном небе звёзд, лист переливался картой нужного ему места. Нужно было очень осторожно, бережно, но в то же время быстро пройтись иголочкой сквозь лист пергамента по каждой линии, чёрточке и буковке карты так, чтобы это не было заметно, но чтобы на две страницы иголочка оставляла свой след.

Он посмотрел на просвет следующую страницу. Карта была и там. Далее двух страниц пробивать было нельзя: дырки на первом листе были бы уже великоваты и заметны. Он действительно не делал список. Подложив под страницы нож и осторожно, боясь, только бы не затупилась иголка, он колол, и колол, и колол.

Он должен был успеть. И он успел.

Он бережно сложил страницу и сунул её за пояс изнутри рубахи.

Он заберёт его. Так быстро, как только возможно. И увезёт. Далеко на север, туда, где его никому не найти. Где его будут беречь и где он отныне нужнее.

В скорости после этого оно почувствует и догадается, что его больше нет рядом. Но после того, что Москва сделала с ИХ Новгородом, ему было на это наплевать.

4571684065331789453879696713878768970877

Вятич осторожно нырнул в прилив и позвал Водителя. Тот откликнулся почти сазу же, и вот он уже стоял в его коробке, напротив него, за столом. В руке он держал потасканного плюшевого зайчика, почему-то боясь выпустить его из руки.

Водитель без интереса бросил взгляд на зайчика, улыбнулся и сказал:

– Я знал, что ты придёшь!

– А если бы я не пришёл? – поинтересовался Вятич.

– Ну, сейчас бы не пришёл – потом пришёл бы, – ответил тот. – Вы всегда приходите. Ну, кто успевает.

– Н, ты бы всё равно ждал?

– Да, пару месяцев. Просто из тех, кто не приходит, дольше ещё никто не доживал.

– А почему ждал бы?

– Ну, не лично тебя, хотя и тебя, конечно же тоже. Просто вы и новые появляетесь примерно с такой же частотой.

– А куда деваются старые? – спросил юноша.

– В основном дохнут из-за самомнения, – поморщился Водитель. – Решают, что они уже все умные сильнее вдоль, чем поперёк, начинают самостоятельно всякую ерунду творить и попадаются. Ханируют. От слова «ханá».

– Как ханируют? – не понял Вятич.

– Ну, каждый по-своему. Самое любимое – начинают шляться там, где рано или вообще нельзя. На втором месте – на сон забивают и засыпают прямо в приливе. Потому что сон – это сон. И он нужен. Ну и на третьем месте – мульты.

– Какие мульты? – удивлённо спросил юноша. – Мультики, что ли? Мультфильмы?

– Ну, так называется игра воображения. Люди думают, что они либо в осознанном сновидении, либо что они по городу ходят и гуляют. При этом они находятся на берегу, но не ныряют и не спят, восприятие у них загружено, а не отключилось, и защитные механизмы сна не запущены. Вот они и гуляют по своему воображению, открытые, беззащитные, а к ним лезут все кому не лень, что на земле, что из прилива. Вот как тот мужик, например, который в осознанном сновидении по городу шлялся, а в приливе образ этого города в это время фонил. Вот тварь к нему в сон и подцепилась, но сразу жрать не стала, а решила поразвлечься чуть-чуть. Но специфика образа такова, что он – если он более-менее реальный – подцепляется к тому месту, где он на земле, и рядом находится. Судя по всему, это где-то рядом с твоим домом. У парка живёшь?

– Относительно рядом с набережной. – нахмурился юноша. – Рядом мост Старо-Калинкин и канал Грибоедова. А что?

– Ну это хорошо, – приободрил его Водитель. – Вдоль набережной дома с большим количеством жильцов, да и вглубь тоже, а сейчас ты вообще не фонишь, поскольку у меня в коробке, ну, если тушку ты нормально в одеяло замотал. Так что тебя она сейчас не найдёт.

– А что, ищет? – внутренне напрягся Вятич.

– Конечно ищет! – уверил его Водитель. – Я думаю – даже прямо сейчас.

– Водятел, блин! – раздался крик откуда-то сразу со всех сторон. – Ты уснул там, что ли?

Вятич испуганно вздрогнул и широко распахнутыми глазами вопросительно посмотрел на Водителя.

– Ох, блин, тьфу! – хлопнул себя полбу тот и закрыл глаза.

Через секунду в комнате появился какой-то ещё один третий мужчина с банкой пива в руке, критически посмотрел на Вятича, открыл банку и сделал несколько глотков.

Юноше стало не по себе, и он рефлекторно двумя руками судорожно прижал зайчика к груди.

– Где тебе хреново будет? – спросил новоприбывший и подошёл к Вятичу. – Назови плечо!

– Какое плечо? – оторопел юноша и ещё сильнее вцепился в зайчика.

– Своё, конечно же, – произнёс внезапный незнакомец. – Правое или левое. Ты не думай, ты называй!

– Ну правое… – неуверенно произнёс Вятич.

– Шантрапа! – констатировал гость, ещё раз хлебнул из банки и внезапно от души втащил Вятичу в левое плечо левым кулаком.

Юноша улетел к стене, роняя зайчика в полёте. Там он впечатался хребтом в голые камни стены, сполз на пол, схватился правой рукой за левое плечо и заверещал.

– Всем пока! – пожал незнакомец руку Водителю, допил пиво, разорвал банку за противоположные концы и исчез.

– Твою ж мать! – орал Вятич и качался от боли, мотая головой. – Что ж так больно-то, а? Гнииииидааа! За чтоооо?

– А здесь всё больнее, чем на земле, – ответил Водитель. – Тут тело тебя не защищает, часть удара на себя не берёт, оно занято – в кроватке лежит. И тем более это не сон. Восприятие на максимуме. Как изрёк великий Кунфу-панда: «Там где дрябло – там и нежно!» Представь, что тебя прямо в нервы ударили. Хотя зачем тебе представлять, у тебя сейчас итак восемь-дэ-кинотеатр.

– И что, теперь всегда так больно будет? – простонал Вятич.

– Ну со временем научишься, да и корка нарастёт. Но когда тебя живьём жрать будут, ты узнаешь, что такое на самом деле означает «феерия чувств».

– А кто это был-то? – спросил, поднимаясь, юноша.

– Да Сказочник из Москвы. Один из мощнейших открытых событийщиков.

– В смысле – «событийщиков»? – не понял Вятич.

– Ну, как бы тебе это попроще объяснить… Событийные практики… Вот, к примеру, у тебя же бывает так, что перед походом куда-то у тебя в солнечном сплетении прям хреново, и ты идёшь туда, и там происходит какая-нибудь ерунда?

– Ну да, периодически.

– Воооот! А он не идёт!

– А бить-то зачем? Да ещё и в другое плечо-то?

– Так он в левое тебя ударить и хотел. И именно так, со всей пролетарской ненавистью. А ты это никак не определил.

– А зачем он меня шантрапой обозвал?

– Когда дворяне вернулись из похода на Париж, они привезли оттуда французскую местную моду: крепостные театры, – начал объяснять Водитель. – Очень им пасторали понравились. Ну, это типа интерактивного порнофильма с песенками про лужайку, крестьяночку и пастушка. Нанимали французских хореографов с уровнем паршивости, соответствующим доходу дворянина, и тот отслушивал крепостных. Если крепостные подходили, то их брали в театр, и всё у них было хорошо, их кормили, одевали и в поле не надо было больше пахать. А если они петь не умели и слуха у них не было или голоса – то этот хореограф при отборе говорил «chantera pas», что в переводе с французского означало «не поёт». Так что «шантрапа» – это твой потолок в событийке. Что, кстати говоря, не самый лучший в твоей ситуации вариант.

– Но ведь у меня же бывает такое, что я чувствую, что будет ерунда! – запротестовал Вятич, всё ещё потирая плечо.

– Раз в полгода? – отмахнулся Водитель. – Два раза? Три? Тут у тебя была идеальная ситуация: максимально обострённое восприятие, ты удивлён, вместо сознания работает подсознание, ну или интуиция, ну или как ты там любишь это называть. А ты не поёшь.

– И что же теперь делать? – спросил юноша.

– А ничего! – ответил Водитель. – Сейчас коробку будем тебе создавать.

– А как?

– Ну тут всё очень просто. Закрываешь глаза и представляешь себе свою комнату с закрытой дверью, включённым светом и наглухо зашторенными окнами. С точностью до вытертой под стол козявки. Настольная лампа есть?

– Конечно же есть!

– Ну и ты, естественно, тоже относишься к тем клиническим идиотам, которые периодически смотрят на лампочку, как она горит. Сильно ослепляет?

– Сильно! – смутился юноша, и кончики его ушей начали краснеть.

– И ты, естественно, пробовал смотреть на неё выключенную и включать, – произнёс Водитель. – А поскольку лампочка такая яркая, что даже ослепляет, а со зрением мы получаем восемьдесят процентов информации, то у тебя идёт мощнейший удар по восприятию, тем более что ты – как и остальные дебилоиды – занимаешься этим как раз, когда тебе не охота ни думать, ни делать и вокруг не происходит ничего. Соответственно эта зажигающаяся лампочка является на тот момент самым ярким событием твоей жизни во всех смыслах этого слова. Как комнату представишь – представь, что ты так лампочку включаешь. Если всё будет хорошо – то мы там. Только к шторам не подходи.

Вятич закрыл глаза и попытался напрячь свою память, воссоздавая в уме своё родное помещение.

– Ты не торопись! – сказал ему Водитель. – Тщательнее вспоминай! А когда закончишь, подойди к лампе, посмотри на неё и включи свет.

Вятич сделал всё, как говорил Водитель, на максимальном уровне своих возможностей, подошёл к воображаемой лампе, посмотрел на неё и включил. Резкий удар света по глазам заставил его отпрянуть, он почувствовал, как его слегка тряхнуло, и он, зажмурившись уже в своём воображении, открыл глаза. Он находился в своей комнате, с той лишь разницей, что она была какая-то странная. Какие-то детали были непонятным образом изменены, например клавиатура, кнопки которой представляли собой единое целое с корпусом и не могли нажиматься.

– Типичные ясли! – констатировал осматривающийся по сторонам Водитель.

Тут взгляд его упал на висящее на стене нечто, напоминающее разноцветную схему разделки туши свиньи.

– Карта России по регионам, – задумчиво произнёс он. – Лопатка, грудинка, рулька. Тебе никогда не говорили, что ты яркая и неординарная личность?

– Говорили! – польщённо сказал Вятич.

– Врут!

С этими словами Водитель подошёл к задвинутому под стол компьютерному стулу на колёсиках и попытался подвинуть его, чтобы на него сесть. Стул намертво держался на полу. Тогда он сел на кровать. Кровать оказалась твёрдой, как камень, и не захотела прогибаться.

Внезапно откуда-то из-за окна издалека раздался уже знакомый женский смех.

Оба резко посмотрели на окно. Шторы были раздвинуты.

– Придурок! – воскликнул Водитель и вскочил на ноги. – Я же сказал: шторы закрыты! Она нашла нас! Ты светишь в литораль!

Смех приближался.

Водитель встал посреди комнаты, схватил парня за руку, закрыл глаза и зашептал:

– Костя! Костя! Ну где же Костя, когда он так нужен? Не может быть, чтобы посередине Питера Костю было не найти!

Глаза его лихорадочно бегали под закрытыми веками, как будто он что-то высматривал, а смех всё приближался и приближался.

Наконец Водитель радостно воскликнул:

– Есть!

И как будто дёрнул Вятича куда-то за руку.

Они словно бы провалились куда-то и оказались в какой-то степи. Невдалеке от них стоял худой бледный юноша в очках. Он удивлённо смотрел на них.

– Здаро́ва, Костя! – радостно воскликнул Водитель. – Ты даже не представляешь, как ты нам помог!

– Кто это? – тихонько спросил Вятич.

– А я откуда знаю? – весело ответил Водитель. – Кастанедчик. Добро пожаловать в его осознанное сновидение.

В этот момент так же невдалеке появилась смеющаяся от радости девушка в какой-то непонятной одежде. Её одеяние всё время менялось, как, впрочем, и лицо. Оно словно жило своей жизнью, каждый миг порождая новые образы и не задерживаясь ни на одном.

– Вы кто? – спросил хозяин сновидения.

– Костя, не мешай, сейчас тут маги драться будут! – ответил ему Водитель, повернулся к нечисти и сделал пару шагов вперёд. – Эй ты, лярва!

Та тут же уставилась персонально на него и превратилась в одетую в форму из клипа про школьные годы молодую Бритни Спирс.

– Вот тебе Костя, а мы пошли! – крикнул ей Водитель. – И забудь про этого, а то солью тебя знакомым сильным, и они тебя из-под земли достанут за то, что ты такое мясо отожрала в центре города, куда тебе нельзя! А меня тебе не поймать!

Лярва задумалась.

Кастанедчик начал безуспешно пытаться встать на голову. Все уставились на него.

– Что это он делает? – несмотря на ужас, удивлённо спросил Вятич.

– А это фишка у них такая – перед смертью пытаться на голову встать. Они так думают, что прячутся. Только чтобы тут на голову встать, это в реале уметь надо. Но к нашему с тобою счастью об этом Кастанеда не написал.

Лярва повернулась всем корпусом к тужащемуся кастанедчику, её образ на миг затуманился, и она тут же превратилась в какую-то мультяшную анимешную девку в платьишке японской школьницы и с глазами на пол-лица.

– Так, давай слушай сюда! – сказал Водитель Вятичу, подойдя к нему вплотную и отвернув его руками за плечи от Кастанедчика, который заворожённо смотрел, как к тому приближается лярва. – Как только она с ним в Кецалькоатль начнёт играть, сразу же рви зайчика. Только не смотри туда! Ещё насмотришься, как они сердце вырывают и живьём жрут.

– А как же он? – обернувшись на медленно приближающуюся к Косте лярву, спросил Вятич.

Водитель снова повернул его к себе.

– Ты какой конфессии? Христианин? На всё воля Божья! Атеист? Не повезло! Мусульманин? Аллах велик! Может, Перун? Тако Макошь повязала! Рви зайца, идиот!

Лярва тем временем подошла к парню, что-то задорно по-японски хихикая, ладошки её превратились в пушистые мягкие лапки, а на голове появились кошачьи ушки. Они радостно обнялись, и она согнула одну ножку вверх.

– У меня нет зайчика! – в панике воскликнул Вятич. – Я у тебя его забыл!

Пушистые лапки лярвы тем временем обратились за спиной несчастного паренька в какие-то крюковатые конечности с огромными длинными когтями, и она, прижавшись к нему поплотнее, вонзила ему их в спину. Парень ужасающе заорал.

Полный мучительной боли крик раздался из его глотки, а лярва тем временем бросила его на землю, придавила его коленом на грудь, схватила его за руку и начала с хрустом жевать пальцы и ладонь.

– Возьми меня за руку! – снова ожесточённо прошипел Водитель. – Пока Шолотль какой-нибудь не приковылял!

Несчастный тем временем пытался хоть как-то загородиться второй рукой, оттолкнуть лярву или сделать хоть что-нибудь. Тогда она взяла его свободной лапой за неё и вцепилась ему зубами и в эту ладонь, откусывая пальцы. Тот заорал ещё сильней.

– Помогите! – кричал он. – Пожалуйста!

– Мы что же, так и уйдём? – прошептал Вятич, не решаясь оглядываться. – И какой Шолотль?

– Брат-близнец Кецалькоатля! – распалённо, но так же шёпотом воскликнул Водитель и затряс его за плечи. – Руку не дашь – уйду без тебя!

Лярва тем временем закончила отжирать кисти рук у надрывающегося от боли обречённого и начала методично перегрызать правую ногу в голеностопе, чтобы отделить ступню ноги. Звонко захрустели хрящи и сухожилия.

Плюнув в сердцах, Водитель схватил руку Вятича, и они исчезли из этого места без следа.

Лярва улыбалась. Ей было вкусно.

Её полностью устроил обмен.

9425897847954656794681109301962353691037

Сергей с Андреем снова сидели на кухне. Перед Сергеем стояла чашка с чаем, но в него не лезло.

– Спрашивай! – предложил Андрей.

– Кто они такие? – задал юноша первый вопрос.

– Ну, на самом деле, – начал Андрей, – мы о них не знаем ничего от слова «вообще». Абсолютный ноль прямой информации. Но чтобы крыша совсем не уехала, лучше иметь хоть какую-то теорию, чем совсем никакой. Нам проще думать о них как о параллельной ветви эволюции. Царство животных, царство растений, царство грибов и царство тварей. Там есть и примитивные виды, и достаточно продвинутые, и разумные тоже есть. Питаются они нашими душами, как некоей формой полей. Мы ведь практически ничего не знаем о реальной физической картине мира. Вот, к примеру, магнитные поля. Свойства их описаны достаточно хорошо, но что это такое – неизвестно. Например, считается, что его переносят электроны. Но почему, если отделить магнит алюминиевым экраном или попросту завернуть магнит в алюминиевую фольгу или даже положить его в алюминиевую коробочку, то за экраном всё равно оно будет существовать? Почему такой хороший проводник, как алюминий, электроны не закоротит? А почему пластмассовая коробочка, которая замечательно электричество изолирует, тоже никак не экранирует магнитное поле? Чтобы хоть как-то его экранировать, нужно очень постараться и создать специальные устройства или пользоваться какими-то особо обработанными сплавами. А теперь представь шаровую молнию: это просто кусок электричества, без ничего. Все о ней знают, но никто не может повторить. А теперь представь себе магнитное поле без магнита. Оно невидимо, замкнуто на себя, его ничем не зарегистрировать, но оно есть. Как радиация, которую тоже чтобы зарегистрировать нужно очень и очень постараться. То есть сделать детектор, который щёлкает, можно, можно даже щелчки посчитать и циферку вывести, но телевизор, который показывает радиационную картинку на манер тепловизора, сделать пока не получается. Так же и магнитное поле нельзя на телевизоре посмотреть. И это тоже пока нельзя. А теперь смотри. Представь себе кусок угля. Это углерод. Если уголь с водой перемешать, то мы собаку не получим. Но собаки есть и состоят они из воды и углерода. А теперь представь себе, грубо говоря, собаку, сделанную из вот такого вот какого-то поля. Мы все живём в куче полей, и что-то даже регистрируем. Как радиоволны, которые, естественно, существовали до того, как приёмник изобрели. Ну и их мы регистрируем тоже. Как правило – боковым зрением, когда они в квартире позицию меняют.

– А как же они нас жрут? – удивился Сергей.

– А у нас тоже такое поле есть. Мы им двигаемся.

– Но ведь нервные сигналы передаются электрическими импульсами! – удивился Сергей.

– Да-да, именно ими! – улыбнулся Андрей и отхлебнул из чашки. – Со скоростью сто метров в секунду. Именно такая же скорость у нервного импульса! Ты, кстати, про скорость электричества в проводе не слышал? Сколько там метров в секунду? Сто? Двести? Пятьсот? Пусть будет пятьсот, а в нерве скорость сто, потому что нерв изнутри грязный! А прямо в затылке нас всех не коротит, потому что нам пока что везёт! Человек же не является хорошим проводником электрического тока!

– Но ведь если свежеотрезанную лапку лягушки ударить током, то она согнётся!

– А ещё можно кислотой капнуть или ткнуть раскалённым гвоздём, и с тем же результатом. Это же не значит, что у нас в нервах раскалённые гвозди носятся или кислота. Если дрова облить бензином и поджечь, то это не только не доказывает, что в дровах горит бензин, но и не означает, что без бензина они сами по себе гореть не в состоянии! Более того, лапка сама неплохо сгибается и разгибается какое-то время, без того, чтобы её били разрядами. А через некоторое время битьё разрядом становится бесполезно, хотя фундаментально в лапке не меняется ничего. Более того, некоторые лягушки умеют на зиму замерзать и не дохнуть, но что-то при ударе током такой замёрзшей лягушки она изо льда выламываться не начинает.

– Ну там всё сложно! – возразил Сергей. – Я в медицинский собираюсь поступать.

– Так и здесь непросто ничего. Вот про фантомные боли ты слышал?

– Ну, отдалённо, – смутился Сергей.

– Это когда отрубленная рука болит. Есть даже термин «фантомная конечность». То есть она ощущается, как настоящая.

– Ну правильно, мозг же рецепторы не утратил, вот и воображает!

– Так в том-то и дело, что не утратил! И не должен ничего воображать. Вот когда ты сидишь за партой и от ног никаких серьёзных сигналов не поступает, ты же не воображаешь, что ноги куда-то идут! И люди, которые зрение или слух потеряли, ничего фантомного себе в голове не воображают, а живут в темноте или тишине. А там прямо полное ощущение потерянной конечности! И чешется она, и в кулак сжалась, и не дай нам Боги это испытать. Короче, эти твари питаются нашими фантомными конечностями. А если фантомного тебя сожрать или сильно повредить, то и тело твоё подохнет.

– Странная теория, – с сомнением произнёс юноша.

– Ну, по крайней мере, она хоть что-то объясняет. А теперь прямые факты: вне зависимости от эпохи, культуры, региона, вероисповедания, социального статуса и стереотипов на всей земле люди чётко и однозначно описывают нападения этих тварей. И делят их на четыре категории. Первая категория – это мелочь размером с собаку или кошку, сидит в тёмном углу, смотрит оттуда и кошки их, кстати, замечают. Ночью залезает на кровать и, грубо говоря, откусывает кусок. Потом слабость, страх, как при инфаркте, и т.д. Это позволяет сделать вывод, что у них какие-то жала и они жрут что-то прямо из фантомного сердца, почему они на грудь-то и залезают и почему у человека паника, как при инфаркте. А кардиограмма не показывает ничего, и выписывают выжившего потом как здорового. Ты, кстати, в курсе, что при инфаркте у человека адский страх и паника? Многие во время атаки даже сознание теряют, но не помнят этого ничего. Теряют сознание они где-то на час-два, а они нападают после полуночи, когда человек уснёт, примерно во втором-третьем часу ночи. То есть человек помнит, что эта хрень напала, потом вырубается, но не осознаёт этого, потом приходит в себя, а рядом уже никого нет, смотрит на часы – а там примерно три-четыре часа ночи, и непонятно ни почему он так боялся, ни слабость почему, ни почему он пошевелиться не мог. Как-то они нас издалека вырубают. Скорее, что-то стрекательное, и парализуют аналогом яда или что у них там оно. А потом мы ходим разбитые день-два и в себя приходим. Так вот, это – мелочь. Она может убить только старого и больного человека, ну или если сильно не повезёт.

– А как же то, что на меня напало? – поинтересовался Сергей.

– До него мы в скорости доберёмся, – успокоил его Андрей. – Они, кстати, и стараются на кого послабее нападать, им так проще. Раньше, в деревнях, это было событием, вокруг этого свой фольклор образовался, типа домовой душит и так далее. А сейчас у нас большие города с пригородами, в каждом сотни тысяч человек, если не миллионы, и это огромная кормовая база. Соответственно, они практически не боятся ничего, их много, и они нормально так поджираются.

– А ты сказал, что они маленькие! – произнёс юноша. – Что же, есть и большие?

– Так и эти нормально так разрастаются, точнее – разрастались бы, если бы крупные мелких не жрали. С человеком мороки много. Проще своего поймать.

– А как же та? Она же и в домофон звонила, и видел я её! И своих она жрать не хотела! Она хотела жрать МЕНЯ!

– До этих мы ещё дойдём! И не забывай, что это просто теория. Просто подумай о том, что в атоме помимо ядра и электронов на орбитах почти сто процентов пустоты. Так что теоретически ты почти на сто процентов пустота. И одна пустота жрёт другую пустоту так, а другая – этак. Некоторые – как твоя тварь – могут переходить из одного вида пустоты в другой. Причём с содержимым желудка. Но нужно какое-то время, и тогда они прячутся или убегают, а потом следы исчезают, и всё. Но сейчас не об этом. Так вот, сейчас они совсем оборзели, тусуются в крупных торговых комплексах и нападают прямо в магазинах. Идёт человек по магазину или в офисе сидит, а у него вдруг слабость, вялость, перед глазами плывёт и ноги подкашиваются. И – главное – страшно! А врачи скорой иногда даже не могут кардиограмму снять. А это его тварь жрёт посреди бела дня. А она нажрётся и снова под потолок. Но это отожравшаяся первая категория. Вторая веселее. Это реально животное. И ведёт себя как животное. Они уже больше по размерам и по последствиям встречи. Они прямо охотиться могут, они злопамятные и могут даже проявляться как реальные. Нечто среднее между волком и пантерой. А твоя тварь – это нечто третье. Она уже разумна. И может прикидываться человеком. Или была когда-то человеком. Они уже и по стенам могут ползать, и в окна залезать. А четвёртая – это нечто большее. Они выжирают человека изнутри и подсаживаются на него. Они крупные города облюбовали. Про них даже говорить не рекомендуется, могут почувствовать и прийти.

– А как они приходят?

– Через зеркала. Днём, кстати, зеркала свои проверишь. Нужно на радиорынке инфракрасный дальномер найти и измерить расстояние до зеркала. Если в метре от зеркала дальномер включить, а инфракрасный свет отразится и этот метр покажет – то зеркало нормальное. А если два метра покажет – значит, свет ушёл в зеркало, отразился там от твоего образа и зеркало дырявое. Но большинство зеркал сейчас с серебром делают, они все почти дырявые. Правда, тут маленький нюанс: зеркало будет знать, что ты знаешь о нём. Тут, видишь ли, всё гораздо сложнее, чем в почти научной теории про шаровую молнию и магнитик.

– И что же делать? – спросил Сергей.

– Как что? – ответил Андрей и встал из-за стола. – Спать ложиться! Сегодня эта тварь больше не придёт, мне домой пора, а тебе на учёбу с утра. И вообще свой график тебе лучше внаглую не ломать. Больничный возьми с утра, в поликлинику сходи, а там созвонимся. Много суеты нездоровой ожидается. Будем выживать. У нас что сегодня? Уже вторник? Вот, к субботе нам с тобою нужно будет подготовиться, а в ночь с субботы на воскресенье будем её ловить.

– А как?

– Ну либо из зеркала вытаскивать будем, либо на живца.

– Мне не нравится идея про живца! – запротестовал Сергей.

– Ну она всё равно с тобой повидаться захочет, так что лучше попробовать организовать эту встречу на наших условиях. Но до субботы тебе надо будет ещё дожить.

0858454139977102050867308617668092574591

Сундук был тяжёлым.

Дубовые доски, на совесть окованные калёным железом с висящими в петлях тремя большими замками, не внушали никакой радости Фёдору. Он смотрел со своими тремя воинами на этот сундук и думал, как же им его тащить ночами десять вёрст до Днепра, чтобы погрузить на галеас. Нет, вопрос был даже не в сокрытости – туман он поставил крепкий, вытянутую руку было не видать. Но в этом-то и была половина проблемы – они и сами не видели ничего. Вторая половина – это сам сундук. Поскольку он триста лет был спрятан на дне колодца, доски его набухли, а сам дуб заморился в торфяной воде. Разбить его они не смогли, разрубить – тоже, поскольку топор вяз в сырой и прочной древесине, а доски были с две ладони толщиной. Сундук весил пудов десять, если не больше. А то и больше, они еле выволокли его воротом из колодца вчетвером.

Кое-как они дотащили сундук до ближайшей заброшенной избы и сейчас смотрели на него и думали, что же с ним делать.

– А давайте его закопаем тут, кто-то останется охранять, а пошлём на корабль за подмогой и дотянем его! – задумчиво потирая бороду, предложил один из воинов. – А то и на подводу поставим, и…

Громом прозвучавший стук в дверь не дал ему договорить. Воины переглянулись, достали из-под плащей по пистолю в каждую руку и только успели навести их на хлипкую дверь, как та вылетела под могучим ударом ноги.

В тесную избу вошли двое стрельцов, а за ними – тот, которого Фёдор сразу узнал, хоть они и виделись два десятка лет назад.

Увидев направленные на них пистоли, они замерли, поскольку две пищали на шесть пистолей – это очень неравный размен.

– Ну здравствуй, Фёдор! – зло и радостно поприветствовал его воевода. – Давненько не виделись! – и тут же на всякий случай добавил: – А то вышел бы к честному люду-то, там у меня два десятка человек! Поприветствовал бы!

– Здравствуй, Кондратий! – ответил ему боярин. – Да там туман такой – ни зги не видно, боюсь, с каждым лично здороваться придётся, да ещё пальбу учинят – вообще тоска выйдет. Сами же себя зря и пожгут.

Воины Фёдора заулыбались. В таком тумане стрельцы были действительно бессмысленны, сабельки их на поясах висели по большей части для красоты, и численное превосходство не решало ничего.

– А ну-ка, молодцы, – нахмурился воевода, – пульните-ка вон в того, что ближе да сильнее лыбится. А то смотрю – на их пищальках-то фитильков-то не теплится, не успели они!

Воин, про которого говорили, быстро глянул на боярина, тот едва заметно кивнул, и – пока стрельцы уцеливались в него – нажал на спусковые крючки своих пистолей. На боках у пистолей крутнулись колёсики, полки с порохом открылись и кремни, ударив по вращающимся колёсикам, высекли искру. Воин разрядился с двух рук в стрельцов, и свинцовые пули с большой палец толщиной ударили им в головы и разбили их, как переспелые арбузы. Стрельцы тюками повалились на земляной пол.

В дверь испуганно заглянул ещё один стрелец и, получив в живот пулю от другого воина Фёдора, с криком боли исчез в тумане. По туману забегали сполохи отсветов от факелов, раненый орал, стрельцы ругались, но в избу заглядывать больше никто не хотел.

Второй, отстрелявшийся по двери воин подошёл к единственному окну и – увидев невдалеке в тумане свет факела – разрядил второй пистоль левее, ниже этого светового пятна. Раздался новый крик, видно было, что факел выпал, а стрельцы решили подотступить и попрятались кто за чем.