Не только еда. Книга первая. Часть первая

– Как это «не везёт»? – встревожился Вятич. – Это что же, не срабатывает иногда?

– Ну как «не срабатывает»… – улыбнулся Водитель и снова посмотрел на часы. – У одного придурка деревянная машинка была. Он её чуть ли не грыз, чтобы вынырнуть. Я так ржал, что заикаться начал. Но всё равно я пока тебя к себе таскать буду. Завтра в одиннадцать ложись и меня зови, с одиннадцати я тебя буду ждать.

– А как зайчика брать?

– Да просто с ним спать ложишься и держишь его в руке. Так он с тобой и будет, когда в прилив нырнёшь. И запомни! Без меня лучше просто спи, и никаких экспериментов! Да и вообще периодически нужно спать. Здесь не высыпаешься, сон – это совсем другой процесс.

– А если завтра не получится в одиннадцать нырнуть?

– А я тут тебя на всякий случай ждать буду с одиннадцати до часа каждую ночь два месяца подряд.

– А почему это ко мне такое внимание? – осторожно поинтересовался Вятич.

– Ну, у меня есть планы некоторые по поводу тебя. – уклончиво ответил ему собеседник. – К тому же как ты лярву звал – к тебе сейчас весь Питер стягивается, как мухи на варенье. Сожрут тебя балбеса, и всё. Ещё один несчастный, у которого на ровном месте сердце отказало. А ведь такой был молодой, ай-яй-яй, судьба-злодейка! Салатик в тазик постругают, гроб на табуреточках, пьяные могильщики, похороны в дождик. «На кого ты нас покинул?», «Я у входа сяду», «А хорошее кафе!», «Помянём без тоста». Через час курить пойдут, анекдот за анекдот, «не волнуйтесь, мужики, есть ещё пол-ящика». «Танька с Ванькой убежали, дело молодое». «А вот я в их возрасте!», а под вечер танцы. Слушай, кстати, а…

Пронзительный звон будильника выдернул Вятича обратно в кровать. Он пошевелился было, чтобы согнать полусонность и размять затёкшее тело, и тут в батарею начали бить чем-то металлическим и тяжёлым, и откуда-то сверху донеслось:

– Ты что творишь, гнида? Людям завтра на работу! Ты с какой квартиры, тварь? В гудок себе будильник запихай!

И тут же откуда-то, то ли снизу, то ли сбоку, донеслось:

– Кто по батарее долбит? Дети спят!

Откуда-то снизу залаяла собака. Сверху ей ответила другая.

Вятич испуганно подорвался с кровати и, резко схватив надрывающийся будильник, бросился его выключать. Зачем-то неподвижно замерев с замолкшим будильником в руках, он затаился и слушал, как дом оживал.

– Козлина! – доносилось откуда-то совсем почти издалека.

С другой стороны заплакал младенец.

– Я сейчас милицию вызову! – вторила ему какая-то женщина с другой стороны.

Собаки надрывались. К ним присоединилась третья.

– Семёновна! Старая кошёлка! Я тебя узнала! – глухо послышалось сверху.

– Заткните шавок! Потравлю! – заорал сосед прямо из-за стены.

– Трансформируюсь! – неожиданно раздался задорный мальчишечий голос.

– Чтоб вас всех перекосило, сволочи! – добавился новый выкрик в этот хор.

В доме напротив начали зажигаться окна. Оттуда тоже послышался собачий лай.

– Вот это даааа! – ошеломлённо прошептал Вятич и ещё сильнее вцепился в будильник.

Только сейчас он неожиданно для себя заметил, что, пока он лежал в спортивном костюме под тёплым одеялом, он взмок от пота, хоть выжимай. Он осторожно и бесшумно поставил будильник на табуретку, вытер пот со лба, и – стараясь не произвести ни одного лишнего звука – начал медленно расстёгивать молнию на куртке.

Свет он решил на всякий случай не зажигать.

8600799441220073569317606961695391128257

– Так как Вас зовут-то? – поинтересовался Сергей. – И как Вы тут оказались?

– У тебя в школе враг есть? – спросил его незнакомец.

– Ну как бы есть, – неожиданно замялся юноша. – Точнее – в той школе был, а в лицее нету.

– И как его звали?

– Андрей Колесников.

– Ну вот зови меня Андрей Колесников. Ты же его хорошо запомнил?

– Хорошо! – поморщился Сергей. – А почему так?

– Ну, судя по всему, мы эту тварь расстроили. Далеко она не ушла, ошивается где-то рядом и, скорее всего, попробует снова на тебя напасть. Но перед этим она может попытаться узнать у тебя что-нибудь обо мне, а я у тебя в голове теперь чётко с твоим Андреем Колесниковым ассоциируюсь, – произнёс незнакомец. – Так что я для тебя отныне Андрей Колесников. И зови меня Андреем, и думай обо мне как о нём, и его при мыслях обо мне почаще представляй. Ты же знаешь, где он живёт?

– Ну примерно, – ответил Сергей. – А что?

– А то, что эти твари в большинстве своём тупые, как пробки, и для большинства из них мы все на одно лицо, как для нас китайцы. Да ещё и ночью, ведь Андрей наш, скорее всего, спать будет в этот момент. Плюс они в темноте лучше видят, чем при ярком свете, плюс меч фонил, не до меня было, вряд ли они меня сумели разглядеть. Да ещё эта гадина мощная, так что, скорее всего, она сама заморачиваться не будет, а пошлёт кого послабее, чтобы за неё с Андрюшенькой переговорили. Ты его когда в последний раз видел?

– Вчера, на детской площадке в соседнем дворе. Он сидел там на корточках с пацанами. Послушайте, а что…

– «Послушай, Андрей!» – назидательно перебил его незнакомец, отметив это указательным пальцем в воздухе.

– Послушай, Андрей! – поправился юноша. – А что с ним будет-то?

– Ну, скорее всего, у тебя с башки через зеркало или просто мелочёвка какая обо мне информацию попытается собрать, или сон наморочит, чтобы там узнать что-нибудь, и в него войдёт. А потом окажется, что твой Андрей с полгода назад в другую школу перевёлся, никто точно помнить не будет.

Сергей задумался.

– То есть его убьют?

– Не нужно разбрасываться такими грубыми и неизящными терминами! – поморщился его собеседник. – Он «переведётся».

– А если я не хочу? – упрямо сжал губы юноша.

– Ну что ж, не хочешь – так им и скажи, что на самом деле я не Андрей и что сожрать лучше меня, поскольку это именно я им помешал вырвать тебе горло и тебе жизнь спас. А то я им не даю снова тебя сожрать, они итак удивились, как это я неожиданно откуда-то появился. Меня они почувствовать не смогли, и нет никакой гарантии, что в следующий раз я ту тварь гарантированно не завалю. А сожрать тебя там уже дело принципа. Так что выбирай: либо Андрей Колесников, либо ты. А я и уйти могу, если тебе такой вариант не нравится.

– А где гарантия, что всё это не подстава и что это всё специально так не придумано? – поинтересовался Сергей.

– Ну, это конечно же да, именно так это и делается! – рассмеялся свежеименованный Андреем незнакомец. – У нас есть тварь, которая такие классные мороки наводит, есть ещё трое папарацци, и вместо того, чтобы на тебя морок навести и использовать тебя как им хочется, им ещё какой-то посторонний дяденька с мечом понадобился и плохо срежиссированное шоу. А теперь, внимание, вопрос: а на фига ты им понадобился? – это раз, что ты вообще можешь предложить? – это два, и а не пойти ли мне сейчас домой, а ты сам со всем этим квестом разбирайся – это третье. Только, боюсь, теперь оно так быстро глотку тебе вырывать не станет, что-то мне подсказывает, что она на тебе по полной оторвётся. И будешь ты очередным подростком, который утром вышел в школу, а там неожиданно пошёл в другую сторону, сел на автобус в сторону леса, ушёл в лес и там пропал.

– Что Вы меня пугаете! – воскликнул Сергей. – Так вообще не бывает! Это полная ерунда!

– А у тебя планшет есть?

– Ну есть, а что?

– Принеси его, пожалуйста. Он к вайфаю подключён?

Сергей принёс планшет и передал его визитёру. Тот начал тыкать пальцем в экран, приговаривая:

– Тааак, поисковик, голосовой поиск, «в России каждый год пропадает больше пятнадцати тысяч детей», ищем, воооот, листаем, вооот, ну, читай, смотри, как у нас в стране подростки пропадают!

И с этими словами он передал планшет парню. Тот неуверенно взял устройство в руки и начал читать.

– «Пятнадцать лет… пропал… спокойный и усидчивый…» – начал проговаривать быстро пробегаемые взглядом места текста Сергей, – «вышел из дома, но пошёл в другую сторону… по непонятной причине отправился в лес… прошёл пару десятков километров… спустя несколько суток нашли рюкзак… непонятно, зачем он вообще пошёл…»

Сергей уставился на фотографию.

– Да ну! Гон! Такого не бывает! Не могут люди просто так неизвестно куда уходить!

– Ну, значит, всё у всех хорошо, никто никуда не уходил и никого никто не ищет. Так я пойду?

С этими словами незнакомец начал подниматься.

– Стойте! – вскочил Сергей из-за стола. – А если я полицию вызову?

– И что ты ей скажешь? «Помогите! Приезжайте!» – это понятно, а дальше-то что? «На меня напало инфернальное чудовище, девочка лет десяти—двенадцати с острыми зубами, но мужик с мечом прогнал его, попил чаю и ушёл, и поэтому вы должны защитить меня от этого чудовища, чтобы оно меня не съело ночью или чтобы я в лес не убежал»? И знаешь, что они тебе на это ответят? «Все бригады, к сожалению, заняты, но мы рекомендуем Вам не ложиться на краю, чтобы серенький волчок за бочок не укусил, когда ночью к Вам припрётся!» Или попросишь их заставить меня остаться тебя охранять?

Сергей в замешательстве смотрел то налево, то направо, сжимая кулаки и думая, что же ему сделать или хотя бы сказать. Ему стало очень страшно.

Незнакомец тем временем уже направлялся к выходной двери, упаковывая меч в простой студенческий тубус для чертежей.

– Стойте! – крикнул Сергей.

Визитёр остановился и обернулся, продолжая убирать меч.

– Чего?

– Но ведь оно же его убьёт!

– Или тебя. А скорее всего – сначала его, а потом и тебя, потому что я уже у тебя в голове с ним ассоциируюсь, и чем ты больше грузишься, тем это сильней. Но мне кажется, оно на всякий случай точно его уработает, поскольку про меня не только ей не понятно ничего, а так у неё хоть какая-то зацепка есть. Запомни! Ты теперь в том мире, где нет наиболее хороших решений, есть только наименее плохие. Я мог бы, к примеру, первой вспышкой прожечься по образу твоего лучшего друга, ведь это значительно эффективнее, поскольку его образ гораздо более яркий и эмоциональный и знаешь ты о нём больше, чем об этом твоём Андрее Колесникове. Но я потратил это на твоего недруга, который – как и оказалось – является банальной гопотой, и чего это ты так его жалеешь, я не понимаю

– А Вы убьёте её? – поинтересовался Сергей.

– Было бы желательно.

– То есть Вы специально охотитесь за ней?

– Именно за ней? – ухмыльнулся незнакомец и забросил тубус с мечом за спину. – Нет, их слишком много, чтобы охотиться за какой-либо тварью персонально. Считай, что вам с ней обоим повезло.

– То есть вы не будете меня защищать?

– А ты бы стал защищать того, кто тебе хамит, причём сразу же после того, как ты ему жизнь спас? – хохотнул гость и начал открывать замок входной двери. – Звони в милицию! Дядю Стёпу проси. Он продолговатый, добрый и всем помогает! «За поступок благородный Все его благодарят. – Попросите что угодно, – Дяде Стёпе говорят. – Мне не нужно ничего, – Я задаром спас его!»

– То есть Вы просто уходите, и всё?

– Ну, эммм… Спасибо за чай, извини, что натоптал, желаю успехов в дальнейшей карьере!

– А как же я? – опешил юноша.

– Ну, тебе лучше, конечно, пол-то протереть, а то я хорошо тут натоптал, ну и одеколоном на шею пшикать почаще, чтобы лучше зажило. А то от зелёнки на горле по форме укуса вокруг тебя может и днём возникнуть прилив нездорового ажиотажа. Прямо в людных и общественных местах.

– Но ведь оно же меня убьёт! – Сергея снова начало колотить.

– А так оно и меня с тобой прихватить может. И – пока я у тебя в башке за Андрея Колесникова спрятался – мне самое время оставить вас со всем вашим гастрольным балаганом в обстановке романтичной недосказанности, магии и волшебства. Зато у меня для тебя есть одна очень хорошая новость: прямо сейчас ты убеждаешься, что мне от тебя не нужно абсолютно ничего! Сайонара! Шею пшикать не забудь!

– Ну пожалуйста! – тихо произнёс Сергей упавшим голосом.

Взявшийся было за ручку двери визитёр задумался.

Сергей ждал.

– Слушаешься беспрекословно. Беспрекословно! – через некоторое время наконец произнёс незнакомец, стоя к юноше спиной и глядя в дверной глазок. – Даже не слушаешься, а тупо подчиняешься! Делаешь всё, что я говорю! Все вопросы потом и в мирной обстановке. Ясно?

– Ясно.

– Ложись на живот и суй себе в рот указательные пальцы!

– Зачем? – не понял юноша.

– Удачи! – Повернул дверную ручку незнакомец. – Слово «беспрекословно» работает не так!

– Стойте! – воскликнул Сергей и бросился на пол.

– Поздно! Тебя только что сожрали! – произнёс незнакомец, опираясь на дверную ручку. – Встань и раздевайся. Полностью. Потом хлопни в ладоши над головой и разведи руки в стороны.

Сергей кинулся снимать с себя одежду. Незнакомец стоял к нему спиной, смотрел на дверь и молчал. Чуть замешкавшись, Сергей разделся догола. Помявшись, он хлопнул в ладоши над головой.

Незнакомец смотрел на дверь. Сергей, разведя руки в стороны, смотрел на спину незнакомца.

– Одевайся, – наконец произнёс он и отпустил дверную ручку. – Вот это называется «беспрекословно»!

Сергей с облегчением быстро оделся.

– Послушайте, а…

– «Слушай, Андрей!» – поправил его незнакомец и повернулся. – Я теперь для тебя навсегда тот самый Андрей Колесников. И на «ты».

– Слушай, Андрей, а кто они такие-то?

– Чайник ставь. Сейчас расскажу.

9021540412798609954497267488871055992506

Каторга подходила к Москве-реке. Это была хорошая каторга: три ряда по пять вёсел, да по пятеро гребцов на каждом весле. Сделана она была с умыслом. Вход в трюмы, грузовые палубы и на палубы гребцов был раздельным. На нижней палубе гребцами были рабы, на средней холопы, а на верхнюю гребную палубу была куплена челядь. В этом был умысел: челядью были басурмане, и у них было оружие. Поскольку они были нерусью, то при нападении обские речные пираты ушкуйники их не щадили, да и бежать им было некуда, русского они не знали, так что им оружие можно было доверять, и не прикованы были они. От этого они были главнее холопов, и им каждому через пять лет вольную обещали и литовскую гривну серебра, отчего рубились они с ушкуйниками как за себя. Холопам же обещали, что через пять лет их в деревню отправят, дом дадут поставить и жениться разрешат. А рабам не обещали ничего, на то они и рабы – вещь безвольная, бессловесная, но холопы с челядью держали их в строгости, да и кормили их хорошо. Кроме того, уже двум особо отличившимся холопам шейную гривну подарили, и тоже с серебра, так что верили они и даже гордились, что на такой сильной каторге оказались.

К самой Москве Фёдор решил было не подходить, думал на Коломне стать, но кормчий настоял, что в случае чего по реке проще будет потом вниз уйти, а там Ока и Новгород, да и негоже такой простой без руководства каторге давать. А дела были тёмные. Люд лютовал, опричники ярились, морок корчил царя Ивана. Зло, его дедом со старьёвщиками привезённое, через Русское море перешло и здесь теперь обосновалось, встало на Москве. Сначала слабое, силу набрало и с ума его свело. Опричников наплодил, на Новгород с ними ходил, разорил и погубил Новгород, ограбил веси новгородские на три дня конного похода, а по пути разорил и опричнил Тверь, Клин и Торжок. Литовские лазутчики подбросили донос на то, что Новгород измены хочет. Митрополит Всея Руси Филипп не стал благословлять этот поход, и тогда по приказу царя Ивана Малюта Скуратов задушил его прямо в келье.

В Новгороде Иван особенно лютовал. Опричники его совсем облик человеческий потеряли. Обливали новгородцев смолой, поджигали и бросали в Волхов. Младенцев жарили в муке, привязывали к матерям и топили в реке, чтобы выпытать у мужей и отцов, где что ценного может быть спрятано. Бывало, царь Иван лично за санями своими девок голых по улицам волоком привязывал и таскал, пока не умрут. Опричники не щадили никого. Горе горькое летало над городом. Стон над Новгородом стоял.

Сына он своего убил. Зверствует. Бояр в медвежьи шкуры обшивает и собаками травит. «Обшить медведно» называется. Поруха шла по Руси, мор и нищенство великое.

Но Фёдору не нужна была Москва. Фёдору нужен был курганный лес в Одинцово. Полтысячи лет – начиная с Вятичей – там курганы рыли, ставили да грабили, да хоронить везли туда, да после мора туда телегами свозили, и место то было проклято. Сотни курганов, забытых, разграбленных, ушедших с старости под землю, стояли там поганой россыпью нечисти и беды.

Именно там зло людское на Руси и обосновалось. И Фёдору нужно было именно туда.

Он ещё раз внимательно посмотрел на карту, на которой был отмечен нужный ему курган. Ему нужно было как можно более точно запомнить расположение. Карта была сложная. Пергаменту была сотня лет, и все эти годы не пошли ему на пользу. Усложнялась задача ещё и тем, что предположительно курганов было три, и в каком именно кургане лежит искомое, было неизвестно. К тому же в карте были метки о том, что было полтысячелетия назад, и определиться на месте нынче было бы затруднительно.

В дверь постучали.

– Зайди! – повелел боярин.

Дверь открылась, и в неё вошёл десятник самострельщиков, придерживая висящий на боку для удобства поясной крюк, чтобы не зацепиться за дверной косяк. Фёдор два десятка самострельщиков взял, не любил он пищали, баловством считал, да и лазутчик из пищальника не выходит, а надо было время от времени и разъезды по берегу пускать. А по три самострельщика на каждый берег пускать да менять их лодками – так, пока супротив течения плывёшь, – и знаешь всё, и лишние глаза закрыть можно без шума особого, прямо сквозь шлем или даже кованную грудную доску одетого на кольчугу зерцала, даже за сто шагов, а простого хороняку – так и за двести-триста, а навесом неприцельно ежели – все четыреста шагов болт брал. И самое главное – из него самострельщики били не в пример точнее огненного боя, да и чаще, и меньше было с самострелом возни, а ежели навесом – то и второй раз болтом садануть могли, пока первый не попал ещё. И лёжа взвестись могли, навострились, и изготовка к бою не нужна была.

Вот с разъезда троица и возвратилась, только раньше чего-то, вот десятник и пришёл.

– Человек наш в Коломне навстречу разъезду выехал, – произнёс он. – Говорит, что Дворовые в Коломне пристать прикажут и обыск учинят. А ежели не пристанем – беде быть. Место живое, в туман не спрячемся – и врежемся, и вёсла поломаем, много там кто с Оби в Москву-реку да обратно снуёт. С ними воевода дворовый будет, знает он много и знает, что искать.

Фёдор нахмурился. После того как никто из опричников не явился Давлета воевать, царь мнение своё об опричниках переменил, так как под видом заговоров имущих разорять да грабить именем Царским во имя Руси и правды – это одно, а в бой идти да Родину защищать – это совсем другое. Тут Иван и уразумел, что по трактирам с кабаками царю славу горлопанить да под ту дуду поборы наводить – это дело одно, а на войну ходить – дело-то совсем другое, взлютовал, показнил множество, да опричнину отменил. Плоха опричнина оказалась: только страну разорила под видом поиска крамолы да под ярмо Русь сильнее загнала, а пользы от неё не было никакой. И народ возроптал, и были многие недовольны. Но хитро отменил, в дворовый приказ переименовал, да кого понужнее да поспособнее и кто честь не потерял – тех туда перевёл, а половину добрую потопил да перевешал, чтобы успокоить народ, который на пожарищах московских и за колы взяться мог. Да к тому же часть опричников сами люди под шумок расправы кистеньками по затылочку постукали, помнят люди-то, не забывает ничего народ. А то идёт было вечерком опричник к дому своему, а его камешком на верёвочке раскрученным по голове тюк! А камешек-то в реку от верёвочки далеко летит, не найдёшь, и следов нет. А то стоят десять человек одинаково одеты да толкутся чего-то, а от них один подбежит, кистеньком опричника уработает и снова в эту толпу, и разбегаются все потом, а кого не словишь – не он это, с рынка шёл, слышь – мужички незнакомые телеги обсуждают, ну он к ним и прибился и не знает ничего, а все побежали – и он побежал, а чего побежали – так то ему и неведомо. А кто сыск чинит – поусердствует-поусердствует, да и выпустит бедолагу, коли успеет выпустить, а как выпустить не успеет – так и у самого голова может через шапку треснуть без шума и следа, и другому опричнику уже мужичка-хороняку стремиться надо быстрее выпускать. Ибо все из мяса сделаны, и собака, и конь, и опричник, и любая голова камню рада одинаково. Вспомнили всё: и что было, и что полубыло, а у кого много чего полубыло – так и то вспомнили, чего и вовсе не было. И за себя вспомнили, и за того парня. А кто забыл – так тому напомнит народ, да покажет, что сколько золота в дыру в затылке не пихай, а на жизнь новую всё одно не хватит. А всех хватать – так и не кистенёк это вовсе, а отвес, дом отстраивать, вишь – узелки на верёвочке через каждую ладонь, а чем мерить-то, как заново отстраиваться?

А дворовый приказ хоть и поспокойнее стал, спеси поубавилось, но дело своё знал хорошо и помешать Фёдору мог, и сильно. Это-то его и тревожило.

А карта в голову не лезла. Видать, заговорена была, чтобы как только из рук выпустишь – из головы вылетать. Задумался Фёдор крепко. Десятник ждал стоял. Времени всё меньше и меньше было, а делать что-то надо.

В задумчивости боярин взял лежащую на столе новинку да диковину – книгу Библии Острожской, открыл на первом попавшемся месте и прочитал:

«Ангел бо Мой с вами есть, сей взыскует душ ваших. Язык бо их изстроган есть древоделею, тии же позлащени и посребрени, лживи же суть и не могут глаголати, и якоже девице красотолюбивей вземлюще злато, устрояют венцы на главы богов своих. Темже украдают от них жерцы злато и сребро и себе употребляют. Дадят же от них и блудницам сущым в дому, а боги украшают аки человеков ризами, боги златыя и сребряныя и древяныя. Тии же не уцелеют от ржи и молия, одеют же я в багряницу. Отирают лица им праха ради, иже от храма, иже есть множайший на них. И скипетр имут, яко человек и яко судия страны, иже согрешающаго к себе не убиет. Имать же и мечь в деснице и секиру, сам же себе от рати и от разбойник не отимет: отсюду знаеми суть, яко не суть бози: не убойтеся убо их».

«Книга Иеремии», – подумалось ему. – Мудрые слова. Ничего не изменилось с тех древних пор, как тогда у них, так и здесь сейчас. Кто кому ни молится, а одно и то же везде и всегда».

Мысли не шли.

Не разбирая и не осмысливая слова, пустым взглядом он досмотрел до конца главы и прочёл:

«Разумевше убо, яко не суть бози, не бойтеся их. Ни царей бо прокленут, ниже благословят. Знамения же на небеси и во языцех не покажут: ни просветят яко солнце, ни осветят яко луна. Зверие лучше их суть, иже могут, избеге под кров, себе пользовати. Ни единым убо образом есть нам яве, яко суть бози: темже не бойтеся их. Якоже бо во овощнице пужало ничесоже хранит, такожде и бози их суть древяни и каменни, и посребрени и позлащени. Тем же образом и хвраст, иже во ограде, на немже вся птицы седают: такожде и мертвецу повержену во тме подобни суть бози их, древяни, позлащени и посребрени. От багряницы, и от мрамора, иже на них плеснивеет, познайте, яко не суть бози: тии бо последи изядени будут от червия и будут во укоризну во стране. Лучше убо есть человек праведен не имеяй кумиров, будет бо далече от укоризны».

Мысль. Какая-то смутная мысль появилась у него в голове. Он ещё раз перечитал последнюю часть главы и задумался о том, что в ней сказано.

«Ни единым убо образом есть нам яве, яко суть бози: темже не бойтеся их», – зацепился взгляд его за эти слова.

«Ни единым убо образом есть нам яве… Ни единым убо образом…»

Мысли начали бежать, разгоняться на этих словах.

Он прочитал последнее предложение:

«Лучше убо есть человек праведен не имеяй кумиров, будет бо далече от укоризны».

Мысль почти оформилась, появилась перед глазами и почти проявилась в кристальной чистоте.

– Лучше убо есть человек праведен не имеяй кумиров, будет бо далече от укоризны… – произнёс он вслух, и внезапно мысль озарила его.

– Не имей кумиров! – воскликнул он. – Не имей!

– Что? – не понял его десятник.

– Иголку мне неси, да потоньше! – приказал ему Фёдор. – И чернил склянку полную! И миску с тряпкой! И никого ко мне без моего разрешения не пускать!

И тот час же с берега раздался выстрел. Пушка велела причалить к пристани.

– Суету не разводить, причаливать как можно медленнее, но и специально время не тянуть! Кормчего предупреди! – скомандовал боярин. – И поживей давай, неси что сказал!

Через минуту он почувствовал, как каторга поворачивает. В этот момент в открытую дверь вошёл десятник, принёс требуемое и, закрыв дверь за собой, подпёр её своей спиной снаружи.

Времени было мало, работа была тонкая, но Фёдор должен был успеть. Пока он трудился, кормчий развернул целый балаган. Чуть не снёс пристань, на первой попытке оборвал канат и почти зашиб сходнями какого-то холопа. При этом ругался он как будто дыру в палубе хотел прокричать, но басурмане – они на то и басурмане, чтобы только три вещи понимать: как грести, как не грести и как всех рубить, кто на борт лезет и кого они в лицо не помнят, ежели оружие дадут. Холопы же были предусмотрительно прикованы к вёслам, по причине «чтобы не сбежали», как и не при делах.

Как только стало ясно, что сходни брошены ровно, каторга опять не оторвётся и бояться нечему, на борт тут же поднялся дворовый воевода и вслед за ним пара десятков служилых людей дворового приказа. К тому времени Фёдор уже воткнул иголку в подволок и повелел десятнику, чтобы он главного к нему проводил. Приказные бодро разбежались по палубам и стали ждать указаний. Двое же пошли с воеводой за десятником и остались ждать снаружи, воевода же к Фёдору зашёл.

– Отдай! – с ходу повелел он. – Кто ты – мне известно, зачем в Москву идёшь – тоже, но правды тебе не будет и не удастся тебе ничего!

Фёдор достал из-за пазухи пергамент и – развернув – показал его воеводе.

– За этим пришёл? – спросил он.

Воевода потянулся было за листом, но Фёдор положил его на стол, схватил тряпку и – макнув её в стоящую на столе миску с чернилами – быстро провёл ей по изображению.

– Что ты делаешь?! – воскликнул воевода.

Фёдор же по-быстрому исчернил лист и, бросив тряпку обратно в миску, отошёл от стола.

Воевода подскочил к пергаменту, схватил его, но было поздно. Пергамент вымок чернилами почти насквозь.

Воевода злобно уставился на Фёдора. Скулы его играли желваками.

– Оба сюда! – крикнул он.

Тут же дверь распахнулась, и за его спину словно бы впрыгнули два сурово глядящих на боярина молодца.

– Перевернуть всё! – медленно и тихо процедил воевода сквозь зубы. – Все свитки, письма, все пергаменты, всё, что найдёте, – сюда ко мне! Тут всё перетрясти! Обыскать всех! Догола раздеть! Бочки вскрыть, мешки вспороть, не найдёте – хоть доски отшивайте, или самих отправлю вёсла шевелить!

Бывшие опричники переглянулись. Один тут же бросился орать команды, а другой подскочил к Фёдору и рванул его за ворот, быстро, но тщательно обшаривая каждую складку его одежды.

Не найдя ничего, спрятанного на теле, он приказал Фёдору:

– Скидай сапоги!

Фёдор невозмутимо сел на табурет и снял их. Опричник тут же схватил обувь и, по очереди сунув руку в каждый сапог, начал шарить внутри. Не найдя ничего, он достал из-за голенища нож и, ухмыляясь, оторвал у сапог каблуки, после чего расслоил подошвы. Затем схватил шапку и распорол её. Там тоже не было ничего. Тогда он подошёл к боярину и стал спарывать и срывать с него одежду. Раздев его до исподнего, он переключился на одежду, лежащую в сундуках. Тщательно ощупывая штаны и рубахи, он бросал их на пол, у кафтанов вспарывал подкладки, подобно первой паре уродовал остальные сапоги.

Не найдя ничего, он взял ларец с грамотами и письмами и высыпал их на стол, после чего рукоятью ножа сбил замок с другого ларца, поменьше, быстро сунул себе за пазуху горсть золотых монет и, с трудом подняв его к груди, высыпал из него деньги на пол. В разные стороны покатились монеты. Воевода подошёл к столу и начал тщательно перебирать и просматривать документы. Опричник же тем временем начал перелистывать и перетряхивать все книги, которые лежали то тут, то там, и вскрывать у них обложки. Там тоже не было ничего.

Обыск же всё длился и длился. Судя по крикам, доносившимся из-за двери, всю каторгу трясли подобным же образом, если не ещё более жестоко. Не найдя искомого, опричник вытер выступивший пот со лба и, посмотрев на икону, вопросительно взглянул на воеводу. Тот едва заметно кивнул. Тогда опричник взял её в руку и ножом оторвал от неё оклад, после чего разломал доску пополам. Там тоже не было никакого тайника.

Тогда, схватив табурет, он разбил его о палубу и переломал ножки об колено. Следующим был разломан стол, с которого боярин предусмотрительно убрал в угол миску с тряпкой и чернилами. Следующими были вспороты перина, подушки и одеяло. Вокруг начал летать гусиный пух.

– Где список? – закричал воевода. – У тебя должен быть список! ГДЕ???

– У меня нет никакого списка, – ответил Фёдор. – Сначала делать его было глупо и неразумно, а так внезапно я бы просто не успел.

Не знающий, что ещё можно раскурочить и разломать, опричник выжидательно уставился на воеводу.

– Выйди вон, – еле слышно произнёс тот.

– Что? – не понял опричник.

– ВОООООН!!! – заорал на него воевода так, что от его злобы в стороны полетела слюна.

Дворовый испуганно метнулся на выход и захлопнул за собой дверь, подняв новые облака пуха, который снегом закружился по помещению.

Фёдор невозмутимо поднял с пола штаны с рубахой, оделся и подпоясался чудом не вспоротым ввиду своей малой толщины шёлковым кушаком.

Они стояли друг напротив друга и смотрели друг другу в глаза. Время между ними было так напряжено, что об него можно было бы порезаться.

– Это была единственная карта? – наконец нарушил молчание воевода.

– О другой я не знаю, – ответил ему боярин.

– И списка нет, – задумчиво сказал воевода. – И запомнить ты её не мог, на ней не только морок, она ещё на всякий случай проклята. Оно не найдёт его. Но и ты его не найдёшь. Ежели ты не врёшь, конечно же. А ты не врёшь, я бы это почувствовал.

Из-за двери раздались удары топора. Опричники ломали скамейки гребцов и разбивали рукояти вёсел, ища тайники.

– За сколько оно купило тебя? – спросил Фёдор.

– За жизнь. Долгую, как у тебя, а может, и дольше. А без него ты ничего не сможешь мне сделать. Как и ему. Как и всем, кто сильный.

– Как и вы мне.

– Где он хоть? – поинтересовался воевода.

– Ты думаешь, я тебе скажу? – усмехнулся боярин.

– Нет, не скажешь! Но ты всё равно не заберёшь его! – ухмыльнулся воевода ему в ответ. – Тогда Москву уже ничто не сможет уберечь. Оно захватит всю Русь, всё будет подчиняться нам, мы будем расти и шириться и захватим все земли, какие только есть смысл захватить и где есть хоть что-то, что представляет хоть какую-то ценность!