НАДЯ. Сережа! (Тишина). Сережа! (Идет на кухню. Возвращается с запиской в руке, вздыхая, садится на диван). Опять уехал… Совещания, командировки, поле… (Раздраженно отбрасывает записку и халат).
Звонок в дверь.
НАДЯ (радостно). Сережа!
Входит Зотова.
ЗОТОВА. Надюша, здравствуй… Одна?
НАДЯ. Улетел в Новосибирск на какое-то совещание…
ЗОТОВА. А я за вами. Сидели сейчас, вспомнили, что ровно год назад вы познакомились. Купов говорит, давайте устроим молодоженам праздник… У нас там новый знакомый, художник, обаятельный, умница, абстракционист… У него такие работы… Идем к нам, Надюша.
НАДЯ. Одной неудобно.
ЗОТОВА. Глупости. Живем рядом, а совсем не заходишь.
НАДЯ. Ты же знаешь, Сергей против интеллектуальных извращений.
ЗОТОВА. Он совсем одичал в своей тайге… Надя, возьмись за него. Мы, женщины, если захотим, можем с мужчинами делать все, что угодно… Надо же, интеллектуальные извращения… Что ж, только работой жить, а искусство, а общение?.. Нет, твой Буров неправ… А ведь он мне нравился… Да-да, Надюша, представь себе, когда-то он мне нравился, этакий неотесанный, сильный, грубый, брутальный, ни на кого из знакомых непохожий… Он, конечно, интересный мужчина, но мы так далеки друг от друг. (Подходит к шкафу с камнями). Это романтично, конечно, но мне кажется, совсем не вписывается в интерьер… Знаешь, Купов сделал мне предложение. Мы решили пока не спешить, проверить характеры… Ну, приходи, Наденька, мы тебя ждем.
НАДЯ. Хорошо, я сейчас.
Зотова уходит.
НАДЯ (одна, перед зеркалом). Вот возьму и изменю… (Садится). Боже мой, два раза в кино вместе сходили, один раз цветы подарил… (Подходит к шкафу с камнями). Все эти камни, камни… А я хочу вместе гулять по улицам, ездить за город, ходить в гости к друзьям. Я хочу доченьку… (Возвращается к зеркалу). А годы идут, я становлюсь совсем старой. Буров, а ты совсем меня не хочешь понять… Нет, Буров, я так больше не могу.
Одевается и выходит.
Картина вторая
Ярко освещенный уголок аэропорта. На одной из скамеек сидит Буров. У ног неизменный рюкзак. Голос из громкоговорителя: «Объявляется посадка на рейс 3034, вылетающий в Новосибирск. Просим вас пройти к выходу номер пять на посадку». Буров поднимется, вскидывает рюкзак. Появляется Надя.
БУРОВ. Надюша?! Что случилось!
НАДЯ. Случилось. Ты улетаешь?
БУРОВ. Да.
НАДЯ. Надолго?
БУРОВ. Недельки на две.
НАДЯ. А потом?
БУРОВ. Потом мне нужно будет слетать в Иркутск, в институт.
НАДЯ. А потом?..
БУРОВ. Будет видно… Что случилось, Наденька?
НАДЯ. Я не могу больше так, слышишь, Буров, не могу… (Бьет ему в грудь кулаками). Я не могу, понимаешь… Словно зеленый остров среди пустыни… Иссякнет источник и он тоже превратится в пустыню…
БУРОВ. Успокойся… И если можно, скажи проще…
НАДЯ. Я хочу, чтобы ты никуда не уезжал. Хотя бы сегодня. Ты знаешь, какой сегодня день?
БУРОВ. Конечно, вторник…
НАДЯ. Сегодня год нашей семейной жизни, Буров, ровно год. Вспомни.
БУРОВ (после паузы). Действительно. Я сейчас…
НАДЯ. Не надо цветов, не надо, Сереженька… Мне нужен сегодня ты. И завтра, и послезавтра…
Голос из громкоговорителя: «У выхода номер пять заканчивается посадка на рейс 3034, вылетающий в Новосибирск».
БУРОВ. Надюша, завтра в девять начало совещания… Мне нужно обязательно там быть…
НАДЯ. Ты полетишь?
БУРОВ. Да.
НАДЯ (равнодушно). Ну что ж, лети… Источник иссякает…
БУРОВ. Оставь этот Эзопов язык… Через две недели я буду дома… Нет, даже раньше, я постараюсь раньше. Надюха, слышишь…
НАДЯ (тихо). Не успеешь, Буров, не успеешь…
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Картина первая
Прошел еще год.
Дачный поселок. Небольшой домик с распахнутыми дверью и окнами. Душный вечер. Полумрак. Стол, на котором букетик и ваза с яблоками. За столом Марина и Надя.
МАРИНА. Ну и духотища… Две недели парит и парит… Юрка замучился воду таскать, с утра до ночи поливаем… Но зато загорела, скажи… Лучше, чем на море. (Откидывает плечико сарафана).
НАДЯ. Ты прекрасно выглядишь.
МАРИНА. Стараюсь. Хотя знаешь, как непросто замужней бабе красивой быть. Юрка, Лешка, не доглядишь за ними, что-нибудь обязательно натворят. Приготовить, постирать… Юрка, правда, помогает… А, что там и говорить, красивые женщины только в кино бывают…
НАДЯ. Но ты действительно очень хорошо выглядишь.
МАРИНА. Если б мои мужики соки не тянули, я б вообще была… А так все-таки рожала, вон бедра, не то что у тебя. И талия… (Машет рукой). По улице иду, один-два оглянется и все, а раньше сколько их было… Так и живем… Ну, а ты-то как? Одна? (Надя кивает). И совсем-совсем никого? Богатенького папика нашла какого б. Или есть?
НАДЯ. Нет, Мариша, одна.
МАРИНА. Да-а… А этот, твой, Сергей?..
НАДЯ. В поле. Он каждое лето в поле.
МАРИНА. Ты его любишь?
НАДЯ. Наверное.
МАРИНА. Ну и чего же, жила бы с ним, деньги зарабатывает, квартира есть, что тебе надо… Не пойму я, Надь. Если для постели мужик нужен, так этого добра хватает, завела бы любовника, пока он разъезжает.
НАДЯ. Не хочу.
МАРИНА (кричит). Юрка!.. Ты где?… (Тихо). А у меня был один… Иисусик… (Смеется). Каждый вечер подарки дарил… Старенький уже, но еще в силе, полюбит и отдышаться не может, смех… И все повторял, ах, Мариночка, ты моя жизнь, ты моя радость… Инфаркт и все… Так, кое-что осталось из подарков… Я то одно, то другое достану – Юрке говорю, на работе подарили или подкопила, купила…
НАДЯ. А сын-то где?
МАРИНА. Лешка у стариков, у Юркиных. Пять лет уже, взрослый… И так два года людей не видела, сидела, а годы-то идут. Юрка против, а я говорю, пусть там живет, хочешь, чтобы я старухой скорее стала… Да, Надюха, я твоего первого Сергея тут видела, о тебе спрашивал…
НАДЯ. Как он?
МАРИНА. Защитился. В институте остался, в политике что-то не получилось, заведует кафедрой. Солидный стал, раздался, двое детей нарожала ему жена, а сама-то худенькая, щуплая… Не сравнить с тобой. Ни рожи, ни кожи… Зря ты тогда выдумала любовь, надо было клещами в него вцепиться…
НАДЯ. Нет, не хочу я так, без любви…
МАРИНА. Куда тебя занесло?.. Брось ты, это все для девочек, им не стыдно дискуссию разводить, какая любовь… Что я без Юрки не проживу? Запросто. Что он есть, что нет, мне все равно, в командировку уедет, так даже лучше. Отосплюсь одна, куда хочу, туда схожу, с кем хочу – погуляю… И забот меньше. Только что для всяких дел мужика нужно. Вот дачу построил, машину скоро купим, водить я буду, Юрка даже на курсы не ходит, мы договорились – ему дача, мне – машина… (Кричит). Юрка! (Появляется Юра). Кричу, кричу… Ты нас утомил.
ЮРА. Грядки прополол, заросли.
МАРИНА. Сделай что-нибудь на ужин. Вино-то у нас есть?
ЮРА. Бутылочка была.
МАРИНА. В холодильнике что-ли? Соседка заходила, выпили мы ее. Сбегай к Крынкиным, у них должно быть, займи.
НАДЯ. Да зачем же Юре бегать, чаю попьем…
МАРИНА (Юре). Иди, иди… Не слушай бабьих разговоров. (Юра уходит). Теленок… Как он у меня, а?
НАДЯ. А он не обижается?
МАРИНА. Пусть попробует. Я ему сразу: вот Бог – вот порог… Что с ним цацкаться. Уйдет, другого найду. Квартиру себе оставлю, машину тоже, дачу ему отдам, пусть живет.
НАДЯ. Я бы не смогла так.
МАРИНА. Ерунда… Поэтому и одна. Скоро тридцать нам, Надюша, кончается бабья радость, а ты все чего-то ждешь… (Обнимает за плечи). Подруженька ты моя несчастненькая… Так скажи, кого-нибудь ты любила?
НАДЯ. Любила.
МАРИНА. Кого?
НАДЯ. Сережу.
МАРИНА. Первого или второго?
НАДЯ. Бурова,
МАРИНА. Ну и как это, что ты чувствовала?
НАДЯ. Что чувствовала?.. А вот если бы с ним что-нибудь случилось, я отравилась бы…
МАРИНА (отстраняясь). Да-а… Не дай Бог… Моего Юрку тут хулиганы избили, вздумал за кого-то там заступиться. Сколько раз ему говорила: не лезь, куда не надо. Без сознания лежал, я поначалу испугалась, наревелась, а потом думаю: умрет, так умрет. Деньги есть, Лешку выращу, мужиков хватает… И ничего…
НАДЯ. И тебе не бывает страшно от таких мыслей?
МАРИНА. Брось ты. Жизнь тебя учит-учит… Я вот… Ты Серегу-то первого уже не любишь?
НАДЯ. Нет. Я, наверное, и не любила его.
МАРИНА. Тогда можно сказать. Он тут мне цветочки подарил, потом в ресторане посидели, целовались в подъезде, как в молодости… Названивает, приглашает на недельку на море… Ты ничего?
НАДЯ. Мне все равно.
МАРИНА (мечтательно). Юрку оставлю здесь, пусть за свой счет возьмет, а то сгорит все, да махну с ним. Море, солнце, фрукты… Там уже есть, наверное, фрукты…
НАДЯ. А у вас тут что растет?
МАРИНА. Да все, что хочешь: помидоры, огурцы, капусту садим, лук… Юрка занимается, я даже не помню, что тут… Духота… Тебе нравится?
НАДЯ. Очень. Хвоей пахнет. Тихо…
МАРИНА. Ничего… Поговорила, хоть легче стало, а то не с кем пооткровенничать, одни сплетницы в отделе.
НАДЯ. Сын не болеет?
МАРИНА. Лешка?.. Да нет вроде. Юрка все с ним возится… Погостишь у меня?
НАДЯ. Нет, завтра уеду.
МАРИНА. Так у тебя же отпуск?
НАДЯ. У меня путевка, это я на денек заглянула.
МАРИНА. Ну и молодец, что заехала… Ты там, отдыхай, да не теряйся, найди себе мужика… Там богатеньких много бывает.
НАДЯ. Где же Юра?
МАРИНА. Придет, никуда не денется. Вино ищет, пока не найдет – не вернется, знает мой характер.
НАДЯ. Душно что-то… (Поднимается). Пойду прогуляюсь пока.
МАРИНА. Ну, иди… Эх, ну и талия у тебя, сразу видно – не рожала. Мне бы такую…
Надя уходит.
МАРИНА (одна). Что бабе надо? Высохла в своей науке, так и жизни не узнает. (Вздыхает. Потягивается, лениво надкусывает яблоко).
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
Картина первая
Прошло еще три года.
Квартира Зотовой. Здесь все так же, как и прежде: фикус, кактусы… В рубашке, по-хозяйски, расположился на диване Купов. Рядом листает журнал мод Зотова
КУПОВ. Опять припрутся эти интеллектуалы…
ЗОТОВА. У тебя портится характер.
КУПОВ. На ладан дышат, а все еще мальчики.
ЗОТОВА (укоризненно). Вячеслав…
КУПОВ. Если не нравится, могу уйти.
ЗОТОВА. Завел любовницу?
КУПОВ. Я никогда не был прелюбодеем.
ЗОТОВА. Ну да, женщина – это предмет комфорта, необходимого мужчине.
КУПОВ. Хотя бы сегодня… (Подходит к накрытому столу, морщась выпивает коньяку). Алкоголиком станешь с этими гостями… Салон мадам Зотовой…
ЗОТОВА. Куповой…
КУПОВ. Ах, да… Хоть бы родила мне кого…
ЗОТОВА. Зачем? Пеленки, крик, запах… Ты же не хочешь этого?
КУПОВ. Не хочу. Душу родственную хочу.
ЗОТОВА. Минуя пеленки… А я возьму и рожу.
КУПОВ. Рожай. У меня есть, куда уйти.
ЗОТОВА (поднимаясь). Боже мой, хоть бы уходил скорее…
Звонок.
КУПОВ. Открой. Публика салона мадам Зотовой начинает прибывать…
Входит Журавлев.
ЖУРАВЛЕВ. Добрый вечер. (Ставит на стол бутылку водки. Купову). Ты все интеллигентствуешь… Давай, по водочке. (Открывает бутылку, наливает и, не ожидая Купова, выпивает). Семейная идиллия. (Поднимает журнал). Подбираете костюм на серебряную свадьбу?
КУПОВ. Опять напьешься?
ЖУРАВЛЕВ. А ты будешь выпроваживать?.. Между прочим, у тебя есть талант вышибалы.
КУПОВ. Пить можно и в другом месте.
ЖУРАВЛЕВ. Там нет знакомых физиономий.
Звонок.
ЗОТОВА (появляясь). Вячеслав, открой, у меня руки…
КУПОВ (недовольно). Думаешь, они оценят твои салаты… (Идет открывать).
Входит Синицын.
ЖУРАВЛЕВ. Кандидату – салам. (Наливает в рюмки). Дернешь?
СИНИЦЫН.
Пью не ради запретной любви к питию,
И не ради веселья душевного пью,
Пью вино потому, что хочу позабыться,
Мир забыть и несчастную долю свою.
ЖУРАВЛЕВ (в сторону). Он бессмертен.
СИНИЦЫН. Кто, Омар Хайям?
ЖУРАВЛЕВ. Естественно, не ты.
КУПОВ (отбирая бутылку у Журавлева, Синицыну). Он сегодня не в духе.
СИНИЦЫН. С рогами…
ЖУРАВЛЕВ (угрожающе). Что, в морду захотел?
ЗОТОВА (входя). Прекратите… Ты, Алик, тоже. Разве так шутят?
СИНИЦЫН. Мир. (Протягивает руку. Журавлев неохотно пожимает).
Добровольно сюда не явился бы я.
И отсюда уйти не стремился бы я.
Я бы в жизни, будь воля моя, не стремился
Никуда. Никогда. Не родился бы я.
ЖУРАВЛЕВ. Надоело. Не нервируй.
СИНИЦЫН. О'кей. Но все же хочу поделиться: охотники на слонов в Восточной Африке верят, что если жены изменят им в их отсутствие, слон нападет на них и они погибнут. Если охотника племени вагого…
КУПОВ. Какого племени?
ЖУРАВЛЕВ. Не слышишь, нагого…
СИНИЦЫН. …племени вагого постигает неудача или на него нападает лев, он приписывает это дурному поведению жены. Индеец племени мохос убежден, что если во время его отсутствия жена окажется ему неверна, то его на охоте укусит змея или съест ягуар… Алеут, если охота бывает неудачной, уверен, что жена ему изменила…
КУПОВ. А мохос, это откуда?
СИНИЦЫН. Племя в Боливии.
ЖУРАВЛЕВ. Нет, нам ближе алеуты… Ты что, переспециализировался?.. Давно пора, тут хоть жизнью попахивает, не то что в твоих виршах…
СИНИЦЫН. Дикари… Только дикарю была присуща такая мифическая зависимость от женщины.
КУПОВ. А я все ломал голову, отчего это все религии так жестоки с женщиной…
СИНИЦЫН. От чрезмерного возвеличивания до чрезмерного принижения…
ЖУРАВЛЕВ. Ты вот что, лучше занимайся своей поэзией…
СИНИЦЫН. Благодарю.
ЗОТОВА (входя). Опять ругаетесь?.. Ну-ка, мальчики, помолчите.
КУПОВ. Все в сборе, начнем пьянку.
СИНИЦЫН. По поводу?
КУПОВ. У моей половины доклад.
ЗОТОВА. Славик, что с тобой? (Улыбаясь). Сегодня исполнилось два года нашей счастливой супружеской жизни.
КУПОВ. Дружно поднимем локти.
СИНИЦЫН. За нее… И за Верочку. (Целует Зотовой руку).
ЖУРАВЛЕВ (мрачно). За любовь.
Звонок.
КУПОВ. Нежданный гость…
ЗОТОВА (кричит). Иду! (Уходит и возвращается с Надей. Надя протягивает цветы, целует Зотову в щеку.)
НАДЯ. Вера, я желаю всего-всего…
ЗОТОВА (растроганно). Спасибо, Надюша. Спасибо. (Ставит цветы в вазу).
ЖУРАВЛЕВ. Луч света…
СИНИЦЫН. В том поле, где так много
Лягушек, каждый вечер
Плачет,
Вода все прибывает,
Хоть и нет дождя…
ЖУРАВЛЕВ (морщась). Помолчи, я же просил.
КУПОВ. Наденька, вы нас совсем забыли… Поцелуйте же и меня, я ведь тоже причастен к этому торжеству, в какой-то мере…
Надя целует его в щеку.
СИНИЦЫН. А ведь претендовать на поцелуй Надежды имею право только я…
ЖУРАВЛЕВ (в сторону). Глупцы.
КУПОВ (Журавлеву, вполголоса). Мне это надоело.
ЖУРАВЛЕВ. Хорошо, я выпью и уйду.
КУПОВ. Держи себя в руках… Верочка!
ЗОТОВА. Иду, иду. (Приносит еще один прибор). Так, мы пьем за любовь, Надюша.
НАДЯ. С удовольствием.
Все выпивают.
ЖУРАВЛЕВ. Как живете, Надя? Давно мы вас не видели.
НАДЯ (с улыбкой). Живу.
ЗОТОВА. О, вы не знаете. У нашей Надюши скоро защита диссертации.
КУПОВ. Еще один знакомый кандидат…
ЖУРАВЛЕВ (Наде). Мне надо уходить, а так хотелось поговорить с вами…
СИНИЦЫН (Наде). Бойтесь его…
ЖУРАВЛЕВ. Перестань. Честное слово, мне надоело твое шутовство.
ЗОТОВА. Нет, сначала я с ней поговорю. Мы так давно не виделись… Идемте, Надюша.
Отходят.
ЗОТОВА. Вы все еще его любите?
НАДЯ. Не знаю. Мы столько уже не видели друг друга. Он дома?
ЗОТОВА. Уехал. Вчера. У меня есть ключ.
НАДЯ. Все так же один?
ЗОТОВА. Мне кажется, он очень тоскует о тебе… И ключ вот оставил…
НАДЯ. Наверное, уже поздно… Да и не могу я так. Мне хотелось бы увидеть его…
КУПОВ (кричит). Ну довольно секретничать!
ЗОТОВА. Идем, идем. (Наде). И все-таки мне кажется, что он ждет тебя, Наденька, ждет…
Возвращаются к столу.
СИНИЦЫН. Надя, а какая у вас тема?
НАДЯ. О, это нечто неудобоваримое, название вам ничего не скажет.
СИНИЦЫН. И все-таки?
ЖУРАВЛЕВ (выпивая водки). Не будь так назойлив.
КУПОВ. Жорж, остановись.
ЖУРАВЛЕВ. Ты же знаешь, от твоих мензурок я не опьянею.
КУПОВ (Наде). Вместо него извинюсь я. У Жоржа неприятности.
НАДЯ. Я знаю.
ЖУРАВЛЕВ. Все все знают. Все обо всех знают, какая-то массовая телепатия, психоз, театр, в котором всем розданы приличные роли, только я ползаю по помосткам и цепляю всех за ноги… И никак не пройти, обязательно надо или пожалеть, или плюнуть в этого ползающего… Как мы любим ворошить чужое дерьмо, как мы возбуждаемся от запаха чужих подмышек…
КУПОВ. Это уж слишком.
СИНИЦЫН. Он пьян, оставьте.
КУПОВ (отбирая у Журавлева бутылку). Довольно.
ЖУРАВЛЕВ. На посошок… Есть хороший русский обычай… Или ты забыл, кто ты, какая кровь в тебе течет… Да есть ли она в тебе, новом виде хомо сапиенс, холоднокровных…
КУПОВ (зло). Хватит, не забывайся.
СИНИЦЫН (решительно). Да, он не в себе. Это слишком.
Журавлев смотрит на них и вдруг начинает хохотать. Купов и Синицын медленно идут к нему, Зотова удивленно глядит, подняв руки к груди. Вот-вот они схватят Журавлева и тут между ними встает Надя.
НАДЯ. Георгий?.. Вы идете домой? Проводите меня, нам ведь по пути…
ЖУРАВЛЕВ (пьяно). Вас?.. Вас… и только вас, и больше никого, ни за что. (Покачиваясь выходит).
НАДЯ. До свидания.
ЗОТОВА. Наденька, вы, пожалуйста, доведите его, он совсем пьян.
НАДЯ. Хорошо…
Выходит.
Синицын и Купов, не глядя друг на друга садятся за стол. Чокаются, молча выпивают.
Зотова, сидя на диване, наблюдает за ними.
Картина вторая
Осенняя улица. Дождь. Журавлев и Надя.
ЖУРАВЛЕВ (устало). Дождь… Он все смоет… Если забыть о возможной радиации – прекрасный дождь. В детстве я не думал об этом, а теперь думаю. Гуляю по траве – думаю о колючках и ядовитых растениях, под дождем – о радиоактивности, от солнца прячусь в тень, думая о солнечном ударе, протуберанцах, еще черт знает о чем… Целуя женщину – думаю об измене… Страшно жить, Надя.
НАДЯ. Она вернется.
ЖУРАВЛЕВ. Она? Эта доморощенная актриса?.. Никогда. Она знает, что я убью ее, я задушу ее, вот так задушу. (Поднимает руки, Надя опускает их своими ладонями).
НАДЯ. Георгий, не надо.
ЖУРАВЛЕВ. Вы удивительная женщина. Я жалею, что не встретил вас раньше. И боюсь, что вы станете такой, как она… Когда-нибудь вы все равно станете, все похожи, хотя и делают вид, и стараются не походить друг на друга.
НАДЯ. Мне казалось, что вы ничего не боитесь, что вы стоите на земле крепче их всех…
ЖУРАВЛЕВ. Этих? (Оборачивается). Этих, крепче, они – налет, они – плесень, функционеры, бездари, разыгрывающие бездарную пьесу. Как они сегодня на меня… Такой я им уже не подхожу… Нет, такой я их раздражаю. Они могли бы меня убить… Нет, не могли. Но они бы меня избили, до крови… Вы видели их глаза, а? Глаза самцов, которым помешали получить наслаждение… (Вяло). Но я без них не смог. Я прирос к ним, мы – сиамские близнецы… Это все я говорю и о себе…
НАДЯ. Георгий, не пейте больше, ладно?
ЖУРАВЛЕВ. Она не показывает мне моих пацанов. Ну хорошо, если ты такая тварь, уходи к своему очередному любовнику, но почему я не могу видеть своих, своих детей!
НАДЯ. Все изменится… Хотите, я поговорю с ней?
ЖУРАВЛЕВ. А впрочем, я ее и не любил. Это так, обида, мужское самолюбие, мы прекрасно сыграли свой раут любви… А ведь она его сейчас обнимает, так же как меня… И говорит так же, и гладит… Скажи, ведь ты женщина, поясни мне – она сейчас помнит обо мне?
НАДЯ. Помнит… Мучается. И, наверное, жалеет, если любила…
ЖУРАВЛЕВ. Глупо. Но тяжело. Я или сопьюсь, или сойду с ума… Пойдем на мост. Надежда, я покажу как манит вода… черная, гладкая… Другой мир. Мне кажется, она гипнотизирует… Вам не хотелось туда когда-нибудь… Там ведь что-то должно быть… (Натянуто смеется). Там ничего. Глупости плету, плету… (Вытирает ладонями лицо). Дождь… Что-то не так я говорю… Я пьян, все-таки пьян, хотя Купов подставил эти мензурки, жмот… Вот так, Надюша, сейчас я возьму себя в руки. (Выпрямляется). Мне еще вполне можно жениться, как вы считаете, я ведь не так стар… Пойдемте обратно, там Купов, он сейчас мне все растолкует, он умеет. Там этот шут, а без него скучно. Там тепло, есть что выпить…
НАДЯ. Георгий вам надо отдохнуть, побыть одному. Почему вы так боитесь одиночества? Это только кажется, что страшно быть одному, но если пересилить первый испуг, все пройдет. Георгий, одиночество лечит и оно делает сильным… Словно ты одна в мире, совсем одна и так и должно быть, и никто не вступится в защиту, никто не пожалеет, надо просто научиться защищаться и жалеть самой… Это не страшно, уверяю.
ЖУРАВЛЕВ (трезвея, смотрит на нее). Надя, я глупец… Вы ведь тоже одна и вам труднее, а я распустил нюни, я крепкий здоровый мужик, который еще все может, он еще может носить на руках, защищать… Он еще ведь кому-то нужен… Я вам нужен? (Долго смотрит на нее, проводит рукой по щеке). Дождь – это тоже слезы. Всех нас… Мы с вам потерпели кораблекрушение… На одном плоту… Мы так нужны друг другу…
ДЕНЬ ШЕСТОЙ
Картина первая
Прошел год.
Квартира Журавлева. Журавлев за журнальным столиком просматривает журналы. Надя смотрит телевизор.
ЖУРАВЛЕВ. Надь, ты знаешь, я вчера встретил Купова. Тебе Вера ничего не говорила?
НАДЯ (не отрываясь от телевизора). Я ее уже давно не видела. Она больна?
ЖУРАВЛЕВ. Не то, что больна, просто Купов вынуждает ее сделать аборт, а она не хочет.
НАДЯ. Ты же говорил, что он хотел ребенка?
ЖУРАВЛЕВ. Его трудно понять… К тому же, насколько мне известно, он влюбился в какую-то студентку, жить без нее не может. Так говорит, во всяком случае. Вот и собирается уходить от Веры. А тут ребенок, сама понимаешь, ему это ни к чему.
НАДЯ. Мне казалось, что он любит Веру.
ЖУРАВЛЕВ. Купов? (Садится рядом в кресло). Что ты смотришь эту ерунду?
НАДЯ. Я не смотрю, я отдыхаю.
ЖУРАВЛЕВ. Ты совсем его не знаешь… Да и вообще, мне кажется, ты плохо разбираешься в людях. Он любит только себя, полноценная личность.
НАДЯ. Ты это серьезно?
ЖУРАВЛЕВ. Нет, конечно, но с оттенком уважения.
НАДЯ (после паузы). Когда я первый раз вас всех увидела, знаешь, кто больше всех мне понравился?
ЖУРАВЛЕВ. Догадываюсь, Купов.
НАДЯ (с интересом). Почему?
ЖУРАВЛЕВ. Все очень просто: я был с женой и отпадал само собой, Синицын – шут, а какая женщина пожелает стать женой шута, пусть даже умного. А Купов сочетал в себе и ум, и мужественность, и красоту. Уверен, интеллигентен… Если бы не тот бородатый романтик, ты не устояла бы перед ним.
НАДЯ. Ты плохо знаешь женщин, Георгий. Хотя прав, именно Купов меня заинтересовал тогда, но себя напрасно исключаешь. Мне неважно было, женат ты или нет, ты просто ничем меня не поразил.
ЖУРАВЛЕВ. Ты забываешь, что я не был в этом заинтересован, в отличие от остальных…
НАДЯ. Ах, ну да… Но все-таки я никогда не смогла бы в него влюбиться, хотя, вполне возможно, не отказалась бы от его ухаживаний.
ЖУРАВЛЕВ. А меня смогла бы тогда полюбить?
НАДЯ (уклончиво). Ты же сам сказал…
ЖУРАВЛЕВ. Но ведь ты не согласилась?
НАДЯ. Ты был слишком сильным… А самым слабым среди вас был Синицын… Алик…
ЖУРАВЛЕВ. Обычно женщинам нравится сила.
НАДЯ. Я отношусь к меньшинству женщин.
ЖУРАВЛЕВ. Нам надо было лучше куда-нибудь сходить сегодня…
НАДЯ. Когда-то мы должны пережить первую ссору, почему бы не сегодня?
ЖУРАВЛЕВ (подходит к ней, обнимает). Ну что ты, какая ссора, Надюша… Знаешь, самое противное для мужчины, это когда его не любят, а жалеют… Слушай, давай сделаем маленький праздник, я схожу за вином, ты что-нибудь приготовишь и посидим вдвоем…
Звонок.
НАДЯ. Открой, кто-то пришел.
ЖУРАВЛЕВ. Ну надо же… Вот так всегда. (Уходит. Возвращается вместе с Журавлевой. Она пьяна).
ЖУРАВЛЕВА (делая вид, что не замечает Надю). Не ждал? А я вот зашла, шла по улице и зашла. Окна горят, думаю, чем мой бывший муженек-актер занимается. Как поживаешь?
ЖУРАВЛЕВ. Как видишь, неплохо.
ЖУРАВЛЕВА (останавливаясь перед Надей). О, новая героиня. Молода, умна, изящна на супружеском ложе…
ЖУРАВЛЕВ. Не говори пошлостей.
НАДЯ. Может хотите кофе или чаю, я приготовлю?
ЖУРАВЛЕВА. Спасибо, деточка. Не думаю, что ты готовишь его лучше меня… Мой бывший муженек еще не говорит, что он смахивает на помои?
ЖУРАВЛЕВ. Ты стала еще злее.
ЖУРАВЛЕВА (пройдя по комнате). Я все та же. О, у новой героини все по-новому… Она не угождает твоему вкусу… Хочешь меня выгнать? Не спеши, я ведь по делу… (Останавливается перед Журавлевым). Я с Мишей уезжаю в санаторий. С Михаилом Александровичем, моим мужем, я бы хотела оставить тебе на это время мальчиков…
ЖУРАВЛЕВ. Сыновей?.. Конечно… Черт, мне не дадут сейчас отпуск…
НАДЯ. Ничего, я возьму отпуск, Георгий, побуду с ними…
ЖУРАВЛЕВА (зло). А вас, милочка, не спрашивают… Прежде надо родить…
ЖУРАВЛЕВ (вдруг хохочет). Ты потерпела фиаско! Машенька, твой Кузьмин тебя бросил!
ЖУРАВЛЕВА (истерично). Ерунда! Он любит меня, как ты никогда не сможешь любить!.. Ты, ты мелкий пакостник, ты баба!.. (Всхлипывает). У тебя всегда был пакостливый, бабий характер!
ЖУРАВЛЕВ. Но теперь тебе не приходится терпеть меня.
ЖУРАВЛЕВА. Да, я ожила. Наконец-то я живу так, как хочу.
ЖУРАВЛЕВ. Ходишь на панель?
ЖУРАВЛЕВА. Это ты был сексуальным маньяком…
ЖУРАВЛЕВ. Надюша, скажи моей бывшей жене, что я нормальный, здоровый, уравновешенный мужчина…
ЖУРАВЛЕВА. Она просто еще мало живет с тобой.
НАДЯ. Мне лучше пойти погулять…
ЖУРАВЛЕВ. Нет, останься. Я тоже не хочу оставаться с этой истеричкой.
НАДЯ. Я не заслужила оскорблений.
ЖУРАВЛЕВА. Она не заслужила… Да ты просто… Просто шлюха… Ты его любишь? Может быть, ты любила Бурова? Может, ты любишь каждого, с кем ложишься в постель?..
НАДЯ. Это вас не касается. Я прошу вас, уйдите.
ЖУРАВЛЕВА. Это моя квартира, скажи спасибо, что я оставила ее Георгию, а теперь ты гонишь меня из моего дома?
ЖУРАВЛЕВ. Довольно!.. Устроили базар. (Журавлевой). Ты все сказала?
ЖУРАВЛЕВА. Ты меня тоже гонишь? Ты уже пляшешь под ее дудку… (Злорадно). Ну хорошо же, сыновей своих больше ты никогда не увидишь.
ЖУРАВЛЕВ. У нас будут дети.
ЖУРАВЛЕВА. Будут? (Смеется). С ней?.. У нее никогда не будет детей!
НАДЯ. Уходите!
ЖУРАВЛЕВА (уходя). Никогда! Она не может рожать!
Журавлев выталкивает ее.
ЖУРАВЛЕВ (возвращаясь). Алкоголичка…
НАДЯ (плача). Георгий, за что она меня так…
ЖУРАВЛЕВ (обнимая). Не обращай внимания. Пьяная женщина, у нее всегда был такой характер. Наговорит, а потом начинает каяться, плакать. Вот увидишь, она попросит у тебя прощения.
НАДЯ. Она тебя любит.
ЖУРАВЛЕВ. Что ты, мы терпеть не можем друг друга.
НАДЯ. Ты ее жалеешь?
ЖУРАВЛЕВ (после паузы). Да.
НАДЯ. Она действительно испортит твоих сыновей.
ЖУРАВЛЕВ. Ничего, мы родим своих. Родим, правда? (Целует).
НАДЯ (отстраняясь). Давай не будем об этом?..
ЖУРАВЛЕВ. Хорошо, хорошо… Моя Надежда, мое золотце… Мое спасение… (Обнимает ее).
Картина вторая
Квартира Журавлева. За столом, заложенным книгами, работает Надя. Свет настольной лампы падает на нее и листы бумаги. Все остальное в полумраке. Неслышно входит Журавлев стоит у стены, смотрит на нее, потом кашляет.
НАДЯ (оборачиваясь). Там на кухне ужин. Наверное, остыл, – подогрей…
ЖУРАВЛЕВ (садясь на диван). Не хочу есть… (После паузы). Почему ты не спрашиваешь, где я так долго был?
НАДЯ. Я думаю, что скажешь сам.
ЖУРАВЛЕВ. Холодно.
Надя все так же листает книги.
ЖУРАВЛЕВ. Тебе не холодно?
НАДЯ. Мне – нет.
Пауза.
ЖУРАВЛЕВ. Ты стала холодна со мной.
НАДЯ (прибирая на столе). Давай спать.
ЖУРАВЛЕВ. Словно чужие.
НАДЯ (отходя к окну, смотрит на улицу). И винишь в этом ты меня…
ЖУРАВЛЕВ. Я сегодня гулял со своими пацанами… Тебе неинтересно?
НАДЯ. Георгий, мне кажется, мы не нужны друг другу. Нас подбирают разные корабли…
ЖУРАВЛЕВ. Вот как? У тебя кто-то появился?
НАДЯ. Мужчине всегда нужен повод для того, чтобы уйти?
ЖУРАВЛЕВ (после паузы). Иначе его будет мучить совесть…
Пауза.
НАДЯ. Я уйду завтра.
ЖУРАВЛЕВ. Ты меня совсем не любишь.
НАДЯ. Это еще одно оправдание.
ЖУРАВЛЕВ (решительно, вставая). Я действительно подонок, прости меня, Надя. Я должен прямо и честно сказать, а не юлить, как нашкодивший юнец. И не искать себе оправдания: Маша хочет ко мне вернуться… Она бросила Кузьмина, уже давно бросила. Сегодня я был у нее.
НАДЯ. Я догадалась.
ЖУРАВЛЕВ (подходит к ней, хочет дотронуться, но останавливается). Чувствую себя подонком… Почему? Я люблю Саньку с Вадимом, люблю Машу, ты не смогла мне их заменить… Ведь будет лучше и тебе, если мы расстанемся… Скажи откровенно – ты ведь не любишь меня?
НАДЯ (поворачиваясь, после паузы). Нет.
ЖУРАВЛЕВ. А любила?
НАДЯ. Нет. (Усмехаясь). Успокойся, пусть не мучает тебя совесть… Я нисколько не жалею, что ухожу…
ЖУРАВЛЕВ. Я, конечно, эгоист… Но все-таки мне хотелось бы, чтобы ты меня любила… Хоть чуть-чуть…
НАДЯ. Я не знаю такой любви: чуть-чуть… Нет, Журавлев, я тебя просто жалела.
ЖУРАВЛЕВ. Просто жалела. (Походит к столу, перекладывает книги, идет к выходу, нерешительно останавливается). Я пойду?
НАДЯ. Иди.
ЖУРАВЛЕВ. Может я не приду завтра.
НАДЯ. Как хочешь.
Журавлев уходит. Надя медленно идет к дивану, опускается на него и, уткнувшись в спинку, негромко плачет.
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
Картина первая
Квартира Юры. Какое-то странное ощущение неуюта и печали. На телевизоре портрет улыбающейся Марины. Длинный стол, ничем не прикрытый. За столом напротив друг друга Надя и Юра. Он в черном строгом костюме, она в черном платье.
НАДЯ. Ну вот, теперь ты знаешь обо мне все… А как все случилось? Мы с тобой тогда совсем и не поговорили…
ЮРА. Она была пьяна, за рулем. На повороте, на обгоне, машина врезалась в грузовик…
Пауза.
НАДЯ. Одна?
ЮРА. Водитель грузовика не пострадал. А Сергей… С ней был Сергей, отделался ушибами.
НАДЯ. Прости, я не знала…
ЮРА. Не думай, что мне больно говорить об этом… Последнее время мы уже только делали вид, что живем вместе. Она все время куда-то раскатывала на машине… У нее были любовники… У нее всегда были любовники… Ты ведь знаешь.
НАДЯ. Нет.
ЮРА. Кажется, самое серьезное у него – сломанная ключица… Тебе это интересно?
НАДЯ. Нет. Я его не любила. Обидно, что поняла это тогда, когда ничего уже не изменишь… Я любила тебя, только почему-то не могла этого понять. Думала, что жалею…
ЮРА. А я понимал, но ничего не мог сделать. Опьянение юности, что ли. Ты уходила к Сергею, а Марина крепко держала меня. И как по инерции, как во сне – вся жизнь, до вот этого нашего разговора…
НАДЯ. Почти десять лет мы не могли разглядеть друг друга. Какая-то жестокая нелепость.
ЮРА. Да, Лешке уже восемь.
НАДЯ. Хороший мальчишка, и похож на Марину…
Пауза.
ЮРА. Ты была в институте?
НАДЯ. Да. Меня берут. Через неделю я приеду насовсем.
ЮРА. Я думал, что никогда уже не буду счастлив.
НАДЯ. Я тоже.
ЮРА. А теперь у нас почти взрослый сын.
НАДЯ. Только пусть он живет с нами… (Пауза). Он еще долго будет звать меня тетей…
ЮРА. Ничего, он скоро поймет, что ты самая добрая…
НАДЯ. Я не хочу, чтобы он забывал свою мать.
ЮРА. Я тоже этого не хочу. Пусть у него будут две мамы.
НАДЯ. Спасибо…
Пауза.
НАДЯ. Да. Вспомнила почему-то знакомых…
ЮРА. А хочешь, я угадаю, что с ними стало?
НАДЯ. Попробуй.
ЮРА. Журавлевы живут вместе. Иногда ругаются. Он частенько выпивает и тогда она устраивает ему скандал и вспоминает тебя…
НАДЯ. Пожалуй, ты прав.
ЮРА. Купов живет один.
НАДЯ. А его увлечение студенткой? Его любовь?
ЮРА. Я думаю, она ушла от него. Женщины любят, чтобы их любили… А он также ходит в какой-нибудь салон, но уже не бравирует тем, что он старый холостяк.
НАДЯ. Может быть… А ты – психолог.
ЮРА. Просто ты очень хорошо обо всех рассказала… Я думаю, что Зотова живет сейчас с Синицыным.