Окончилась война, страна залечивала раны. Но нельзя забывать, что начались другие процессы: с июля 1945 года на Печору, Инту, Абезь, Сивую Маску, Воркуту и другие «не столь отдаленные места» уже шли эшелоны с осужденными пособниками, изменниками Родины, полицаями, власовцами, бандеровцами, головорезами из дивизии СС «Галичина», батальона «Нахтигаль», прибалтийскими каллаборционистами. Всех не перечесть. В основном они строили эту магистраль. А что с ними делать? Дополнительный паек давать за их прошлые дела? У каждого из осужденных своя правда. Приходилось с ними встречаться. Кое – кто действительно пострадал ни за что ни про что, а другим, как часто бывает, с субъективных позиций казалось, будто они праведники, по трагическому стечению обстоятельств ошибочно признанные грешниками. Многие после отбывания срока наказания остались здесь на постоянное место жительства. Были и другие, кто не имел права покидать определенные им для жительства районы Севера. Это далеко не «сироты казанские», у многих кровь на руках, а за это надо расплачиваться.
Однажды к сборно-щитовому дому, который стал нашим общежитием, подошел пожилой человек, долго смотрел на него. Нас это заинтересовало. Он заявил, что жил в этом доме и был здесь начальником ЛаГпункта расформированного в 1955 году. Видимо ему хотелось выговориться.
За чаем много неизвестных до ныне историй рассказал нам ветеран НКВД об этом суровом крае. В том числе о диверсантах из числа бывших советских военнопленных и попытке подрыва в годы войны стратегического моста через реку Печора. Прошли десятилетия и эти события легли в основу фильма «А зори здесь тихие». Впервые узнали о трагедии случившейся летом 1946 года на станции Абезь Воркутинской железной дороги. Обстановка в тех местах развивались следующим образом. На станции скопились три эшелона с осужденными пособниками фашистов и изменниками Родины. Всего более двух тысяч преступников. Конечный пункт назначения эшелонов – Воркута, долина Хальмер-Ю (что в переводе с ненецкого «Долина мертвых»). С тех мест мало кто возвращался назад. Осужденным терять было нечего. Заговор возглавили те, кто был осужден на пожизненный срок. В результате последующего нападения на малочисленную охрану они перебили конвой и вырезали весь персонал железнодорожной станции. Затем по тундре стали уходить в Уральские горы, до которых было 70 километров. С одного из архангельских аэродромов в воздух была поднята авиация, с целью не допустить их бегство в горы. Немного осужденных добралось до спасительных мест. Но даже в 70-х годах прошедшего века в лесах Северного Урала охотники порой встречались с неизвестными людьми, одетыми в шкуры, которые мгновенно исчезали в тайге.
Гораздо позже, в конце 80-х, меня с товарищем, ребята – вертолетчики забросили поохотиться в тайгу. Это в районе поселения Березово, где в далекие времена отбывал ссылку сподвижник Петра Первого – Александр Меньшиков. Рано утром, в хорошем настроении не спеша шагал по тропинке от избушки к мари, где кормились стаи гусей готовившихся к перелету на юг. Вдруг возникло чувство беспокойства, дискомфорта, заломило спину. Интуитивно резко повернулся, срывая с плеча ружье в готовности к стрельбе. Знал, что в округе на сотню километров не могло быть никого кроме зверей. Но к удивлению, в 50 – 60 шагах, увидел человека выше среднего роста, неопределенного возраста, с лицом заросшим бородой стоящего на таежной тропинке. На сгибе левой руки он держал карабин армейского образца. Одет в изрядно потертую меховую одежду, головной убор закрывающий плечи, высокие сапоги. Так одеваются охотники в здешних местах. Прошло несколько секунд. Мы молча смотрели друг на друга. А затем он просто шагнул с тропинки и растворился в лесной чаще. После такой встречи желание продолжать охоту немного ослабло. О подобных случаях неожиданных встреч в таежных лесах северного Урала не раз слышал рассказы охотников и геологов.
Много воды утекло. Ушло поколение свидетелей тех событий. Время все рассудит. Сегодняшние рассказы проплаченных лиц, об ущемлении демократии, свободы в постсоветские времена – вывеска, за которой проходимцы всех мастей, воспользовавшись сложившейся ситуацией, ограбили народ и уничтожили СССР. А что у нас сегодня много демократии, свободы? Народ стал свободен от чего? Без работы, социальной защиты, с мизерными пенсиями и зарплатами он стал бесправен. Свободу от всех обязанностей имеют те, у кого по три паспорта, деньги в «офшорах», дворцы на Мальдивах. Здесь же следует напомнить, что за 1991 – 2018 годы страна потеряла восемь миллионов человек. Где они? О такой трагедии почему – то молчат.
Это конечно небольшое отступление от основной темы нашего повествования. Вернемся к Уральскому хребту, протянувшемуся от полуострова Ямал до пустынь Казахстана. Если верить исследователям, остров Вайгач также является продолжателем этих древних гор. Остановка поезда, базовый поселок геологоразведки Полярный, железнодорожная станция, далее условная граница, после которой в тундровой мерзлоте Ямало – ненецкий округ. Встречал лейтенант Михаил Беспрознов, выпускник Красноярского радиотехнического училища Войск ПВО страны, который выживая в экстремальной обстановке, выполнял самые разноплановые задачи, в том числе для вышестоящих военачальников. Ему обещали за стойкость «золотые горы», вышестоящую должность, но прошло время, и он был просто забыт. Наступило разочарование. Досрочно уволившись из Вооруженных Сил, Михаил остался на Печоре, руководил автоколонной. В 1978 году следы его потерялись. Пытался его найти, но безрезультатно.
По прибытию, вместе с Михаилом, встретил меня капитан В. Журов. В «диагнозе» его болезни я не ошибся. Он ждал команды на убытие в полк и «расслаблялся». Не раз приходилось удивляться: при «сухом законе», существовавшем в базовом лагере, на какие только ухищрения не шел народ, чтобы достать спиртное. Конечно, выдавали спирт, для проведения регламентных работ и как «расчетную валюту», но в основном его использовали и для других нужд, как « лекарство» от холода, неустроенности и снятия стресса. В последующем, постоянно находясь с личным составом, я не мог себе позволить подобное. К тому же неоднократные подъемы – спуски с высоты, нехватка кислорода постоянные работы, забирали много сил, особенно в период адаптации к новым условиям повседневной жизнедеятельности.
Задержаться в Полярном, мне было не суждено, из полка потребовали, чтобы я немедленно приступил к исполнению поставленной задачи. Гусеничный вездеход уже ждал меня, поездка заняла более двух часов. Под верхним ковром тундры масса неприятных сюрпризов: ручьи и речки с невидимыми обрывистыми берегами, болота, обломки скальных пород. Вездеход, на скорости, разрывая гусеницами верхний слой земли, постоянно «нырял» моторной частью в проталины вечной мерзлоты. При этом мои внутренние органы поднимались к горлу, а на резком подъеме, как – будто отрывались. В целях безопасности дверцы кабины вездехода сняты. К тому же здесь пир комаров, мошки, слепней которые могут довести человека до нервного истощения. Порой бывает, что совсем нет больше сил терпеть эти пытки. Приходится мазаться средством от «кровососущих». В северном варианте это средство упаковано в 3-х литровые жестяные банки, по цвету и запаху напоминающее мазут. Через некоторое время, от выхлопных газов работающей техники, пыли и нанесенной на кожу мази, наши лица становятся черными и лоснящимися, как у ребят из далекой Африки. Отмываться от такого «средства», приходится с трудом.
Находясь на Крайнем Севере, в душе накапливался осадок от дел рук человеческих. Край интенсивно осваивается, ведутся изыскания нефти, газа, других полезных ископаемых. Здесь очень ранимая природа. Гусеницы вездеходов оставляют след, который заполнялся водой. Повторно проехать по проделанной колее невозможно. За летний сезон ширина условных дорог порой достигает километра. Кроме всего прочего большое количество пустых металлических бочек, брошенного технического оборудования. И так по всей тундре. Практически мы являемся свидетелями экологической катастрофы. Для восстановления верхнего тундрового слоя требуются десятилетия. Нарушается баланс в природе. От отсутствия питания, сокращения территории обитания гибнут птицы и звери. Но приоритеты расставлены – нужен газ, нефть, все остальное вторично. Нам мало, добрались до северных морей. Аппетиты разгораются. Ладно, можно понять, если это для народа. Однако народ не имеет ничего с этой лихорадки. Все уходит за рубеж. Сколько еще выдержит наша матушка Земля?
Вездеход остановился у подножия горы. Полярная одиссея продолжается. Как завороженный я смотрел на Ханмэй. Темно-бурая голая земля, ни единого растения, россыпи мрачных скал. Даже птиц нет. Сверкающая снежная шапка на вершине горы. Ледники, языками, спускающимися вниз и превращающиеся в бурные, кристально чистые потоки воды, петляющие среди камней. Моя задача участвовать в покорении горы и постройки на ней дороги в интересах укрепления обороноспособности страны. Эта высота возможно единственная в моей жизни, а построенная нами дорога останется в памяти моей офицерской юности.
Поднимаюсь на вершину пешком. Небольшой отрезок дороги, уже построен. До вершины, с учетом элементов серпантина, еще далеко. Среди скал лежит разбитая приемо – передающая кабина радиолокационной станции П -35. Вспомнил рассказ полковника А. Павлова, о том, с какими трудности они в 1974 году буксировали эту кабину. Несколько раз, на неустойчивой почве, она валилась на бок. При попытке поднять на гору, кабина начала сползать в расщелину между скал и потянула за собой Газ-71. К счастью все обошлось, но кабина, навечно осталась в скалах. В небольшом озере, ниже и немного в стороне, свозь толщу голубой прозрачной воды, на глубине 8-10 метров, отчетливо виден гусеничный вездеход Газ-47-ГТС. Как потом оказалось, он принадлежал геологам, и остался в озере навсегда, памятью об освоении Заполярья.
Эти печальные «памятники» немножко навеяли грусть и противоречивые чувства. Но они быстро развеялись. Пути назад нет. Надо отбросить все сомнения в своих возможностях. Не должно быть сомнений и у личного состава в том, что мы построим дорогу. Остановился на небольшой площадке. Отдельно стоящая, обложенная камнями, чтобы не сорвал ветер, утепленная брезентовая палатка. Рядом, судя по антенне, кабина с радиостанцией. Здесь же бурный ручей, стекающий с ледника. В десяти шагах от палатки рукотворное нагромождение – пирамида высотой около 8-9 метров из темно-красных бумажных цилиндров и промасленных мешков. Это мне знакомо: промышленный тротил и зерногранулит – вещество для усиления мощности взрыва. От солнечного тепла, дождей тротил потек желтой жижей по земле и россыпям камней.
Из палатки вышли два человека невысокого роста, в штормовках, с обветренными лицами и трудно определяемым возрастом. Молча сели на камни, не спеша закурили. Познакомились: Андрей – специалист по взрывным работам, Николай с характерными чертами лица ненца – проводник. Оба прикомандированы к нам по договору с геологоразведкой. Поинтересовался, сколько тонн тротила рядом с нами, оказалось что-то около 80 тонн. Названная цифра была приблизительной, точного количества взрывчатого вещества никто не знал. Спросил про детонаторы и как они хранятся, на что Андрей меня «успокоил», заявив, что детонаторы в палатке, под моей кроватью. Никакой охраны. Здесь же жгут костер, производят ремонтные работы. Да, если все это случайно «рванет», нас услышат не только в Воркуте и на Печоре. Позже я уже привык к опасному соседству, не удивлялся такому «вольному» обращению с взрывчаткой, и спокойно помогал Андрею, практически не имея должного опыта в ведении взрывных работ.
В постсоветские времена не существовало столь жесткого контроля за использованием и хранением взрывчатых веществ. Они используются во многих видах земляных и прочих работ. О таком слове как «терроризм» ранее мы только слышали. Все это было на «прогнившем» Западе, в том числе и первый террористический акт. Он был совершен во время Олимпийских игр проходивших в ФРГ. В нашу страну понимание подобной опасности пришло значительно позже.
До трагических событий, произошедших в Германии, мы только от души смеялись над тремя браконьерами – неудачниками в вечной кинокомедии Леонида Гайдая «Пес Барбос и необычайный кросс». Кстати здесь в тундровых озерах, речках и ручьях рыбы достаточно. Можно наловить хариуса без особого старания нанизав на крючок комаров или оводов. Рыба голодна и реагирует на любой всплеск воды.
Пригласили в палатку. Обстановка спартанская: четыре металлические кровати, тумбочки, табуретки, стол. Вот теперь я понял, какое жилье обещал мне найти В. Колониари. Палатка стала моим домом на неопределенное время. Что же, и не такое видел. Как сказал величайший мудрец царь иудеи Соломон «… все пройдет, пройдет, и это…» Андрей и Николай с грустью вспомнили капитана В.Журова, заодно поинтересовались, что во фляжке, которая висела на ремне. Узнав, что вода, потеряли ко мне интерес. Продолжил знакомство с базовым лагерем. Чуть выше, вновь небольшая площадка. Еще три палатки обложенные камнями, Здесь же помещение, построенное из фанеры и досок, которое оказалось кухней с двумя железными печками. Рядом навес из брезента, огороженный маскировочной сеткой. Под навесом столы для приема пищи. Быт простой, мне знакомый по 1973-1974 годам, когда пришлось участвовать в передислокации, подготовке позиций и создании инфраструктуры для двух радиолокационных рот. Но в прошлые годы мероприятия проводились в тайге, или как ее называют на языке коми – «парма».
В горах тишина, два человека, отдаленно напоминающие военнослужащих, готовят ужин, дым от печек стелется среди скал. Далеко слышны разговоры людей, спускающихся вниз. Ударили в « гонг», на самом деле – отрезок металлической трубы, закрепленной к столбу. Наступило время ужина. Спустился к палатке майор В. Шерупов, руководивший строительством дороги. Я доложил о прибытии и поставленной в полку задаче. Мы достаточно с ним знакомы, знал я и о некоторых особенностях его характера. Держал он себя отчужденно, разговор не получался. Вернее сводился к тому, что план строительства дороги катастрофически не выполняется. Он в единственном числе решает все задачи. Помощники, видимо имея в виду капитана В. Журова и кого – то еще, ему только мешают. Я разговаривал с ним корректно и спокойно, однако остался осадок.
Кажется, только уснул и звук «гонга», подъем. На завтрак каша с «тушенкой», хлеб с маслом, чай. Завтракал молча, наблюдая за бойцами. Хорошо проявляется сущность воинского коллектива, когда солдаты не знают, что за ними наблюдают. В армейском понимании, явно видно, что воинской дисциплины здесь нет: на куртках у личного состава, скорее всего, умышленно, спороты погоны. Нецензурная брань, выкрики, самостоятельное хождение, в том числе вне лагеря. Вызывающее поведение в отношении офицеров. Удивило, что майор В. Шерупов, на так называемую «вольницу», не реагировал. Складывалось впечатление, что здесь
каждый сам по себе начальник. Отсутствует даже список вверенной нам группировки военнослужащих. Не проводятся проверки наличия личного состава находящегося в базовом лагере.
Не системные нарушения воинской дисциплины имели место в прошлом и в моем ремонтном взводе. Длительное время мы находились в командировках. Порой не имели связи с полком. Поставленные задачи приходилось решать в любых условиях. Понимая всю опасность послабления дисциплины, я немедленно реагировал на подобные случаи. Принимал решительные, порой жесткие меры по отношению к нарушителям.
Здесь, в горах, придется начинать все с начала. Пользуясь каждой возможностью, стал индивидуально беседовать с каждым солдатам. Оказалось, что среди них есть сержанты, двое из которых являлись наиболее злостными нарушителями и подстрекали к подобным действиям других военнослужащих. Смотреть спокойно на происходящее я не мог и начал поэтапно осуществлять «оздоровление» воинского коллектива, которого в принципе не было.
Как оказалось, для выполнения поставленной задачи командование радиотехнических войск 20-го корпуса ПВО, собирало людей по воинским частям. Ни один командир не отдаст толкового сержанта или солдата. В результате, на горе оказались те, от которых избавились. Командиры и политработники сняли с себя «головную боль» в лице потенциальных нарушителей дисциплины. Вообще, это было укоренившейся практикой в частях и подразделениях. Да что греха таить, будучи в дальнейшем выше по должности и воинскому званию, я сам порой поступал потом подобным образом.
Однако занимаясь вопросами наведения уставного порядка нельзя ссылаться только на личные недостатки бойцов. Необходимо создать элементарные условия для их жизнедеятельности. За май – октябрь ни одного офицера тыловой службы на горе Ханмэй не было, как впрочем, и других служб полка. Можно понять, как сложилась такая ситуация. На 200-й полк были возложены все задачи по освоению позиций, тогда как его штатная структура оставалась прежней. Продолжалась реорганизация. А основные, насущные вопросы несения боевого дежурства, боевой подготовки, обустройства и жизнедеятельности решались в условиях самостоятельного выживания. О тех, кого отправили на строительство дороги, порой просто забывали.
Обмундирование личного состава в ходе работ пришло в негодность. Отсутствуют медицинские аптечки, нет йода, зеленки, бинтов. При постоянных мелких травмах, в условиях повышенной влажности, раны начинают нарывать. Не оборудованы места для умывания, у военнослужащих отсутствуют элементарные средства личной гигиены. Не налажена своевременная доставка писем. Всего не перечесть. Ко всему, личный состав постоянно нарушает правила техники безопасности.
Так, солдаты и сержанты на санках, сделанных из подручных материалов, съезжают по ледникам к палаткам, что влечет за собой смертельный риск. Из ледников вытаивают скалы, меняется ледовый покров, не успел среагировать, а это практически невозможно на большой скорости, все, приехали – чрезвычайное происшествие. Однако эти «катания» не пресекаются, инструктажи по мерам безопасности не проводятся. При этом я понимал, что в случае увечья или смертельного исхода для кого – либо, вся ответственность ляжет на нас. За день до моего приезда, трое военнослужащих ушли через перевал в геологическую партию, где купили спиртное. Отсутствовали длительное время, по возвращению устроили распитие спиртных напитков, с «разборками». Не мог понять как они в горах, через перевал, не зная местности, прошли достаточно сложный маршрут?