В жилах эйнеры течет уже преобразованная субстанция. При этом земная плоть непрерывно подтачивается, деформируется, но вместе с тем небесная сущность приспосабливается к новому существованию и, пытаясь сохранить себя, из жизненной влаги, сохранившейся в жертвенном теле, создает малые сосуды, запечатлевая в них свой дар. Если зародыш в жертве один, эйнера всегда сотворяет его копию, близнеца. Возможно потому, что ее сила полярна».
Меня передернуло от чувства гадливости.
– Это самое мерзкое, что мне доводилось слышать в жизни, Ринхорт.
– Дальше – еще омерзительнее. Дарэйли зреют в материнском теле не менее полугода и не более года. Затем нас принудительно вынимают, так как рожать эйнера не может, ее тело уже не совсем человеческое и условно живое. Разлагающийся труп – вот что она такое. В той книге написано, что при более долгом сроке «обжига» измененной кровью качество «сосудов с дарами» ухудшается.
– Дерьмо какое! – прошептал я, сжав кулаки. – Качество!
– Выводят же люди породы скота на убой, и это никого не волнует, – зло усмехнулся он. – Эйнеры – неустойчивый симбиоз земного тела и небесного духа. Дарэйли – уже устойчивое слияние, потому что сила наших матерей уже разделена и усмирена, и наша плоть адаптирована к такому симбиозу.
Я надолго замолчал в потрясении. Вспоминал, что знал о своей семье, если не будет кощунством это так назвать. Мы с братом и мамой точно были семьей. А рыжий император…
Когда новообращенный Ионт жестоко подавлял бунт княжества Энеарелли, то мою бабушку и дядю он бросил в подземелье их замка. А моего деда, закованного в колодки, увез в Нертаиль в том же обозе, что и его дочь. Жених не стал перед свадьбой огорчать невесту смертью ее ближайших родственников. Князь Дорант отказался принести вассальную присягу даже после того, как увидел корону императрицы на челе дочери, и был брошен в казематы Лабиринта Нертаиля.
Я знал, что Сеана не просила за отца, и Дорант проклял забывшую его дочь – Ионт говорил нам. Получается, дед не знал, что супружеским ложем его дочери стал ритуальный круг в подземном святилище Эйне. Не знал, что сероглазая княжна оставила Подлунный мир в первую же брачную ночь. Знает ли он это сейчас?
Получается, с тех пор жило лишь ее тело, преобразованное жрецом в сосуд для нечеловеческого духа. И в пять тысяч пятнадцатом году от Спасения мира оно породило меня и брата, выкормило нас, говорило с нами на чуждом Подлунному миру языке, который понимали только служители Эйне и мы с Дьятом.
Закутанное черной вуалью, становившейся плотнее с каждым годом, тело мертвой Сеаны семь лет сопровождало Ионта во всех его походах, вдыхало запах крови на полях сражений, стояло на обломках поверженных крепостей и, положив руки на наши плечи, двух маленьких принцев, принимало вместе с супругом вассальные клятвы земных царей.
Оно страдало и человеческими, и нечеловеческими муками и распалось только через семь лет и девять месяцев после брачной ночи.
Мне мутило от отвращения к Гончарам. Казалось, даже в Линнерилле, наверняка настолько чудовищном, что моя память отказывается его помнить, не додумались бы такого изуверства.
– Ради чего такие пытки, Ринхорт?
– Ради того, чтобы вылепить абсолютных рабов, послушных жрецам, как пальцы их рук.
– Насчет абсолютных они заблуждались. Я отомщу им.
– Как? – горько скривились его губы. – Будем убивать каждого встречного жреца? Хотя их не так и много в мире, но замучаешься искать. Это же не храмовики, которые все как на ладони. И они не бессильны, Райтэ. Так легко, как ты устранил Пронтора, больше не получится. Они уже предупреждены. Гончары – мощь, с которой нам вдвоем не справиться.
– А если вступить в союз с храмовиками?
Ринхорт покачал головой:
– Они с Гончарами хоть и гоняют друг друга периодически, соперничают, но вполне уживаются. Даже Врата разделили. Гончары охраняют входы в Линнерилл, храмовики – в Эстаарх. В конце концов, считается, что сам Эйне стремится слиться с Единым, богом Небытия. Прошлого уже нет, будущего еще нет, а настоящее, Сущее – вечно исчезающее между двумя вечностями. Среди храмовиков есть тайные Гончары, точно знаю. Лучше держаться от слуг Единого подальше.
– Может, они хотя бы мешать не будут. Остается лишать рабов каждого встречного Гончара, – вздохнул я.
– Убивать, – жестко сказал дарэйли. – Не лукавь, как жрецы, называй вещи своими именами. Но это не выход. Надо понять, что такое Эйне.
– Издеваешься?
– Ничуть. Хорошо, упростим задачу. Если жрецу отвечает бог Сущего, то нужно узнать, как происходит эта связь, и возможно ли ее блокировать.
– Ты предлагаешь мне стать Гончаром? – фыркнул я. – Как иначе это узнать?
– Тогда еще упростим. Нужно выяснить, откуда по молитве жреца приходит в мир небесный дух, и как перекрыть источник. А потом уже нейтрализовать оставшихся Гончаров. Причем, всех, сразу и навсегда.
– И это ты называешь – упростим? Да тут нужна божественная власть над всем Подлунным миром!
– А почему бы не попробовать? – подмигнул демон-искуситель. – Ты же создан Завоевателем!
Я заткнулся. Толку говорить с ошалевшим от свободы вчерашним рабом. Ему уже божественную власть подавай…
План моих ближайших действий был пока весьма скромным: дойти до замка Энеарелли и добиться от деда признания меня княжичем. Это самый первый шаг к власти. Но все упиралось в вопрос: почему дед в союзе с Гончарами? Или жрецы его принудили, как Ионта в свое время? И не отправлюсь ли я вместо родственных объятий прямиком в рабство?
– Не понимаю, почему ты решил идти именно в замок? – недоумевал Ринхорт. – Не примут они тебя. Люди нам не родственники настолько, что общих детей не бывает. Наша связь с земным телом матери весьма условна.
– Это ты так считаешь. А я лично хочу рассказать князю, что стало с его дочерью. Передать кольцо. Императрица не случайно его берегла. А там посмотрим. Замок деда – хоть какая-то зацепка для меня в мире. Куда еще мне идти?
– Да куда угодно. Туда, где нас точно не поймают. Я вот всю жизнь мечтал посмотреть на Южные и Северные Пустоши, узнать, что прячут жрецы за недоступными даже нам пределами.
– Проверяешь, не лишился ли я еще и ума, а не только памяти? – обиделся я. – Если они там что-то прячут, то и охрану поставили, не дай Эйне. И это ты называешь «точно не поймают»?
Ринхорт засмеялся:
– Да, это я так, помечтал. Как узнал об этой тайне, так она мне покоя не дает. Гончары не только нас, они и людей туда близко не пускают. Да те и сами в лютый холод не полезут. Нам-то не страшно, но рабам и мечтать было нечего. А тут такая возможность воспользоваться свободой! – он сделал выжидающую паузу, но я не купился. После тяжко ржавого вздоха и сетований на излишнее благоразумие – это он обо мне, угу – неоперившейся молодежи поступило еще одно предложение: – Есть еще Серые Пески. Говорят, в пустыне на материке Хронг, если преодолеть горы и пойти на восток, есть место, где песок превращается в каменную реку, и за ней находится вход в Царствие Небесное.
– Ага, сейчас, – заржал я. – И каждому входящему – по короне. Я только что вернулся из одного такого… царствия.
– Какой ты скучный! А вдруг там не еще одни врата к высшим уродам, а настоящий рай для дарэйли?
– Вместе с ангелами – Гончарами? – поднял я бровь.
Мечтательность мгновенно ушла из черных глаз рыцаря.
– Ты прав. В любом случае надо сначала здесь разобраться с ними. Но не вдвоем же, Райтэ!
– У князя Энеарелли есть войско, – напомнил я. – И корабли. Мой дед когда-то контролировал воды Закатного моря.
– Лучше бы держаться от его войска подальше. Но, раз ты решил, давай дерзнем. Подумаешь, армия, – самонадеянно фыркнул укротитель железа.
Споры спорами, а сидеть здесь и ждать погоню – а ее обязательно отправят, не один же Ринхорт у жрецов в запасе – еще глупее. Будет ли князь Энеарелли мне рад, вопроса даже не стояло: разумеется, нет. Ионт говорил нам с братом, что старик проклял и нас вместе с дочерью, и теперь я просто обязан сказать деду в глаза, как он не прав.
Показавшийся на пригорке монастырь Единого – настоящую крепость с характерными восьмигранными шпилями, венчавшими храмы – мы обогнули, хотя жрать мне хотелось зверски, да и седло я уже искренне ненавидел. О ночлеге в постелях можно было надолго забыть.
Глава 3
Путешествовать с дарэйли металла – сплошное удовольствие, если не считать синяков и порезов от беспощадных тренировок. Ринхорт чувствовал опасность издалека. Как он объяснял – по скоплению сгустков металла и ощущению остроты оружия. И вовремя уходил с тропы вглубь леса – никто без оружия не ходил по тропам взбудораженной империи.
Так же легко он обнаруживал капканы. Мне почему-то везло на силки. В некоторых мы находили и дичь. Тем и пообедали, разведя костерок у лесного ручья и зажарив найденного зайца на прутьях.
Я впервые свежевал дичь под наставничеством Ринхорта, и добычи оказалось в три раза меньше, чем казалось поначалу. А если учесть количество углей, образовавшихся на кусочках по ротозейству замечтавшегося повара, то, можно сказать, я и не ел ничего с утра. Только голова разболелась от издевок наставника. Сам-то он от еды благоразумно отказался.
Пока я хрустел пережаренной зайчатиной, Ринхорт рассматривал жреческий знак своего бывшего хозяина – черный металлический диск, разделенный крест-накрест двумя медными полосами с палец толщиной, с выходившими за пределы окружности концами. Больше всего он напоминал морской штурвал, только рукоятей маловато.
В центре на диске зияла дырка, как от выпавшего камня. Две гладкие полусферы из переливающегося, как лунный камень, материала, виднелись на концах горизонтальной полосы крестовины.
– Вот это был я, – сказал Ринхорт, продев палец в отверстие на пересечении полос. – Первый дарэйли жреца Пронтора. Он из народа гринмов, что с древности живет в Золотых горах, потому он первым делом взялся за постижение сущности металла. У них почти каждый в племени – жрец первого ранга сферы Элементов либо по металлу, либо по камню. Но у Пронтора был третий ранг. Он владел еще двумя дарэйли, – Ринхорт дотронулся до одной полусферы, и показалось, что она осветились. Впрочем, это могла быть игра солнечных бликов в матовой глубине камня. – Вот светлая Сингил, хранительница одноименной горы.
Я поперхнулся угольком со вкусом зайчатины.
– Кха… Я еще могу понять про металл, но – гора?
– Если можешь понять про металл, то какие проблемы с горами? То же самое, но более предметно, привязано к географической точке. Какому-нибудь служителю бога Сущего вполне может придти в голову познать сущность не просто идеальной табуретки, а именно той, что под его задом, и, будь уверен, в Подлунном мире появится дарэйли конкретной табуретки, вечной и неизменной, и она всегда будет к услугам жреца.
– Жуть какая! – перекосило меня, но я вовремя заметил смешинки в глазах Ринхорта. – Издеваешься?
– Почти. Дарэйли Сингил хранит родную гору племени гринмов. Пронтор там ее и оставил, передал кому-то на время.
– А мог с собой взять? Гору?
Но Ринхорт не повелся на издевку.
– Сингил, можно сказать, душа горы. А вот это, – он коснулся второй полусферы, на этот раз несомненно полыхнувшей синим огоньком. – Это очень опасный светлый дарэйли Ллуф, сущность камня. Он остался в Нертаиле. Его прикосновение превращает в камень любого. К счастью, пока только прикосновение, а не взгляд, но парень растет.
– Какой же он светлый, если убивает прикосновением?
– Я говорил тебе, Райтэ, что не все так просто, как считают несведущие люди. Темный и светлый – выдумки человеческого разума. А мы – дарэйли, и людская логика к нам не применима. С точки зрения своей сущности Ллуф – не разрушитель, а созидатель и хранитель силы камня, – Ринхорт еще раз коснулся полусфер, прошептал. – Хотел бы я знать, как их освободить.
Мне расхотелось освобождать еще кого-либо. А что будет, если такой вот Ллуф начнет шататься по всему миру и хватать всех подряд? Или, не дай ему Эйне, взглядом убивать? Я понял, что моя мечта освободить всех рабов не так прекрасна, какой казалась вначале, и над ней надо еще тщательно подумать.
Предположим, мне удастся то, ради чего я вернулся в Подлунный мир. «Или тебя вернули, Райтэ», – встрял внутренний голос, но я к нему не прислушался. Э-э… о чем я? Ах, да. Предположим, каким-то чудом удастся лишить Гончаров их власти над дарэйли, а без нас жрецы – никто. Но что тогда сделают с людьми сорвавшиеся с цепи демоны и ангелы?
– То есть, дарэйли – что-то вроде джиннов из сказок? – спросил я, осторожно дотронувшись до полусфер на жреческом круге.
– Ты тоже дарэйли. Разве ты – джинн? – усмехнулся Ринхорт.
– Нет, конечно!
– Вот и не задавай глупых вопросов. Мы не духи, не демоны, и не сидим запертыми в сферах, кольцах или кувшинах. А выглядим мы как люди, потому что созданы из человеческой плоти. Обычно мы сопровождаем жреца под видом рыцарей или послушников, но Пронтор прибежал за мной на кладбище один. Значит, он одолжил Ллуфа кому-то. Это как передать повод коня. Оседлать его не у всякого жреца получится, то есть, завладеть, как своим рабом, а вот связать заклинанием любой из них сможет, даже неофит. Если Ллуф теперь у иерарха сферы – плохо, тот сможет завладеть им после смерти Пронтора.
– Ринхорт, а этот Ллуф сможет почуять камень в жреческом знаке, как ты – металл? – осенило меня. – Ты же пришел на кладбище по следу ритуального ножа?
Рыцарь кивнул.
– Так выбрось знак немедленно! – едва не подавившись зайчатиной, заорал я.
– Это наша единственная связь с ними.
– И у них с нами!
– А если получится их освободить?
Как я ни просил, рыцарь не выбросил знак, и путешествие перестало казаться прекрасным. Я то и дело прислушивался, оглядывался – нет ли погони, пока не взял себя в руки и не задумался о том, что за беспечностью Ринхорта может стоять нечто большее, чем очевидная глупость.
– Ты не думал, что тебе понадобится защита, будущий княжич? – словно в ответ на мои мысли спросил дарэйли. – Освободив меня, ты бросил вызов всем жрецам, и они вряд ли успокоятся, пока не поймают нас обоих. Особенно тебя, способного сломать наши невидимые ошейники. Ты мало представляешь, насколько мощные это заклинания. Чем старше дарэйли, тем труднее вернуть ему свободу. Он и сам может не принять ее. А мне сто тридцать лет.
Это еще вопрос, кого тут надо будет защищать, – хмыкнул я про себя.
– Я много чего не понимаю в Подлунном мире, Ринхорт. Если у людей нет магии, то как возможны заклинания?
– В Подлунном мире… – пробормотал он, сверкнув черными глазами. – Ты говоришь так, словно этот мир тебе чужой. А насчет заклинаний… Эти ритуалы подчинения разработаны еще древними магами. В формулах и заложена магия, а не в людях, их произносящих.
– Значит, любой может выучить ритуалы и формулы?
– Возможно. Нас, дарэйли, в святилища пускают только в качестве жертв. А когда ты в бессознательном или полусознательном состоянии, многого не запомнишь. Но есть и стихийные жрецы, не знающие древних формул, значит, дело не только в них. Говорят, сам Эйне приходит к такому избраннику и учит его формулам, если разум человека способен их принять, а сердце – услышать. Но бог Сущего еще никого не учил ломать наши ошейники. Наша свобода слишком опасна для людей. Потому Гончары от тебя не отступятся, пока не уничтожат.
– Что ты меня пугаешь, Ринхорт? Ну да, против тебя мне пока не выстоять, но…
Он громогласно захохотал – аж кони, щипавшие поодаль траву, шарахнулись.
– Против меня! Не хочу показаться хвастливым, но мне и маленькая армия не страшна. Зато огненная сущность меня попросту испарит. Бесследно. А тебя – тем более. К счастью, сильных дарэйли огня в мире – раз-два, и обчелся. Тебе нужна своя армия, Райтэ. На твоего деда надеяться нельзя. Особенно, если и сам он станет Гончаром.
Я приуныл. И задумался: почему жрецы Эйне не захватили весь Подлунный мир с такими-то талантами их рабов, да с их-то долголетием? А, может, и захватили, просто мир этого не замечает, как не замечал Ионт Завоеватель того, что стал марионеткой задолго до смерти, лет за двадцать – читал я в детстве хроники империи. Или кто-то мне рассказывал там, за пределами Лабиринта?
«Есть только один способ справиться с твоими и нашими врагами, Райтэ», – вдруг донесся из глубин памяти голос. Тихий женский голос, далекий и нежный, как хрустальное эхо. Сердце громыхнуло, и ноющая тоска заполнила все мое существо, как эхо заполняет ущелье.
Рыцарь легко, одним движением, поднялся с травы, как будто загорал не в тяжелых латах, а нагишом.
– Пора работать, Райтэ, хватит лясы точить.
Мне он лениться не позволял из вредности. По его мнению, принц, сбежавший с престола, достоин был лишь того, чтобы чистить и точить мечи после тренировок, рубить ветки для костра, стирать одежду. Или сооружать удилища, вить из стеблей линь-травы вервие и торчать у реки в надежде, что какая-нибудь чешуйчатая дура клюнет на голый крюк, привязанный к лохматой веревке. Даже если что-то и клевало, то срывалось мгновенно, а на крюке болтались только водоросли.
Я работал до мозолей на ладонях, а дарэйли металла отдыхал от векового рабства. Когда рыцарю надоедало валяться, тщетно ожидая ухи, он вспоминал о том, что взял меня в ученики, и начиналась настоящая каторга.
Но протестовать даже в голову не приходило: кто же будет жаловаться на судьбу, когда она посылает достойных учителей и дает время для того, чтобы подготовиться к драке. А она будет, иначе зачем я здесь?
Всю ночь я ждал, когда нас настигнет погоня, просыпался от малейшего шума и спрашивал у ярких, как лампады, низко висевших звезд: «Почему жрецы медлят?»
* * *
Погони не было лишь по той причине, что Ллуф лежал без сознания в подвале жреца Авьела. Иерарх сферы Элементов перестарался, приводя чужого раба к покорности.
Сам Авьел трепетал, напуганный молчаливым гневом Верховного, посетившего скромный дом ростовщика на окраине столицы, где прятался иерарх.
Дарэйли Мариэт хлопотала в подвале над телом раба, залечивая его раны, а Сьент с бледным восковым лицом, положив ногу на ногу и сцепив пальцы на колене, сидел наверху в кабинете Авьела, заняв хозяйское кресло за столом, и слушал лепет иерарха:
– Только случайность спасла меня, равный из равных, чистая случайность! – лепетал несколько полноватый, но могучий жрец с бычьей шеей и борцовскими бицепсами. – Ллуф взбунтовался, и счастье, что я в тот момент отошел достаточно далеко. Одно прикосновение, и он убил бы меня!
Да, он был на волосок от смерти. А начиналось все так восхитительно.
Накануне днем Авьел, едва увидев прибывших с жрецом Пронтором рабов, пленился с первого взгляда совершенством одного из них.
Все дарэйли прекрасны в человеческих телах, а многие и в нечеловеческих формах вызывали восхищение. Но даже пресыщенный иерарх сферы Элементов, и сам создававший, и повидавший за полторы сотни лет многие живые сосуды с дарами духов, был потрясен красотой Ллуфа, светлого дарэйли камня.
Он выглядел, как безупречная статуя, вышедшая из-под божественного резца. Взгляд жреца Авьела наслаждался матовым блеском его мраморной кожи и искрящимися глазами цвета вечерних сумерек, с которыми так гармонично сочеталось ожерелье из крупных сапфиров, его рельефными мышцами, тонким станом и грацией, его сияющими белыми волосами, водопадом струившимися по спине до поясницы.
Как этим неотесанным пещерным жрецам какого-то там третьего ранга, удается создавать такое совершенство? Почему у него, иерарха сферы, рабы и вполовину не так хороши, хотя тоже великолепны по сравнению с лучшими из людей?
Пронтор, остановившийся в доме Авьела, сначала резко отказался одолжить этого дарэйли на ночь: он был наслышан, что иерарх жесток со своими рабами. Но тот поклялся беречь чужое имущество, и горец уступил. К тому же, его раб Ринхорт – тоже, к слову, образчик красоты дарэйли, но куда более мужественной, чем предпочитал Авьел – почуял, наконец, след украденного ритуального ножа Ионта Первого.
Каково же было удивление и огорчение жрецов Эйне, когда выяснилось, что нож все еще рядом – на окраине столицы. Но, увы, на кладбище.
Вместо того, чтобы тащить Ллуфа с собой, Пронтор передал его во временное пользование вожделевшему жрецу. На закате выяснилось, что пользование будет постоянным.
Авьел понял это, когда, отвлекшись на омовение после утоленного первого голода, вернулся к рабу и увидел, что тот пытался бежать. Возможно, в тот миг он бежал на зов хозяина, но в следующий – застыл мраморной статуей в прыжке к окну.
И эта нечеловеческая неподвижность напрягшихся мышц тела, опирающегося о пол лишь пальцами ног, и раскрытый веер взметнувшихся волос, и протянутая вперед рука, коснувшаяся и словно прилипшая к виноградным завиткам оконной решетки, когда-то бронзовой, а теперь ставшей хрупким нефритом, – вся потрясающая красота окаменевшего движения сказала Авьелу о том, что Пронтор мертв.
Наложение на дарэйли заклинания неподвижности, срабатывающего в случае смерти жреца – это непреложное правило обоих Сферикалов, заповедь всех жрецов Эйне, которые, увы, смертны и подвержены печальным случайностям. Если бы Пронтор просто потерял сознание, то связанный с ним дарэйли не окаменел бы, а сказал управляющему им Авьелу о случившемся с его хозяином несчастье. Владелец прекрасного Ллуфа погиб, это несомненно.
И тогда Авьел совершил проступок, за который мог лишиться регалий иерарха, если не жизни: он скрыл происшествие до утра.
Он попытался стать полноправным хозяином Ллуфа и поставить Гончаров перед совершившимся фактом, не дожидаясь решения Сферикала о передаче осиротевших рабов Пронтора другому жрецу.
Но в подвале разыгралась целая битва. Когда, предварительно нанеся на обездвиженного Ллуфа руны связующих заклинаний, Авьел прочитал формулу, снимающую смертное заклятие Пронтора, мерзавец дарэйли словно обезумел и вырывался так, что даже иерарх не справился и призвал своих рабов.
Ллуф убил троих из семи. Троих! От его совершенного тела, исхлестанного плетьми с крючьями, железными цепями и формулами разрыва, осталось кровавое месиво, полумертвое, но все еще опасное.
Пришлось немедленно вызывать Верховного.
– Случайность, равный из равных, – задрожал голос иерарха.
– Надолго ли спасла тебя эта случайность, брат Авьел? – Сьент поднял набрякшие от бессонницы веки, и спина иерарха покрылась холодным потом от презрительного взгляда его холодных голубых глаз. – Почему ты не задумался о причине немыслимой непокорности раба и о том, что древние формулы вдруг стали так слабы? И, конечно, ты не подумал о том, что где-то обездвижен и без надзора еще один дарэйли брата Пронтора?
Авьел мысленно проклял ненавистного Верховного в стотысячный раз и промолчал.
– Так вот, – Сьент поднялся из кресла, подошел к окну, заложив руки за спину, – на кладбище мы не нашли ни тела Пронтора, ни его знака, ни его дарэйли Ринхорта, ни того, за кем они туда шли. Зато нашли ритуальный нож Ионта Первого в братской могиле. Но сегодня ночью ее жгли могильщики, и опознать там кого-либо немыслимо. Последняя зацепка сейчас – жреческий знак Пронтора. Если он окажется в той же братской могиле, тогда надеяться почти не на что.
– Но наши знаки созданы из небесного сплава, – осмелев, напомнил Авьел. – Их не почуют даже дарэйли металла!
– Это очевидно, – поморщился Сьент: совсем этот похотливый мерзавец голову потерял от страха. – Знак Пронтора связан со всеми его рабами, и его почувствует Ллуф. Но сейчас, вместо того, чтобы идти по горячему следу, нам придется ждать, когда моя Мариэт приведет этого дарэйли в сознание. Как ни велик ее дар, но велики и повреждения. Так обращаться со светлым! – сверкнул глазами высший иерарх, дав, наконец, некоторую волю гневу. – Помни, жрец: дарэйли Ллуф передается тебе временно для конкретной цели – найти знак Пронтора. Только для этого, брат Авьел… пока еще брат. Как только найдешь – зови меня.
Жрец поклонился, радуясь, что не только легко отделался, но и добыча ему оставлена. А там, кто знает… в мире много неожиданностей, и Верховный не вечен.
– Может быть иерарх сферы Существ выследит принца, не по воздуху же мальчишка улетел? – осмелился он спросить. Надо же с кем-то разделить ответственность за поимку зубастого, как оказалось, Ардонского львенка.
– Сейчас Врон – в войске князя Энеарелли, и отозвать его – ослабить нашу армию. Ты хочешь, чтобы мы потеряли достигнутое преимущество в войне из-за твоей ошибки? – прищурился иерарх, и спина жреца взмокла от пота.
– Н-нет, Верховный.
– Тем не менее, мы рискнули, – неожиданно сказал Сьент. – Уже пустили Врона с его дарэйли по следам в кладбищенской сторожке. Тот, кто вышел из Лабиринта, сейчас самая большая угроза для нас. И, боюсь, для всего Подлунного мира.
Авьел внезапно испугался до спазма в кишках, но уже не стоявшего перед ним человека, а мелькнувшей мысли:
– Неужели принц – посланник? Ведь он побывал за Вратами и вернулся!
Сьент снова уселся в хозяйское кресло, отрицательно качнул головой:
– Если и посланник, то не нашему миру, иначе он передал бы послание жрецу вместо того, чтобы убить его. Для его миссии, какая бы она ни была, нужно время. Но, если бы ему нужны были Врата Эстаарха, он не прошел бы мимо тех, что под самым Нертаилем, а он прошел. Значит, принц – не посланник в Эстаарх. Мне нужно знать его цель, брат Авьел. Пока ясно, что мальчишка идет по направлению на юго-запад, наверняка в замок Энеарелли, а что мы знаем об этом замке? Что в нем может быть спрятано?
– Ну, это-то мы как раз знаем: ничего. По приказу прежнего Верховного я был в свите Ионта, когда он захватил эту цитадель. Ничего там нет опасного для нас, уж наши дарэйли каждый камень там обнюхали, весь замок перетрясли от шпилей до самого дна подземелий, да и старого князя Ионт допросил… э-э… с пристрастием.
– Я сам поговорю с Дорантом Энеарелли при встрече. Слишком известное имя во всех трех мирах. Почему-то именно у этой династии хранился подлинник договора Трех миров, пока не был утерян. И эта пропажа мне тоже не нравится!
Авьел задумался. Продать секрет, или утаить? Хранить его смысла особого не имело, а сейчас нужно отвоевать пошатнувшиеся позиции, доказать если не лояльность, в которую пройдоха Сьент все равно не поверит, то хотя бы полезность. Взвесив, он отрицательно качнул головой.
– Не утерян. Он все еще там. Прежний Верховный видел подлинник. Дорант сам ему показал хранилище, без всяких пыток. Документ оставили в том же тайнике. Ни к чему было провоцировать наших недругов на Западе. Да и все Врата почувствовали бы, если б мы увезли его.
– И такие важные вещи я узнаю случайно, мимоходом? – раздосадованный Сьент хлопнул ладонями по подлокотнику кресла. – Что ж, брат Авьел, ты долго хранил эту тайну, и я оценю по достоинству сегодняшнюю откровенность. После того, как ты выполнишь порученное тебе дело. Надеюсь, свиток под надежной охраной?
– Армия Энеарелли и стены его замка вполне надежны. Но там никого из наших, если ты это имеешь в виду. Так, издали присматриваем и через соглядатаев в свите князя. Опять же, из соображений политики. Потому и выбран был когда-то нейтральный князек Энеарелли, чтобы соблюсти равенство всех сторон.
– После посвящения Дорант уже не будет нейтральным, – усмехнулся Сьент, поднимаясь и стремительно вышагивая по кабинету, привычным жестом заложив руки за спину. – Вот тебе и цель беглеца!
– Договор? Зачем ему клочок пергамента?
– Не ему. Лунным тварям. Принц – только расходный материал в их игре с Эстаархом, как и все мы. Что будет, если подменить два подлинника из трех?
Пожав широкими плечами, Авьел пробубнил:
– Да ничего! Останется третий в Эстаархе и наши копии.
– Копии можно отбросить, как самое несущественное. Наследнику Завоевателя нетрудно будет их найти и уничтожить. Ты слышал, что в Нертаиле сгорело дворцовое хранилище древностей? Я думал – случайность. Дарэйли вышел из Лабиринта на поверхность именно там. Теперь ясно, что пожар – не только заметание следов.
«Да бред какой-то!» – подумал Авьел. И не удержался:
– Но что эта подмена даст?
– Ну вот навскидку один из возможных ходов… Как только наш подлинник будет подменен, принц с подачи Линнерилла обвинит Эстаарх в подлоге!
Авьел расхохотался от невероятной глупости предположения, да так и замер с открытым ртом. А ведь лунные маги не зря слывут отцами лжи, они и не такие штуки проворачивали, и подобная наглость и беспринципность действий полностью в их стиле. Но каков Сьент! Даже одно то, что в его изощренном уме возникла такая темная комбинация, заставляет содрогнуться.
«Если его не убить сейчас, то потом, когда в его руки попадет Райтегор, будет поздно. Этот дарэйли не должен ему достаться ни в коем случае. Только не ему!» – лихорадочно думал иерарх.
– Возможно, наш принц будет утверждать, что нашел настоящий договор, и его текст совпадает с экземпляром Линнерилла, – невозмутимо продолжил Верховный. – И как отреагируют солнечные твари на откровенную клевету? Огнем и мечом! Их гнев уже ничто не остановит, никакие Врата, никакие договоры. Но пройти в Линнерилл они могут только через наш мир, что и было необходимо лунным тварям. Это, в общем-то, совсем простая провокация. И, если до сих пор линнери не провернули что-то подобное, то только потому, что у них не было рычага в нашем мире. Теперь есть.
– И что теперь? В-война высших? – заикаясь от ужаса, выдавил жрец.
– Война, друг мой Авьел, это слишком грубо, – криво усмехнулся Верховный. – Честную битву любят археты Эстаарха, но темные линнери обожают тайно подтачивать плод, пока он не свалится им в руки. Нам ли с тобой этого не знать? Смотри не в завтра, а в послезавтра. Стоит Эстаарху ворваться к нам, Линнерилл тут же, уже на полном основании, обвинит магов Эстаарха в незаконном вторжении.
– Как так? Но ведь линнери сами…
– А причем тут линнери? – поднял бровь Верховный. – Они будут белые и пушистые, вот увидишь. Они подадут это как провокацию Подлунного мира. Ах, мы тут и рядом не стояли, скажут они. Этот ничтожный однокрылый дарэйли, раб Гончаров, хотел поссорить крылатых высших, вот как они повернут дело. И в результате только наш мир окажется виновным и будет наказан, согласно подлинному договору. Подлинному! Что там написано, помнишь?
– Подлунный мир отойдет к Линнериллу, как пострадавшей стороне, и они высосут нас. И клочка не останется, даже пыли, – потрясенный Авьел дрожащей рукой отер пот со лба. – Так может, забрать подлинник у князя, да и дело с концом?
– Храмовики возмутятся. А где храмы – там Эстаарх. Если я ошибся в расчетах, то лучше не провоцировать высших лишними телодвижениями. Если не ошибся… Линнерил наверняка предусмотрел и это, у них на такой случай должен быть запасной вариант, который мы еще не просчитали. Попробуем для начала усилить охрану свитка и уничтожить Райтегора. Это первое. Второе: нам надо добиваться мира с узурпатором трона Нертаиля и даже пойти на переговоры с извечными конкурентами – западным Сферикалом и слугами Единого. Кончилось время для внутренних свар.