Притчи отовсюду. Сказки, эссе, истории, сны, диалоги из разных книг

Сон о рыцарском поединке

На мне были тяжёлые жаркие доспехи. Их блеск – с малиновым оттенком – слепил глаза мне самому. Одна железная перчатка сжимала копьё, другая лежала на рукояти меча. Конь, тоже покрытый железными пластинами, шагал ровно и уверенно, как робот.

Навстречу мне ехал рыцарь – тоже в латах, слитый воедино с конём. Вишнёвый отблеск доспехов означал одно: это враг. Наши кони убыстрили шаг. Копья опустились наперевес.

Мы столкнулись, копья лязгнули о металл, кони поднялись на дыбы, отпрянули – и вновь ринулись друг на друга. Сверкнули мечи. Клубилась пыль. Отважное железо упоённо звенело.

Мне было страшно: страшно скучно… Я вытащил руку из железного рукава, но он продолжал сам орудовать мечом. Нащупав сзади, за спиной, паз в доспехах, я раздвинул их, как дверцу, и выбрался наружу. Конь стряхнул меня со своего крупа, словно лишнюю тяжесть.

Поединок продолжался. Я отбежал в сторону, к узкому ручью, поросшему кустами цветущего шиповника, и увидел там своего соперника, выбравшегося на свободу ещё раньше меня. Он был светловолос, в белой рубашке с расстёгнутым воротничком и синих спортивных брюках. Мы улыбнулись друг другу – и оба обернулись на приближающийся грохот.

Брошенные нами рыцарские фигуры мчались на нас! Копья были нацелены в нашу сторону, кони скакали мерно и неотвратимо. Я в ужасе бросился бежать. Малиновый рыцарь настиг меня – и я вновь оказался в доспехах. Мир сузился до щели в забрале.

Мой конь развернулся и двинулся к месту поединка. Я увидел светлого своего соперника, который шёл навстречу своему вишнёвому рыцарю, будто не замечая ни направленного в сердце копья, ни самого всадника. Я застонал от отчаяния, но светловолосый парень прошёл сквозь грозного рыцаря, как сквозь облака пара, и весело зашагал дальше – вдоль ручья, мимо цветущего шиповника.

Вскоре я потерял его из виду, потому что мой конь двинулся навстречу вишнёвому всаднику. Копья лязгнули о металл.

Сон про общую душу

Голубая трава, зелёные стволы деревьев и их фиолетовая листва – всё это было необычно даже для сна. Но куда необычнее было создание, с которым мы оказались рядом на голубой опушке зеленоствольного, фиолетоволиственного леса.

Больше всего оно напоминало августовское созвездие, спустившееся с ночного неба, чтобы по-человечески побеседовать о жизни с кем-нибудь из людей. Оно было большим и светлым. В его виолончельной интонации чувствовались грусть и доброта.

Мы с моей любимой сидели, держась за руки, и слушали его, как слушают музыку. Мы не жалели, что это не наша общая душа. Наша и так уже всегда с нами.

Я не «оно», распевало звёздное создание, не думайте обо мне «оно». Лучше называйте меня Онаон, в этом имени много воздуха и есть доля глубинного смысла. Конечно, у каждой общей души есть своё небесное имя, но это тайна, тайна. Онаон – так можно думать о каждой общей душе. Вы, люди, иногда о чём-то догадываетесь, вы придумали миф об Андрогине, вы говорите, что браки заключаются на небесах, но… О, как нелегко приходится нам от ваших заблуждений!..

Онаон затуманилась, запечалилась, взмахнула звёздными руками и вздохнула, повеяв на меня запахом сирени. И взглянула на нас так, что сердца наши дрогнули в ответ и отозвались сочувствием, не требуя подтверждений.

Спасибо, спасибо, откликнулась Онаон, сочувствие лечит. Тем более – сочувствие нашедшихся. А мне так трудно, так трудно. Ну поглядите, что он делает!.. Сейчас помогу вам увидеть… И Онаон дохнула на голубой ковер лужайки. Прозрачное пятно раздалось окном – не вниз, а в дневную земную жизнь из жизни звёздной и сновиденческой.

Усталый мужчина лет тридцати пяти сидел на кухоньке за столом, заваленным бумагами, и печатал на машинке. Кружка с кофейной гущей, пепельница с горой окурков выдавали в нём работоголика, отделённого своим занятием от всего остального мира.

Нет, нет, сокрушалась Онаон, вы только посмотрите на него! А ведь час назад он письмо от неё получил, которое она несколько лет не могла написать. И не помчался!.. Опять в свою работу забился. Ничего ещё не понял, хотя пора уже. Сколько можно по своей судьбе блуждать поперёк… А через месяц позвонит – она уже обижена будет, что не понял, не приехал сразу. А жизнь идёт, идёт… Не разгадают себя друг в друге – и всё сначала придется начинать. Кто верит из вас в странствия по воплощениям, кто не верит, но что же делать тем, кто не успел друг друга найти?.. И каково общей душе снова разрываться между двумя судьбами!..

Онаон снова дохнула на окно, ведущее из сна. Окно затуманилось, прояснилось снова и разделилось на два окна. В каждом из них мы увидели подобие Онаон. Одно – словно пригашенное, сутулое, парило возле приоткрытой оконной створки в той же кухоньке, заваленной бумагами, и тоскливо смотрело на звёзды, которых не замечал погружённый в работу мужчина… Другое, посветлее, но вместе с тем и прозрачнее, сидело рядом с женщиной на балконе, приникнув к ней, обняв её, хотя женщина, охваченная тоской, не замечала этого невидимого соседства…

Каждое из подобий Онаон казалось лишь призраком звёздной, светящейся общей души. Два сиротливых потерянных призрака… Но вдруг оба они что-то ощутили – может быть свет из нашего окна или взгляд своей общей души. Надежда сверкнула в их грустных глазах… Мужчина оторвался от бумаг и с неясной тревогой посмотрел в ночное небо. Лицо женщины стало светлее, и почти незаметная мечтательная улыбка тронула её губы…

Онаон пела всё печальнее. О мужском и женском, сливающемся в человеческое по закону тайны, о земле и звездах, соединённых друг с другом и соединяющих людей незримыми лучами, о разъединённости, без которой невозможна была бы встреча… Онаон пела, голубая лужайка покачивалась в такт виолончельному голосу, а мы с моей любимой лишь крепче сжимали руки, зная вкус и потерянности, и встречи.

Сон про тихих старичков

Рыжим котом сидел я на стуле в маленькой кухне и следил за своими тихими старичками. Каждый кот в сердце своём романтик, не забывший тигриную свою суть. И я слегка презирал тихих своих домоседов за тихость и домоседство. Подумаешь, рыцарство – заварить свежего чаю! Подумаешь, самоотверженность – нажарить оладий!..

Мой старичок писал картины, и сейчас он сидел, колдуя над красками, разводя их и перемешивая. А старушка – мяу! смешно! – сочиняла стихи. И сейчас она склонилась над перечёрканным листом бумаги и черкала там ещё сильнее. Известно уже: навыдумывают чего-то, а потом начнут восхищаться друг дружкой. Ах, какая картина! Ах, какие стихи!.. Муррра!..

В дверь застучали. Старичок заторопился к двери, глянул в глазок и досадливо крякнул. В дверь ударили так, что она крякнула ещё сильнее. Не люблю я таких стуков, но хозяин открыл.

Мне оставалось лишь фыркнуть: на пороге стоял мерзкий сосед, пинающий меня башмаком под брюхо.

– Одолжи чирик! – завёл он свое вечное заклинание, и, увидев отрицательный жест, угрожающе шагнул в квартиру.

Старушка побледнела, она знала, что сосед-хулиган способен на всё. Я вздыбил шерсть; наверное, это было красиво и грозно, но на соседа почему-то не подействовало.

А хозяин схватил свою кисть и, подбежав к стене, несколькими взмахами обрисовал там фигуру. И соседище, уже взмахнувший кулаком, вдруг влип в эту фигуру, заполнил её и превратился в маленькое нелепое чудище с тёмными кругами злобы в глазах. Чудище заплясало, негодуя на свое превращение, и вдруг, выставив из стены две когтистых лапы, ухватило и потащило к себе моих старичков.

Нет, уже не старичков! Юные и прекрасные, они с кошачьей (да-да) гибкостью увернулись от чудища в уходящем вглубь пространстве живописной стены и, спина к спине, одновременно сверкнули оружием. Кисть превратилась в шпагу с золотым эфесом, а карандаш моей хозяйки-сочинительницы стал пистолетом с длинным воронёным стволом и узорчатой изящной рукояткой.

Я в восторге мяукнул, когда выстрел и удар поразили чудище и оно рассыпалось на мелкие крошки. Но из-за кустов появились новые невообразимые твари. Одни стремились ужалить в поясницу, так, чтобы человек охал и кряхтел, потирая спину. Другие облепляли голову липкими щупальцами. Третьи въедались в руки и ноги…

Ах, как сражались мои хозяева! Как они защищались и защищали – он её, она его! Мяу! Я прыгнул к ним и почувствовал, как расту в собственных глазах. Царственным тигром улёгся я на пригорке, уверенный в нашей победе, и ободрял юную влюблённую пару царственной улыбкой.

Сон про соединяющий раздваиватель

Аптекарь порхал вокруг меня, как бабочка. Как только я вошёл в аптеку, витрины которой были занавешены шторами в замысловатых узорах, он тут же бросился навстречу, усадил меня в уютное плюшевое кресло и принялся хлопотать, ни о чём не расспрашивая. Седобородый, в сверкающем белизной халате, с непослушными прядями, выбивающимися из-под накрахмаленной шапочки, он был заботлив, словно я был единственным посетителем за всё время существования его аптечного заведения.

– Что у вас болит сердце, это мы уладим быстро, – бормотал он будто бы про себя (за этим я и зашёл в аптеку, хотя и не успел сказать об этом). – Вот выпейте этого коктейля (напиток в высоком стакане состоял из ароматной сладковатой пены, от двух глотков которой сердце утихло), но это не самое главное… Ну-ка посмотрите мне в глаза, так, так… Ну да, конечно, соединяющий раздваиватель в пропорции семь десятых…

Аптекарь уже сидел за своим столиком, что-то смешивал в стеклянных посудинках, и я знал, что ни за что на свете не откажусь от предложенного им снадобья. Пену я допивал с упоением, узоры на оконных шторах источали ласковое сияние, и оживали, превращаясь в иллюстрации к бормотанию аптекаря.

Вот ребёнок, умиляющий нас цельностью своего существа. Ребёнок, ангелёнок, ещё несущий в себе искру космического единства. Он смеётся мне со шторы, и я вижу, что ему нет нужды в соединительных усилиях.

Вот прозрачный облик святого, благодатно сохранившего свою цельность на всю жизнь…

Но узорчатая круговерть колышется, и из неё выплывают обычные люди – взрослеющие, взрослые, стареющие. Каждый из них, отделяясь от детства, от единства с миром, остаётся замкнутым в себе, и жаркий огонек эгоизма, самососредоточенности потрескивает в каждой душе, грозя охватить её пожаром. И тут приходит на помощь спасительный раздваиватель, помогающий одной душе узнать и полюбить другую. Соединительный раздваиватель, перекидывающий мостик от души к душе, а значит и от души к космосу, ко вселенной, к центру жизни.

Шторы колыхались, узоры превращались в фигуры, фигуры в узоры, голос аптекаря вёл свой тихий рассказ, а руки его продолжали мастерить таинственное снадобье…

Сон про железную дорогу

Вагончики были чистые и блестящие. Они мягко катились по рельсам без всякого локомотива – видно, у каждого был свой мотор. Поезда были разной длины. Иногда вагончики ездили и в одиночку. Но пассажиров хватало повсюду.

Пассажиры листали толстые и тонкие справочники, стоящие в специальных, защищённых от тряски шкафах вдоль стен вагона. Это были расписания поездов, схемы железнодорожных линий, таблицы тарифов и расстояний. В тамбурах спорили о том, как быстрее добраться из одного пункта в другой, и об искусстве составления транзитных маршрутов.

Рельсы лежали повсюду. Вагончик, в котором я оказался, то уходил под землю, то бежал по набережной, то останавливался у больших или малых зданий; выходили одни пассажиры и входили другие. Всюду пестрели указатели, часы и табло.

Мне нужно было добраться в пункт А, и желающих помочь мне было немало, хотя попутчиков не нашлось. Сам пункт А в справочниках найти не удавалось, но многие слышали, что он существует. Кое-кто даже доверительно шептал мне на ухо, что сам всю жизнь хотел побывать в пункте А, но никак не хватает времени. Я менял вагоны, проехал по густому лесу и по пустыне, по горным перевалам и по снежной степи, но пункт А был недосягаем.

И вдруг я увидел в окно – невдалеке от одной платформы – старика, сидевшего на потрёпанном чемодане. На крышке чемодана виднелась размашистая надпись: «В ПУНКТ А». Едва успев выскочить из захлопывающихся дверей, я подбежал к старику. Он ни о чём не спросил, улыбнулся и подвинулся, уступив мне краешек чемодана.

Мы сидели долго, и нам было хорошо друг с другом, хотя мы почти не разговаривали, погружённые в ожидание… Настал вечер. Постепенно исчезли люди, вагончики проскакивали нашу платформу, не останавливаясь. Спустилась ночь. Потом постепенно начало светать. Показался краешек солнца. И вдруг под его лёгкими лучами стали таять рельсы и шпалы. Вагончики на глазах оседали и съёживались, словно зимние сугробы… Там, где недавно была платформа, проступила зелёная травка. Свежий ветер сдул железнодорожную гарь. Вдали виднелся пункт А. Ходьбы до него было немало.

Сон про электронный плен

В зале, одна из стен которого была гигантским экраном дисплея, я сидел в глубоком мягком кресле с клавиатурой на коленях и программировал на суперкомпьютере. Облачённый в халат средневекового звездочёта, я решал проблему создания искусственного интеллекта.

Всё было готово к полному моделированию внутреннего мира человека. На лазерных дисках были записаны потоки повседневных ощущений – всё, что приносит человеку его зрение и слух, его память и самочувствие. Можно было включить в работу десятки чувств и сотни эмоций, представленных цифровыми сигналами, но воспринимаемых центральной программой так же, как человек воспринимает свои переживания. Специальный блок под названием «РАЗУМ» был готов производить главную продукцию: искусственную мысль, которую нельзя было бы отличить от естественной. Великий космический путешественник Йон Тихий незамедлительно признал бы во мне последователя Коркорана – создателя человеческих душ в электронных ящиках.

Я нажал кнопку очистки экрана, но, вспомнив рассказ о Коркоране, задумался. А что если мой эксперимент уже осуществлён? Что если моё собственное сознание – всего лишь результат действия электронных блоков под управлением искусно составленных программ? Ведь я прекрасно знаю, как можно закодировать и вид зала с экраном суперкомпьютера, и ощущение удобства от мягкого кресла, и даже то самое сомнение, которое сейчас овладело мною…

Я вскочил, потрясённый. Боже мой, да есть ли вообще способ распознать природу собственного сознания? Ведь какой бы аргумент я ни придумал, он точно так же может оказаться результатом действия специального блока под названием «РАЗУМ», созданного достаточно квалифицированным программистом!.. Есть ли выход из этой ловушки, кроме сумасшествия (означающего, в свою очередь, всего лишь сбой программы или специально предусмотренное её завершение)? Даже если всё это сон, если я ущипну себя и проснусь, – что мне делать наяву с этой навязчивой идеей?

И тут я вспомнил… Я выключил компьютер, сбросил средневековый халат прямо на клавиатуру, снова сел в кресло и закрыл глаза. Были в моей жизни мгновения, которые невозможно закодировать. И в них, прежде всего в них, таилась расшифровка всех остальных иероглифов сознания… Теперь я готов был проснуться.

Сон про два компаса

Корабль, на котором я находился, плыл сам по себе. Не было матросов, не гудел двигатель, а паруса были надуты как бы сами по себе, в нужную сторону, куда бы ни дул ветер. Корабль был послушен малейшему моему желанию. Стоило подумать «направо» – и он, кренясь от напряжения, сворачивал под прямым углом к прежнему курсу. Приходилось думать осторожно: «чуточку направо» или «немного побыстрее».

Куда плыть, мне показывал Большой Компас. Большой светящийся компас с мерцающей зелёной стрелкой-лучиком. Зелёный лучик вспыхивал и трепетал, словно вырываясь из круглого корпуса, и торопил меня к чему-то самому главному, скрытому пока за горизонтом.

Но вот впереди показалась ледяная стена торосов. Корабль застыл, уткнувшись в кромку льда, но паруса не опали, и зелёный лучик сверкал, указывая не путь – пути не было, – а цель, добраться до которой надо было во что бы то ни стало.

Я бродил по кораблю из каюты в каюту, рылся в морских лоциях, составленных на непонятном языке, вертел в руках навигационные инструменты, которыми не умел пользоваться, – пока не натолкнулся на прозрачный шарик в деревянной рамке. В шарике виднелись ледяные торосы, и маленькая копия моего корабля упорно старалась свернуть влево.

– Налево, вдоль льда, – скомандовал я, выбежав на палубу.

И оба корабля, настоящий мой корабль и корабль-стрелка, поплыли к далекому проходу в ледяном поле, который виднелся на маленьком компасе. Зелёная стрелка большого компаса вспыхнула ещё ярче, но курс корабля уже не совпадал с её призывом.

Поглядывая на прозрачный шарик, я уверенно вёл корабль по изломанному лабиринту расходящихся в разные стороны трещин. Но вот снова впереди открытое море. Стрелка-кораблик в маленьком компасе заколебалась в нерешительности. Но я уже глядел на зелёный лучик Большого Компаса и вёл свой корабль по главному направлению.

Сон про ночную школу

Ученики в классе оживлённо шумели. Среди них были бородатые, седоватые и просто седые люди, были молодые ребята, были женщины, девушки и девочки, были дети, не было только ни одного человека с тусклым взглядом. Я сидел за партой, как на родительском собрании, но знал, что все мы здесь ученики. За окнами было темно.

В класс вошёл учитель, прозрачный и зыбкий, как привидение. Все быстро расселись по своим местам, сложив перед собой руки и уткнувшись в них головой. Учитель взмахнул ладонями, и я почувствовал, что засыпаю…

Подняв голову, я увидел, что класс преобразился. Все мы, ученики, стали прозрачными и зыбкими. Только учитель был живой и реальной фигурой. В светло-жёлтой свободной одежде, молодой и весёлый, он двигался, как артист пантомимы, – каждым жестом посылая нам свою мысль, свое переживание мира.

Перед ним не было классной доски. Не было и стены, на которой обычно висит доска. Классная комната открывалась в пространство, в чёрный космос, полный звёзд и планет. Я перевёл взгляд на окна. В них лился мягкий дневной свет, виднелись верхушки деревьев, растущих возле школьного здания.

Урок был посвящен жизни на других планетах. Вслед за жестом учителя мы летели всем классом в глубину звёздной туманности. Мимо нас проплывали неведомые светила, и мы узнавали их названия, хотя не в силах были произнести их на земном языке. Мы видели народы и расы, страны и цивилизации, всюду узнавая своих по живому приветливому взгляду.

На следующем уроке мы решали задачи. Учитель, массивный и длиннобородый, сидел неподвижно у окна, но взгляд его царил в классе, разжигая готовность каждого найти свое решение. Перед нами разворачивались сцены из истории мира. Многих действующих лиц мы узнавали, некоторых нам ласково напоминал учитель. Но в каждой из сцен предстояло участвовать одному из нас, приняв соответствующее случаю обличье. Кто решал, предупредить ли Цезаря о покушении Брута. Кто сам, будучи полководцем, выбирал между необходимостью защититься от вражеского войска и желанием сберечь жизнь своих солдат. Одному из нас предстояло открыть людям великое свое изобретение – или утаить его, потому что оно могло быть направлено и на пользу, и во вред человечеству. Другой искал способ выражения той истины, в которой нуждался каждый и которую не мог пока понять никто…

Урок за уроком дарила нам эта ночь. Мы говорили на неведомых нам доселе языках, слушали музыку, уносящую нас к сердцу мироздания, писали картины без кистей и мольберта, ваяли скульптуры из любого материала, в котором нуждалось наше воображение.

Прощаясь, каждый учитель говорил нам: до встречи. И мы повторили эти слова друг другу.

Сон про планету Эм

Прилетел я сюда на чём-то золотисто-эфемерном. На таком не летают, а если и летают, то всего лишь раз. Не успел я оглянуться, как моё транспортное средство растаяло в воздухе.

Я стоял посреди бескрайней равнины – пустой и однообразной. Плотная почва неопределённого цвета напоминала асфальтовое покрытие. Нигде не было признаков жизни. Любопытно.

Вдруг у меня за спиной послышался шорох. Это было существо, сидевшее поблизости на задних лапах. Оно было похоже на зайца, с почти человеческой физиономией, с круглыми глазами и высоко поднятыми бровями. Уши у него были большие, но не длинные, а полукруглые. Попрыгав вокруг меня, существо унеслось вдаль.

Мне стало радостно – я не один. Небо на глазах поголубело, потом порозовело, и из-за горизонта выкатились сразу три солнышка, похожих на радужные мыльные пузыри. Планета была весёлой. Я чувствовал, что просто влюбляюсь в неё.

Изменилась и сама равнина. Пробивалась трава, кое-где вспыхнули яркие цветы, а поодаль обнаружились (раньше я их не замечал) зелёные рощи. Солнышки переливались самыми разными красками.

И началось!.. Подлетали бархатистые бабочки, каждую из которых я мог назвать по имени. В небе кружились птицы. Ни одна из них не была похожа на другую, и я переживал полёт вместе с каждой из них. До меня доносились запах и рокот моря, зовущего в плавание. В дальнем далеке вырисовывались очертания холмов и высоких гор. Это была моя планета. Всё, что появлялось, находило отзвук в моей душе.

Но всё-таки – не слишком ли я увлёкся этими миражами? Сколько сил и внимания потребует от меня бесконечная пестрота этого мира! Не пора ли мне к своим земным делам и обыденным заботам?.. И словно в ответ на эту мысль – на небе возникли серые облака. Трава пожухла. Цветы закрылись. Долина опустела. Далёкие рощи и горы заволокло непроницаемой дымкой. Рядом со мной возникла золотисто-эфемерная космическая ладья и унесла меня из моего сна, с моей планеты.