Za darmo

Обозрение русской литературы за 1850 год

Tekst
Oznacz jako przeczytane
Czcionka:Mniejsze АаWiększe Aa

Две повести г. Григоровича: «Капельмейстер Сусликов» (Современник, 1848, № 12) и «Неудачи» (Отеч. Записки, 1850, № IX), принадлежат к самым неудачным его произведениям.

Если мы скажем, что ряд статей, под одним общим заглавием «Записок Охотника» – лучшее произведение г. Тургенева, мы, может быть, повторим только сказанное прежде нас многими, и, между прочим, сказанное нами самими назад тому года два. Если мы придем к тому же результату, рассмотрев произведения г. Тургенева в других родах: его поэмы, повести, комедии и водевили, мы подтвердим опять-таки уже прежде сказанное. Если мы скажем, что г. Тургенев в своих «Записках Охотника» рисует перед нами ряд типов, взятых из русской жизни, мы скажем общую мысль, легко прилагаемую и к некоторым другим нашим нувеллистам. Если мы, наконец, скажем, что в произведениях г. Тургенева мы чувствуем русскую природу, русский лес, русские широкие поля, засеянные ячменем и рожью, что мы дышим русским воздухом, – мы все таки скажем правду, но такую, которую никто не согласится приписать исключительно г. Тургеневу. А между тем у г. Тургенева много всех тех достоинств, о которых мы говорили, и все они вместе дают его «Запискам Охотника» особенную физиономию, ему исключительно свойственную. Вглядимся пристальнее в этот ряд картин замечательных и, в такой же мере, почти неуловимых для критики, по своей прелести. Каждый рассказ г. Тургенева вы невольно читаете, понимаете, так сказать, чувствуете; вы не только легко представляете себе образы, нарисованные перед вами, не только легко можете уразуметь каждый характер изображенный автором, вы не только легко сочувствуете внешней природе, посреди которой действуют эти характеры; но все вместе, и характеры и природа, производят на вас одно общее впечатление, которое вы так хорошо понимаете в «Рассказах Охотника». И совсем тем этого-то общего впечатления вы никак не сумеете передать словами! Так оно слито с картинами, которые нарисовал перед вами мастерской кистью г. Тургенев. Не все «разсказы» г. Тургенева в этом отношении одинакового достоинства. Есть «рассказы», в которых вы видите желание автора создать из ему знакомых материалов характер-тип. Тут все внимание автора поглощено разработкою внутренних сил этого лица, так сказать, физиологическою работою. Таков рассказ Гамлет Щигровского Уезда. И в, этом физиологическом очертании вы видите талант, умевший создать из этих разрозненных, сами-себе противоречащих, по видимому, черт – характер целостный, крепко связанный одною общею идеею, которая его проникает. Есть у г. Тургенева другие рассказы, в которых человек стоит на втором плане, а на первом – природа. В них вы до того сочувствуете истине всего рассказываемого, до того верите каждому мельчайшему описанию природы, что, кажется, будто вы сами проходили по всем описываемым автором местам, чувствовали тоже, что и автор, и поручили ему записать ваши ощущения. Таков рассказ г. Тургенева Лес и Степ. Но есть, наконец, у г. Тургенева, рассказы, в которых природа и человек сливаются в одно целое. В этих рассказах г. Тургенев достигает полноты картинности, которую вы почти осязаете, прочтя рассказ, но не сумеете – повторяем прежние слова – передать никому эту картинность иначе, как в самом рассказе г. Тургенева. К таким рассказам относились из прежде написанных автором: «Хорь и Калиныч», «Бирюк»; к ним же относятся и оба рассказа, помещенные автором в прошедшем году в «Современнике»: «Певцы» «Свиданье». Мы ставим «Певцов» гораздо выше второго рассказа; но в том отношении, о котором мы сейчас говорили, и «Свиданье» не уступит «Певцам». Вообще, в своих рассказах г. Тургенев, как художник, стоит очень высоко, и картины эти, или «рассказы», составляют лучшее украшение его литературной известности. В них он оригинален, это его истинный род, и ни у одного из русских писателей вы не находили этого уменья пользоваться мельчайшими подробностями описываемой жизни и возводить их в одно целое создание, отовсюду замкнутое в самом себе. «Записки Охотника» г. Тургенева можно рисовать, и мы уверены, что талантливая кисть извлечет из этих рассказов такие же прекрасные картины русской деревенской жизни, – картины такие же народные, как и самые «рассказы». Как, в самом деле, передадим мы то чувство, которое обхватывает душу читателя, когда он докончив рассказ ««Певцы», закроет книгу, и когда перед ним еще раздается протяжный зов какого-то мальчика? В эту минуту мы чувствуем всю прелесть этой картинности рассказов г. Тургенева; но как ее передать? Попробуйте нарисовать «Притынный кабачок», которого единственное окно как глаз смотрит в бесконечную даль, наполненную влажными, теплыми летними туманами; представьте у подошвы кабачка овраг, разделяющий деревеньку на две части и теперь потопленный туманами; представьте кой-где в деревеньке редкие огоньки; пусть в раскаленном июльском воздухе чувствуется еще теплота, сквозь ночную: прохладу; пусть на небе слабо мигают бледные звездочки. Все тихо, только говор и смех несутся из веселого кабачка, в котором недавно еще происходило состязание двух певцов, заставившее прослезиться даже самого цаловальника…. Там, где недавно еще все эти люди, собравшиеся в кабачок, замирали от удовольствия и плакали от полноты сочувствия к грустному пению Якова, там теперь и хохот и говор; а в влажной и мглистой атмосфере, перекатываясь с холма в долину, раздается лишь протяжный и веселый голос мальчика, которому откликается другой голос с отдаленной поляны…. И эти бесконечные поляны, покрытые туманом теперь, и далеко, далеко видные днем из окошка кабачка, и это пение Якова, которое так заживо тронуло теперь веселых гостей, и все эти лица, от цаловальника до Обалдуя, и этот веселый хохот вечерком, – все это так идет одно к одному, так гармонирует в целом, что, закрыв книгу, вам еще кажется, будто вы любуетесь мастерской картиной, которой все подробности перед вами резко обозначаются. Вам становится понятно, почему «Дикарь», которому все так безусловно повинуются, хотя он не имеет ни над кем власти, почему и Дикарь, такой свирепый и задумчивый с виду, с свинцовым отливом лица и бледными губами, почему он мог проговорить одно только слово, по окончаний пения Якова: «Яша»…. и почему по железному лицу его медленно скатилась тяжелая слеза…. Между тем над этим лицом вы призадумались бы без этой сцены и могли бы счесть Дикаря каким-то ужасным злодеем. Вам становится понятно, почему и жена цаловальника не могла удержать своих глухих рыданий, когда Яков пел простую и всем известную песню:

 
При долинушке стояла,
Калинушку ломала….
 

Может быть, и мы с вами, любезный читатель, заплакали бы, слушая, как пел эту песню Яков в «Притынном кабачке», хотя во всякое другое время мы и готовы будем смеяться над нею….

Но будем забывать, что мы обращаем здесь внимание исключительно только на одну сторону двух последних рассказов г. Тургенева: на гармонию, которая господствует в них между рассказом и природою, среди которой происходит действие рассказа. Посмотрите с этой же точки зрения на другой рассказ г. Тургенева, и вы найдете ту же гармонию между осенней природой и несчастной Акулиной…. Как иначе объяснить было ту силу, которая привязывает вас к этой простой девушке, если б обстановка, при которой она приходит на свидание, так сильно не отвечала внутреннему состоянию молодой крестьянки?… Когда появляется перед вами она, когда вы видите ее сидящую задумчиво, потупив голову и уронив на колени обе руки, когда вы видите в одной из них густой пучок полевых цветов – мы понимаем – вы готовы сказать: какое идеализированье! Крестьянка с букетом цветов пришла на свиданье или, лучше, на прощанье!..Так; но позвольте: когда её любезный Виктор Александрыч, смотря на букет, спросил: "что это такое у нея», она отвечала: – «это я полевой рябинки нарвала, – это для телят хорошо. А это вот череда – против золотухи. Вот, поглядите-ка, какой чудный цветик; такого чудного цветика я отродясь не видала. Вот незабудки, вот маткина душка. А вот это я для вас, прибавила она, доставая из под жолтой рябинки небольшой пучок голубеньких васильков, перевязанных тоненькой травкой….» Отчего вы, после этих простых слов начинаете верить, что Акулина могла притти на прощанье с таким букетом? И между тем слова эти нисколько не уменьшают силы первого впечатления, когда вы увидали молодую девушку, в лесу, в слезах, с букетом цветов, красивых и дорогих для неё, по своему? – Ту же перемену автор сумел сделать, в этом же рассказе, с другим впечатлением, которое с первого взгляда также могло показаться утрированным. Вот оно. – Вам не верится; чтобы не было идеализированья в описании этой молодой девушки, такой романтической, по вашему мнению, такой чувствительной, что она годилась бы в любой французский роман? Но подождите несколько минут и опять не торопитесь. – Мы привыкли допускать так мало чувств, так мало грусти в какой-нибудь Акулине, – как будто эта чувствительность и эта романтичность только и могут жить в какой-нибудь Зинаиде, Юлии и тому подобных? Отчего же и Акулина не может грустить и плакать по своем Викторе Александрыче? Может быть, автор совершенно примирит вас с этою мыслью, когда расскажет вам её разговор, простой, прерывчатый, боязливый, как будто, в самом деле, она ужь виновата, что Виктор уезжает. Если первые слова автора могли внушит вам преувеличенное понятие об Акулине, последующий за тем, разговор ставит ее на свое место, и она кажется вам тем, чем она действительно есть, а не тем, что нарисовало ваше воображение по первым чертам…. Вы ей сочувствуете, и наконец, когда она в горе повалилась лицом на траву и горько, горько заплакала…. перед вами восстает живой образ Акулины, посреди такой же природы, холодноватой, осенней, с перепадающими дождиками, не крупными, но которые сеются и, как хорошо выразился автор, «шепчут по лесу». Виденная вами картина есть необходимое дополнение картины природы, и как вы сочувствуете тогда этому еще не робкому и холодному лепетанью поздней осени, но уже едва слышной, дремотной болтовне листьев, и этой роще, внутренность которой беспрестанно изменяется от дождя, смотря по тому, светит ли солнце, или закрывается облаком; вы сочувствуете и этой листве на березах, еще почти зеленой, но уже заметно побледневшей, сочувствуете и стальному голосу синицы, потому что все птицы уже приютились и замолкли…..