Былое сквозь думы. Книга 1

А слуга уже принялся за дело. Вначале он натёр меня мазью из толчёных корней куркумы, отчего я цветом кожи стал неотличим от истинного жителя Страны Лотоса. Затем в мои волосы, заботливо окрашенные природой в чёрный цвет, Рама-Сита вплёл множественные косички с разноцветными шнурками. Завершил же мой маскарад нанесением на лицо белых полос и прикрытием моих чресл с оставшейся естественного цвета понурой мужской доблестью, куском белой материи. В руки я получил посох с бубенчиками, а на шею торбу со смоченными в священных водах Ганга сандаловыми зёрнышками для чёток.

Осмотрев меня с ног до головы, Рама-Сита остался доволен делом рук своих, да и я, оглядывая доступные взору места, узнавал себя с трудом и чувствовал полным придурком.

– Господин, – закончив осмотр, произнёс индус, – пора в дорогу. Скоро начнётся время вечерней жертвы, туги уже собрались у ног Кали.

– Ты не можешь помешать очередному убийству? – спросил я его, вновь вспомнив весь утренний ужас.

– О, хозяин, – отводя глаза в сторону, ответил предводитель душителей Бенгалии, – тебе не следует знать, что будет происходить в главной пещере. Возблагодарим же Кали за то, что она забрала тебя к себе прямо отсюда и без помощи жрецов. И я был этому свидетель.

– И жрецы поверили тебе?

– В Бенгалии моё слово для тугов – закон, – гордо выпрямился Рама-Сита.

И я прекратил дальнейшие расспросы, понимая, что помешать проведению Пуджи не в моих силах.

Довольно долго мы шли подземными переходами. Рама-Сита хорошо знал дорогу и в темноте. Наконец, через замаскированный выход мы выбрались под звёздное небо. Отряд стражи, приветствуя своего предводителя, на меня не обратил никакого внимания, и я полностью уверовал в своё перевоплощение в индийского святого духа-дурака.

Какое счастье быть на свободе даже в джунглях! Завывание шакалов и рычание ягуаров ласкали слух, самому хотелось петь псалмы и гимны.

Привычный к ночной жизни девственной природы, Рама-Сита уверенно шёл вперёд. Я следовал за ним по пятам, готовый к новым свершениям и подвигам во славу, пусть своих, но справедливых интересов.

Глава 8

КТО ВИНОВАТ?

Розовощёкое утро едва обозначилось в природе, а мы с Рама-Ситой уже подходили к крепости. Встречавшиеся на пути патрули англичан, подчиняясь патенту индуса, беспрепятственно пропускали нас, а моё одеяние и ужасные ужимки ни разу не вызвали у них сомнений в моей святости и неполноценности. От них же мы и узнали, что все подступы к Гоурдвар-Сикри усиленно патрулируются, а подозрительные лица немедленно задерживаются. Это известие вселяло в меня уверенность, что все мои друзья живы и находятся в крепости. Ещё в пути я решил, что для пользы дела не следует никого посвящать в сложившиеся между мной и Рама-Ситой отношения. «Пускай, – правильно думал я, – туземец по-прежнему для всех остаётся моим слугой, отыскавшим своего хозяина в джунглях, и лишь для капитана Делузи я буду считаться растерзанным диким зверьём».

Дальнейшее наше поведение зависело от обстоятельств. Постовые у ворот крепости пропустили нас внутрь, и Рама-Сита отправился искать Криса Делузи, чтобы сообщить ему радостную весть о моей смерти. Я же, разложив сандаловые косточки у стены крепости, начал навязывать их солдатам, как истинный пилигрим, заботящийся о заблудших душах воинов. Англичане, привычные к такому зрелищу сомнительной магии, не спешили приобретать мои чётки. Зато приставали с просьбами предсказать судьбу. Я кое-что им плёл, глядя в грязные ладони, но когда запас предсказаний иссяк, нагадал самому настырному много гадостей, чтобы наконец-то отвязаться от наплыва любопытствующих.

– Сагиб, – запророчествовал я, – твоя чаша дней полна. Верховный судья, послал уже чёрных послов смерти. Прежде чем Сова-луна начнет свой обход, сагиб отправится в страну Питри. Нет больше для него места на земле, глаза его не раскроются при свете солнца следующего дня. Мрачная Рогита считает, сколько ему осталось жить. Птица Ионнера пропела четыре раза, тебе осталось жить четыре часа.

Далее военный сагиб уже не слушал, а с помутившимися от страха глазами бежал от меня с поспешностью зайца. Предсказание подействовало, и больше никто не приставал ко мне с выяснением своей дальнейшей судьбы, а я смог спокойно ждать возвращения Рама-Ситы.

Он не заставил себя долго ждать и, подойдя вплотную, вполголоса заговорил:

– Мой господин, капитан Делузи остался очень доволен твоей жуткой смертью. Эбанат Датто не приходил с докладом, значит твои друзья живы и находятся где-то в подземельях крепости. Полковник Говелак отдал приказ об усиленном патрулировании Гоурдвар-Сикри, а в самом дворце ведутся поиски тайного убежища Пандита. Мне тоже поручено заняться этим. Награда за голову твоего Учителя увеличена вдвое.

Последняя новость хоть и порадовала меня, но не настолько, чтобы я тотчас же бросился помогать англичанам.

– А ты найдёшь вход в убежище моих друзей? – спросил я туземца.

– О, да! Эбанат должен оставить тайные знаки на своём пути, которые известны только мне, – заверил меня Рам-Сита.

Свои поиски мы начали с обследования занимаемой когда-то нами комнаты. Индус долго разглядывал каждый дюйм пола, пока не нашёл какой-то след. Я ничего примечательного не заметил, но доверился слуге. А он, хоть медленно, но уверенно повёл меня по галереям и залам дворца. Солдаты, снующие в разных направлениях, нам не препятствовали, так как каждый был занят поисками беглецов и думал о награде.

В одном из коридоров с обшитыми деревом стенами, рядом со столь памятным залом с бассейном, Рама-Сита остановился и, указывая на ничем не выделяющийся кусок обшивки, сказал:

– Хозяин, в этом месте находится потайная дверь. Осталось постучать в неё условным сигналом, я ты окажешься у своих друзей.

Как я ни вглядывался в плотно пригнанные под частокол брёвна стены, никак не мог найти следов какого-нибудь входа. Добросовестно сработано и хитро придумано. Все бросились искать тайник в дальних переходах и галереях, не подозревая, что вход находится, как говорится, под самым носом сыщиков.

Мы с задумчивым видом послонялись по коридору, причём я временами закатывал глаза и нёс всякую ересь, якобы советуясь с потусторонними силами, что вполне соответствовало моему облику профессионального кладоискателя и растерявшего в пути весь ум пилигрима. Когда же коридор и прилегающие к нему залы опустели, мы бросились к потайной двери, и Рама-Сита условным стуком известил затворников о моём прибытии. Почти сразу несколько скреплённых между собой брёвен повернулись, приоткрыв тёмный и узкий проход, в который мы, не мешкая, и устремились. Дверь за нами сразу же затворилась, а мы оказались в кромешной тьме, не зная куда податься. Но вдруг рядом кто-то высек огонь и зажёг свечу, а голос Ран Мохаем Рая приветливо известил:

– Скоро двое суток, как я караулю ваш приход. А теперь следуйте за мной.

Ни слова не говоря, мы двинулись за верным махратом, осторожно обходя стойки, поддерживающие своды тоннеля, а затем вступили в проход, проделанный самой природой в скальных породах. Проход петлял, то сужаясь до еле проходимых размеров, то расширяясь до образования ниш, а когда он закончился, мы оказались и вовсе в пещере хорошо освещённой огнями свечей. Пол в ней был застлан шкурами, кое-где стояли какие-то деревянные сундуки, а посередине был установлен грубо сколоченный из досок стол со скамьями по периметру,

За столом сидели мои старые друзья, но без ожидаемого мною радостного оживления на лицах. Даже Жан не бросился ко мне навстречу, а строго спросил нашего проводника:

– Кого ты привёл, Хаем?

– Тех, кто подал условный сигнал, – невозмутимо ответил махрат.

И тут я понял, в чём дело. Отбросив посох с сумой, отдирая косички чуть ли не с собственными волосами, поминая дьявола и преисподнюю, я готов был уже скинуть набедренную повязку, чтобы продемонстрировать в качестве бесспорного доказательства чистоты белой расы своё неокрашенное путо, но вовремя услышал радостный вопль француза:

– Да это же наш Дик! Дик Блуд, да ещё и живой! – и он бросился ко мне на грудь со счастливой слезой в ясных очах.

– Жан, – вскричал и я, прижимая его к себе, – тебя ещё не повесили? Какая радость для меня и всей Франции!

Мы крепко обнялись и, стуча друг друга по спинам, уже не сдерживали слёз и бессвязных выкриков ликования.

– Перси, твой господь и тебя оставил среди нас? – отлепившись от француза, повернулся я к подошедшему священнику.

– Сын мой, благодаренье богу ты жив. А я уже отпел тебя, – молвил он, крестя и подсовывая мне под нос руку для поцелуя, которую я всё же успел перехватить у рта и пожать в неудобном положении.

– Брат Дада, вот мы и опять вместе, – я наклонил голову, приветствуя вставшего из-за стола Вождя.

– Батенька, да вы вылитый негроид, – не удержался он от оскорбления. – Даже весьма и весьма. – И тут же засыпал вопросами: – Как там на воле? Бродят ли массы? Что пишут из дому? Какова обстановка на окраинах?

Но я не стал напрасно отвлекаться, а сразу перешёл к делу:

– Друзья, что-то я не вижу Эбаната Датто. Может, вышел по нужде? – я ещё питал надежду, что шпион не успел сбежать.

Тут же лица моих друзей угасли, а Жан печально произнёс:

– У нас большое горе, Дик. Завалило выход из подземелья.

– Какой выход? Как завалило? – не понял я, почувствовав недоброе.

– Видите ли, любезнейший, – пустился в объяснения уже Вождь, – эта крепость покоится на отрогах Гималаев. Когда-то на этом месте были отвесные горы, но время безжалостно сравняло их с землёй, затаив в её глубинах естественные пещеры и переходы. Так что под Гоудвар-Сикри, как вы, может быть, заметили, существует обширная сеть подземных ходов и укрытий. Древний род Куавер-султана на протяжении веков обустраивал эти подземелья, где-то расширяя, где-то заваливая, а где-то и прокладывая новые ходы. Вот и из этой пещеры вёл единственный выход на волю в труднодоступное ущелье за пределами крепости, причём последний его участок был вырыт под землёй вручную, и его протяжённость составляла более четверти мили. Чтобы он не обрушился до времени, его своды опирались на стойки. Кстати, убрав их, можно было самостоятельно завалить проход, что неоднократно и проделывалось предками султана во избежание его использования противником. По прошествии времени ход восстанавливался или прокапывался новый. Таким простым образом правители избегали нежелательного контакта с неприятелем.

– Выходит, осаждённые ныне, предпочли смерть, нежели позорное бегство? – перебил я Вождя, восхитившись мужеством туземцев, вспомнив их растерзанные тела у стен крепости.

– Не всё так просто, – нахмурил тот чело, собрав, где только можно, морщины. – О существовании подземного хода знали только я и султан, а после безвременной кончины Куавера было бы безнравственным разглашать чужие родовые тайны, тем более, что меня об этом никто не просил.

– А где же султан укрыл свои сокровища? – начал выходить я из себя, так как в пещере золотом и не пахло.

– Всё ценное мы успели укрыть как раз в этом тайнике ещё до штурма, сроки которого вы указали весьма и весьма приблизительно. Поэтому и времени на переговоры с англичанами у меня не было, а смерть султана буквально обезглавила осаждённых и им в ходе неуправляемой баталии было не до передела собственности и поисков путей отхода. Таким образом, вашему покорному слуге не оставалось ничего другого, как позаботиться о народном достоянии, став его неподкупным хранителем. Ведь даже та горстка приближённых, что доставила сокровища в это подземелье, заблудилась в земных недрах, – и Вождь горестно вздохнул, напустив обычного словесного тумана.

– Вы хотите сказать, что золото в этих сундуках?– позеленел, наверное, я, по-идиотски вперившись в пустую тару, кое-где обвитую для удобства переноски верёвками.

– Блуд, – просто ответил Вождь. – Пока вы служили англичанам, мы все сокровища успели перенести из пещеры в ущелье. И вот только что, закончив этот титанический труд, вернулись за провизией и за моими рукописями, а следом за нами и произошёл обвал подземного хода на волю. Кстати, он погрёб, шедшего последним беднягу Эбаната Датто.

– И вы всё успели вынести в ущелье? – вскричал я, с ужасом догадываясь о свершившимся финансовом крахе.

– Нет, рукописи здесь, – радостно возвестил Вождь.

– Да при чём тут ваши бредни, если золото пропало? – вновь вскипел я.

– Прошу без личных выпадов, сударь, – ощетинился всей оставшейся растительностью Вождь. – Народное добро в надёжном месте.

– Горе нам, – непочтительно перебил Рама-Сита Пандита. – Это Эбанат устроил обвал, и очень скоро к нам нагрянут англичане.

Воцарилось принуждённое молчание, в котором лишь только я понял туземца. Мы вновь оказывались в безжалостных руках англичан, а я опять в капкане, хотя и не в одиночку.

– Не может быть, – бросился Вождь в защиту угнетённого, – только недавно раздавленный представитель низшей касты поклялся мне в вечной верности, вникнув в суть моих либеральных идей. Этот храбрый паренёк первым вызвался обследовать выход из нашего пристанища и проявил большую сноровку при переносе драгоценностей и золота. Да будь Датто предателем, он покинул бы нас ещё при разведке злосчастного подземного хода!

– Эбанат сделал лучше, он не только отрезал нам путь к выходу, но и лишил сокровищ султана, – горько подытожил я и поведал о шпионской деятельности Датто.

Наступило теперь уже общее тягостное молчание. Только сейчас мои друзья начали понимать весь ужас нашего положения.

– Это ещё надо доказать, милейший, – заерепенился с чего-то Вождь. – Этот выходец из простого, как глиняный горшок, народа не способен на гнусность. Время всё расставит по своим стойлам и воздаст сторицей. А посему я удаляюсь для написания собственных заметок постороннего и иных тезисов, – и он гордо проследовал к шкурам, сваленным в углу пещеры.

– Нужно что-то делать, – взял я в свои руки инициативу. – Время не терпит.

И действительно, оно не терпело, как дама на сносях. Не успел я принять правильного практического решения, а со стороны входа уже послышались шум и глухие удары. Эбанат привёл-таки непрошенных гостей. И спасенья от них не было.

– Махрат! – вдруг громыхнул командой, обычно вязкий и въедливый, голос Вождя. – Беги к входу и выбей несколько опор. Там такая же система защиты, как и на выходе, – уже нам разъяснил он, продолжая пылать взором и внутренне кипеть. – Мы тоже устроим завал и преградим путь англичанам. Ещё посмотрим кто кого!

Мы не успели толком прийти в себя, как со стороны входа послышался шум обвала. Хаем успел отодвинуть пленение и позор, заменив их участью заживо погребённых.

– Я едва успел, солдаты уже ворвались в проход, – оповестил нас вернувшийся с задания Ран Мохаем Рай.

– Ну, вот и славненько, мы спасены, – заликовал Вождь. – Вопрос о предательстве Эбаната остаётся открытым, зато мы надёжно закупорены со всех сторон. Англичанам нас откапывать суток трое, поэтому я немедленно призываю вас встать на трудовую вахту, – Вождь на глазах наливался созидательной энергией. – Собственноручно проложим дорогу к свободе и свету!

– Ясно, как божий день, что Датто вражеский лазутчик и выдал наше убежище, поэтому англичане начнут раскопки с обеих сторон, – резонно возразил Жан. – И в какую бы сторону мы не копали, непременно дороемся до землекопов капитана Делузи.

– Совершенно справедливо изволили заметить, – вновь обрадовался Вождь. – Но мы пойдём другим путём, что я не раз и проделывал. Мы будем пробиваться прямо на поверхность возле завала на выходе из подземелья. Там кончаются, по всей видимости, скальные породы, да и само место наших будущих работ явно находится за пределами крепостных стен, если судить по протяжённости этого подземного хода.

Долго раздумывать и жарко спорить в нашем безвыходном положении времени не было. И хотя практика и здравый смысл не допускали возможности устройство выхода из подземелья в непредусмотренном месте, мы согласились с планом Вождя. Тем более, что истинному Учителю и из-под земли виднее, как гласит старая поговорка неприкасаемых.

– Неужели нет запасного выхода? – встрял с глупостью в серьёзный разговор Перси.

– Это у вас запасные выходы в покаянии, а здесь суровая действительность, данная нам в ощущениях, – отрезал Вождь. – Но справедливости ради скажу, султан единожды оговорился об архитайном выходе из родовых подземелий, якобы существовавшим чуть ли не столетие назад, но вряд ли и сам верил в это сам, иначе в припадке откровения поведал бы мне о нём. Но хватит словопрений. Поспешим к завалу.

Общество согласилось с предложением, и мы, взяв свечи, оправились в путь.

В том месте, где кончался естественный проход в скальных породах, перекрывая дорогу, лежали массы обвалившейся земли. Осмотрев завал, мы ничего нового не придумали, решив последовать предложению Вождя и начать работы по выходу на поверхность своими силами. Главное начать, а остановить нас всегда успеют.

Рядом с завалом был ещё один ход, ведущий куда-то в сторону.

– Он ведёт к гроту с водоёмом, – объяснил мне Жан. – Туда мы сможем относить отработанную землю.

Действительно, грот был рядом и представлял собой небольшую пещеру на две трети заполненную водой. Вероятно, родники этого водоёма надёжно обеспечивали питьевой водой всех вольных и невольных узников этих подземелий с давних времён постройки крепости.

– Смерть от жажды нам не грозит, – уверенно констатировал Вождь, словно и никакая другая погибель перед нами не маячила.

Окончательно убедившись, что никакого выхода из нашего склепа не существует, мы, удручённые, но не сломленные, вернулись в нашу пещеру, и Вождь сразу же окунулся в творческую работу. На пальмовом листе, кипа которых у него всегда была под рукой, он быстро начертал график подземных разработок, разбив нас на пары и, взяв в напарники махрата, первым отправился в забой, показывая яркий заразительный пример. Время потекло мимо нас.

Я лежал на шкурах, разглядывая свои окрашенные ноги, и думал о бессердечности судьбы.

– Дик, – подошёл ко мне с лепёшкой в руках Жан, – как ты думаешь, что будет с нашими дамами?

– Ничего страшного, – заверил я, ибо давно уже ответил себе на этот вопрос. – Если их не найдут англичане, то они спокойно пересидят это смутное время в своём убежище, а когда неприятель покинет крепость, отправятся к своим соплеменникам. Ведь должны же быть у них родственники и иные попечители.

– А если они попадут в солдатские руки?

– Это вероятнее всего. Но и тогда им опасаться особо нечего. Англичане останутся довольны, а если они попадут прямо к капитану Делузи, то и вовсе неплохо устроятся. Я слышал, в Лондоне мода на цветную прислугу.

– Ну, дай тогда им бог здоровья, – подытожил Жан.

– Не поминайте имя господа всуе, – встрял в разговор наш святоша. – Вам пора готовиться к общению с ангелами, а вы всё о блудницах.

– Магдалина тоже не из праведниц, но даже Христос не брезговал заботиться о ней, – парировал француз.

– Я и говорю, даже она раскаялась в пороке, а от вас вряд ли этого дождёшься и на страшном суде, – укорил отец Доменик. – Паки и паки склоняйте главы свои на тонких выях пред всевидящим оком Господним. А ежели, паче чаяний ваших, угодите в полон к супостату, не противьтесь злу насилием, а подставив другую ланиту, сносите поношение телесное со смирением и любовью к ворогу. – Перси явно впадал в теологическое словоблудие, навеваемое замкнутым пространством нашей преисподней.

– Перси, – возмутился я, – а ты никак думаешь отсидеться в стороне? Да тебя же первого повесят как вероотступника и нашего ярого помощника.

– Мне в петлю нельзя, сан не позволяет, – уверенно заявил богослов. – А ежели кто покусится, то гореть тому в геенне огненной и после страшного суда.

– Ещё как покусится! – заверил я. – Так как ты есть блудный отец.

– Сегодня устроим всенощные бдения, – слегка подумав, объявил святой отец. – Попрошу всех истинных христиан не опаздывать на молебен. Со крестом и хоругвями встретим день грядущий…

– На земляных работах, – закончил Жан. – Граф, вы с Вождём идёте нога в ногу. У того речистые митинги, у тебя – молебны. Общая тяга к мракобесию, только у того оно прикрывает жажду земных благ, а у тебя стремление к тем же утехам, но в загробном мире.

– Не мешайте зёрна с плевелами, чада мои. Про одного сказано: «Кто алчно любит серебро, тот не насытится серебром», а про другого: «Как вышел из утробы матери, таким и отходит, каким пришёл», – защищаясь, процитировал отец Доменик.

– Вот это ты и скажи Вождю, – посоветовал я ему ото всей души.

– Сказано: «А он во все дни свои ел впотьмах», а посему слова праведные не высекут огнь прозрения в душе еретика, – посетовал Доменик.

– Заладил: сказано, сказано, – начал я раздражаться. – Говорить надо было раньше, а сейчас пришло время собирать камни, да нырять с ними за пазухой в наш водоём с пресной водой.

– Великое испытание посылает вам Господь, – смиренно возвестил отец Доменик. – Но своею кровию очиститесь вы от скверны и избегните кары небесной. Я же денно и нощно буду молиться за упокой ваших душ, – святоша явно не спешил в лучший мир. – Утешьтесь, ибо не сопоставимы будут ваши муки со страданиями вероотступника, называемого вами – Вождём, так как он есть наипервейший иезуит наших дней подобный Игнатию Лойоле, коим был для своего времени мерзкий мирянин Иниголопес де Рекальдо. И возопит он перед судом праведников словами Писания: «Для чего не умер я, выходя из утробы и не скончался, когда вышел из чрева!» И не станет ему земля пухом, а непотребно и без очистительного тлена угнездится тело его, яко восковой статуй, во дьявольском склепе, слепленном руками его преемников и попираемом их же ступнями во дни бесовских празднеств, и буде вечно томиться дух его пред ликом равнодушия праздноидущих мимо! Прости, мя, Господи!

Уел-таки Вождь нашего святошу. У меня от таких предсказаний аж лёгкий северо-американский морозец пробежал по крашеной коже.

– Ну и накаркал ты Вождю посмертную жизнь, – передёрнул плечами Жан. – Достал он тебя и всю твою кротость.

– То не я предрекаю. То сказано до меня много веков назад и на много веков вперёд, – поучительно изрёк отец Доменик. – Возлюби ближнего своего, не сотвори зла ему, и минует тебя горькая чаша. Не требует Господь невозможного, но человек же поступает в гордыне своей, аки скот.

После такой душещипательной проповеди захотелось пожалеть себя и всплакнуть. Но как всегда к месту, заявился сам Вождь, полный энергии и разговоров.

– Друзья и братья, – пророкотал он с милой французской картавинкой. – Рано нам складывать лапы и поджимать крылья. Объявляю совещание с правом моего решающего голоса.

Он смахнул со стола рисовые крошки, отправил трудиться вместо себя Рама-Ситу, пригласил к столу и Перси, одарив его правом совещательного голоса, и приступил к изложению новых идей, нахлынувших на него во тьме подземелья.

– Что мы имеем на текущий момент? – загадочно начал он.

Мы ничего не имели, а поэтому сурово молчали.

– Мы имеем высокий моральный дух! – огорошил нас Вождь, но не уточнил, откуда он сам набрался этого духа. – Но кто виноват в создавшемся крайне тяжёлом материальном положении?

– Кто? – разом вскрикнули мы, надеясь на совесть говорящего, и ожидая слезу покаяния.

– Человек! Я позволю себе сказать: матёрый человечище! – торжествующе повёл Вождь глазами поверх наших голов.

До чего же велик был, стоящий перед нами представитель всего рода человеков! Одним только словом он вновь вернул нас к вере в непогрешимость его каменных истин, сняв вину с каждого из нас по отдельности.

– Именно человек, – засунув большие пальцы рук себе подмышки, и как бы приподнимая себя над нашей толпой, вконец убедил нас Вождь. – Человек, который звучит гордо!

Я не успел уложить в своей многострадальной голове образ звучащего человека, как оратор напористо продолжил:

– Вы, батеньки, опустили руки в столь тяжкий час безвременья от свалившейся на вас ответственности. Но я повторюсь: – Лишь сам человек повинен в своих бедах. Ты, вы, он, они, оне наконец, и так далее. Лишь ум и разум, объединившие вас в один громящий кулак, ни в чём не виноваты, ибо неподвластны и вездесуши! – и Вождь гордо задрал над столом свой волосатый подбородок.

И это были правильные, хотя и непонятные, слова. Только я сам повинен в своих несчастьях, если не считать Жана, сбившего меня с мирного контрабандного пути. Хотя, по правде сказать, лишние деньги мне никогда не мешали. Мысль о них принудила меня сбить и Вождя с мысли о звучном человеке.

– Жаль, – сказал я, – но мы уже никогда не сможем поделить между народами никаких богатств.

– К сожалению, наша организация находится в материально-затруднительном положении, но мы ещё наскребём малую толику для вспомоществования основному нашему ядру, – и, строго глянув на Перси, Вождь засеменил к своему углу. – Может быть, и заграница нам поможет, – неубедительно бросил он через плечо.

Только я успел подумать, что англичане помогут нам только верёвкой, да и то не всем, так как Вождь непременно выскользнет из петли, а он уже твёрдой рукой развязывал на столе грязную тряпицу. Мы с робкой надеждой стлали ждать чуда. И оно свершилось. Вождь развязал узелок, и на куске материи сверкнуло то, ради чего мы пошли на страдания. Кучка золотых монет, браслеты, драгоценные камни в оправе и без неё заискрились перед нашими глазами, позволяя хоть на время забыться и отвести душу созерцанием прекрасного. И тут я понял, почему англичане не бросают нас на произвол судьбы, решив обобрать до нитки.

– И это всё? – непроизвольно вырвалось у меня, так как сознание отказывалось верить, что это всего лишь образцы.

– Остальное – в ущелье. Эти крохи я оставил как личную память о султане, – понуро объяснил Вождь, но закончил оптимистично: – Хотя и этого хватит, чтобы кое-кому от кое-кого откупиться.

В это я сразу поверил и поэтому твердо произнёс:

– Будем делиться!

– И поровну, – добавил Жан.

– Согласно велению совести, – подсказал и Перси.

– Но с учётом положения в обществе, – подвёл итог предложениям с мест Вождь и добавил: – От каждого по способностям и каждому по решению свыше.

С этими словами он щедро выделил нам с Жаном по жалкой доле монет и по камушку без оправы.

– Отрываю от неприкосновенного запаса ценностей нашей организации, – заметил Вождь при этом.

Перси он тоже не забыл, но ограничился лишь монетами.

– На культовые обряды хватит, – назидательно вымолвил наш добродетель и ласково пообещал: – Всё равно отберём при благоприятных обстоятельствах.

Оставшуюся большую часть он снова завернул в тряпицу, молвив:

– Мне лично ничего не надо. Это пойдёт голодающим в низовьях Ганга.

Мы неволей согласились, а я подумал, что перед тем, как мы попадём в руки англичан, Вождя придётся связывать и непременно с использованием кляпа.

После дележа Пандиту вновь захотелось поговорить.

– Товарищи, – обозвал он наше собрание, – поработав головой у завала, я пришёл к выводу, что нам не выбраться на волю, пока мы не разовьём трудовое соревнование в наших туземных массах. Больно было смотреть, как работал махрат, пока я со своими мыслями уединялся в гроте. Без огня и задора. А ведь работа должна кипеть, как лава, в их смуглых руках.

Мы немедленно с этим согласились, тем более, что выбраться этим путём, как понимал каждый из нас, было невозможно. Не для того предки султана рыли под землёй ходы, чтобы из них обычным кротом можно было выскользнуть под солнце. Я так и намекнул Вождю, заострив внимание на выкупе, как ничтожной, но всё же надежде.

– В правильном направлении мыслите, – согласился он. – Но чтобы избежать неуправляемого бунта, пусть они себе работают без выходных. Все при деле. Сделаем лопаты из сундуков, дадим шкуры для отволакивания грунта и установим нормы выработки. За перевыполнение, что допустимо, будем выдавать переходящий пальмовый лист с почётной надписью за моей подписью. Дик и Жан будут следить за качеством работ под личную ответственность, работник культа осуществлять идейный надзор, а я набросаю черновые тезисы о наболевших проблемах и займусь чем придётся в эту тяжёлую годину испытаний, – и Вождь смахнул пот с головы, выступивший по всем её лысым местам от напряжённой работы мозгов.

На этом сходка закончилась без какой-либо ощутимой пользы, за исключением некоторого золотого запаса с которым всё равно придется расстаться. Все было ясно. Если не прирежут наши туземцы, то через пару дней непременно повесят англичане. Иного нам не было дано. В выкуп по-прежнему не верилось, хотя и очень хотелось.

Мы сумрачно разошлись по своим шкурам, и вскоре я забылся тяжким сном.

Глава 9

ЧТО ДЕЛАТЬ?

Старый Джо Блин, пришпорив кобылу и стреляя с двух рук из-под её брюха, по окнам, стрелой пронёсся мимо нашего дома. Его сыновья, укрываясь за валунами, без устали поливали свинцом и бранью моё убежище. Соседи и сочувствующие уже обложили ферму со всех сторон и готовились к штурму. А новое утро умывалось кровавой зарёй последнего для меня дня.

Я отстреливался, перебегая от окна к окну, и угрозами немедленного получения своей доли наследства едва сдерживал родного папашу от мирных переговоров с врагами. Сестра Азалия подносила патроны, пренебрегая смертельной опасностью, а верная Сисиния, тупя восхищённый взор, силилась прикрыть дерюжкой дорогие для неё части моего голого тела от вражеского сглаза и активно мешала молиться. Мамаша Мэри собирала чистое бельё, готовясь спровадить меня в последний путь. Где-то выли собаки, предчувствуя свежего покойника.

По усилившейся плотности огня и по тому, как развеселились соседи, наконец-то приладившие верёвку на сук высокого дерева прямо под моими окнами, я понял, что спасенья ждать неоткуда и незачем. А мой батюшка уже соорудил белый флаг и, приговаривая: «Скоро освободимся!», готовился сдаться на милость победителей.

Я поймал на мушку неугомонного Джо и спустил курок. Пуля сбила шляпу с головы старого охотника, а на мою добрейшая Сисиния водрузила что-то подобное шлему с орлиными перьями. «Дик, мальчик мой, – кричала она, – тебя примут за индейца. Пробуй прорваться!»

* * *

Я проснулся от собственного крика. Боже праведный, надо прорываться! Надо воспользоваться тем, что англичане принимают меня за пилигрима и уже, наверное, все оповещены, что Рама-Сита их шпион. Как только солдаты освободят вход, мы должны броситься в коридор первыми и с оружием в руках. Англичане не будут стрелять, а мы, воспользовавшись замешательством, уже все вместе начнём пробиваться до зала с бассейном и потайной дверью в будуар Коллени. Ну а там уже будем действоватъ по обстоятельствам. И если очень повезёт, то есть нам удастся захватить пару заложников, то наше положение будет вовсе не плачевным.