Былое сквозь думы. Книга 1

– Негодяй, – вспылил я негодованием, – жертвоприношения запрещены законом. Кто ты такой, чтобы их нарушать?

– Сердар, я предводитель касты тугов всей Бенгалии. Невежественные англичане называют нас кастой душителей, но на самом деле мы представляем тайное общество верноподданных богини Кали, сеть которой покрывает весь Индостан. Члены общества, от всеми гонимого нищего судра и до почитаемого брамина, коим являюсь и я, претерпевая гонения властей, продолжают верно служить своей царице и свято чтут великие обряды наших предков. И самый главный из них, на котором посчастливится побывать и тебе, это – великолепная Пуджа. На этот праздник, по тайному сигналу, туги всей Земли Лотоса собираются в укромных и труднодоступных местах для совершения ежегодных таинств.

– Но при чём тут я? Вы и без меня прекрасно обойдётесь на своём шабаше.

–Сердар, – размеренно начал втолковывать мне туземец, – шесть жертв, привезённых из разных концов Индии, коренные жители. Ты же пришелец из другого мира, и именно твоя кровь последней омоет божественный алтарь во искупление грехов белого человека. Ведь именно на тебя указал мне перст Кали в вещем сне ещё возле Калькутты. Не беспокойся, твоя душа не будет носиться с жалобными криками по подземельям Индры и не переселится в вампира, а примет облик благородной ури, – и в его голосе послышалась издевка, так как на таурском наречии «ури» обозначало собаку.

Я стал понимать дьявольский промысел туга, но храня терпение, заговорил как можно спокойнее:

– Не перст Кали, подлый шпион, а указка англичан движет тобой. За какую цену ты продался им, отшатнувшись от тени своих предков? Ты служишь поработителям своей земли, а ведь предательство не в чести у твоих соплеменников. – не зря я всё-таки общался с Вождём, знал, как говорить с простым народом и национальными меньшинствами.

– Мистер Блуд, – сорвал с себя маску и изувер, – я так и знал, что ты догадаешься о моей роли в твоей судьбе, поэтому и пришёл предостеречь тебя от необдуманного поступка. Да, мне приказано убить тебя, но я хочу не только выполнить приказ капитана Делузи, а ещё и упрочить своё положение в нашем обществе, принеся тебя в жертву, так как до этого ещё никто не осмеливался потрошить белого человека в угоду толпе, боясь последствий. Тебя же никто искать не будет. Но не вздумай перед смертью обличать меня перед членами касты. Я всё время буду рядом и найду способ отрезать тебе язык. А за молчание я напою тебя амритой, напитком бессмертия, и ты не только не почувствуешь боли, а, наоборот, будешь весел, как никогда раньше.

Я готов был выхватить кинжал, чтобы пронзить сердце двуличного негодяя, но решил всё-таки продолжить знакомство с лабиринтами его тёмной души:

– Вопрос об амрите мы обсудим позже. Но как ты успеваешь служить сразу двум богам: Кали и Делузи?

– Всё очень просто, – начал Рама-Сита, снисходя до объяснений будущему покойнику. – Я потомок знатного рода браминов и получил в своё время вполне достаточное образование. Но после гибели всего нашего клана во время восстания сикхов в Беджвпуре, должен был скрываться у тугов. За знатность происхождения и преданность законам предков, Совет Семи поставил меня во главе тайного общества Бенгалии. Члены касты душителей спаяны кровью жертв, поэтому у нас крайне редко предательство, а когда народы Индии всё же свергнут гнёт англичан, наша каста сумеет пробиться к власти, по крайней мере здесь в Бенгалии. Но, как ты знаешь, в связи с восстанием сипаев, англичане усилили гонения на касту, справедливо предполагая и наше в нём участие. Многие члены общества попали в тюрьмы. Так и я оказался в бомбейском застенке. Некоторые приверженцы богини Кали, не выдерживая пыток, действительно соглашались работать на англичан в качестве шпионов и наёмных убийц во взбунтовавшихся отрядах сипаев и сикхов за предоставляемые взамен свободу и деньги, но эти отступники жестоко караются нами. Большая же часть членов нашей касты, получив свободу или за пустые и ничего не значащие для нас обещания собакам-христианам, или с помощью подкупа тюремщиков, скрываются в первобытных пещерах и непроходимых джунглях. Я не фанатик веры, но согласившись помогать полковнику Муррею в разоблачении предателей среди белых, каким и являешься ты, взамен потребовал ослабить гонения на членов нашего общества. Деньги меня не интересуют, но за твою и Пандита головы я смогу приобрести офицерский патент, что придаст мне вес в лояльных к нынешнему режиму кругах раджей и набобов. А опираясь на силу организации тугов и влияя на касту избранных как офицер, то есть доверенное лицо англичан, я займу достойное место в правительстве Индии уже сейчас, не говоря уже о будущем.

Рама-Сита оказался очень не прост, а в его словах так и сквозили идеи Вождя. Видимо, освободители народов везде решают похожие задачи. Пора было хоть одного из них отправить к праотцам.

– А как ты нашёл меня в джунглях? – всё же спросил я, давно мучимый этим вопросом.

– Очень легко. Когда стражник поднял тревогу, обнаружив труп мистера Хью, капитан Делузи послал меня за тобой в погоню тем же самым путём, которым бежал ты. Я знал о таких способах избавления от трупов ещё по замку своих предков, поэтому ничем не рисковал. Тебя я нашёл уже в болоте, так что пришлось почти бездыханное тело перетаскивать на сухое место, чтобы сохранить для сегодняшнего праздника. Мои же люди были недалеко, поэтому я так быстро их и привёл.

– Так, значит, мои друзья знают, что ты подлый предатель и шпион? – взволнованно спросил я.

– Конечно нет, – даже обиделся душитель. – Откуда мы приносили вам еду? 0т капитана. Он постоянно был в курсе ваших планов. После того, как тебя забрали, Ран Мохаем Рай наладил с нами связь. Это было нетрудно сделать, так как кроме меня и Датто за французом и священником никто не следил. Был разработан план твоего спасения, чего, естественно, мы не допустили. И если бы мистер Хью был осмотрителен и вовремя заметил смертоносную кобру, ты б уже висел, и всё шло бы по нашему плану. Хотя и так всё получилось не плохо, ведь ты умудрился сбежать под самый праздник жертвоприношения, что мне очень на руку. Твоим друзьям я сказал, что попытаюсь найти и спасти тебя. Им же самим капитан Делузи позволил скрыться в подземелье у Пандита. А в настоящее время Эбанат Датто видимо уже показывает туда дорогу солдатам капитана, если вся компания ещё не болтается на виселице.

–А вдруг твой товарищ не сможет сообщить англичанам дорогу к тайнику? Ведь Пандит-гуру всегда к вам относился настороженно,

– Тогда я сам найду туда дорогу, – успокоил меня Рама-Сита. – Эбанат пометит дорогу известными мне знаками. Вообще-то Датто не товарищ мне. Он один из тех, кто продался за деньги. Да и что требовать от человека из презренной касты чандалов, чьи родители из разных сословий? При первом же удобном случае мы будем сами судить его. Мистер Хью не спросил согласия, когда давал мне его в помощники.

«Пауки в банке, – подумал я, – нет чувства локтя в туземной среде».

Откуда-то послышались глухие удары гонга. Рама-Сита встрепенулся и уже тоном верноподданного богини Кали произнёс:

– Сердар, поднимайся. Великая Пуджа начинается. Уже никто не помешает нам пролить кровь на жертвенный алтарь. Чужеземец, помни о своём высоком назначении, как и о том, что я до конца буду твоей тенью, – уже с угрозой закончил он.

Душитель встал и направился к выходу. Но напрасно он был так уверен в моей покорности. Настал мой час! И пусть я погибну, но в бою, а не от рук фанатичного мясника!

Поднявшись следом за Рама-Ситой, я сделал пару шагов ему во след и, спружинив на послушных ногах с обнажённым клинком в уверенной руке, словно разъярённый барс бросился на туга, нацелив смертоносное жало в его ненавистную смуглую шею. Мгновение, и враг будет валяться бездыханным у моих ног, а я, вытерев лезвие о распростёртое тело, смело брошусь навстречу таящейся за дверью опасности и умру свободным христианином и храбрым воином.

Как раз этого мгновения хватило индусу, чтобы тренированным движением бросить своё тело в сторону и лёгким мановением руки отвести мой смертельный удар, а другой рукой и вовсе выбить мой клинок, сломав, по всей видимости, мне руку в нескольких местах. С градом проклятий полетел я на холодные камни темницы. Прощай оружие, я остаюсь беззащитным в руках дьявола.

– Сердар, – услышал я ненавистный голос, – перестань противиться судьбе. Напрасно ты всё время теребил свою железку, всё равно умрёшь, как предсказал я, иначе зарежу, как барана, но сначала спущу с живого шкуру. Не порти праздника ни себе, ни людям.

Поддерживая ушибленную, но, к счастью, не сломанную руку, хотя это было уже совершенно не важно, я удручённо поплёлся рядом с душителем по пустынным галереям подземелья.

– Все уже в центральной пещере и ждут открытия праздника, – сообщил мне душегуб и даже поимел наглость подмигнуть белому господину.

Впереди послышался неясный гул толпы, и мы вступили в огромную пещеру, вырубленную в граните руками не одного поколения доисторических предков человека. По краям её толпились сотни людей, почти не различимые в скудном освещении подземелья. Они стояли двумя полукольцами от входа и до противоположной стены, где, вероятно, и должно было состояться мерзкое действо человеческого жертвоприношения.

Рама-Сита провёл меня по свободной центральной части пещеры к вырубленному из цельного камня невысокому постаменту с выдолбленным в нём жёлобом для стока крови. Это и был алтарь богини, огромная алебастровая статуя которой высилась в полутьме за ним. Изваяние кровожадного божества было покрыто чёрной краской, скрадывающей её очертания в слабом освещении пещеры, и лишь два фосфорицирующих глаза идола горели дьявольским огнём. Казалось, сама Кали сидела спокойно, завуалированная тьмой, но её взор следил за каждым в этой фанатичной толпе, прожигая до дна их тёмные души.

На треножнике у ног богини стояла пылающая жаровня и скупо подсвечивала голову статуи снизу, создавая иллюзию зыбкости и некоего движения в её лице. Эта мнимая живость, вкупе с горящими холодным огнём глазами, вселяли в человека тревогу и томительное беспокойство, напряжённо усиливающиеся с каждой минутой, до сбоев ритма сердца и дыхания.

От алтаря полукругом расходились каменные столбы, числом до тринадцати, и к шести из них уже были привязаны люди. Причём справа, я увидел лишь одного несчастного с заломленными и связанными за столбом руками. Это был полностью обнажённый юноша с застывшим ужасом в глазах и с парализованной волей. А слева, куда Рама-Сита подвёл и меня, стояли остальные пять жертв: две молодые женщины, подросток и двое мужчин моих цветущих лет. Жрецы в белых балахонах и масках как раз привязывали их к столбам. Душитель передал меня одному из служителей ада, и тот, заломив мои руки, крепко прикрутил меня к пустующему столбу. Так как с нас шестерых одежда не была сорвана, я понял, что мы не будем первыми жертвами, хотя о себе-то я знал, что именно разделкой моей туши закончится эта бойня.

Я знал, как предотвратить этот богомерзкий ритуал. Пусть ценой жизни, но я раскрою глаза жрецам и этим сотням оболваненных дикарей. Я успею выкрикнуть правду о презренном двуличии их предводителя, о его продажности англичанам и спасу несчастные жертвы от страшной участи.

– Белый сагиб не должен своим иноземным и неверным словом осквернить слух богини Кали, и его мерзкий язык будет неподвижен у жертвенного столба, – из-за спины услышал я голос своего врага, обвившего меня мёртвой хваткой за шею и забивающего кляп в мой рот.

Толпа одобрительно загудела. Рама-Сита вновь опередил меня, и теперь я окончательно был лишён возможности что-либо предпринять.

Тем временем жрецы, окружив треножник, стали бросать в его пламя патишалу – связки ритуальных трав, читая нараспев мантры и совершая пронам, то есть падая ниц у чёрного божества. От жаровни заструился разноцветный дым, в волнах которого лицо Кали приобрело как бы осмысленное выражение. Вероятнее всего, эта болезненная игра воображения была вызвана действием наркотических курений, источаемых жаровней. На толпу это действовало гипнотически, и она стелилась у стен пещеры, повторяя все движения жрецов. Праздник Пуджи начался.

Закончив чтение мантр, но продолжая восхвалять Кали, сектанты поднялись на ноги. Простирая руки к богине, туги ещё некоторое время иступлённо пели ей гимны, а затем по команде одного из жрецов, каменно замерли в ожидании кровавого действа. Могильная тишина повисла под сводами пещеры, нарушаемая лишь рыданиями и бессвязными выкриками жертв.

Верховный жрец, выделяющийся золотой цепью с амулетом на груди, поднял у ног богини огромный, вытесанный из камня нож и медленно приблизился к обнажённому юноше. Обречённый на мученическую смерть судорожно забился на столбе, и резкий, истончающийся до пронзительного визга крик, рвущий голосовые связки несчастного, разнёсся по пещере, с болью врезываясь в уши.

Я закрыл глаза, не в силах видеть смертные муки несчастного, но Рама-Сита, болезненным уколом кинжала в моё бедро, принудил вновь смотреть на происходящее варварство.

Верховный жрец взмахнул страшным оружием и одним ударом вскрыл грудь молодого индуса. Кровь, брызнувшая из разверстой раны, ударила в лицо вандала и, стекая с его балахона и тела жертвы, заструилась по углублению в полу прямо под ноги статуи.

Вскрытое тело ещё сотрясалось судорогами нечеловеческих мук, а руки подоспевшего гаруспекса-утробогадателя уже погружались в дымящиеся внутренности недавно полного жизненных сил юноши.

Первым утробогадатель вырвал сердце и, гортанно прокричав предсказание на бенгальском наречии, которого я не понимал, бросил этот орган на каменный постамент. Сердце непроизвольно содрогнулось, выталкивая остатки крови на алтарь, и застыло пурпурным бесформенным комом, а тонкий и алый ручеёк эликсира жизни, в последний раз исторгнутый им, устремившись по жёлобу в сторону идола, так и не успел достичь края жертвенника, иссякнув в пути. Затем на алтарь последовали печень и остальные органы. И уже их кровь смогла наконец, пенясь по краям жёлоба, стечь прямо под ноги чёрной богине.

Зрелище было ужасным, почти до паралича сознания. Собственная кровь стыла у меня в жилах. Женщины и подросток висели на столбах без чувств. В глазах жертвенных мужчин застыли слёзы отчаяния, а с губ срывались проклятия тугам. Лишь сектанты радостными криками встречали каждое новое слово гаруспекса, сказанное над неостывшей плотью. Боже мой, как может быть мерзок человек в своём фанатизме и слепой вере.

Покончив с общими предсказаниями, жрец, весь в крови, приблизился к алтарю и пригласил подойти к нему всякого, кто жаждал личного предсказания. Нашлись и такие, но их было немного.

Тем временем остальные жрецы, сняв тело зверски умерщвлённого юноши со столба, ударами секир принялись разрубать его на части, складывая окровавленные куски на намаболи – ритуальную скатерть со священными письменами. Хруст перерубаемых костей и скрежет металла о камень пола наполнили пещеру. И если бы не постоянные уколы кинжалом, мой мозг не вынес подобного зрелища. Но жизнь продолжала теплиться во мне, оставляя свидетелем происходящего здесь надругания над человеческим разумом.

Расчленив молодое тело, жрецы завязали бренные останки в узел и направились к выходу из пещеры.

– Когда Шива разъял мёртвое тело Сати, везде и всюду, куда упали части её тела, возникли сотни святых мест, – видимо повторяя цитату из Вед, разъяснил мне действия жрецов Рама-Сита.

Палачи унесли кровавый узел, чтобы разбросать его содержимое в джунглях, а верховный жрец стал сжигать на жаровне внутренние органы того, кто ещё недавно был прекрасным юношей, только вступающим в большую жизнь. Пещера начала наполняться смрадом горелого мяса, но члены секты, казалось, вдыхали его с наслаждением.

Когда всё было сожжено, жрец с кинжалом в руках приблизился к нам. Наступал наш черёд. Сама смерть в окровавленном балахоне спешила ко мне, а я, как распоследняя древесная жаба под копытом мерина, не мог достойно противостоять ей.

Однако изуверы, перерезав стягивающие наши тела лианы, тут же отошли к богине и начали совещаться с нею. Видимо, в конце праздника нас ещё и съедят, договорившись с Кали в каком виде подать к столу. О возможности такой трапезы тоже ходили слухи.

– Пойдём со мной, Сердар, – услышал я голос Рама-Ситы уже толкавшего меня в спину на выход из пещеры. – Солнце взошло и время утренней жертвы миновало. Тебя ждёт вечернее жертвоприношение, когда начнётся время главных событий великой Пуджи.

Я был потрясён услышанным. Отсрочка смерти могла полностью пошатнуть мой рассудок. Ступая на непослушных ногах, доплёлся я до места своего заточения и без сил рухнул на пол.

– Отдохни, белый господин, – с издевкой сказал Рама-Сита, освобождая меня от кляпа. – Когда солнце на небе перевалит середину пути, я вновь зайду к тебе и принесу кувшин амриты. Ведь теперь ты знаешь, что ждёт тебя.

И он ушёл, оставив меня наедине с безысходными мыслями в воспалённом мозгу.

* * *

Медленно, как загнанная кобыла, приходил я в себя. Перед глазами всё ещё стояли картины кровавого ада, и сердце с болью стучалось о рёбра, как оказалось, такой беззащитной грудной клетки. Не пройдёт и дня, как я превращусь в груду кровавых кусков мяса, разбросанных по джунглям на поживу голодным тварям или приготовленных на съеденье озверевшей толпе. Стоило ли претерпевать все мучения в английском плену, чтобы затем попасть в этот индийский капкан? Даже дикий зверь, перегрызая себе лапу, порой вырывается из мёртвой хватки железных челюстей хитроумной ловушки. Мне же и ценой жизни не дано было избежать клещей фанатичных душителей…

В своё время, представляясь Вождю траппером, я был недалёк от истины. На берегах Онтарио мне действительно приходилось принимать участие в охоте на зверьё и прочих ирокезов с помощью капканов, силков и других хитроумных петель. Да будь у меня сейчас хотя бы обыкновенное лассо, я и то почувствовал бы себя увереннее и смог самостоятельно удавиться задолго до встречи с каменным ножом. Но в пещере было пусто, как в только что сработанном гробу, не считая брошенных за ненадобностью обрывков лиан. Я безо всякой нужды подобрал их и стал распутывать.

Лианы неплохо служат туземцам в качестве верёвок, а при достаточном навыке вполне заменяют их. И я, ещё ничего не решив, машинально начал складывать эти обрывки в единое целое на полу пещеры. Получилась достаточных размеров удавка даже для двоих и, если бы не её порывы, хоть сейчас была бы готова к применению. Крепко поразмыслив, и где-то связав концы лиан между собой, а где-то скрепив их с помощью оторванных от рубахи полос материи, я получил некое подобие желанной верёвки, по длине достаточной более чем для самоубийства. Я вновь приободрился и уже со всей серьёзностью стал проверять прочность каждого узла и крепления. Убедившись, что моя охотничья снасть достаточно прочна, я на её длинном и без узлов конце соорудил петлю и задумался о дальнейшем применении моего орудия. Да, не так-то просто поставить белого человека на колени, особенно если тот почти в бреду! Сделаю я дикарям на праздник подарочек, одно лишь плохо, что с собой никого из них прихватить не удастся.

И тут меня осенило. А почему бы, вспомнив трапперские навыки, не поймать в петлю Рама-Ситу? Если правильно рассчитать месторасположение петли у порога, то учитывая полутьму пещеры и что бывший слуга будет с кувшином в руках и, следовательно, не так внимателен к тому, что лежит под ногами, то вполне можно будет его подсечь, как глупого кролика, с таким расчётом, чтобы при падении он смог надёжно удариться головой о камни стены и на время забыться. Идея была заманчива и достойна моего ума, но риск был настолько велик, а неудача столь трагична, что я боялся и думать об охоте на человека. Но, в конце концов, ведь индиец тот же индеец, а в схватке с последним из могикан белый человек всегда преуспевал. Короче говоря, я вышел на тропу войны, может быть последнюю из моей многострадальной жизни.

Призвав на помощь все свои охотничьи навыки и природную смекалку, я до долей дюйма выверил расположение петли в шаге от порога, пустив свободный конец своей снасти вдоль стены. Лишь полностью уверовав в надёжность ловушки, я, как бы без признаков сознания, кучно разместился на полу, зажав свободный конец лианы в кулаке. С тревожно бьющимся сердцем, я затаился в засаде.

Не долго пришлось мне томиться ожиданием, видимо трапперская деятельность заняла довольно много времени. Но как бы там ни было, за дверью послышался знакомый шум, она приоткрылась, и Рама-Сита вошёл ко мне, держа перед собой кувшин. Я перестал дышать и молил Бога, чтобы индус не остановился у порога, а сделал свой роковой шаг.

И Рама-Сита сделал его. В тот же самый миг я изо всей силы дёрнул за свой конец лианы и вскочил на ноги. Благодарение спасителю, уроки на Онтарио не пропали даром. Петля ловко захлестнула левую ногу индуса, а от моего рывка он потерял равновесие и, падая на бок, скользящим ударом своей хитрой головы испытал прочность каменной стены, как я тактически грамотно и рассчитывал. Стена выдержала, а мой враг оказался на полу в неудобной для тела позе. Я тигром набросился на него и в один момент стянул лианой его руки и ноги, а освобождённую петлю накинул на жилистую шею врага.

Из раны на виске индуса сочилась кровь, но негодяй был жив и скоро пришёл в себя. Так как я намеривался его задушить, то не стал терять времени на оказание первой помощи, а влепив по ненавистной роже несколько пощёчин, веско произнёс:

– Подлый предатель, вот и ты в моих руках. Не вздумай звать на помощь, иначе задавлю, как шелудивого шакала. Но я сохраню тебе подлую жизнь, если поможешь мне выбраться отсюда. Решай скорее.

Его глаза вспыхнули ненавистью, губы приоткрылись, и он, без сомнения, заорал бы дурным голосом, не стяни я петлю на его шее до появления стойкого синюшного оттенка на лице. Только тогда на мой повторный призыв к молчанию туг утвердительно кивнул посиневшей головой, полностью осознав своё незавидное положение и мою отчаянную решимость. Тогда я чуть ослабил петлю.

– Сердар, – с трудом выдавил полузадушенный индус, – ты умрёшь не как избранник богини, а под страшными трёхдневными пытками. Тебе никогда не пройти мимо наших постов. Можешь убить меня, но я не укажу тебе дорогу из подземелий Кали. Даже золотом ты не смог бы соблазнить меня. Я готов умереть, и пусть со мною исчезнут былое величие и слава моего рода. И если не хочешь спокойно умереть под воздействием амриты, то скорее делай своё дело, ури, – и он закрыл глаза с туземным пренебрежением к жизни.

Как ни печально, но в словах Рама-Ситы таилась горькая для меня правда. Высокое происхождение индуса давало о себе знать. Он не посмел пойти на открытое предательство на глазах у всей касты, боясь проклятия и полной своей никчемности в будущем, если оно и представилось бы.

– Ну что же, Рама-Сита, – давал я ему отсрочку, но без надежды для себя, – заканчивается твой род собачьей смертью, без почестей и английских орденов отличия.

– Я смирился с этим, – отозвался туземец, – а английские ордена пусть утешают английских вдов.

– Ты, может, и впрямь в дополнение к офицерскому патенту надеялся на орден за наши головы? – не удержался я от презрительной насмешки. – Ведь золото тебя не интересует, а знак доблести в петлице весьма способствовал бы твоим властолюбивым амбициям.

– Я надеялся на Трость, – печально прошептал Рама-Сита.

И тут меня как громом поразило. Этот индус из рода браминов знал, на что надеяться. Трость с золотым набалдашником, да если ещё и большая, являлась истинно индийским знаком высокого отличия человека. Англичане присвоили себе право награждать этим знаком туземцев за выдающиеся заслуги перед Ост-Индской компанией. На Индостане Трость имела значение равное ордену Почётного Легиона во Франции. Награждённый не расставался с нею, как с собственной тенью. Более того, Трость передавалась по наследству и обеспечивала наследнику пожизненные почёт и уважение. В этой стране, где социальные отличия имеют огромную силу, этот знак поднимал туземца до уровня раджи или султана, давая право на вечное владение земельным наделом. Кроме того, в далеко идущих планах Рама-Ситы Большая Трость моментально приблизила бы его к реальной власти в любом индийском правительстве. И я понял, что нужно попробовать использовать неудовлетворённое тщеславие и непомерное честолюбие душителя во благо себе.

– А если бы генерал-губернатор французских владений Индии адмирал Луи де Жепульи соизволил наградить тебя Большой Тростью, ты помог бы мне? – вкрадчиво спросил я.

Туземец открыл глаза и внимательно посмотрел на меня. Имя губернатора магическим образом подействовало на него, и я понял, что нащупал верный путь к кичливому сердцу.

– Я отдал бы всё за Трость, – медленно произнёс он, – но губернатор не наградит меня.

Наступил ответственный и переломный момент в моих отношениях с индусом. И я с иезуитской убедительностью, словно мной руководил сам Игнатий Лайола, стал доказывать аборигену, хотя и невозможное при трезвом рассмотрении, но весьма заманчивое при сложившихся безвыходных для нас обоих положениях, предположительное желание губернатора Луи де Жепульи видеть меня, а особенно маркиза Жана-Батиста де Профурье, чистокровного француза и почти родственника адмирала, в полном здравии в обмен на какую-то трость.

– Рама-Сита, – проникновенно вещал я, – мой хороший знакомый, начальник полиции французских территорий генерал Риго де Марси с одной стороны, а маркиз де Профурье и я с другой, приложим все силы, чтобы губернатор отметил твои заслуги Большой Тростью в обход англичан. Тем более, что часть сокровищ Гоурдвар-Сикри принадлежит Франции, – это я уже хватил через край, но отступать было некуда. – И тем самым, возвратив золото Республике, мы поможем ей уплатить долги королеве Виктории, сделанные ещё Наполеоном.

– Это англичане скрыли от нас, – проговорил туземец, явно растерявшийся от обилия высоких имён. – Но маркиз может быть уже мёртв, – индус явно оценил француза выше меня.

– Но мы-то будем живы, – заверил я его, – и сможем передать прощальное слово от Жана его любимой Франции. А в Европе надгробная речь высоко ценится. Да у нас и нет пока достаточных оснований, чтобы хоронить маркиза.

Индус всё ещё с недоверием смотрел на меня, так как не имел ранее возможности узнать янки поближе, но вдруг, как будто что-то внутренне подтолкнуло его, и он принял решение.

– Сердар, – торжественно произнёс Рама-Сита, – поклянись страшной клятвой белого человека, что ты выполнишь обещания!

–Клянусь, – ни минуты не раздумывая, откликнулся я, – клянусь блестящей головой прославленного на все времена великого Пандита-гуру. А если же я нарушу мою торжественную клятву, то пусть его постигнет суровая кара английского закона, всеобщая ненависть и презрение всех народов от Ганга до берегов Онтарио. Я сказал и сделаю, – закончил я, почти как бог.

Слова клятвы успокоили индуса, но он всё же спросил:

– Мы не станем отдавать англичанам и Пандита, если он тебе так дорог?

– Он большая ценность для всех! – не моргнув глазом, соврал я. – Пусть живёт.

– Ладно, пусть живёт, – согласился и Рама-Сита и спросил: – А теперь развяжи меня.

И тут на радостях, я чуть было не совершил роковую ошибку. Ведь согласие помочь мне в устах этого отъявленного негодяя ничего не стоило, и развяжи я его тот час же, моя собственная голова мгновенно обесценилась бы. А ведь чёртов индус сам напомнил мне о клятве.

– Прежде, чем я освобожу тебя, – опомнившись, сказал я, – ты должен поклясться именем великого Брамы, что не предашь меня.

Это было единственно верное решение. Я знал, что у индусов есть одна суровая клятва, через которую любой из них, будь хоть тысячу раз изменником, вором и убийцей ни за что не перешагнёт, коль она сорвалась с его языка.

Услышав моё условие, Рама-Сита долго лежал неподвижно с закрытыми глазами, и я возблагодарил судьбу, что не поспешил с его освобождением. Наконец, глядя мне в глаза, он произнёс:

– Клянусь именем великого Брамы Сваямбхувы, существующим сам собою, вечная мысль которого живёт в золотом яйце, во имя Брамы, Вишну и Шивы, святой троицы, явленной в Вирадже, их вечном сыне! Пусть я умру далеко от могил своих предков, в самых ужасных мучениях, пусть ни один из моих родных и близких не согласится исполнить на моей могиле погребальных церемоний, которые открывают ворота Сварги, пусть тело моё будет брошено на съедение нечистым животным, пусть душа моя возродится в теле ястребов с жёлтыми когтями и вонючих шакалов в тысяче тысяч поколений людей моей крови, если я нарушу клятву служить тебе – быть преданным до последнего издыхания! Я сказал, и пусть дух Индры запишет в книге судеб, чтобы боги-мстители помнили это. А теперь, Сердар, освободи мне руки.

Лишь только я это сделал, он взял мою руку и поочерёдно приложил её к своей голове и груди. Повторив эту процедуру три раза, Рама-Сита как бы навеки признавал во мне своего хозяина. Теперь я мог быть совершенно уверен в его преданности и потому полностью освободил от пут.

– Мой господин, можешь приказывать мне, – встав и почтительно склонив голову, сказал индус.

– Мы должны проникнуть в крепость, – решил я. – Возможно, мои друзья живы, и мы сможем помочь им, – минувшие потрясения не повредили мой рассудок, и я помнил о драгоценностях султана достаточно твердо. Да и не мог я оставить друзей и золото в беде, имея такого искусного помощника.

– Господин, – проговорил в раздумии Рама-Сита, – я имею ордер на право требовать помощи от англичан, но тебя схватит первый же патруль. Подожди меня здесь, я знаю, как провести тебя в крепость.

С этими словами мой бывший мнимый, а теперь настоящий слуга вышел из пещеры.

Я довольно спокойно остался ждать его возращения, хотя инстинктивная привычка белого человека к недоверию всё-таки царапала душу сомнениями. Но индус скоро вернулся, принеся с собой корзину. Вначале он извлёк из неё кувшин с укрепляющим организм настоем, велев для бодрости его выпить, а затем предложил мне раздеться догола.

– Хозяин, – объяснил он, – я придам тебе облик пилигрима и предсказателя судеб, тогда никто не посмеет задержать тебя.

Действительно, пилигримы, как и факиры, беспрепятственно проходили через все кордоны, так как почитались у индусов за святых, а у белых сходили за тихо помешанных. Поэтому мысль Рама-Ситы была очень привлекательна, но я не представлял, как, имея здравый рассудок, можно меня принять за индийского святого?