Былое сквозь думы. Книга 1

Стражники закрыли дверь, и я остался наедине с надеждой.

Чем дольше я думал над словами верного богослова, тем яснее становился для меня их тайный смысл. Я боялся принять сон за явь, а поэтому снова и снова напрягал свой сотрясённый мозг обоих полушарий, перебирая в памяти всё, сказанное Домеником.

В конце концов мне стало ясно, что Вождь связался-таки с моими друзьями, и они готовятся освободить меня на пути из каземата к виселице. Это было правильное решение с их стороны, и хороший выход из создавшегося положения для меня. Тупоголовые охранники вряд ли смогли вникнуть в суть иносказаний отца Доменика, поэтому моё освобождение вполне было возможным. В наличии тайных ходов под крепостью я убедился сам, а в том, что их подземная сеть связана и с моею тюрьмой, можно было не сомневаться. Предки султана, вероятно, тоже были предусмотрительными людьми.

Придя к такому выводу, я повеселел и стал готовиться к побегу. Ощупав достигаемые части тела, я убедился в их исправности, и если не считать лицевой части, всё остальное было на ходу. Личность же моя, хоть и опухла, по-восточному раздавшись вширь, оставалась на ощупь знакомой, поэтому не хотелось думать, что меня спутают со стражником. Оконечности дёргались сообразно желаниям головы, а в целом я оставался единым живым механизмом, способным самостоятельно передвигаться тихим ходом по ровной местности.

Так, за радостными сборами в дорогу, я скрашивал свои, надеясь, что не предсмертные часы.

И вот время моего вызволения наступило. Я услышал скрежет отодвигаемого засова, дверь тяжело отворилась, и в камеру ввалился медноголовый Хью.

– Собирайся, вшивый повстанец, – зло прорычал он, обдав меня запахом свежего перегара. – До рассвета есть ещё немного времени. Мы решили для устрашения всех твоих друзей, так их раз этак, придать тебе более достойный вид и не оставить живого места. То, что от тебя останется, заставит Пандита зашевелиться в своей берлоге.

– Друг, – уже к стражнику обратился он, – проводи мистера за мной. Я тут присмотрел комнатёнку, где нам никто не помешает поговорить с ним с глазу на глаз.

Запираться мне было особо нечего, и я смело последовал за палачом, втайне радуясь, что этот рыжий павиан станет первым трупом на пути моего отмщения.

Мы медленно двигались по коридору, и я каждую секунду ожидал нападения моих освободителей на конвой. За каждой дверью, встречающейся на нашем пути, мне чудились притаившиеся друзья, готовые с оружием в руках броситься ко мне на выручку. А чем ближе мы подходили к выходу, тем всё более крепла во мне уверенность в скором освобождении.

Идеальное место засады возле выхода мы миновали беспрепятственно, а когда вышли на площадь и направились ко дворцу, во мне пробудился червь сомнения. Где же обещанная свобода? Может она таится под сводами дворца? Но лишь глухое эхо шагов было мне ответом.

Во дворце свободой и не пахло, но присутствовало много отдыхающих солдат, на живописные группы которых мы постоянно натыкались, продвигаясь вглубь его по коридорам и проходным залам. Наконец Хью остановился возле низкой и обитой железом дверью.

– Дружок, – обратился он к стражнику, – посторожи-ка нас снаружи, чтоб не мешали любопытные. Мы с мистером побеседуем наедине в этих покоях. Когда ты потребуешься, я кликну, а если услышишь вопли, не обращай внимания – это мистер под моим руководством будет развивать голосовые связки для будущих речей в парламенте, – и он дико заржал своей нелепой шутке.

С этими словами Медноголовый ударом ноги распахнул дверь и, втолкнув меня в помещение, тут же затворил её, как бы заслоняя ею внутреннее убранство комнаты от нескромного взгляда. Да, здесь было что скрывать. В небольшом и скудно освещённом пламенем жаровни застенке ждали своего часа всевозможные орудия пытки. Из стен торчали крючья и кольца, с потолка свисали разного назначения петли и подреберные захваты, в одном углу корчилась дыба, а в другом некое подобие верстака с раздвижными колодками и винтами. В огне жаровни калились клейма и какие-то обручи. Мне сделалось дурно.

Медноголовый тем временем, защёлкнув на моей правой руке наручник, прикованный к свисающей с потолка цепи, уже любовно рассматривал рабочий инструмент на столе посреди пыточного кабинета. Он демонстрировал мне щипцы и щипчики, пощёлкивая их заострёнными клыками, измерял длину каких-то спиц, прикладывая их поверх собственных корявых пальцев, проверял на глаз разводку крупнозубых пил и, в целом, вёл себя как ребёнок в лавке с игрушками. Он заговорщицки подмигивал мне, примериваясь тесаком к собственному уху, и, смеясь, присаживался на заострённый кол.

Признаться, я и сам люблю добрую солёную шутку в кругу друзей. Например, подрезать стремена во время родео, подпилить сваю под мостом на пути свадебного кортежа, на худой конец, выстрелить над головой у посиневшего от натуги приятеля под кустом, но надо знать и меру. Здесь же я начал завидовать последнему сипаю, привязанному к жерлу пушки, тем более, что на всём этом снаряжении печать забвения отсутствовала напрочь. Видимо султан, а затем и англичане, не баловали неугодных мягкотелостью и высоконравственностью собственных натур. В воздухе до сих пор держался запах свежепалёного мяса. Мне становилось всё дурнее и дурнее.

Совсем в ином настроении пребывал мой палач. Он любовно опробовал исправность винтов костедробильного аппарата, подточил кой-какие иглы и поплевал на раскалённый металл зазубренных когтей, приговаривая при этом:

– Вот это под ноготочки, это под рёбрышки, а вот этим удлиним ножку на пару футов, это же в самый раз влезет в глаз.

Я висел на одной руке, как акробат на трапеции, не чувствуя под ногами опоры. И мне сейчас было бы во сто крат спокойнее болтаться на площади под присмотром полка солдат, нежели никнуть здесь на глазах одного Медноголового.

– Ну что, борец за идею, приступим? – начал изгаляться бывший собутыльник. – Знаешь, Дик, мне плевать на сокровища султана, до которых ты большой охотник, но я зверею, когда слышу, что эти деньги могут достаться разного рода смутьянам и подстрекателям, мешающим спокойному процветанию колоний. Я, как резидент английской разведки в Пондишери, многое мог бы рассказать о твоих сподвижниках, но мало кто из них пошёл бы на смерть ради идеи так спокойно, как ты. Поэтому-то твоя милость так и опасна нашему режиму. Я уверен, ты и под пыткой не проронишь ни звука, хотя это уже и не важно. Припугнём твоей смертью француза, выйдем на яйцеголового Гуру и всех остальных, тогда-то я и посмотрю, кто из них сравнится с тобой в стойкости. К тому же, лишняя практика мне не помешает.

За это время монолога палача я успел перевести дух и свыкнуться с обстановкой, поэтому смог ввязаться в разговор, надеясь протянуть время до подхода друзей, на помощь которых по-прежнему рассчитывал.

– Хью, – спросил я, – а почему вы не схватили Пандита-гуру ещё в наших развалинах, когда он посетил нас?

– Да я предлагал, но меня Крис не стал слушать, – в голосе Медноголового послышалась обида, и я догадался, что его недовольство необходимо поддерживать и в дальнейшем. – С тобой можно и поговорить, всё равно ты не жилец. Я предлагал не канителиться с вами, но капитану требовались сокровища султана, а взять их силами одних улан он не мог, вот и приходилось оставлять вас в покое до прихода шотландцев. Да мы ничем и не рисковали, а у меня просто руки чесались поскорее добраться до вас.

– А если бы мы все укрылись в крепости ещё до её штурма?

– Так за вами же следили мои туземцы! Ловко же я подсунул их вам ещё в Калькутте! Всё изначально шло по нашему плану.

– И ты участвовал в разработке этого плана, – польстил я ему.

– Ещё в Пандишери у мадам Амфу, когда я услышал от вас о Гоурдвар-Сикри, вы оказались у меня на крючке. Об участии Пандита в восстании наша разведка знала из донесений Делузи, так что оставалось только не спускать с вас глаз, а вы уж сами вывели нас на вашего Вождя. Я не мог только предположить, что вы воспользуетесь слоном и раньше экспедиции Говелака прибудете к крепости. Поэтому и мне пришлось следовать за вами на лошади. Но и это оказалось нам на руку. Пандит оступился в бдительности и показался на глаза, а то до сей поры мы ловили какого-то оборотня. Теперь смотри, как мы всё точно рассчитали. Вы шпионите за нами, мы же предоставляем вам полную свободу действий, вплоть до поступления к нам на службу. С приходом шотландцев, вы передаёте в крепость известие о времени штурма, а Пандит, понимая, что падение цитадели неминуемо, вместе с султаном начинает укрывать сокровища. Затем, перед самым сражением, чтоб некогда было разбираться, что к чему, авантюрист-гуру убирает хозяина замка и становится владельцем всех богатств. В дальнейшем Пандит тихо сидит на сундуках с золотом где-нибудь в укрытии, а выждав подходящий момент, связывается со своими сообщниками, и тогда они все вместе выносят сокровища из крепости в удобное для этого время. Ведь без внешней связи Пандиту никак не обойтись. Я прав?

– Прав, – признался я. – А что же дальше?

– А дальше, – продолжил Хью, – мы отодвигаем время штурма и довольно легко берём крепость, так как руководить обороной некому. И всё это благодаря Пандиту. Самое интересное, что у этого бандита всё получилось бы, не будь вы с французом у нас на крючке. Да и восстание-то он затеял вероятнее всего ради золота султана, пообещав ему поддержку со всех сторон. Ну а при теперешнем раскладе, стоять Пандиту передо мной и на твоём месте не позже, чем через пару дней. Теперь-то я утолил твоё любопытство, мой очень дорогой Дик?

– Не совсем, – отозвался я. – Мне теперь совершенно не ясно, зачем меня вешать, а тем более пытать? Не разумнее ли отпустить с миром?

– Сначала мы так и хотели, Дик, когда узнали о встрече с Пандитом. Но ты же сам полез в петлю, отрицая достоверные вещи и не поддаваясь перевербовке. А теперь у нас с тобой нет выбора. Мы тебя вывесим для устрашения твоих же друзей, и, поверь мне, после окончания нашего разговора тебе будет чем покрасоваться перед ними. К тому же, твоя казнь заставит поторопиться мнимого гуру. Он ведь не знает, что ты мог рассказать нам. Тем более, что твоё освобождение сорвалось.

– Какое освобождение? – заорал я в ужасе.

– Как будто ты не знаешь! Ведь божий слуга, этот святоша, который был у нас вне подозрений, предупредил тебя о готовящемся побеге. Но ваши слуги вовремя донесли нам о готовящейся акции, ведь их, в свою очередь, за неимением лучшего, тоже привлекли к незаконной операции. Поэтому-то каземат и дворец охраняются солдатами особенно тщательно.

– И вы арестовали Жана и остальных? – упавшим голосом спросил я.

– А зачем? Пандит не выходит из своей конуры, брать связника-махрата без толку. Он хитёр и предан гуру, как и ты. Пусть общается с твоими друзьями. Подождём, пока туземцы узнают тайны подземелий. Они-то и приведут нас к бунтовщику и его золоту. Тем более, что после нашего с тобой разговора ждать останется не долго. Вот видишь, ты теперь знаешь много лишнего, чтобы оставаться в живых. Пора мне заняться делом, голубок.

А ведь Медноголовый был неплохим собеседником и актёром. Я вспомнил его капитаном яхты и не верил, что передо мной один и тот же человек. Я так и сказал ему, думая затронуть в его чёрствой душе какие-либо честолюбивые струны.

– Послушайте, Хью, – заканчивал я последнюю попытку договориться хотя бы о милосердии к беззащитному пленнику, то есть ко мне. – Вы глубоко ошибаетесь, принимая меня за ниспровергателя устоев и разжигателя бунтов. Меня соблазнило золото, а не блеск революционных идей. Повремените с казнью до поимки Пандита.

– Может, и ошибаюсь, – спокойно ответил палач, – но повременить не могу. Есть, в конце концов, приказ полковника, поэтому ты добросовестно исполнишь отведённую тебе роль в нашем спектакле. А после поимки Пандита, вполне возможно, что твои кости соберут в один мешок и захоронят с почестями в отдельной могиле, как безвинно пострадавшей из-за происков врагов жертвы. Так что для тебя всё не так плохо может и закончится.

– Ты большая рыжая сволочь, – взревел я в надежде, что он прикончит меня сразу. – Я твоих и папу, и маму, а тебя и так, и этак, включая весь твой поганый род до седьмого колена по материнской линии…

Углубиться далее в его родословную мне не удалось, так как заплечных дел маэстро ударил меня каучуковой дубиной по голове, но особо не прицеливаясь.

Очнулся я от вылитого на меня ведра воды распростёртым на пыточном верстаке. Кровь заливала глаза, конечности непроизвольно дёргались, а в ушах бухал колокол, сквозь похоронный звон которого, прорывался в сознание голос палача:

– Слабоват ты, не то, что туземцы. Пришлось даже расковать, чтоб рука не оторвалась. Кому ты полным инвалидом понадобишься? 3ато теперь с мордой у тебя полный порядок, родная мама не узнала бы, – делился он со мною наблюдениями,– а вот с остальными частями пока неважно. Но ничего, сейчас переломаем тебя в нескольких местах – и хоть на выставку прикладного искусства,– и он стал вставлять мои ноги в отверстия колодок с винтами.

Я задёргался, как кролик в силках.

– Лежи спокойно, – посоветовал изверг, – быстрее закончим, да и переломы будут закрытыми. А почувствуешь, что невтерпёж, но ещё при сознании, начинай орать, иногда это помогает, хотя ты вряд ли что почувствуешь, – разлепив мне пальцем веки, уточнил он. Наверно, единственный раз в жизни я послушался доброго совета. Ни до, ни после я уже не получал столь ценной подсказки. Возможно даже, что это было ниспослано свыше.

И я начал кричать. Я орал, не жалея голосовых связок и лёгких, вопил неподражаемо и бесконечно, голосил, как стая оголодавших гиен и рычал, попавшим в капкан ягуаром.

– Заткнись, бабий придаток! – не выдержал Медноголовый, зажимая мне рот ладонью. – Я ещё не успел закрепить твои копыта.

В ответ, изловчившись, я впился зубами в руку врага и почти вырвал из неё порядочный кусок грязного мяса. Хью в бешенстве отскочил от меня и, зажимая рану, твердо пообещал:

– Ну, сволочь, я и одной рукой выровняю твои рёбра, а потом лично подсажу на эту деревянную лошадку со щелью вдоль хребта, чтобы твои поношенные и бессмысленно болтающиеся между ног ятра, говоря библейским текстом, стали плоскими, как пустой кошелёк, – и, оторвав от своей рубахи рукав, стал бинтовать свою мерзкую лапу.

Заткнулся я самостоятельно. Нельзя было терять ни минуты. Пока он занят перевязкой, я должен раненым тигром вскочить с пыточного одра и ловким нацеленным ударом размозжить череп палачу первым же попавшимся под руку предметом, а затем дорого отдать свою жизнь в рукопашной схватке с остервенелым стражником, до времени таящимся за дверью. Я так и поступил, хотя и не довёл дело до конца. Израненное тело отказалось повиноваться своему хозяину. И мало того, должно быть от неимоверного напряжения мысли, сознание начало туманиться, до слуха донеслись потусторонние шорохи и скрипы, словно кто-то двигал по полу пустой гроб, а прямо надо мной в потолке, сама собой разверзлась тёмная дыра, видимо для пропуска на небеса мою отлетающую душу. Я со смирением стал ожидать кончины.

Но вдруг, из этой замогильной тьмы высунулась смуглая рука со змеёй в кулаке. Ползучей тварью была кобра, а в напряжённых извивах её тела ясно угадывалась готовность к атаке. Таким азиатским способом господь посылал мне избавление от мук, и я взирал на гада с любовью и вожделением.

Но я ошибся. Вдруг рука резко дёрнулась и, выпуская кобру, точно рассчитанным движением направила её полёт прямо на плечи Медноголового, увлечённо зализывающего свои раны.

Почувствовав на загривке холодное тело гадины, рыжий пёс, вместо того, чтобы прикинуться замшелым столбом, как учат заклинатели и факиры, начал от неё отбиваться и размахивать клешнями, чем и спровоцировал смертельный укус в свою шею неприхотливой к пище тварью.

Стряхнув, наконец, с себя прилипчивое пресмыкающееся и признав в животном кобру, Хью мгновенно из хозяина жизни превратился в её изгоя. Он сразу потерял интерес к окружающему миру и ко мне в том числе, что было вполне естественно в его теперешнем интересном положении. Ужас, опережая действие яда, парализовал Медноголового. Лицо злодея побледнело, как солнце родной Ирландии на исходе лета, по телу пробежала первая неконтролируемая дрожь, а глаза застыли остекленевшей тоской.

Почувствовав прилив сил от вида павшего противника, я было вскочил со смертного ложа, но колодки сдержали мой естественный порыв к свободе, и мне пришлось вновь брякнуться на прежнее место, ударившись слабой головой о дерево верстака. Сознание покинуло меня так быстро, словно его и век не было в моих мозгах.

Глава 7

СЕДЬМАЯ ЖЕРТВА

Я валялся под нещадно палящим солнцем и кормил собою мух. Они свободно перемещались по лицу, особо назойливо толпясь у губ и ноздрей, мешали дышать, чего не очень-то и хотелось из-за физически ощутимой плотности воздуха, горячего и смрадного. Нестерпимая вонь разлагающейся плоти терзала сознание и внутренности. Тела не чувствовалось, словно я состоял из одной головы, неразумно оставленной туловищем без присмотра. Она подумала, что надо хоть к чему-то приготовиться и открыла глаза.

Потусторонний мир мне представлялся несколько иначе. С кое-каким населением и справедливым судом, но без земных мук. Так как я умер на индийской земле, то приступить к новой животной жизни должен был без особой волокиты со стороны местных богов. Учитывая моё терпимое отношение к Шиве, Вишну и остальным небожителям, я вполне мог переселиться в благородного оленя, а лучше в слона, пусть и без надменности, но при впечатляющей силе.

До слуха донеслись вкрадчивые шорохи и довольное урчание. Кто-то дёрнул мою голову за ноги, слегка пробуя их на вкус острым клыком. Я обиделся и взглянул в сторону нарушителя моего скорбного ону нарушителя моего скорбного момента расставания души с телом. Возле ног стоял я, но уже в образе шакала, и смотрел на свои жалкие останки. Я понял, что раздвоился и сошёл с ума.

До этого бывать сумасшедшим мне как-то не приходилось, поэтому было чрезвычайно любопытно испытывать новое безмозглое состояние. И хоть я был помешан тихо, а значит надолго, всё же не вытерпел и укусил себя за ногу. Нога от боли взбрыкнула и ударила шакала в морду. Трупоед недовольно отпрянул, а я вдруг понял, что у меня острый приступ идиотизма.

Плюнув на свои немощи, я кое-как сел, совершенно расстроив предобеденные планы мерзкого животного, и осмотрелся вокруг. Предо мной расстилалось зловонное болото с чахлой растительностью по краям. По его зыбкому берегу, там и сям виднелись разложившиеся, и не очень, человеческие останки. Обожравшиеся грифы и вороны не спеша прогуливались среди трупов, изредка отдирая от них лакомый кусок или склёвывая выкатившийся из-под века глаз. Белые жирные черви, способствуя разложению мёртвых тел, деловито копошились в этом гниющем желе. Обглоданные кости, с неотслоившимися порой волокнами сухожилий, безмолвно свидетельствовали, что трупам и ночью не было покоя от приставания четвероногих прихлебателей. Разного рода насекомые тучей висели над болотом, не зная забот в поисках пропитания. Сидя, болотный смрад ощущался сильнее, чем в лежачем положении. Меня вырвало желчью и стало легче. Пора было что-то предпринимать.

Кое-как встав, я тенью поплёлся вдоль довольно широкого ручья, впадавшего в болото. Когда воздух посвежел, я лёг на берег и опустил голову в холодный поток. После нескольких повторений этой процедуры, стал почти жизнеспособен, хотя и не твёрд памятью.

Скоро я подошёл к невысокому холму, из-под которого вырывался этот ручей на волю, и опустился на землю под невысокой пальмирой, силясь восстановить в памяти недавнее прошлое. Постепенно сознание прояснилось настолько, что я припомнил почти все предшествующие события.

После поспешной гибели Медноголового Хью, я пришёл в чувство от потока воды, хлынувшего из люка в потолке. И сразу же услышал приглушённый голос, окликавший меня сверху:

– Пусть Сердар не пугается и не кричит. С ним хочет говорить его Коллени.

Боже мой! Голос этой, невидимой вдовы султана, прозвучал для меня, как полковая труба для боевой лошади. В глазах женщины я не мог выглядеть безвольным истуканом и пришибленной жертвой. Я мгновенно ощутил прилив жизненных сил и возвратившееся присутствие духа, да к тому же Медноголовый уже никак не мог помешать моему возрождению.

Из дальнейших разъяснений Коллени я понял, что они с Онилой всё ещё находятся в своих потайных апартаментах, томясь неизвестностью о событиях во дворце. И сейчас в очередной раз делились воспоминаниями о былом, теряясь в догадках о причине отсутствия белых господ, твёрдо веря в любовь с первого контакта. Вот за этим-то интересным занятием их и накрыл мой животный рёв. Обладая здоровым женским любопытством и отчасти зная причину подобных звуков, они поспешили к своему смотровому оконцу, находящемуся в углу будуара прямо над пыточной камерой. Султан, заботящийся о воспитании жён, всегда позволял населению гарема, особенно провинившейся его части, наблюдать за ходом костоломного процесса, тем более что материал для наглядных опытов всегда находился под рукой и в достаточном количестве. Порой жёнам, наиболее любимым, позволялись шалости с кобрами, запасы которых тоже не иссякали. Вот этот-то навык и позволил Коллени избавить меня от Медноголового.

Далее женщина поведала мне о существовании некоего колодца в этой же камере, через который сбрасывали уже неживой и отработанный материал прямо в подземный поток. Куда он выносил трупы, Коллени не знала, но то, что не к вратам Эдема, была уверена. Так как я был ещё живой, она посоветовала подойти к колодцу и поймать любезно брошенную уже для меня кобру, но если Сердар пожелает, то можно и кинжал. Женщина хорошо понимала, что возврата к живым из этого застенка нет, и помогала мне, чем могла.

Я не стал спешить с самоустранением. Освободившись от колодок, направился на поиски колодца. Действительно, у дальней стены я обнаружил небольшую каменную плиту с кольцом, а когда, поднатужившись, сдвинул её в сторону, увидел и сам колодец. Он был довольно узок и явно рассчитан на одного, но ведь и у палачей вряд ли были проблемы со временем. Я бросил в тёмную пасть этой дыры какой-то пыточный предмет, оказавшийся под рукой, и по далёкому всплеску понял, что до потока не рукой подать, а лететь и лететь обыкновенным мешком с мякиной. Затем пошёл побеседовать с Коллени.

– Свет очей моих, – проникновенно заговорил я, задрав голову к потолку, – с меня хватит и одной кобры. Лучше одари своим кинжалом. Мужчине пристойнее умереть от оружия, чтобы не выглядеть презренным трусом на суде Индры. А теперь закрой окно и удались, женщина! Твой господин в одиночестве желает попрощаться с этим миром. Да будет благосклонен Шива к твоей судьбе!

Получив оружие и избавившись от свидетельницы, я привязал кинжал к своему телу рукавом рубахи Хью, подошёл к краю колодца и, помянув христианского бога, прыгнул в чёрную бездну.

* * *

Подробности моего плавания под землёй видимо навсегда стёрлись в памяти. Отрывочно помню, что несло меня потоком скоро и уверенно, часто ударяя о стены и своды русла, что порой захлёбывался от водного изобилия и что особенно туго пришлось во время моего выброса из подземных недр. А уж как я выкарабкался на край болота, осталось для меня неразрешимой задачей. Но, не смотря ни на что, я остался жив, хоть и не знал, где нахожусь и куда направлю свои стопы. Стараясь определиться по солнцу, я запутался в небесной механике и в преддверии ночи начал было впадать в тоску от одиночества. Но тут, как раз вовремя предо мной предстал проводник к человеческому жилью. Это был шпион и предатель Рама-Сита.

– Сердар, ты наверно устал ждать меня? – по-английски просто спросил он. – Я пришёл помочь тебе.

А за его спиной виднелась куча туземцев, уже приготовившая длинный шест и связки лиан для моей транспортировки.

– Проклятый изменник, что ещё ты собираешься сделать со мной? – только и смог я задать никчемный вопрос.

– У нас не близкая дорога, надо спешить, – ответил он, не вдаваясь в подробности, и подал знак своим головорезам. Туземцы умело опутали меня по рукам и ногам, не жалея лиан, приторочили к шесту и, завязав глаза пальмовыми листьями, взвалили к себе на плечи. Часто подменяя друг друга, скорее бегом, нежели шагом, они без остановок потащили меня через джунгли только им известной тропой. Так, выскользнув из силков англичан, я попал в ловушку туземцев. Что они-то уж спустят шкуру с белого человека, я не сомневался, болтаясь на шесте как гамак с ещё тёплым покойником.

Сколько меня тащили, я не помню. Видно, треволнения прошедшего дня отключили меня начисто. Очнулся оттого, что кто-то осторожно тряс меня за плечо. Это был мой чёрный ангел.

– Сердар, – обратился он ко мне, – до утреннего жертвоприношения осталось совсем немного времени. Отдохни и выпей из этого кувшина, – и он указал на стоящий рядом тыквенный сосуд. – Питьё поможет восстановить твои силы. Надо, чтобы ты предстал перед богиней Кали на празднике великой Пуджи сильным воином. Жди, я скоро приду к тебе, чтобы подготовить к обряду.

С этими словами проклятый индус покинул меня со всем своим воинством, и я остался один на один со своей горькой судьбой.

В неярком свете факела, укреплённого на стене, я стал осматривать место моего нового заточения. Это была небольшая пещера, выдолбленная в скальной породе, с вделанной массивной дверью из дерева кадамба на входе. В пещере было пусто, не считая кувшина и обрывков лиан, некогда связывающих меня. Даже шест, служивший носилками, туземцы прихватили с собой.

Я, скрючившись, лежал на холодных камнях у стены, не в силах пошевелить затёкшими конечностями. Всё тело ломило от пережитого, а глотка, казалось, была набита сухим песком. Принудительная прогулка явно не пошла мне на пользу.

Отбросив всякую предосторожность и кое-как дотянувшись до кувшина, я жадно выпил из него всю горькую смесь, предложенную Рама-Ситой. Её действие начало проявляться значительно быстрее, чем даже привычный мне ром. Ум мой прояснился, а тело приобрело привычную подвижность. Я встал и уже более тщательно обследовал своё убогое пристанище. Оно было сработано с азиатской надёжностью и незатейливой прочностью первобытного человека, поэтому мысль о самостоятельном выходе отсюда умерла, так до конца и не сформировавшись.

Я вновь опустился, на пол и стал думать, за неимением более активного занятия. Мои раздумья были связаны с постижением вины аборигена перед белым человеком, пришедшем к нему с отеческим наставлением и материнской заботой, а получающим взамен чёрную неблагодарность блудного сына. Упоминание Рама-Ситы о жертвоприношении не оставляло и тени сомнения о моей роли на их празднике. Мало того, что я буду убит, так эти дикари превратят убийство в спектакль, свежуя и разделывая меня на куски. И будет моя страшная смерть символом их верности богине Кали. О чёрной жене Шивы и её приверженцах из касты тугов-душителей я уже был наслышан, но, как и все белые, видимо недооценивал фанатизм индусов. Да и официальные власти настойчиво утверждали, что с душителями давно покончено.

Об этой касте ходят жуткие легенды, связанные с человеческими жертвоприношениями, совершаемые вроде бы и в наш просвещённый век. Действительно, во времена владычества браминов, фанатики мерзкого культа даже не преследовались, на том основании, что, якобы, являлись истинными носителями первобытных традиций предков. Но уже мусульманское нашествие на Индостан положило конец варварскому поклонению, правда, не окончательный, так как убийства людей во имя богов продолжали совершаться, но тайно в непроходимых джунглях и пещерах времён троглодитов – в Эллоре, Элеоранте и Карли.

С приходом англичан каста тугов была поставлена вне закона и истреблена, но в большей части на бумаге в отчётах для успокоения общественного мнения, как утверждал мой знакомый начальник полиции Бомбея полковник Федерик Муррей. А он знал, что говорил, так как в начале волнений сипаев лично выпустил из тюрем не один десяток душителей в обмен на их согласие быть осведомителями, а в случае необходимости и наёмными убийцами.

Поэтому каста тугов вполне могла сохраниться. Но в то, что они до сих пор совершают жертвоприношения, я, по правде сказать, не верил. Порой, правда, возникали слухи о похищении людей душителями для своих обрядов, но властями они считались народным вымыслом, тем более, что среди пропавших, англичан не числилось.

Из всего этого вытекало – раз культовые обряды ещё имеют место и в полном объёме, то я буду первым цивилизованным человеком, уготовленным судьбой для заклания в честь чёрной богини Кали. Попутно припомнив кое-что из истории южноамериканских и африканских диких племён, я вновь взгрустнул об уютной виселице англичан. Знать, не судьба беглому сыну калачи жевать! Да и как верёвочке не виться, если курица не птица?

Однако наш христианский бог всё же не полностью оставил меня, не дав прикоснуться к кинжалу Коллени до урочного срока. Только сейчас наступило его время.

Я снял повязку, удерживающую кинжал на теле, и благоговейно взял оружие в руки. Это была моя последняя надежда на избавление от грядущих мук. Рукоять клинка удобно легла в руку, и я почувствовал в себе сосредоточенную уверенность в силе и защищённости.

Убить Рама-Ситу я решил не сразу, а после обещанного им разговора. Вполне могло случиться, что к концу беседы с тугом появятся пути и к собственному спасению. Надежда была мизерной. Скорее всего, мне суждено было погибнуть в рукопашной схватке с соплеменниками Рама-Ситы, прихватив с собою на тот свет пару-другую туземцев. Я укрыл кинжал за поясом штанов под рубахой и стал ждать появления своего врага.

Вскоре снаружи послышался скрежет отодвигаемого засова. Дверь тяжело и нехотя растворилась, и в моё узилище шагнул ненавистный шпион. Рама-Сита к моей радости пришёл один, полностью уверенный в моей беззащитной покорности. Но как раз эта-то заносчивость дикаря и обеспечивала ему верную смерть. Он сел напротив меня, привычно поджав ноги.

– Сердар, – начал туг, – я пришёл, чтобы поведать о великой миссии, предназначенной тебе богиней Кали. Пусть же радость переполнит твоё сердце, узнав о том, что по велению нашей Чёрной Праматери ты выбран почётной седьмой жертвой на великом ежегодном празднике Пуджи, и твоя, избранная богиней кровь, последней оросит её священный алтарь.

И все мои сомнения рассеялись утренней дымкой над водами Ганга. Это значило, что я буду зверски зарезан на глазах у толпы фанатиков.