Былое сквозь думы. Книга 1

Конечно, случалось, что бренди заносил меня и на другой континент, но новая порция непременно возвращала в действительность, а последующая и вовсе позволяла поймать утерянную нить и вполне связно продолжить повествование:

– Короче, сижу я в клетке, думать устал, голова работает вхолостую, но умирать не хочется. Дикари разбрелись по шалашам, вокруг ни души, пленницы рыдают по своим загонам и ни капли спиртного. Вдруг слышу, кто-то скребётся рядом с клеткой. Не приходя в ясность сознания, думаю, что мышь, но это оказалась любимая жена Фулата. Хоть и дикая женщина, но пришла проститься с супругом, так как я ничего ей плохого и хорошего не делал.

– Парни, а что она бы попросила у вождя в память о Дике? – не удерживался от игривого вопроса настырный Гильермо.

– Самый большой палец междуножья, – весело гоготал народ и торопил с рассказом. Я вдохновлялся новой кружкой и повествовал далее:

– И тогда приказал я верной спутнице жизни открыть клетку, чтобы навсегда проститься с нею, но без скандала и лишних слёз. Фулата повиновалась, ибо и для дикой женщины слово мужа священно. Выбравшись на свободу, я потёрся носом о Фулату и, погладив её по спине, направил домой, объяснив, что и мне пора к своему богу. Женщина не посмела возражать и мешать белому воину свершать свои обряды, а посему, безропотно удалилась. Я же бросился выручать Магопо, и через пару минут мы были у базальтового утёса. Посовещавшись, решили брать его штурмом, полагая, что время и дожди вполне могли сделать его преодолимым, так как вблизи он уже не выглядел таким угрожающе недоступным. Туземец уже начал восхождение, когда, взглянув на небо, я увидел первые признаки скорого рассвета и понял, что нам просто не хватит времени для осуществления задуманного. Людоеды перехватят нас менее чем на полпути и хорошо, если прикончат сразу, хотя это и не в их правилах. А укрыться до следующей ночи было негде. Положение вновь складывалось не в нашу пользу, и мои руки опустились. И вот тут, когда Магопо упал духом, рухнув со скалы, а я приготовился впасть в неуправляемую истерику и утопиться, мне на память вдруг взбрела мысль и меня, как глухаря на току, осенило. Я нечаянно припомнил, как индейцы охотятся на бобров на берегах Онтарио и, схватив Магопо за руку, потащил его к плотине дикарей. Не вдаваясь в разъяснения, сорвал две толстые камышины и одну из них сунул туземцу в рот. Магопо без слов догадался о моих намерениях и, схватив в руки здоровенный камень, поспешил к воде. Я быстро залепил себе нос и уши глиной и устремился за ним. Конечно, Магопо было значительно проще. Чернокожему затаиться среди чёрных отмокающих трупов было не сложно, я же надеялся только на везение и вековой возраст пруда. И наконец-то мне действительно крупно повезло. Глубокий ил прочно удерживал меня на дне, а густая ряска и лилии надёжно укрывали сверху. Я замер, дыша через зажатую во рту камышину, как последний ирокез. Скоро вода вокруг посветлела, разгорался день, и мне предстояло одно из тяжелейших испытаний в жизни.

– Дик, неужели ты просидел под водой целый день? – спрашивал кто-нибудь из новеньких.

– Когда знаешь, что тебя будут жрать на твоих же глазах, то запросто и неделю просидишь в дерьме, – заверял я искренне. – Конечно просидел, куда денешься? Вода прогрелась, но дышалось с трудом. А вот Магопо повезло больше. Он иногда всплывал между трупами и мог вести наблюдение. В последствии мне рассказывал, что людоедов охватила настоящая паника, когда утром нас не обнаружили на месте. Они перетряхнули всё стойбище, не обойдя вниманием и плотину, но так и не обнаружили наших следов, и лишь под вечер Оукуса разъяснил народу, что нас похитили злые духи, с которыми мы вошли в сговор, ведь после освобождения я не забыл закрыть наши клетки, чем и поставил тёмные головы дикарей в тупик.

– Но зато ты голова, Дик, – хвалили меня старатели. – С таким черепом далеко зайдёшь!

– Да уж, – заслуженно гордился я и вёл рассказ к концу. – С наступлением ночи Магопо выловил меня из пруда ещё живым, и мы, едва успев отдышаться, начали штурмовать утёс, а к рассвету уже покорили его вершину. Помогли нам в этом глубокая трещина выше источника, которая была неприметна с земли, да жуткие воспоминания о подводном сидении. Но я не могу сказать, что восхождение далось легко, зато теперь заткну за пояс любого скалолаза. Вот так мы с Магопо выскользнули из разверстой пасти племени людоедов.

– Уму непостижима такая одиссея Гомера, – ахал кто-то из грамотеев. – Умеет судьба схватить за живое и лягнуть ниже пояса, если этого заслуживаешь!

– Это точно, – заверял я и накладывал на свою акварель завершающий мазок: – А дальше всё просто. Хотя спуск среди валунов и скал занял у нас более суток, неспешная дорога домой не была в тягость. Мы шли на шум водопада Виктория, порой не веря своей удаче, и лишь когда вступили на землю макололо и Магопо нашёл свой крааль, наконец поверили, что обрели долгожданную свободу. Вождь Себитуане полюбил меня, как второго сына, и оповестил народ, что отныне я равен вождям во всех подвластных и дружественных ему племенах. После краткосрочного отдыха, Магопо проводил меня до прииска, так как я не захотел менять гражданство и засобирался на родину. Сам сын вождя поспешил с большим отрядом в Таба-Нгу навестить старых знакомых. Поэтому, я думаю, что в настоящее время племени маньема в природе не существует.

На этом месте я заканчивал повествование. Благодарные слушатели наперебой лезли ко мне с выпивкой, а полностью нагрузившись, мы отправлялись по своим палаткам отдыхать до утреннего похмелья.

Самое примечательное, что всё рассказанное было голой правдой, хоть мне и самому верилось в это с трудом. Но, как говорят французы, я вовремя нашёл свою женщину. Ясное дело, если бы не Фулата и моё воздержание, не топтать бы мне эту землю до преклонных лет.

Мне частенько приходилось пересказывать свою историю за чашкой чая, и она была так отшлифована моим языком, что и думать при этом не приходилось. Но всё же полностью её от меня никто не слышал. Дело в том, что когда мы с Магопо перевалили через утёс, то наткнулись на родник, который немного попетляв у подошвы, вновь скрывался под землю и, вероятнее всего, пробивался с другой стороны утёса, снабжая водой стойбище людоедов. Разгадав тайну родника, туземец принял своё решение, о чём я из-за гуманных соображений и умалчивал в своих рассказах.

На склоне утёса, среди светлых гранитных глыб, торчали твёрдые бело-зелёного цвета стволы, очень ровные и лишённые какой-либо листвы, но покрытые острыми колючками. Это был молочай эффорбия. Его сок смертелен для человека и, даже попадая на кожу, вызывает распад тканей и образование язв.

Магопо, ни слова не говоря, начал осторожно вырывать молодые деревца эффорбии и сносить их к роднику. Я, понял, что задумал туземец и содрогнулся, представив последствия страшной мести Магопо.

– Друг, – попытался остановить я его, – но в стойбище женщины и дети. Вправе ли ты лишать их жизни?

– Женщины рожают детей, а дети становятся воинами. Пожиратели людей не должны осквернять землю, – сурово ответил он. – Не мешай, брат. Но если тебе станет легче, то знай, что боги могут не допустить смерти маньема и послать им листья дерева мокун, а если их жевать, то смерть отступает.

Мне действительно стало легче. Если есть противоядие, то у людоедов есть свой шанс. Но может быть Магопо по-своему и прав? Бог ему судья!

Посчитав, что молочая заготовлено достаточно, туземец раскопал ямку вокруг родника и, уложив туда деревца, подходящим обломком скалы осторожно размочалил их верхушки. Источник начал вбирать в себя страшный яд и уносить его в Таба-Нгу. Очень скоро Муани-Лунга должен будет на себе убедиться, что обещанная мною кара небесная вовсе не пустой звук.

Не распространялся я и ещё об одном. На прощание Себитуане наградил меня наколкой на груди и некоторым количеством алмазов. Татуировке поддался по благодарной дури, а алмазы принял с удовольствием. Иначе на какие шиши купил бы я необходимое снаряжение для открытия концессии в Олд-де-Бирсе?

* * *

Глубоким утром в воскресенье, после достойного обмывания свалившихся на нашу голову камней, пробудившись первым от нестерпимой жажды, я поспешил из проспиртованного воздуха палатки на волю. В пьянке хорошо всё, кроме похмелья, убеждаюсь я в который раз, но всё неймётся. Эта расплата за отлично проведённый вечерок постоянно поджидает меня в начале дня. Однако заботиться о своём здоровье приходится постоянно. Язвы, лихорадки, несварение и прочий синдром со всех сторон давят на человека на прииске, и если от хворей не обороняться рюмкой-другой антибиотика, то нечего бродить по свету в поисках лучшей доли, а легче умереть до срока в своей постели от чахотки на руках наследных родственников, но в трезвом уме.

Не разлепив толком глаза, я шарился к выходу, как вдруг споткнулся босой ногой о что-то круглое и липкое, упав как срубленный дуб. Придя в себя, я ощупал попавшийся под ноги предмет, а продрав глаза, узнал в нём голову Гильермо.

Крик ужаса вырвался из моей пересохшей глотки, а свалявшиеся колтуном волосы зашевелились. Разбуженный криком Поль, увидев страшные останки друга, побелел как свежая простыня, с рёвом выскочил из палатки и, не помня себя, бросился бежать по прииску.

И снова всё население Олд-де-Бирса сошлось над трупом нашего товарища, теряясь в догадках о личности убийцы. Ответа не находилось.

Все наши алмазы были в мешочке с металлической цепочкой на груди у испанца. Грабителю пришлось отрезать голову Гильермо, чтобы похитить наши камни. Но главное, преступник знал, у кого алмазы и конечно видел их во время субботней выпивки, так как бесхитростный испанец показывал нашу добычу любому желающему. А к Хромому посторонние не заходят. Значит, убийца был среди нас и даже пил за деньги Кипятильо. Народ Олд-де-Бирса сурово безмолвствовал, назревала резня и срыв плановых работ.

– Проводимые мною расследования пока не приносят желаемого результата, – жаловался нам с Полем мастер Вель через пару дней после жестокого убийства. – Но я прилагаю все силы для поимки убийцы.

– А кого вы подозреваете, сэр? – хотелось мне ознакомиться с результатами следствия.

– Круг подозреваемых настолько широк, что в интересах дела я не могу назвать имён, – последовал ответ.

– Ты намекни нам, – без церемоний лез в разговор бур, – а мы сами разберёмся, кто виноват.

– Джентльмены, – взъярился полицейский, – прошу не переступать через закон и не мешать следствию, – и с этими словами он указал на дверь.

Так мы и уходили ни с чем, повторяя эту процедуру день за днём.

Разработку алмазной трубки мы забросили, так как горели желанием законного мщения. Да и весь прииск гудел недовольством и требовал от представителя власти конкретных результатов.

Как раз в это время с прииска Нельсонс-Фонтейн к нам прибилось несколько старателей, которые поведали оторванным от внешнего мира жителям Олд-де-Бирса о банде головорезов под предводительством каторжника Каймана, которая якобы бродит в окрестностях нескольких приисков, грабит одиноких алмазодобытчиков, нападает на фургоны переселенцев, проявляя звериную жестокость в отношении жертв.

Наш прииск начал усиленно вооружаться, а издёрганный народ готов был стрелять в кого угодно даже в трезвом виде. В ответ на милитаризацию населения мастер Вель позволил линчевать нескольких воришек из негров и азиатов, но напряжённость в обществе столь щедрым жестом всё же не снял.

А через два дня вечером, пока сыновья старика Макмерфи отмечались у Хромого Джошуа, в собственном фургоне был заколот и ограблен их папаша Джо. И тогда сыновья Фил и Патрик, близнецы и мои соотечественники, поклялись, что за смерть отца застрелят любого, кто им не понравится. И я понял, что дальше отсиживаться за чужими спинами нельзя, а необходимо немедленно брать бразды правления народным гневом в свои умелые руки.

В мой истребительный отряд, кроме многоопытного бура, горячих близнецов и изворотливого де ла Моля, вошли ещё три добровольца: юный итальянец Джокиаро Кафиеро, вечно носящийся из конца в конец по прииску и всё знающий, и два рассудительных немца – фон Труппеншток и Зигфрид Эленкоценбоген, между своими просто Зига и по повадкам еврей. Все парни подобрались надёжные и готовые на всё, лишь бы не сидеть в ямах без дела. Мы не стали афишировать создание и цели нашего отряда, а приобретя оружие и лошадей на средства прииска, обосновали нашу базу под крылом Хромого, чтобы не привлекать к группировке излишне любопытных глаз.

Днём мы ещё кое-как продолжали копаться по своим норам, а вечерами проводили организационные совещания за отдельным столом и делились наблюдениями за жизнедеятельностью Олд-де-Бирса.

– Проверяем всех на вшивость, – предлагали братья. – Кто стащит у пьяного ла Моля алмаз, на месте получает порцию свинца в лоб.

– Так мы перестреляем весь прииск, – сомневался Поль.

– Вряд ли стоит пользоваться моей простительной слабостью, – отводил дельное предложение и сам француз. – Да и откуда у меня возьмётся лишний алмаз?

– Подбросим, – уточняли братья, – а тебе лишь останется привычно прихвастнуть за стойкой, и дело кончено. Да ты не брызгай по углам, из-за одного камня пьяную глотку перерезать не станут.

– Я в этом не уверен, – не сдавался ла Моль. – Лучше отдайте свой камень фон Труппенштоку, он солиднее выглядит.

– Солидные люди не отдыхают по канавам, – резонно замечал немец.

– Друзья мои, – веско перебивал затягивающуюся перебранку Поль, – необходимо организовать патрулирование прииска в ночное время, тогда наверняка успеем на место преступления.

– Как же! Будут ждать дядюшку Поля бандиты, пока он им не свернёт шею, – встревал любивший поспать Джокиаро.

– Ты, Джеки, слишком молод, чтобы учить меня, – поворачивался к итальянцу бур. – Когда тебя лепили, на меня уже шили мундир. Заткнись и сиди тихо, иначе я за тебя возьмусь, и ты будешь страдать бессонницей до глубокой старости.

– Спокойно, Поль, мы здесь все равны, – рассудительно напоминал Зига. – Не стоит придираться к словам мальчика. Ведь мы организация свободных во мнениях людей, поэтому будем уважать слабости друг друга.

И мы начинали спорить о свободе и сопутствующих ей слабостях до хрипоты, будоража всю округу своею ночной деятельностью.

В пятую ночь наших дискуссий ударом топора был отправлен на тот свет Сэмюэль Траверси. В пылу организационной деятельности мы пропустили мимо ушей известие о найденных им алмазах. Но в палатке Сэмюэля камней, естественно, не оказалось.

– Над прииском висит проклятье, – констатировал мастер Вель, – и я склонен думать, что это дело рук черномазых. Многовато развелось этих попрошаек в Олд-де-Бирсе. Пора проводить зачистку местности.

Многие согласились с этим, и уже через сутки закон Джона Линча свирепствовал на прииске, уравнивая в правах с неграми и остальных цветных.

Мы же пошли другой стороной. По еврейскому совету Зиги, нам с Полем в своей же яме посчастливилось найти целую пригоршню отборных камней. Мы на радостях запили в заведении Хромого, поминутно показывая любопытствующим свою находку. Весь прииск радовался такому крупному везению, пропивая деньги нашего отряда. Лишь Поль Поттер мрачнел день ото дня, находясь постоянно возле меня трезвым, так как по нашему плану именно он должен был неусыпно бдеть, чтобы вовремя ocтановить руку убийцы, если она протянется к моей шее за кисетом с алмазами. Поль, несомненно, сделал бы это, не помешай я ему своей бессознательной тягой к жизни.

В ту роковую ночь мои ополченцы, как всегда аккуратно сгрузили меня в угол нашей палатки и, оставив трезветь под присмотром Поля, разбрелись по своим норам. Лишь француз, как выяснилось позднее, в поисках неясных приключений забрёл в пески за крайние палатки, где и прилёг отдохнуть до утренней зари.

Мне снились привычные кошмары, и я орал и метался по палатке, мешая Полю даже смежить глаза. Когда же бур ненароком разлепил свои очи, то к своему крайнему недоумению увидел сидящего на моём взбрыкивающем теле постороннего человека с колпаком на голове. Гость обматывал вокруг моей шеи верёвку, готовясь удавить спящего без лишнего шума и предсмертных хрипов. Поль тотчас же дико заорал и бросился на моего обидчика. Но бур не ходил в дозоры по тылам противника, не знал индейских хитростей на тропе войны, да и вообще первый раз вошёл в соприкосновение с противником, а поэтому и поднял излишний шум. Естественно, бывший в наших руках злодей дал дёру, а я, взбешённый криком, набросился на рванувшегося в погоню Поля и чуть не задушил его собственной рукой, не ведая в припадке самообороны, что творю. Пока мы с приятелем обоюдно разбирались что у чему, след грабителя простыл, и куда делась эта сволочь определить стало невозможно.

На шум сбежались соседи, затаптывая всяческие следы и ожидая увидеть свежий труп, но обнаружив нас в полном здравии, разочарованно разошлись по рабочим местам, а мы всем отрядом уединились на совещание. Не хватало только лягушатника. Француз в который раз уже нарушал дисциплину и пора было его наказывать, хотя бы шомполами, так как штрафы он никогда не платил. Но не успели мы как следует разговориться, чтобы принять верное решение, в палатку ввалился де ла Моль, хромая на обе ноги. Нос у француза был сворочен набок и кровоточил, а с правой щеки на шею сползал багровый синяк.

– Без нас наказали, – с одобрением встретили опоздавшего близнецы. – И на кого же ты нарвался в этот раз?

– Если судить по характеру повреждений, то пострадавший попал под копыта бездушной твари, – предположил основательный фон Труппеншток.

Однако, шепелявя разбитыми губами, де ла Моль поведал нам странную историю о ротозее, который наступив в предрассветном сумраке на мирно дремавшего француза, не извинился вопреки ожиданиям, а без шума избил лежачего коваными сапогами, не позволив обороняться хотя бы словесно.

– Кто же это был, ла Моль? – вскричал прыткий Джеки, всегда готовый подраться во втором эшелоне.

– Если бы я знал, – горько выдохнул француз. – Этот подонок был в карнавальном колпаке, а когда я почти бросился на него, он вскочил на лошадь, стоящую за кустом акации, и ускакал в вельды.

– Надо было стрелять! – загорячились братья.

– А я и выстрелил, – скромно ответил ла Моль, – и должен был попасть. Дальше выслушивать пострадавшего не было необходимости. Он, сам ещё того не ведая, вывел нас на след бандита, упомянув о маскарадном колпаке.

– К оружию! – скомандовал я и уточнил: – По коням!

Не прошло и часа как мы были в сёдлах, и наш отряд, вооружённый ружьями и револьверами с изрядным запасом динамитных патронов с фитилями, не говоря уже о продовольствии и воде, во весь опор скакал по следу грабителя, кое-где окрашенному кровью и уходящему за горизонт, но возможно и за ближайшую скалу. В нас горел огонь отмщения, а руки уверенно сжимали надёжное оружие. И лично я, кроме установленных мною норм, был, как командир, дополнительно вооружён дорогим нарезным ружьём Гринера и двумя револьверами «Бульдог», способными сразить любого за 25 шагов, если не промахнуться.

Скоро песок перешёл в твёрдый каменистый грунт, лошади побежали веселее, а мы потеряли след. Впереди и левее тянулась цепь холмов со скудной растительностью, кое-где меж ними громоздились скалы, что соответствовало пейзажу бассейна Замбези у водопадов, и лишь где-то вдали темнела полоса джунглей, куда преступник вряд ли успел доскакать, так как был ранен.

– Что вы думаете, джентльмены? – обратился я к своему народу.

Джентльмены думали разное и невпопад.

– Вероятно, бандит поскакал ущельем, – сделал заявление фон

Труппеншток, показывая на расселину между двумя скалами.

– Или обогнул вон тот холм, – справедливо заметил де ла Моль, указывая в противоположную сторону.

– Будем преследовать гада во всех направлениях и где-нибудь да пристрелим, – предложили братья.

– А если он не один? – засомневался Зига. – Можем попасть впросак или прямо под пули.

– Не занять ли круговую оборону? – задумчиво протянул Поль. Что ни говори, а в тактическом плане положение наше было затруднительным, но так как стратегические задачи оставались прежними, то всю ответственность за операцию я взвалил на себя.

– Фон Труппеншток под командой Поля Поттера следуют за холм, я с братьями Макмерфи буду пробиваться через ущелье, а Альбер де ла Моль с Джокиаро Кафиеро остаются на месте для прикрытия, – раздавал я команды направо и налево. – Встречаемся, если повезет всем, на этом же месте через час.

Истребители на сей раз приказ обсуждать не стали, а незамедлительно бросились его исполнять. Лягушатник с макаронником растянулись у ног лошадей и приготовились всхрапнуть, истинный ариец вступил в пререкания с буром, требуя раздела власти, а американцы галопом понеслись к ущелью, не дожидаясь моей команды. Даже второпях не учтённый немец с еврейским прошлым, не пытался выразить возмущение моей забывчивостью, а тихо затрусил на своей кляче к ближайшему укрытию. Словом, каждый знал свой манёвр и разумно не лез в самое пекло.

Яростно пришпоривая коня, я мчался по дну ущелья, держа палец на спусковом крючке «Бульдога» и ожидая града пуль из-за любой груды камней. Однако бог миловал, да и какой дурак, будь то хоть трижды преступник, полезет в каменный мешок? Но в военном деле главное – это точно и в срок выполнить любой приказ, а там уж хоть трава не расти. И мы летели вперёд аллюром в три креста, играя шенкелями, как заправские кавалеристы, а ветер рвал гривы лошадей и наши шевелюры.

Стрелять начали, когда мы выскочили на оперативный простор, то есть на голое место среди скал. Огонь был плотным, но не прицельным, поэтому, скатившись с седла без единой огнестрельной царапины, я начал умело отстреливаться, лихорадочно посылая пулю за пулей по врагу, таящемуся в складках местности.

Бой закончился обычной кровавой развязкой. Я ещё продолжал отстреливаться, войдя в истребительный азарт, когда Фил, как и его брат, не покинувший седла, крикнул мне, перекрывая грохот канонады:

– Дик, перестань переводить патроны, я ухлопал негодяя.

Отряхиваясь, я сделал подчинённым замечание о недопустимости пренебрежения маскировкой во время боя, и пошёл проведать неприятеля. За ближайшей скалой у крупа павшей лошади в луже собственной крови лежал незнакомый человек и пытался подать признаки жизни. Пообещав оказать ему первую помощь за правдивые показания, я приступил к допросу. Но на все мои любознательные вопросы раненый отвечал одним и тем же бредом:

– Якобсдоль… Воды… Якобсдоль… Воды…

Не знаю, на что он намекал, но мне наш разговор не понравился. Всё же напоив пленника водой, я стал подумывать об оказании ему первой помощи хорошо известным способом прижигания ран, но всё разрешилось само собой. Этот Якобсдоль неожиданно и не сходя с места нас навсегда покинул.

Обыскивал убитого Патрик, но кроме табака и трубки ничего полезного для нас не обнаружил. Зато в сумке у седла Фил нашёл кожаный колпак, и для меня всё стало ясно, за исключением пути следования бандита.

Внимательно осмотрев всё вокруг, мы пришли к выводу, что в этот тупик мог заехать только круглый дурак или настигаемый погоней беглец на раненой лошади, которому терять было нечего, кроме своего скакуна. Далее оставаться среди голых камней смысла не было, и мы пустились в обратный путь для воссоединения с основными силами отряда. Друзья приветствовали наше появление радостными криками, мы в свою очередь их тоже тепло поздравили с первым боевым крещением, а братья даже несколько помяли немцев.

– За холмом следов нет, – чётко доложил мне Поль, – но, кажется, где-то стреляли.

Снисходительно разъяснив причину стрельбы, я поделился с ним скудными сведениями, полученными при допросе бандита.

– Якобсдоль – не имя, – не дослушав меня до конца, перебил догадливый бур, – это название фермы. Она в милях пятнадцати отсюда. Видимо, там и находится логово бандитов, – смело предположил он в заключение.

Я моментально уцепился за эту идею и, выдвинув бура вперёд, увлёк за собой отряд в неведомую даль. Мы единой лавой накатывались на вельды, копытя земную твердь и сбивая чахлую растительность подковами резвых лошадей.

Вихрем промчавшись вдоль гряды утёсов и скал, мы вырвались на открытые пространства пастбищ и распаханной целины. И передо мной открылась знакомая по Кембпелс-Дорбу панорама старинных голландских хозяйств, а сама ферма Якобсдоль предстала точной копией усадьбы незабвенного тестя Иохима Ван-Ласта. Та же надменная неприступность строений, и всё та же обособленность от внешнего мира. При виде знакомого вражеского логова, я внутренне подтянулся и хорошо поставленным командным голосом окатил все поколения бюргеров таким кручёным слогом, что вогнал отряд в состояние повышенной боевой готовности.

– Дик, будем атаковать змеиное гнездо с ходу, – потребовали мои взвинченные соотечественники. – Раздавим гадину на её же пороге! – недавняя победа им явно кружила головы.

– Сдуру можно нарваться на неприятности, – охладил пыл американцев Зига. – Сначала за фермой необходимо установить наблюдение, затем сделать определённые выводы, а дальше видно будет, – мудро закончил он.

Я утвердил этот план. Стреножив коней и пустив их кормиться в апельсиновой роще, мы уже скрытно подобрались поближе к ферме и залегли в неглубоком рву в полумиле от неё. Время в дозоре тянулось липкой патокой, народ устал от напряжённого наблюдения и стал роптать, тем более, что результатов нашей бездеятельности налицо не было. Только уже в сумерках какой-то пастушок, схожий размером с недоноском Жорисом, пригнал на ферму с противоположной от нас стороны тучное стадо коров.

Бездеятельно провести всю предстоящую ночь во рву я посчитал воинским просчётом, поэтому, собрав подчинённых поближе, объявил, что вынужден лично пойти в разведку, так как не понаслышке знаю устройство наблюдаемого нами объекта и уклад жизни его обитателей, чем очень удивил свою рать. Пообещав не задерживаться до утра, я оставил вместо себя многоопытного Поля и, прихватив с собой юркого Джеки для связи, очень скоро уже безоружным странником стучался в ворота фермы.

Не открывали, по обыкновению, очень долго, а, открыв, облаяли почище цепных псов. Но я всё стерпел, лишь до лёгкого визга повысил голос, когда в десятый раз начал объяснять цель прибытия заблудшего путника в этот гостеприимный дом. Лишь тогда нас нехотя впустили и в совершенной темноте провели в помещение, где в свете тростниковых фитилей самодельных ламп из выдолбленный тыкв я увидел добрую дюжину вооружённых парней, сидящих за заставленным выпивкой и закусками столом.

Банда была налицо, и я принял решение возвращаться восвояси, спросив для отвода глаз дорогу на Кейптаун. Однако радушие хозяев не позволило нам немедля удалиться с честью и достоинством скромных бродяг.

– Подсаживайтесь к столу, джентльмены, – радушно пригласил нас к ужину одноглазый бандит, возглавляющий застолье.

– Благодарим, мы недавно откушали, – вежливо отклонил я предложение.

– Не огорчайте нас отказом, – настаивал кривой. – Мы, в нашей глуши, всегда рады свежему человеку, особенно если он с прииска.

– Увы, мистер, – скорбел я голосом, – моё хилое здоровье и юные года моего поводыря не позволяют нам браться за непосильную работу на копях. Мы странствуем по краалям и фермам, питаясь подаянием и уходом за скотом. Не огорчайтесь, но нам пора в долгий путь, а если вы укажите дорогу и одарите коркой хлеба, мы будем молиться богу за вашу доброту на протяжении всей нашей скорбной тропы, – и я шагнул к порогу.

– Сядь и не дёргайся! – перехватив меня и насильно запихнув за стол, грубо сказал один из бандитов.

Пришлось подчиниться грубой силе и воле случая.

Джеки усадили за другой конец стола, и в его карих глазах читалась некоторая растерянность, хотя всё складывалось пока ещё не так и плохо. По крайней мере ни кулаки, ни оружие в ход не пускались.

– Куда же вы от стола и на ночь глядя? – одинокий глаз главаря излучал участие. – Кстати, как вас? Ах, Дик! Весьма польщён знакомством. Я просто Смоки. Работяга Смоки, – бандит нагло втягивал в разговор. – Так куда же вы направляетесь, не зная дороги и без оружия?

– Кто позарится на убогий скарб странников? – продолжал сиротствовать я. – Мы с юным другом привыкли прогуливаться по ночной прохладе, когда спадает зной и в неге спит природа.

– Отчаянный вы народ, нищие! – восхитился одноглазый и гаркнул: – А ну-ка, всем налить кружки!

Пришлось, нехотя, пригубить до дна бандитское пойло. После третьей я провозгласил здравицу в честь хозяев фермы и перешёл с кривым на дружескую ногу.

– Смоки, – кипятился я, – алмазы надо искать у кафров, а не в земле. Это неясно только страусу.

– Но ведь находят их в Олд-де-Бирсе? И не мало! – по-змеиному лез в душу главарь.

– Не знаю, как в Олд-де-Бирсе, – защищался я, – но в Нельсонс-Фонтейне рудники давно иссякли.

– А ты давно из Олд-де-Бирса?

– Что до Нельсонс-Фонтейна, так я и там не бывал.

– Хотелось бы верить, Дик.

– Надо верить, Смоки.

– Проверим, Дик.

– Не уважаешь ты меня, Смоки.

Таким образом, наша беседа всё время вертелась вокруг приисков, но я достойно уходил от прямых ответов, ежеминутно собираясь в дорогу, несмотря на нежелание одноглазого расстаться с умным собеседником.

Далеко за полночь наше общение приняло столь острый характер, что в очередной раз в ответ на просьбу признать себя шпионом с прииска, я ответил неприкрытой грубостью, свалив с ног подвернувшегося под горячую руку одного из бандитов. В завязавшейся потасовке мне слегка повредили челюсть, и если бы не одноглазый, прервавший склоку на самом интересном месте, я не поручился бы за себя и свою целостность.

Заперли нас, с заснувшим за столом Джеки, в какой-то кладовке, где я до утра воевал сам с собой и горланил голландскую песню о наводнении, пренебрегая травмированной челюстью.

На свет божий нас выпустили к обеду, а так как я твёрдо вспомнил подробности ужина, то приготовился к худшему и без опохмелки.

– Дик, – серьёзно начал одноглазый бандит, – Дик, я понял всё. Шпионы так себя не ведут. Только истинный бродяга и пропойца может учинить драку прямо за столом в незнакомом месте. Прости за недоверие, садись к столу и давай выпьем мировую.

– А ты ещё сомневался, Смоки, – камень свалился с моей души. – Конечно, выпьем, но в меру. Нам пора и честь знать, скоро в путь.

– В путь, так в путь. Мои парни покажут дорогу до следующей фермы.

Немного перекусив, мы начали тепло прощаться. Джеки уже ступил на порог, а я продолжал принимать на посошок, и как раз в этот трогательный момент, отбросив итальянца от выхода, в дом ворвался пропылённый человек в живописных обносках старателя.