11
Исмаил сначала испугался, когда Хромой залез на чердак и стал его звать… но затем и сам понял, что мальчишка многое мог не понять из его рассказа, и всё равно без отца вряд ли он сможет сделать всё как надо. Вообще-то его подмывало всё бросить и убежать на станцию на электричку и будь как будет – он боялся, что за ним самим вот-вот придёт милиция… После визита Хромого он успокоился, осознав, что ему пока опасность не грозит. Но в дальнейшем… Исмаил не переставал думать, как поступить дальше самому. Просто сбежать куда-нибудь в Сибирь, устроиться на нефтепромыслы. Это, конечно, заманчиво, но таило массу проблем. Он ведь знал, как боятся руководители предприятий брать на работу чеченцев. Устроиться куда-нибудь к своим – он уже сам боялся, ибо тогда не избежать полулегальной-полукриминальной жизни, которой живут подавляющее большинство членов чеченских диаспор в русских городах, а если к тому же узнают, что он сбежал, не совершив кровной мести… Можно сменить документы, выдать себя, например, за ингуша. Но тогда придётся спрятать диплом с его настоящей фамилией, а ему так хотелось поработать по специальности. Он любил свою профессию, и потом, именно на нефтепромыслах можно заработать достаточно денег… попробовать начать новую жизнь. Но в чём он не сомневался, что необходимо бежать из Москвы, подальше от тех кто его знает, среди которых он никогда не чувствовал себя своим.
Ваха, как и обещал, приехал в пятницу и был явно не в духе. На вопрос, как дела, он с неохотой поведал, что "операция" откладывается, ибо "профессионалы" пока не могли приехать. Старый проверенный "канал", по которому они уже столько раз беспрепятственно ходили с чеченских гор в Карачаево-Черкесию, оттуда уже поездом, или самолётом в Москву… а в обратном направлении везли "наваренные", или "выбитые" в Москве деньги. Этот канал по каким-то причинам временно не функционировал. Исмаил понял, что момент более чем благоприятный и начал срочно "плакать":
– Слушай, я больше не могу здесь, грязный весь, пылью дышу, желудок болит… картошку больше жрать не могу… тут сдохнуть можно.
– Ты что же… за смерть жены и родителей отомстить не хочешь!? – погнал было ответную "пургу" Ваха, но как-то без обычной злобы, устало.
– Да нет… Слушай, ты же говорил, что мы тут будем по очереди. А я тут уже две недели. Давай теперь ты покарауль, а я в Москву съезжу, поем по человечески, вымоюсь, а то мне баранина каждый день снится, чешусь весь, боюсь вши заведутся.
Услышав о вшах, Ваха брезгливо отодвинулся… и задумался. Исмаил даже испугался, а не примет ли Ваха решение вообще на время снять этот "пост", ведь получалось, что находиться здесь пока не приедут "профессионалы" нет никакого смысла, и тогда вся спланированная уже им самим "операция" провалится… Он не знал, как сильно жаждал Ваха увидеть в бинокль ту, которую животно хотел. Он приехал с целью переночевать здесь самому, всласть насмотреться, правда, отпускать Имаила он не думал, но вши… вши решили дело.
– Ладно, поезжай, но чтобы послезавтра утром был здесь… Бинокль давай, полюбуюсь на это мясо, – он цокнул языком, – которое я на шашлык… будет хороший шашлык, жирный, – Ваха, вожделенно улыбаясь, устраивался возле пролома…
В субботу после обеда, когда приехавший как обычно с утра Сурин уже затопил баню… К ним в гости вдруг пожаловали Хромой со старшим сыном. Их не ждали. Лена срочно скрылась в доме, чего-нибудь одеть поверх купальника, Иринка, которой пока ещё было особенно нечего прятать перед посторонними… Она не побежала вслед за матерью, а осталась на грядке, где поливала помидоры, в короткой маечке и трусиках. Она поздоровалась и не без кокетства взглянула на Володю. Тот тоже поздоровался и не без труда отвёл от неё глаза, отвечая на рукопожатие Антона.
– Вы, я гляжу, с ответным визитом… что ж сейчас сообразим. Лена!? – засуетился Сурин.
– Не Лёш… в другой раз, – как-то неуверенно отреагировал Хромой. Он и выпить был бы непроч, потом его основательно смутил "вид сзади" скрывшейся в доме хозяйки, мощное колыхание её ягодиц. – У нас, видишь ли, разговор до тебя очень даже серьёзный, наконец, окончательно переборол "жажду" и "видения" Хромой.
– Ну что ж, прошу в сад, там у нас и стол и табуретки есть, – по лицу соседа Сурин видел, что тот действительно зашёл не ради выпивки.
– И это… давай так, чтобы ни хозяйка твоя, ни дочка пока ничего не знали. Сам поймёшь почему, – уже совсем тихо говорил Хромой, усаживаясь за стол.
Из дома вышла уже в халате Лена и, изображая радушие, поздоровалась. Но Сурин тут же отвёл её в сторону и попросил оставить их вдвоём с соседом, не мешать разговору. Лена удивилась, но ушла в дом, поглядывая с веранды на разговаривающих мужа с соседом, и Антона с сыном соседа. От неё не укрылось, что соседский мальчишка время от времени украдкой бросает взгляды на Иринку. По лицу мужа она поняла, что сосед сообщал ему что-то важное.
– … Я думаю Лёш это не шутка, это серьёзно. У тебя что, среди "чёрных" враги есть?
– Не знаю, может и есть. Я же там воевал, может кому и остался должен, – вздохнул Сурин.
– Но ведь Тофик этот, хахаль Фаинкин, он не чеченец, он азер. А если на чердаке его земляки… я ведь не догадался спросить у этого, что за перегородкой, может и он азер.
– Не азеры там… Если они за моим домом следят, это могут быть только нохчи, чеченцы. Азеры их сами боятся. На Кавказе все чеченцев боятся. Когда в Абхазии война была, батальон чеченцев грузинские полки в паническое бегство обращал. Он не мог их на чердак не пустить.
– Так может нам через него, Тофика действовать, может поможет, наверное освободится от таких гостей хочет?
– Нет Коль, нельзя, у них страх первый господин, кто кого боится, тот тому и служит. Я вообще удивляюсь, что этот чеченец своего одноплеменника заложил. Это среди них такая редкость.
– Так ты тоже думаешь, что это серьёзно?
– Более чем… может быть даже сейчас он за нами наблюдает. Так что ты изображай… нарисуй улыбку на лице.
– Семью увозить будешь? – Хромой не смог улыбнутся, и спрашивал с прежним каменным выражением.
– Нет, нельзя. Спугнём. Если этого гада здесь не накрыть, он меня и в Москве выследит. Хорошо если он и в самом деле один.
– А тебе, что многих там приходилось?… – Хромой недоговорил, но смысл был ясен.
– Что… убивать? Конечно, как же без этого. Там ведь не учения, настоящая война… Ладно, времени в обрез. Я сейчас вызову своих ребят. Ты нам поможешь?
– Конечно Лёш, о чём разговор. А что, прямо сейчас… – Хромой явно не ожидал, что сосед начнёт действовать так быстро.
– А ты как думал? Я не могу этот домоклов меч над своей семьёй терпеть. Брать его прямо этой ночью будем.
– Понятно… Только Лёш… вояка я, сам видишь, не важный, – Хромой виновато кивнул на свою ногу.
– Да от тебя ничего особенного и не потребуется. Ты меня на чердак свой проводишь, да ещё с местным участковым сведёшь.
– Это можно… только насчёт мента… Вряд ли от него много толку. Я ж его знаю как облупленного, родич мой дальний.
– Всё равно, когда мы его, или их накрывать пойдём, рядом с нами должно находиться официальное лицо. У этого волчары оружие, ему можно уже за незаконное хранение срок припаять. Нам обязательно надо уговорить этого мента хотя бы постоять рядом.
– Трусоват он, но я его уломаю. Начальство его не жалует, думаю, захочет отличиться. Только это Лёш… пацанов не надо в это дело втравливать.
– Конечно, я своему дома сидеть накажу и ты своим… чтобы не высовывались, а бабам вообще лучше ничего не говорить…
К удивлению Лены гости ушли так же внезапно, как и пришли. Она не знала, что и думать. Тем временем Сурин подозвал Антона и спросил:
– Володя тебе рассказал? – и после того как сын утвердительно кивнул, продолжил. – Матери и Иринке, ни слова, говори, что приходили в гости приглашать на следующей неделе…
Встревоженная Лена попыталась выяснить причину необычного визита у мужа, но Сурин сказал, что сосед уговаривал его пойти "раздавить" бутылку, а он де отговорился тем, что уже баня топится и отойти нельзя. Лена не поверила… но так ничего и не выяснив, пошла пытать сына. Тут поспела баня. Но перед тем Сурин, улучив момент, незаметно взял лежавший дома мобильник и, спрятавшись в туалете, оттуда позвонил в Москву. Он срочно вызвал двух своих свободных ребят из охраны фирмы, обязанных ему устройством на эту работу. Они должны были сесть на одну из последних электричек, чтобы приехать уже после полуночи.
Лена дулась на мужа, понимая, что он что-то скрывает от неё. Но долго дуться не получилось, ибо пришлось идти в баню, где Сурин энергично преодолел её "нарочитую холодность" столь же нарочито-откровенными "приставаниями", если такое выражение вообще употребимо в отношениях между давно живущими друг с другом супругами. На этот раз он затащил-таки её на полок парилки и там от души отпарил… Из парилки Лена выходила на подгибающихся ногах. Сурин подхватил жену и почти на руках вынес в моечное отделение, положил на лавку и начал мыть… После бани Лена уже не думала о своих подозрениях и беспокойстве, она с нетерпением ждала ночи. А Сурин, когда после жены в баню, как обычно, пришёл сын не столько его парил, сколько инструктировал:
– Твоя задача на эту ночь сидеть дома, не спать и караулить мать с сестрой.
– Ну как же пап… Володька-то наверное там с вами будет, а я тут? – недовольно подавал голос из-под веника сын.
– Это не игрушки, такого матёрого волчару брать, навык иметь надо, а вы только под ногами путаться будете, мешать. Понял?
– А что Володькин отец такой уж спец, он же инвалид и алкаш, от него толку…
Сурин поддал пару и Антон, задохнувшись, прижал голову к доскам полка.
– Всё, дебаты закончили. Я там не один буду, мои ребята подъедут,
– чуть приоткрыл "завесу" Сурин. – А ты, повторяю, в тылу должен спокойствие и порядок обеспечить. Ни мать, ни Иринка ни о чём не должны знать, пусть спят спокойно. А если, не дай Бог, у нас какой шум произойдёт и мать проснётся, ты должен её успокоить, ничего ей не сообщая. Если она кинется, побежит туда… что хочешь делай, но не пускай, чтобы не случилось, даже если стрельба начнётся.
– Как это не пускать… кого… маму!? Как же я её… смогу?
– Сможешь, – в тусклой полутьме парилки Сурин саркастически улыбнулся, вспоминая эпизод подсмотренный им из травяных зарослей.
12
Сурин не очень надеялся, что всё получится как он задумал, но, как ни странно, сначала всё пошло строго по "графику". Во-первых, сразу после ужина и недолгого просмотра телепередач Лена погнала всю семью спать. Она была так "заряжена" в бане, что в постели повела себя соответственно… Сурин старался, устал сам, но жену довёл до полного изнеможения. После этого, она обычно засыпала как убитая, уснула и на этот раз…
Сурин осторожно вылез из постели. Шёл первый час ночи. Лена с разметавшимися по подушке волосами, едва прикрытая простынёй до пояса, слабо освещённая бледным льющимся из-за занавесок светом, спала крепким, безмятежным сном. Сурин также осторожно натянул простынь ей на грудь, потом быстро и бесшумно оделся, взял мобильник и, выйдя из спальни, не до конца, чтобы не стукнуть, прикрыл за собой дверь. Иринка спала в маленькой комнате. Сурин убедившись, что дочь мирно посапывает, пошёл к выходу. Антон должен был спать в гостевом домике, но он стоял возле крыльца, кутаясь в куртку-ветровку.
– Ты чего здесь? – подозрительно спросил Сурин и покосился на приоткрытое окно их спальни – сын наверняка слышал сладострастные стоны матери, доносившиеся из этого окна, если так же вот стоял…
Не очень ясно различимое в свете месяца лицо Антона, приняло явно смущённое выражение, что подтвердило догадку. Но он тут же нашёлся:
– Как чего? Тебя жду… Ты же мне сказал, чтобы я тут на стрёме… караулил.
– Ладно…
Сурин отошёл, достал мобильник и стал набирать номер сотового одного из своих бойцов, едущих сейчас в электричке. Номер ответил… они, как и планировалось, были уже на подъёзде, электричка шла строго по расписанию, хотя Сурин опасался обратного.
– Всё, я пошёл, а ты из дома ни на шаг, понял. За мать и сестру отвечаешь… И ещё, если стрельбу услышишь, все на пол и голов не поднимайте. Сам уложишь, если понадобится, и чтобы у окон не торчали. Надеюсь, до этого не дойдёт… так на всякий случай. Ты тут за мужика остаёшься. Понял?
– Понял пап, – тихо, едва подавляя всё сильнее охватывающую его дрожь, ответил Антон.
Сурин встречал своих ребят на платформе вместе с Хромым и заметно волнующимся милиционером.
– Привет командир, докладываю о прибытии. Какая вводная? – произнёс один из прибывших, коренастый, коротко стриженый с толстой шеей, в приталенной куртке. Он приложил два пальца к виску, уважительно смотря на Сурина, и тут же нарочито пренебрежительно глянул на явно "мохающего" мента и сильно припадающего на ногу типа с испитым лицом.
– Тихо… здесь вам не Москва, – оглядываясь по сторонам, предостерёг Сурин. – Пошли, вводную по дороге дам.
– Вы это… может всё-таки поставить в известность наш райотдел, – пытался возражать заметно колеблющийся милиционер.
– Пока ты дозвонишься, да пока они приедут… тут же больше тридцати километров. И шум какой поднимут, баб, детей перепугают. И, потом, старлей, все "кресты" на грудь они же, райотдельщики твои и огребут, а ты грамоту в лучшем случае получишь, почётную, – решил сыграть на тщеславии участкового Сурин. – Ты не боись, мы всё тихо сделаем, а тебе только дырки в кителе вертеть останется.
– А у вас… это… право на ношение оружия есть? – не переставал сомневаться милиционер. Ему было и страшновато, и в то же время очень хотелось "влезть на липку…" ничего не ободрав. К тому же этот азербайджанец, сожитель Фаины, давно уже сидел у него костью в горле, ну а главное он просто не мог проигнорировать просьбу Хромого, приходящегося ему родственником.
– Есть, всё у нас есть и права, и лицензия, – весело ввязался в диалог второй прибывший, выше и уже своего напарника, но без куртки и оттого ежащийся от ночной прохлады.
– Значит так, уточняю план действий, – привычно закомандовал Сурин, когда впереди тенью обозначился дом с двумя торцевыми входами. – Первым делом, ты старлей стучишь в дверь и осторожно выманиваешь азера. Это надо для того, чтобы сначала его допросить и выяснить, сколько сейчас у него там наверху гостей. Потом ты Коль проводишь меня на свой чердак, и я там у перегородки залягу. Саша, Федя вы атакуете в лоб, по лестнице, как обычно, один прикрывает другого. Сигнал к атаке, грохот с чердака, это я начну ломать перегородку, он на меня отвлечётся, а вы по лестнице. Огонь открывать только в крайнем случае… тут внизу дети.
– Как, а я что буду делать? – обиженно прошептал Хромой.
– Как что? Ты как меня проводишь на чердак, вниз спускаешься и ребятам передашь, что я на изготовке. Кстати, там у тебя перегородка крепкая?
– Да нет, доски еле держаться, пнёшь они и отвалятся… Подожди Лёш… я чего хочу сказать. Если он пойдёт вызывать этого Тофика из дома, – Хромой кивнул на милиционера, – тот может переполошиться и тем на чердаке знак подать, или они сами участкового в форме увидят, может они и не спят. Давай я… я ему тихонько в окно стукну… я ему часто так стучу, когда выпить невтерпёж, у него всегда самопал есть.
– Что и среди ночи стучишь? – недоверчиво спросил Сурин.
– А что… иной раз так припрёт. Он же ночью с наценкой гад продаёт, но куда деваться. Я его выманю, на улицу, а уж тут вы его арестуете без шума и допрос сымете, и баба его ничего не заподозрит. А то ведь она дура заполошная, разорётся.
Сурин немного подумал.
– Пожалуй тут ты прав. Как думаешь старлей?
Милиционер лишь промычал в ответ что-то невразумительное. Он по-прежнему пребывал в раздвоенном состоянии, не мог до конца уразуметь, законно, или не очень то, что сейчас произойдёт.
Выманить Тофика оказалось непросто. Он подал "самопальную" бутылку в окно, но выйти и распить её с соседом никак не соглашался. И если бы сожителя соседки не припёрло по малой нужде… Возле сортира его и "взяли". Увидев участкового, Тофик сильно струхнул, и тут же рассказал всё, что знал о людях прячущихся на чердаке, и то, что сейчас там один, приехавший позавчера, а тот что сидел до того уехал… Он как мог вспоминал и при свете фонарика чертил план чердака, указывал где лежит матрац, на котором спит его незваный гость. Но что это за человек, и с какой целью он там… – этого Тофик, похоже, действительно не знал. "Брали" чердак согласно заранее утверждённому плану: Сурин, не поднимаясь в рост, проломил перегородку на чердаке, а его ребята "штурмовали" в лоб, по лестнице. Участковый караулил Тофика и наблюдал за всем со стороны – Сурин без труда убедил его, что у него с ребятами это получиться лучше. Всё сделали "как учили", и всё прошло гладко… за исключением того, что чердачный сиделец успел выхватить из-под подушки пистолет и выстрелить аж два раза… Сбитый с толку шумом ломаемой перегородки с одной стороны, и топотом по лестнице с противоположной… Он выстрелил наугад, в темноту. Но Сурин не встал в полный рост, он передвигался почти стелясь и пуля прошла выше. А второй выстрел прозвучал, когда майор уже снизу вверх ударила его по кисти и пуля пробив шифер ушла в сторону звёзд. В следующий момент на "постояльца" уже навалились, вывернули руку, ударили ногой в пах, кулаком в подбородок, удушающе перехватили шею, оглушили…
Очнулся Ваха уже внизу, ему было тяжело дышать, болело запястье правой руки, во рту солоноватый привкус крови. Рядом стоял мент с наручниками, но их из его дрожащих рук взял его кровник, и спокойно защёлкнул на запястьях. Ваха вскрикнул, теперь саднящее запястье вообще «загорелось»…
– Вот, "Стечкин", на нём должны быть его отпечатки, – коренастый, короткошеей боец двумя пальцами передал пистолет участковому.
– Потом ваши пусть этого типа по своей картотеке проверят, в ФСБ запрос сделают, наверняка он где-нибудь засветился. Так что, прими поздравления старлей. Когда награду или следующую звезду обмывать будешь, позови, – подмигнул участковому Сурин.
С возвращением сознания Ваха хоть и не сразу, но понял всё, что случилось. От этого он даже перестал ощущать боль в запястье. До того пребывающий в шоке, он вдруг рванулся, но наручники лишь сильнее затянулись и боль вновь напомнила о себе. Однако злоба превозмогла боль:
– Убью… суки… всех убьём, всем кишки на кинжал намотаю… бабу твою… я с неё всё сало вытоплю… я её в рот!…
Страшный удар сразу лишил Ваху не менее чем пары зубов, заставил захлебнуться собственным криком вместе с кровью.
– Ладно, всё… и так шума много, весь посёлок разбудим… ведите его. Ребята помогите, покараульте, и пока машина за этим фруктом из райотдела не придёт не отходите. Ты старлей не обижайся, так надёжнее… А потом ребята, как сдадите его, ко мне. Вон дом, напротив того где работали, соснёте до утра и позавтракаете....
Лену разбудили хлопки-выстрелы. В комнату из приоткрытого окна тянуло свежестью. Она привычно вытянула руку… рядом никого. Хлопки слышались с улицы, недалеко. Лена знала, как звучат пистолетные выстрелы. Вместе с другими жёнами офицеров она иногда ходила на стрельбище и несколько раз стреляла сама. Правда вся её стрельба ограничивалась нажиманием курка заранее заряженного и взведённого мужем пистолета. Выстрел она производила с визгом и отворачиванием в сторону головы, и, конечно, ни о каком попадании в мишень не могло быть и речи. Но те характерные хлопки она ни с чем никогда бы не спутала. Услышав их, и обнаружив, что рядом нет мужа… Смутная тревога, та от которой она уже успела отвыкнуть… она буквально подбросила Лену с постели. Подбежав к окну, не чувствуя холодящей заоконный поток воздуха, она стала всматриваться в подсвеченную лунным светом и редкими фонарями темень.
Антон, дремавший на ступенях крыльца, тоже услышал и выстрелы, и шум в спальне родителей. Он тут же вскочил и кинулся в дом. Дверь в спальню оказалась приоткрыта. Антон уже давно сидел в темноте, его глаза хорошо к ней адаптировались. Мать стояла у окна и немного наклонившись смотрела на улицу. На ней абсолютно ничего не было. Антон не мог сделать и шага, ни вперёд, ни назад, оторвать глаз. Он довольно часто видел её в купальнике, но без… впервые. Мать отвернулась от окна и заметалась по комнате, ибо не могла сразу найти свой халат… и сын увидел её уже всю, со всех сторон…
Однажды, в последнюю зиму, вся семья, сидя у телевизора, смотрела фильм из серии "Тайны дворцовых переворотов". Запомнился эпизод, где светлейший князь Меньшиков в исполнении Александра Шакурова развлекается в бане с обнажёнными девками. В фильме пытались выдержать историческую правду и сняли в той сцене таких женщин, которые в ту, петровскую эпоху считались эталоном красоты – сочных, грудастых, бедрастых. Мать тогда высказала недовольство:
– Господи, ну до чего Шакуров докатился, в таком виде снимается, немолодой уже, а туда же, и актрисы… Где они таких толстозадых нашли?
При этом она критически покосилась на детей, во все глаза внимавших происходящему на экране. Их она усадила смотреть этот фильм специально, дескать, для знания истории полезно и, конечно, такой откровенной "банной" сцены никак не ожидала. Тогда отец с улыбкой заметил, что найти желающих сняться в такой сцене не так уж сложно, что на Руси всегда имелось много полных женщин, что она сама бы вполне могла там сняться… Мать тогда сильно обиделась, она считала себя не такой толстой.
С затаённым дыханием, наблюдая сейчас мать "во всей красе", Антом автоматом вспомнил ту ярко запечатлевшуюся в его юношеском сознании сцену. Она действительно "не дотягивала" до самой дородной из тех трёх "паривших" Шакурова актрис, но двум другим чуть менее полным, вполне соответствовала…
Лена в волнении не сразу нашла халат, потому что снимала его не сама, а активно ей помогавший муж. Он же и закинул его куда-то. Побегав по комнате, Лена, наконец, обнаружила его, оделась и кинулась к двери, где столкнулась с сыном:
– Это ты Антон… где отец!?
– Не знаю мам… он… он сказал, чтобы ты никуда не ходила из дома.
– Кому сказал?… А ну-ка отойди! – она попыталась отстранить сына, но тот, хоть и смущаясь, но не пускал… – Ты что с ума сошёл!? Прочь паршивец!
– Папа не велел, – чуть не со слезами отвечал сын.
– А ну… – Лена напёрла на сына и, будучи значительно более тяжёлой, заставила его попятиться.
Антон не знал что делать, толкнуть мать он не смел, а просто сдерживать её у него не хватало веса. Чтобы выполнить приказ отца надо было применять силу, но как это сделать, не причинив матери боли… Он скорее инстинктивно, чем осознанно присел, обхватил её за талию и, собрав все силы, оторвал от пола… Он не ожидал, что это окажется не так уж и тяжело.
– Ты что!?… Пусти сейчас же… я тебя испорю! – вполголоса, явно опасаясь разбудить Иринку, возмущалась потерявшая опору Лену. Тем временем Антон уже занёс её на руках назад в спальню и опустил. Лена с размаха залепила сыну звонкую пощёчину. – Совсем обнаглел щенок… ну ты у меня получишь!
– Ну, мам… прости… папа не велел… я не мог! – с отчаянием в голосе оправдывался сын.
В дверь заглянула Иринка, разбуженная-таки вознёй и перебранкой.
– Что это вы тут посереди ночи ругаетесь… а папка где? – зевая, спросила она.
– Ничего… заходи, – Антон схватил сестру за руку и рывком затащил в комнату. – Папа сказал, чтобы все дома сидели, свет не включали, и если стрелять начнут… чтобы на пол ложились, – виновато говорил он, в то время как его щека после материнской пощёчины начинала "гореть".
До Лены, наконец, дошла вся серьёзность ситуации. Она опять кинулась к окну и пристально всматривалась в контуры противоположного дома. Оттуда глухо доносились голоса и светились светлячками карманные фонарики.
– Ты можешь мне объяснить, в чём дело… отец там!? – голос Лены слегка дрожал.
– Да, – сын опустил голову.
– Господи, надо же как-то узнать… там же стреляли, – на лице Лены обозначилось растерянность и отчаяние.
– Я схожу мам… я сбегаю, узнаю. Только вы никуда не выходите.
Антон повернулся к двери, но мать с неожиданным проворством подскочила и уже сама вцепилась в него:
– Стой… нет… никуда не ходи.
У матери были слабые руки. Нежные, пухлые… объёмные в предплечьях и локтях, такие же мягкие, но небольшие ладони. Антон не раз в шутливой борьбе сжимал эти ладони, и мать не выдерживала, вскрикивала… Но сейчас эти руки вдруг обрели несвойственную им силу, она так крепко держала, что Антон не мог вырваться…