Сомнений вроде бы не должно быть – он благодаря своему богатому опыту довольно быстро раскрыл это дело. Тем не менее путей перед ним оказалось два: предоставить убийцу начальству, что называется, тёпленьким, заслужить благодарность или… или представить всё так, как все того и ждали, и здесь и в областном управлении – объявить убийцей неведомого заезжего киллера и положить дело в архив на полку. Конечно, за это его вряд ли поблагодарят, возможен даже выговор, но к этому все уже давно, что называется, морально готовы. Более того, в этом дышащем отравой городке все откровенно рады, что первый городской бандюга "сыграл в ящик", а его "свита" пока поджала хвост и можно простому смирному люду вздохнуть свободно, до тех пор, пока какой-нибудь новый "король" или "принц" не объявится.
Следователь колебался. С одной стороны, профессиональные амбиции нуждались в удовлетворении – у него уже давно не было "громких" раскрытий. В то же время он понимал, что даже это удачное расследование вряд ли что изменит в его службе. С другой стороны, его очень занимала личность отставного прапорщика Кудашкина. Как решился этот больной, изломанный человек на такое, что послужило причиной?
Следователь пошёл по адресу указанному в военкоматовской учётной карточке и от соседей узнал, что Кудашкины недавно получили новую квартиру и переехали. Он "разговорил" бывшую соседку Кудашкиных, старуху-пенсионерку. Из неё "выудил", что Кудашкины хорошие, положительные люди и отец, и дочь. Ни криков, ни ругани, "сам" непьющий, смирный, только на вид уж очень болезненный, кашляет сильно, особенно по ночам, аж через стенку слыхать и ходит плохо. Дочка тоже тихая, вежливая, всегда здоровается, а однажды зимой, когда одна из местных старух поскользнувшись упала на обледеневших подступах к колонке и не могла подняться, так та помогла и довела до самой квартиры. И учится хорошо, а уж красавица, сразу видать не здесь росла, здесь на этой химии такие не урождаются и не вырастают.
Следователь слушал, поддакивал, ведь он представился соседке сослуживцем "самого", пришедшим по старому адресу известному ему по переписке. Словоохотливая одинокая бабка поведала, что та дочка тоже пострадала от этого "фулюгана", которого недавно "кокнули". На вопрос, а что с ней случилось, бабка рассказала, что где-то в начале лета дочка прапорщика отказалась танцевать с Королём, а тот бандюган, жарь его черти, при всех прямо на танцплощадке ей юбчонку задрал да ещё и трусы спустил и отшлёпал… «Вот рожа бесстыжая чего наделал, слава Богу нашлись и на него ухари, давно уже пора прибить его, сколь он над людями тут измывался и архаровцы его, и всё им сходило, как с гуся вода. А уж над девками тут давно измываются на тех танцах. Это ишо што, и сотрясениями мозгов, и с зубами выбитыми оттуда ворочались, и сильничали, да только никто не признавался, боялися ево и дружков евонных…»
После разговора с соседкой следователь уже не колебался. Но прежде чем уехать он захотел посмотреть на этого человека, слабосильного инвалида, оказавшегося способным на то, чего не посмел ни один здоровый мужик в этом городе. Теперь он знал настоящий адрес Кудашкиных и пришёл к новому дому, выросшему на окраине "Пятаков", района щегольски возвышающегося над солидными коттеджами "Буржуйгородка" и убогими трущобами "Самостроя". Следователь вычислил подъезд и присел напротив, но новую лавочку. Шло заселение. Счастливые обладатели ордеров въезжали со своим небогатым скарбом, надеясь, что наконец вырвались из "самостроевского" придонья и здесь их ожидает лучшая доля.
Следователь подождал часа полтора и, наконец, увидел их. Кудашкина он узнал по фотографии из "личного дела", и по описанию словоохотливой бабки: невысокий, худой, невзрачный, припадающий на одну ногу. Рядом шла дочь, девушка в тот период развития, когда из облика симпатичной девочки уже явственно просматриваются зачатки настоящей долгосрочной женской красоты. Отец и дочь шли молча, печать тревоги, забот лежали и на его сером, изборождённом ломаными морщинами лице, и на её чуть бледном, округлом лице с пленительными ямочками на щёчках и подбородке. Следователь сразу понял, что она в курсе всех "дел", что эта рано повзрослевшая девочка всё знает и ждёт… ждёт ареста отца. И по всему она жалеет, но не осуждает его… а может даже гордится. Дочь бережно держала отца за локоть.
Следователь проследовал за ними, держась на некотором расстоянии, пока Кудашкины не скрылись в дверях промтоварного магазина. Через большие стёкла витрины он видел, как дочь выбирает отцу рубашки, бельё, а тот отмахивается, видимо говоря, что ему ничего не нужно, ведь "там" ничего не понадобится, что ему выдадут всё казённое. Скорее всего, дочь вытащила отца в магазин, чтобы приготовить его к возможному аресту, чтобы он был одет во всё новое, а тот столкнувшись с такой "взрослой", присущей жене, но не дочери заботой… стеснялся, но не отвергал, и в конце-концов подчинялся.
Следователь не мог больше на это смотреть. У него тоже были дети, сын и дочь. Сын такого же возраста, что и эта девочка. Способны ли его дети вот так… если он… если с ним?… А способен ли он, если с его детьми?…
Вечером следователь пошёл в единственное в городе кафе-ресторан. Он демонстративно заказал одного пива и его расчёт вскоре оправдался: с соседних столов ему прислали сначала бутылку вина, а затем и подсели осиротевшие подручные "Короля". Выпили и вскоре "королята" осторожно, издалека стали расспрашивать, изображавшего немалую степень опьянения, следователя как продвигается "дело". Они переживали не столько за бывшего атамана, сколько оттого, что он перелопатил в военкомате карточки местных "дембелей". Следователь заплетающимся языком успокоил их, дескать никого не подозревает и начал откровенно "плакаться", что теперь начальство ему шею намылит за то что ничего не "накопал". Да и как тут "копать" если убийцы давно уж нет не то что в городе, но и вообще ни в области, и нигде поблизости, ищи ветра в поле. Теперь остаётся заказчиков искать, а они разве здесь, они может в области, а может и ещё дальше, да и вообще это люди, видимо, весомые с деньгами, они-то алиби себе сумели обеспечить, разве к ним подступишься. А его вот, старого следака теперь во всех грехах, в некомпетентности обвинят, в общем, сделают козлом отпущения…
Следователь до того вошёл в роль, что собрал вокруг себя не только бывших "королят", но и простых зевак, любителей на халяву допить из недопитых рюмок. Таким образом, очень много народа узнали, что убийца не найден, и более того поиски фактически прекращены. Следователь, конечно, сильно рисковал, эта "демонстрация" могла ему выйти боком – невзначай, кто-нибудь отсюда мог звякнуть в его управление, поведать о его пьянстве по кабакам, вместо работы в поте лица. Но уж очень ему хотелось, чтобы хоть как-то это дошло до бывшего прапора и его дочки, что они могут жить спокойно и не заготавливать вещи для отсидки, не "сушить сухари". Ради этого он так легкомысленно, не по возрасту рисковал.
В сентябре Маша пошла в десятый класс, и здесь уже от новых подруг узнала, что областной следователь, нажравшись как свинья в ресторане, плакал оттого, что не может найти убийцу, что его совсем не здесь искать надо… и что вскоре после этого он отбыл восвояси. Маша в тот день не дожидаясь конца занятий, в большую перемену, прибежала домой, благо новая школа находилась в пяти минутах ходьбы. Она торопливо поведала как раз пришедшему с очередного ночного дежурства отцу… радостные вести.
– Хорошо Машенька, раз так может и пронесёт,– устало отреагировал на возбуждённый рассказ дочери Семён Петрович.
На своей работе он тоже слышал о загуле следователя в ресторане перед отъездом. О том же говорил ему и тот знакомый участковый. Всё вроде бы складывалось хорошо, вот только смущало Кудашкина, что следователь, человек немолодой и до того две недели проведший в городе совершенно незаметно, вдруг так публично "выступил". Семён Петрович, чувствовал, что здесь что-то кроется, какая-то загадка. Однако тяжесть, камнем лежавшая на нём несколько последних месяцев, и особенно последних недель, которая давила на разум, вязала буквально по рукам и ногам… эта тяжесть как-то заметно пошла на убыль. Словно оковы спали с Кудашкина, и ему вновь захотелось жить. Семён Петрович знал зачем и для кого ему надо жить, и жить ещё долго.