От своего рождения и до первого крика дочери, Илья пролетел в считанные минуты и особенно остро увидел, как любил, и отталкивал от себя существо с двумя тощими косичками. И все потому, что достоверно знал, что Авдотья не его дочь…
После афганских событий, на врачебном обследование, ему сказали, что у него бесплодие, то ли от болезни, которую он перенес в горах, то ли от стресса, повлекшего критические изменение в мутации гена, отвечающего за продолжение рода. С этим страшным диагнозом он жил и страдал, но когда возникли новые обстоятельства в его очередной семье, – известие о беременности обожаемой супруги, он нисколько не возмутился, а наоборот – обрадовался. Да, Илья давно подозревал о связи Ксении с братом. И все же, подумал он, Иннокентий тоже не чужой, а значит Авдотья – родная кровь!.. Иногда, находясь в противоречивых чувствах, в нем проявлялся обманутый собственник и он вел себя по-скотски, издеваясь над женой и отстраняя от себя не родную дочь. Потом ему было стыдно, и он старался загладить свою вину навязчивым вниманием и дорогими подарками…
При всем при том, сейчас ясно было одно: Авдотья в лапах Обмылка, маленькая и беззащитная, и он, глупый Сусов, прокрутивший назад всю свою жизнь, словно кинопленку, и, наконец, узнавший себя досконально, сделает все, чтобы вернуть свою дочь и зажить ответственной жизнью настоящего Человека…
Просветленный умственным переживанием, счастливый арестант проспал остаток ночи безмятежно, а наутро его навестил человек Едренкина, адвокат Рыков-Понарошкин, молодой и подающий надежды юрист. Илья оговорил с ним все детали сделки и дал ему свои номера банковских счетов и пароли. Тот победно ушел с высоким мнением о себе и своих выдающихся возможностях на поприще юриспруденции.
Глава 7. Евангелие от Еремы
1
Обеспокоенный Едренкин заперся в своей квартире на семь запоров, остерегаясь киллеров, которых напустил на него закоренелый враг Сусик, а может быть и другие злопыхатели. После операции, он возлежал на боку, как римский патриций, на кожаном диване и лихорадочно размышлял о прошлом, и мысли его скакали невпопад. Кто их разберет, думал он, обездоленных им в разборках и рэкетах, и откуда ждать следующий удар? Да, он крутой мужик,– играл по собственным правилам, оставив за бортом многих друзей,– выплыл, устоял и достиг всего, о чем и мечтать не мог в сопливом детстве. Как говорится, бизнес есть бизнес, ничего личного.
А вдруг Сусик не причем? Вдруг, это криминальный передел территории с новыми братками? Или еще того хуже,– сам Паук,– Петр Алексеевич Украинец, банкир и нефтяной магнат, методично обрывает и зачищает концы, связывавшие его с темным прошлым? Вот и настало время играть по чужим правилам, более голодных и дерзких, и несметно богатых, чем он.
Этот беспредел страшно раздражал Едренкина. Не привык он, когда кто-то был выше его понимания и расположения. На кону было поставлено все, а это грозило смертельной опасностью не только для него, но и для жизни всей семьи. В этом пиковом раскладе, никто ему не в состоянии помочь, и впредь надо полагаться только на свои силы, потому, что всякий хмырь заботится о своих интересах. А святой отец Иоанн? Он скорее озабочен судьбой церкви, чем душами таких, как он, Едренкин. Наверняка, старый священник считает его плевелом. Ведь говорится же в Писании, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому в рай…
При всем рвении к маниакальному обогащению, у Обмылка была маленькая, деликатная тайна. В далеком детстве, семикласснику Вовану досталась в наследство от деда Федора древняя книга на незнакомом языке.
– Храни энту библию!– сказал ему дед.– Может, доведется тебе перевесть ее, и выведать мудреную правду!..
– А откуда она у тебя, дед?– спросил юнец безусый.
– Оттуда!– многозначительно отбрил внука старик, отсидевший на полную катушку за то, что в Гражданскую войну сражался в армии Махно. Дед умер, про книгу Вован забыл,– оставил на чердаке, в расписном сундуке, среди старого хлама. Потом уже, спустя десять лет, после первых своих успехов в рэкете, он приехал в деревню (тогда Кондрахина гать была проезжей), на темно-синем «жигуленке» и устроил шумную попойку. Пили всем миром за столичного «бизнесмена», хвалили его за сметливый ум, и вспоминали, каким он был пронырливым мальчуганом. Дед Силантий пророчествовал в застолье:
– Уже тогда я приметил,– этот босоногий бесенок далеко пойдет!..
Все смущенно одернули бывшего власовца и зашикали на него, как на какого-то безродного щенка, а он, пострадавший за высказанную правду, послал односельчан куда подальше и пошел допивать с другом Кузьмой самогон бабы Нюры. Загулявший Едренкин не помнил, как оказался на чердаке в объятиях пышнотелой Катьки Буйновой. В разгар страстного тисканья, старый сундук проломился. В зад Вована что-то впилось, и он вытащил позабытую старинную книгу в кожаном переплете, истрепанную временем и насекомыми. В памяти возникли слова покойного деда, и Едренкин тогда подумал сдуру, а не дух ли покойного выкинул этот фокус? И он усмехнулся и сказал:
– Ну, дед! От тебя и после смерти не скроешься!..
– Ты о чем это?– спросила Катька, настойчиво добиваясь его ответной ласки.
– Да, так… ни о чем…– ответил Вован и утонул в жарких объятиях неутолимой женщины.
А на утро удачливый «бизнесмен» увез в Москву таинственную рукопись и, заодно, красавицу Катерину, обласкавшую его своей великой любовью.
В столице он нашел специалиста по древним инкунабулам и манускриптам. И тот определил, что редкая книга отпечатана еще во второй половине XIV века в средневековой Германии.
– … И возможно, судя по шрифту, чуть ли не в типографии самого Гуттенберга , в период его сотрудничества с ростовщиком Фустом в Майнце!– гадал специалист, но тут же поправил себя: – Хотя, велика вероятность, что это его ученик Ульрих Целль. У Гутенберга такого шрифта не было. Или Андраш Хесс? Впрочем, это не важно. Главное, такой книги ни в одном каталоге не значится, и поэтому она уникальна…
– Дорогая вещь?– гордо осведомился Вован.
– Необыкновенно!– предположил профессор-библиограф с мировым именем.
– А что за язык? Ни черта не понять!
Специалист неопределенно пожал плечами, заново водрузил на нос очки и, всмотревшись в потертые знаки, заявил:
– По все видимости,– древнесемитский, то есть, арамейский… Литеры сделаны вручную, весьма искусно, посему она выглядит, как рукописная…
– А можно ее перевести на наш… русский?– осторожно спросил обладатель бесценного раритета.
– Конечно можно!– охотно подтвердил профессор.– Есть у меня один знакомый, одержимый лингвист, еврей по матери. Он мечтает уехать в земли обетованные…
– Куда-куда?– переспросил Едренкин.
– Туда…– невнятно кивнув влево, произнес тихо специалист.– У нас, то бишь, и у них, одна земля обетованная – Израиль…
– А-а-а, ну это, пожалуйста! Поможем, чем можем, только сперва пусть переведет, а там – скатертью дорога!
– Это будет стоить… гм-м-м…энное количество «зеленых»! Он собирает их на дорогу…
– Договоримся!– хитро улыбнулся Едренкин и подмигнул, мол, свои люди – сочтемся. Профессор потер ручки и в последний раз трепетно прикоснулся к частной собственности уникального произведения…
2
Через месяц кропотливой работы, литературный перевод инкунабулы лежал в офисе «Экзотика», на столе новорусского «бизнесмена». Напротив кресла сидел щупленький переводчик Давид Травкин, симпатичный молодой человек, не имеющий ни чего общего с еврейским обликом,– курносый, веснушчатый и рыжий, как цирковой клоун. Он сидел тихо, с любопытством осматривая рабочий кабинет рэкетира и предпринимателя.
– Значит, Травкин?– спросил его Вован.
– Ой, вы меня спрашиваете?– спохватился знаток арамейского.
– А кого еще, не себя же!
– Да, я – Травкин Давид Игоревич! Единственный внук профессора Соломона Моисеевича Гибельмана! Его уже нет здесь…
– Помер, что ли?
– Да, не-е-т, что вы, бог с вами! Он живой, и преподает химию в Израиле!
И Травкин сиротливо вздохнул. Едренкин, по-хозяйски, откинулся в кресле:
– Значит, ты тоже хочешь туда?
– Как вам сказать…– замялся рыжеволосый юноша, но, тут же, встрепенулся и шепотом добавил:-… хотелось бы!
– Понятно!– барским тоном сказал Вован и цокнул языком,– в его зубах застрял кусочек омара, после сытного обеда в ресторане.
– За качество перевода отвечаешь головой?– угрюмо произнес он, ковыряясь палочкой в зубах.
– На все двести процентов!– быстро среагировал еврейский отпрыск, не сводя глаз с гонорара в руках заказчика. Едренкин потряс пухлым конвертом и бросил его на стол.
– А то, смотри у меня! Если, что не так,– и в Израиле достану и в цемент укатаю!..
Щуплый Травкин вжался в пуфик. Дрожащими пальцами он взял вознаграждение и положил в потертый кейс.
– Что вы! Я честно перевел слово в слово! От себя нисколечко не добавил…– искренне заверил Вована переводчик. Конечно, он слукавил и, на самом деле, приукрасил бедный язык читабельными оборотами, а местами и вовсе обогатил своими мыслями, но в строго изложенном контексте.
– Ладно!– успокоил его Едренкин.– Пошутил я! Лети в свою землю обетованную!
Будущий эмигрант с благодарной улыбкой попятился на выход:
– Вы, если, что не понятно… того… Я всегда к вашим услугам! То есть, пока… к вашим услугам через… вы знаете кого! Прощайте!..
Когда юноша угодливо ретировался, Вован уложил в сейф громоздкий пакет с оригиналом, открыл толстую папку с надписью «Дело №» и на титульном листе прочитал:
– «Евангелие от Иеремии, списанное монахом Антонием Иерусалимского монастыря с древнего манускрипта, поведанного апостолом Иеремией бен Езером, плотником из Назарета».
Перевернув страницу, Едренкин погрузился в текст:
«1. В пятый день месяца бет-Адар, сидя в корчме за кувшином вина, я услышал из уст купца Мордухая, колена иудиного, благоприятного мужа из Эммауса, что близ Галилейского моря, проповедует некий Иешуа, сын Иосифа-плотника. «А не тот ли это сын плотника Иосифа, у которого я был учеником!»– подумалось мне. И я собрал свои инструменты и пожитки в нехитрый скарб, купил еще не старого осла и тронулся в путь, влекомый интересом к пророку и возможностью подзаработать в тех краях плотницким ремеслом…»
Прочитав до последней страницы это необычное повествование, не вошедшее в канон Евангелия, Вован призадумался и положил его в бронированное хранилище. Иногда, в грустные минуты, он перечитывал знакомый уже текст и поглаживал старинные страницы, получая удовольствие от прикосновения к ветхой рукописи…
3
Вот и теперь, по прошествии тридцати трех лет, отлеживаясь на боку, он надумал вновь освежить в памяти захватывающее содержание исповеди Еремы, но тут заиграла мелодия «Ах, Одесса…». Это звонил адвокат Рыков-Понарошкин и сообщил радостную новость про то, как он с великим трудом убедил Сусова принять унизительный ультиматум и пойти на проигрышную для него сделку. Преувеличив свое усердие в этом пустяковом деле, молодой юрист набивал себе цену перед работодателем и ублажал свое профессиональное честолюбие.
– Молодец, герой! Жду тебя с нетерпением! Отбой!– сказал повеселевший Едренкин, с трудом приподнялся с дивана и достал из бара бутылку «Джонни Уокера». Не успел он проглотить стаканчик, как заиграла еще «Ах, Одесса…».
– Босс!!!– раздался всполошенный голос Рихарда Радонежского.– Офис взорвали!!! Есть жертвы! Но самое главное, наука опять потеряла дронта!!! Все яйца – в крутую!!! Какой кошмар!!! Просвещенный мир нам не простит этой катастрофы!!!..
– Помолчи, ученый!!!– одернул его Обмылок.– И засунь эти вареные яйца, сам знаешь куда!!! Хватай все документы из сейфа и бегом ко мне, доцент гребаный!… Отбой!
Разгневанный Вован щвырнул мобильник на ковер. Вбежал заспанный Косой с пистолетом.
– Успокойся, телохранитель!– остудил его Едренкин.– Поздно махать пушкой! Иди, досматривай свои сны!..
Тот сладко зевнул и пошел в свою комнату. Вован успокоился, почесал небритый подбородок и сказал сам себе:
– Паук в своем репертуаре! Вот и до меня добрался! Не зря в КГБ служил верой и правдой… Пора смываться за бугор!
Погасив свет, он на ощупь дошел до кабинета и продолжил, стоя, опустошать початую бутылку виски. После второй, Вован в хмельном угаре, вытащил из сейфа неизвестный миру апокриф с переводом и сжег их в камине дотла.
– Так, не доставайтесь же никому!– причитал он, размазывая слезы по щекам. Управившись с единственной книгой, прочитанной им от корки до корки за весь срок своего существования, предприниматель открыл третью бутылку, но не успел начать,– в его окосевших глазах запрыгали зеленые лягушки. Свет уличных фонарей высвечивал паркетный пол, по которому беспорядочно сигали пучеглазые рептилии.
– Кву-а, кву-а, душегуб!– кричали они наперебой.– Кву-а, кву-а, Вован! Мы пришли за тобой из царства мертвых! Ты ответишь на Страшном суде за наши убиенные души! Отец Иоанн предаст тебя вечной анафеме!..
А в стельку пьяный Едренкин, превозмогая боль в ягодице, остервенело топтал тапочками призрачных лягушек, приговаривая:– «Вот, вам твари водноземные!!!», но их становилось все больше и больше, пока они не заполнили всю ква-квартиру. Напрочь обессиленный бизнесмен взвыл и рухнул на пол, моментально забывшись мертвецким сном.
Глава 8. Из огня да в полымя
1
В свое время, карфагенский полководец Ганнибал, со своей армией и слонами, перевалил через Альпы и внезапно напал на могущественный Рим. А бывший клоун Артур Карапузов, после неудачного покушения, словно злопамятный ронин, готовился нанести новый удар по всесильному и скользкому Обмылку. Поскольку артистическое амплуа лилипута было ограничено природными данными, он опять нарядился в мальчишку. Короткие штанишки, майка и бейсболка придавали ему поразительное сходство с уличным сорванцом. Он вышел из дома на Малой Бронной и направил стопы в сандаликах к месту обитания жертвы. За его спиной, в рюкзачке, болталась тяжелая «Беретта М9» с глушителем и запасной обоймой. «Доработаю заказ и айда под пальмы с кокосами!»– думал лилипут, шествуя по тротуару Тверской улице. День выдался ясный и теплый. В такую погоду хотелось жить да жить. По дороге прокатил красный двухэтажный автобус с туристами. Они фотографировали дома и прохожих, и Артур отвернулся от них, притворившись, что застегивает ремешок сандалий,– ему не хотелось светиться даже на любительских фотках…
На середине пути, у памятника Маяковскому, за ним увязался странный тип в сером плаще и черной шляпе. Он неотрывно следовал за Артуром, вплоть до 1-го Тверского-Ямского переулка, а потом нагнал и, осмотревшись по сторонам, вкрадчивым голосом произнёс:
– Мальчик, не хочешь прокатиться на машине до киностудии и сняться в " Ералаше"?
– Чего?– невозмутимо переспросил Артур, не поднимая головы.
– Я режиссер Драмкружковский!– со второго дубля изловчился тип в шляпе.– Нам нужен именно такой типаж, на главную роль! Снимем пробу и …
– Чего?!– играя простачка, опять переспросил Артур.
– Я говорю, не желаешь посидеть в кафе и откушать мороженого?– с третьего дубля, нервно режиссер, пронзая из-под шляпы колючими глазками. непонятливого кандидата в артисты. Киллер Шандор сразу смекнул, что за птица перед ним увивается и задорно ответил:
– Желаю!
– Ну, тогда идём скорее!– воскликнул тип в шляпе, не скрывая своей радости.– Моя машина тут, рядом!..
– А зайдёмте сразу ко мне, дяденька!– не моргнув и глазом, предлжил Артур и взял его за руку.– Дома никого нет, там и пробу изобразим…
От такого безотказного поведения юнца, незнакомец, аж, затрепетал и они зашли во двор. У подъезда, киллер Шандор, не поднимая головы, спросил:
– Вам очень этого хочется, дяденька?
– Очень!– ответил тот, и Артур затянул его в тёмный и затхлый вестибюль подъезда. Но режиссер не успел опомниться, как со словами "На ловца и зверь бежит!", получил сильный удар по тыльной стороне колена, отчего повалился мешком на пол и тут же увидел перед своим носом блестящий ствол пистолета, пахнущий машинным маслом. Не было никакого сомнения, что оружие было самым настоящим, а черное отверстие могло извергнуть смертельный свинец 9 калибра.
– Быстро раздеваться и без выкрутасов, если хочешь жить дальше!– жестко приказал киллер и врезал рукояткой пистолета по плечевой мышце. Драмкружковский ойкнул и стал живо срывать с себя одежду, пока не остался в одних трусах с Микки Маусом. Артур принудил снять и трусы. Собрав в руки его барахло, он на прощанье сказал:
– Если ещё раз увижу в центре или ещё где, убью! И если вякнешь что про меня ментам, тоже убью! Понял?
– Понял!– с готовностью отозвался режиссер, изобразив на холеном лице неподдельный испуг:– А как же я выйду на улицу?
– Ножками…– посоветовал лилипут, выписывая на его лбу фломастером, с несмываемыми синими чернилами, надпись "Я растлитель детишек!" Вот такой он был, Артур Карапузов, хоть ростом невелик, но мужик, что надо! Страшно не любил подлых людей и маньяков.
Проходя мимо мусорного контейнера, он сбросил туда отобранные вещички и пошёл своей дорогой, дорабатывать свой последний контракт. Он шел и с грустью думал о том, что ему, как это не прискорбно звучит, приходиться иметь дело со всяким отстойным сбродом, и за профессиональную вредность ему полагается бесплатное молоко….
2
В тоже время, изнывающий от маяты Косой разбудил-таки босса, который с тяжелого похмелья долго не мог прийти в себя. Он лежал на полу, широко раскинув руки, и тупо взирал в белый потолок с вензелями. Расторопный телохранитель поднес ему запотевшую бутылку «будвайзера». Едренкин взял пиво и мигом выпил. Потом, с помощью Косого, он добрался до дивана. Рана еще давала о себе знать, и Вован прилег на бочок, облокотившись на подушку.
– Подай телефон, он на столе…– попросил босс, потирая помятое лицо. Взяв в руки мобильник, предприниматель только сейчас заметил открытый сейф, набитый пачками банкнот.
– А где моя книга?– спросил он, ничего не понимая.
– Какая книга?– переспросил Косой.– Поздно ночью приезжал Радонежский, привез кипу деловых бумаг и пакет денег. Вон, лежат в углу! Я ему сказал, чтобы пришел утром…
– Бумаги брось в камин и сожги!..– не обращая внимание на последнюю фразу, произнес Едренкин и тут ясно припомнил вчерашнее. Он вскочил на ноги и подбежал к очагу. По остаткам обожженных уголков, Обмылок опознал драгоценную инкунабулу и впал в крайнее отчаяние. То, чем он дорожил, обратилось в прах и пепел.
– Какой же я дурной!– завопил Едренкин, осыпая голову серой пеплом.– Спалил дотла «Евангелие Еремы»!!!.. Во веки не прощу себе этого!!! ..
– Вот и я, когда напьюсь, всякое безобразие творю…– сочувственно признался Косой, от всей души соболезнуя боссу.
Подавив в себе нахлынувшую слабость, Обмылок испепеляющим взглядом зыркнул на него и, как ни в чем, ни бывало, побрел принимать ванну.
– Черт с ней, с книгой этой!– бросил он через плечо и у двери, обернувшись, сказал телохранителю:
– Позвони» соколу» нашему, Коломийцеву! Пускай готовит самолет! Подечу к своим, к ядреной фене, в Лондон. Который час?..
– Уже… э-э-э… десять будет!– ответил наобум Косой, обведя взглядом уйму часов разных конфигураций и мелодий, и показывающих разное время.
– Ровно в час улетаю! Да, и приготовь крепкого кофе!.. – договорил Едренкин и скрылся в ванной, млеть в «джакузи», под хаотичный перезвон хронометров…
Спустя сорок минут прибыл адвокат Рыков-Понарошкин. Босс, закутанный в махровый халат, сидел на кухне за ноутбуком и пил ароматный бразильский кофе. Молодой юрист выложил все данные, собранные из уст Сусова, и, они без всякого труда, перевели на оффшорные счета Обмылка все состояние чиновника. Вышла внушительная цифра, аж, Едренкин присвистнул. Потирая пухлые ручонки, он угостил адвоката рюмкой французского коньяка и сунул в карман его пиджака пару пачек «зелененьких». Тот подобострастно поблагодарил, но задерживаться не стал и умотал по своим юридическим делам. Повеселевший предприниматель пробубнил толстыми губами неразборчивый мотивчик и вызвал Косого.
– Немедля бери Стручка и поезжай в деревню, за девчонкой! О выдаче выкупа сговоритесь с мамашей, по этому мобильнику! Ее зовут Ксения Сусова! Ты все понял?
– Будет сделано, босс!– отрапортовал долговязый трезвенник.– А вы, как же?..
– Не беспокойся, возьму такси…
Телохранитель кивнул и помчался исполнять приказ. Заперев за ним дверь на семь запоров, Едренкин томно потянулся и скривился,– в ягодице резко кольнуло. Он осторожно почесал рану, и пошел собираться в дорогу. Сбор был коротким. Уложив все необходимое в дорожный саквояж на колесиках, Обмылок надел цветастую гавайскую рубашку, белые брюки и нахлобучил на голову широкополую шляпу «Стэтсон». В зеркале на него смотрел упитанный мужчина, мордастый, но гладко выбритый и холенный, совсем не похожий на прежний образ новорусского бизнесмена из деревни Желябино.
– А я еще ничего!– вслух поразился сам себе Едренкин.– Надо бы сбросить пару десятков кило и буду вылитый де Ниро!..
Спустя короткое время, сияя и благоухая, ухоженный Обмылок с красным чемоданом уже стоял на площадке. Но не успел он вызвать лифт, как его кто-то окликнул. По лестничной клетке поднимался подросток, держа руки за спиной. Обмылок вздрогнул, предчувствуя беду. В довершение, загромыхал грузоподъемник, и струхнувший предприниматель попятился к своей двери.
– Здравствуй, папа! Я твой сын из Тулы!– дружелюбно произнес мальчик и протянул к нему левую руку.– Не узнаешь меня, отец!..
Едренкин машинально стал вспоминать, когда это он бывал в Туле и, наконец, вспомнил, что, однажды, лет пятнадцать назад, ездил туда за стволами. Но откуда взялся сын, если он не был знаком, ни с одной женщиной из этого оружейного города? Хотя, нет, была там одна зазноба, или две?..
В этот миг, лифт застопорился на этаже и на площадке объявился Рихард Радонежский, собственной персоной. Мальчик, то есть киллер Шандор, не ожидавший такого оборота, выхватил из-за спины пистолет и направил на испуганного Едренкина. Недовольный биолог сделал шаг и выхватил «Беретту М9» из рук «шкодливого шалуна».
– Нельзя наставлять игрушечное оружие на взрослых!– назидательно упрекнул Артура очкастый Рихард, помахивая боевым пистолетом перед носом опешившего лилипута.– Это не этично! Лучше б, корпел над учебником биологии, чем шляться по этажам, и пугать жильцов!..
Пока учтивый Радонежский отчитывал киллера, шустрый Едренкин, недолго думая, толкнул на него своего научного консультанта, и вприпрыжку понесся по истертым ступеням, громыхая чемоданом. Выскочив из подъезда, Обмылок метнулся к арке, и там, с налета, натолкнулся на черный «мерседес». Дверца радушно распахнулась, а предприимчивый бизнесмен обомлел.
– Пау-ук!!!..– только и смог пролепетать остолбеневший Вован. Чьи-то сильные руки заграбастали его в охапку и насильно втащили в салон автомобиля вместе с красным чемоданом, так, что он и пикнуть не успел…
А, между тем, недружелюбный Шандор, врезав кулачком между ног очкастого воспитателя, перехватил «БереттуМ9» из его ослабевших рук и пустился вдогон за своей жертвой. Но на улице, с праздными прохожими, искомого объекта ликвидации и след простыл…
Глава 9. Шишок Митрофан
1
Авдотья открыла глаза, спросонья обозревая паутину в углу потолка. Там, среди обездвиженных мух, затаился ненасытный паучок. Прошел еще один день, а выхода из постылого плена все не находилось в детской головке. Обиженный Рылов с ней не разговаривал,– молча приносил еду и тут же уходил. Вчера, под вечер, Сережа принес свой мобильник, чтобы она позвонила кому-нибудь, но бдительный охранник застиг ее за набором нужного номера и отобрал телефон. Авдотья вскипела и обругала гадкого Анатолия разными нехорошими словами, а тот только ощерился от полученного удовольствия и сказал, что в этой глуши все равно нет никакого роуминга. Затем он стал допытываться, откуда у нее мобильник, но она прикусила губу…
Девочка слезла с кровати и подошла к решетке. За окном было пасмурно. Тучи заволокли все небо и накрапывал мелкий дождик. С потолка тоже капало, прямо в проржавленный тазик. Капли беспрерывно падали в воду и гулко булькали наперебой.
– Дрянная погодка!– раздался неожиданно чей-то скрипучий голосок из темного угла с допотопным сундуком. Авдотья испуганно обернулась и сразу запрыгнула на кровать.
– Кто здесь?!– спросила она, тараща глазища по сторонам. Ее сердце учащенно забилось, – девочка видела в кино и слышала от взрослых, что в домах, особенно в деревенских, обитают домовые. Конечно, этому она не верила, потому, что никогда, в своей жизни, не встречала их.
– Что тебе надо, злой домовенок?!– замирая от нетерпения, произнесла Авдотья.
– Я не домовенок, дура необразованная!– раздраженно ответил кто-то и, не мешкая, вышел на середку комнаты. Это был крохотный бородатый мужичок, одетый в рогожку, чумазый и взлохмаченный, с едва заметными рожками. На его личике выделялся нос картошкой, а глазки бусинками сердито сверкали из-под всклоченных бровей.– Я шишок! Митрофаном меня кличут! Живу, где хочу и никто мне не указ!..
– А я все равно не верю!– упорствовала девочка, все еще не доверяя своим глазам.– Ты гадкий упыреныш, вот ты кто!
– А потрожь меня, коль такая невера!– произнес шишок.– У тебя не найдется, что-нибудь пожевать? А то я малость проголодался. Мыши треклятые, пока я по болотам шастал, все запасы мои растащили по норам!.. Спасу нет от них, прожор!..
Осмелевшая Авдотья скатилась с вороха одеял и настороженно, на всякий случай, встала у кровати, переминаясь босыми ногами на дранном, плетеном коврике.
– Что боишься, глупая? В первый раз, что ль, шишков видишь? Мы не кусаемся и не пужаем детишек малых! Что, нет у тебя ни крошки?
Девочка послушно прошлепала до тумбочки, взяла кусок колбасы от щедрот Рылова, и бросила на пол, будто дворняжке. Голодное существо впилось в сыро-копченную подачку, в минуту покончив с ней, вместе с веревкой. Потом шишок смачно рыгнул и довольно утер усы.
– Вот, теперича, другое дело!– сказал он беспечно, похлопал по пузу, и направился обратно к сундуку.
– А «спасибо» у вас не принято говорить?– поразилась невоспитанности шишка Авдотья.
– Нет!– охотно отозвался Митрофан, отгибая половицу.– Не хочу быть обязанным за доброе дело! Ежели ты угостила от чистого сердца, то и благодарности не надоть! Это само собой разумеется!..
– Постой, не спеши!– чуть не плача, заявила девочка.– Помоги мне!..
– Ну, вот еще! Живешь в таких хоромах и все тебе мало!..
– Это не мои хоромы! Меня здесь насильно держат!..
– Разбойники, что ль! А что им от тебя надобно? Провинилась чем?
– У папы денег требуют, бандюги!..
– Ох, люди, люди!– устало вздохнул Митрофан.– Сколько живу, нисколько не изменились! Так же воруют и грызутся меж друг дружкой! Вот тебе мой совет: беги отседова, покамест не поздно!..
– А как?– в отчаянии возразила Авдотья.– На окнах решетки и дверь на запоре!..
Не успела она закончить жалобу, как в помянутых дверях загромыхала щеколда, и вошел угрюмый страж Рылов.
– Опять сама с собой базаришь?– мягко пожурил он, внося поднос с вареными яйцами и киселем. Что-то в нем изменилось, как будто получил приз за свое служебное рвение.
– А что, нельзя?!– накинулась на него девочка, беспокоясь за шишка, но того уже не было, словно испарился.
– Потерпи маленько, скоро свидишься с родными!– пообещал разговорчивый Рылов. Он был несказанно рад потому, что, не взирая на отвратительный мобильный сигнал, позвонил Косой и успел сказать, что едет в деревню за девчонкой. Связь сразу же оборвалась, но после долгожданной вести, с широких плеч телохранителя ровно тяжкий груз свалился. Он заметно повеселел и даже был ласков с юной узницей.
– Все злодеи так говорят, перед тем как замучить жертву!– настырно огрызнулась девочка.
– Не пори ерунду, Авдотьюшка! Ты не волнуйся и позавтракай лучше! Подкрепись яичками в мешочек, как ты любишь! А то вон, совсем отощала!..
– Спасибо, Анатолий, я поем, а ты иди!– настойчиво приказала затворница. Рылов не стал спорить и тихо вышел вон, щелкнув засовом. Шаткие половицы проскрипели и стихли.
– Милый вертухай!– вылезая из-под кровати, заметил Митрофан.– Когда я живал на Соловках, был один такой в лагере…
– Тс-с-с! Он притворяется!– прервала его воспоминания девочка.– Видно, заподозрил что-то…
За окном зашелестели ветки крыжовника, а затем высунулась голова Сережи. Он увидел шишка и еле слышно произнес:
– Привет, Митря! Эй, Авдотья, поди сюда!
– Здорово, малец, коль не шутишь!– невозмутимо ответил бородатый недомерок.
– Придумал что-то?– радостно спросила мальчика деревенская узница.
– Да, нет! Дед Силантий ведет сюда бабуль, чтобы освободить тебя!.. Ох, и не поздоровиться Толику!..
– Не слушай его, девка! Айда со мной в энту щель!– позвал шишок Авдотью и юркнул под половицу…
2
А между тем, на дворе разыгрались страсти господни. Намечалась расправа над Рыловым. Руками разбушевавшихся старушек и деда Силантия.. Среди них выделялась баба Нюра своим дребезжащим контральто:
– А я тебя, оглоеда, поила парным молоком! У-у-у, изверг!!! Мироед буржуйский!..
– Отдавай девочку, охламон!!!– горячился дед Силантий.– Не то, этими вилами – да в брюхо твое бандитское!!!
– Кончай кипиш, братва!!!– отбивался от них Рылов.– Я тут ни причем!.. И никакой девчонки у меня нет!.. Не распускайте свои грабли, воронье кладбищенское!!!
– Сам ты козел Суздальский!– закричал на него дед Силантий.
– Ты ответишь, старик, за козла!– взорвался телохранитель. Он вынул из-за пазухи большой пистолет системы «макарова» и произвел из него два громких выстрела в небо, вспугнув пару ворон и переполошив старушек.
– Да, ты, что палишь в людей!!!– рассердился сторожил Силантий.
– Это пальба предупредительная! А продолжите разборку, – уложу на месте!
– Вперед, бабаньки!!!– героическим кличем призвала односельчанок передовая доярка в прошлом, баба Нюра.– Мы свое отжили, и дитя в обиду не дадим!..
– А, ну вас!..– капитулировал Рылов и с треском захлопнул дверь.
– Открой, бандюга!.. Все равно не отстанем!– донимали его жители деревни.– Давай, дед Силантий! Вышибай створ!..
Старик, хоть и дышал на ладан, но все-таки с первого разбега протаранил хлипкую преграду. Остервенелые старухи ворвались в избу и в короткой потасовке связали утомленного Рылова. Когда они проникли в комнату, где мыкалась взаперти, по словам Сережи, несчастная москвичка, то там ни кого не оказалось, кроме паучка, да мухи, бестолково жужжащей у потолка.
– А где же девочка?!– недоуменно спросил дед Силантий.
– Вот, поганец!– выругалась баба Нюра на своего внука.– Набрехал с три короба и в кусты! Ну, погоди, балаболка, заявишься к ужину,– всыплю по первое число!..