Последний раз приезжал к сыну, когда уже кололся. Свидание прошло темно, Андрей чувствовал себя усталым, малышу было неинтересно. Занимательно, не мог теперь вспомнить, чем мотивировал отсутствие встреч. Неужели забыл о мальчике? Такого быть не может. Напрягся и тотчас понял, с памятью что-то случилось, вытягивала сухие лишние мысли, эпизоды, но то что требовалось, не нащупывала. «Неужели переборщил?» – испугался Андрей. Пустился ковыряться в себе и страх усугубил. Занимался долго и много неутешительного наворотил. Такая фраза, наконец, появилась: «Неужели Петя меня достал?» Неожиданно стало легче.
А Петя задвигался, приехал с человеком. Представил так:
– Антон Владимирович. Я тебе говорил о нем, побеседуй.
Странно, Андрей не испытал недоброжелательства, воспринял предстоящее механически. Провел психиатра в комнату, Петя удалился.
Беседа получилась простая. Когда-то Румянцев, разумея равные аудиенции, подозревал, что психиатр лезет в душу, делает каверзы, из которых вытаскивает неприметные для пациента заключения. Этот никуда не лез и вопросов практически не задавал. Для начала прочитал лекцию о типах людей, склонных к наркомании, далее объявил, что со слов Петра знает предшествующие события, но острой необходимости считать их мотивами не видит. Еще порассуждал общими местами. Румянцев вдруг принялся перечить конкретикой, и кончилось тем, что многое рассказал. Увидев, что врач его хитро раскрыл, не обиделся, и продолжал, обнаружив удовольствие говорить о себе в таком ключе, жалующемся и критическом. Антон Владимирович ушел, озвучив, что случай расхожий.
Однако стронулось. Андрей видел, угар бессознательности, смирения не исчез, но отыскались новые ракурсы. Они лишали шагающих рядом людей масок и, как ни противоестественно, наделяли двуличностью. Если такое с применением усилия всплывало и прежде, то теперь превратилось в поток, путало, порой угнетало, но и чудесным образом обнадеживало.
Петя, тем временем, отнюдь не доспехами гремел. Он зачастил к Андрею, но вел себя неделикатно. Пенял на нецелесообразность, даже безнравственность его поведения. Постоянно нудил о необходимости лечь в больницу. Вдруг озарялся идеей самому пуститься в тяжкие. Однажды предпринял самый решительный и дикий шаг.
Пришла Светлана. Сострадания поначалу не демонстрировала и позже, пытаясь спокойно разглядеть визит, Андрей понял, что движимая Петькиными подначками, не верила в реальность приключения. Когда уяснил идею прихода, пожелал Петю убить, но стало забавно – как ведут себя в сообразных ситуациях бывшие жены. Увидев, что Светлана пытается излагать какие-то заготовки, имеющие образ участия, занедужил и едва ли не грубо оттолкнул.
Петька, разумеется, на другой день объявился. И совсем чудно, Румянцев негодовать забыл, а привередничал. Ты, скотина, коли Светку впряг, хоть бы меня предупредил, а то с наскоку бабу обидел. Неловко. И много еще ныл, как капризный мальчишка перед старшим братом.
Раз съездил Петя с Андреем к Чайке. В карты уж не играл, а вино попил. Сказать кстати, не только Чайке злость не высказал, но напротив, предлагал любезность и уважение.
– Я, есть маза, от Ширяева уйду, – ободрил Петя однажды. Теперь бывшая румянцевская фирма присоединилась к нему.
– Что случилось? – подивился Андрей.
– Мы с тобой свое дело откроем.
Андрей усмехнулся:
– Есть на что?
– У меня есть идея.
Андрей построжал:
– Нет, Петя. Я тебе, понятно, благодарен за все, но это лишнее.
– Брось, Андрюха. Уж не такой я благодетель. Просто мне с тобой родней. Ширяев что-то рожу воротить начал. Власть человека портит… Собственно, у всех настроение такое. Чую, мужики скоро фирму дербанить начнут.
– Нет, Петя, я с этим завязал.
– Но что-то делать надо.
– У меня есть мысли.
Никаких мыслей у Андрея не имелось.
Точь-в-точь после этого Румянцев сказал себе: «Давай, парень». Вряд ли решение текло из разговора. Просто выпал удобный момент, Петя уезжал в командировку.
Выходил Румянцев на «сонниках» – снотворные, многие пытаются отвести ломку на время сна. Всякое было. К концу недели увидел, основной угар спал. Пете доложил, не умея сдержать радость, вообще, вел себя, как дитя малое. Выпили. На следующий день вывернуло так, что мать «скорую» пыталась вызвать.
Через месяц Андрей набрал обычный вид. Часто ездил к Артему. Особого внутреннего дискомфорта не ощущал. Деньги кое-какие присутствовали (Петькины – еще пару ненавязчивых попыток всучить их обратно тот отклонил), собственно, денежная сторона будущего не заботила: полагал, что в случае нужды можно будет запустить карточный механизм. В принципе и кандидатуры виделись.
Как ни странно, самым затейливым результатом происшедшего Андрей находил благодарность не Пете, а Палычу. Представлялось, что Петя, в сущности, ничего не дал, – не отдал, во всяком случае. Он такой, иначе поступить и не мог. Должно быть, он подтолкнул исход, если не совпал с ним. Наконец, и не выход здесь важен, а как раз напротив… А вот Федор Палыч поиграл, – поиграл грешно, но столь особо, в такую целину заступить позвал, что след вытравить не хотелось.
Пообщался еще Румянцев с недавними друзьями. Чайка в больнице лежал, Федор Палыч тоже с иглы соскочил. Чувствовал себя Андрей уверенно, даже подъемно: избавление от недавней власти приподымало. Хорошо побыли вместе. Палыч оживленным выглядел – куш намедни важный отломил. Однако конец встречи дернул.
– Завтра приедешь? – спросил Федор Палыч. Прежде такой вопрос не звучал.
– Нет, надо чем-то своим заниматься.
Собеседник кивнул понимающе. Андрея вдруг пихнуло на менторский тон:
– А ты как дальше? С твоей головой, уродуешь себя. Надолго антракт?
Федор Палыч ощерился:
– Не знаю. Позвоночник надо поправить. Месяца три потерплю.
– Совсем завязать не думаешь?
– Ни под каким гарниром, – снисходительно поделился приятель.
Андрей глубоко посопел.
– Я, Андрюша, не жилец, – уронил Палыч.
Андрей вскинул глаза: «В смысле?»
– В прямом. И будет…
И возьмите, не поколебалось настроение Румянцева.
***
От Ширяева Петя не ушел. К Андрею стал ездить реже. Наш друг окунулся в не надоедающее одиночество. Полюбил ходить на приусадебный участок, помогать родителям… Однажды Петька увез в лес, по грибы. Продукта Андрей набрал мало, но воздухом, запахами надышался, на флору насмотрелся, звуков наслушался. Сходил другим утром и гитару купил. Сочинять взялся. Песни шли без прежней легкости, восторга, но, вроде бы, приличней, чем первые. Со смаком мечталось о домашней студии.
Встретил девицу знакомую, купил бутылку шампанского, привел домой. Мать любопытничала, дергала. Боялся, что не получится, и не получилось. К утру с грехом пополам наскреб. Стал к девице похаживать.
Осень выпала дрянная – рядили ленивые, зябкие дожди, мгновенно опала листва, опутала землю неразрывным колтуном грязи. Придавленный бугристой пашней облаков, в затхлых, неиссякаемых сумерках прокисал воздух. Грязные машины злобно шипели в лужах, суетились человеки, Андрей много гулял.
Иван попал в мощную политическую команду и переезжал в Москву. Вслед за ним трогался Ширяев. На фирме началось брожение. Месяц препирались, в итоге разбежались. Петя образовался не у дел. Андрей радостно ерничал:
– Как ты мне надоел. Я тебе, Петя, даже рай уступлю.
Два-три раза в неделю на Петиной машине занимались извозом. Жизнь опять сползла в накатанную колею.
Вышел из больницы Чайка, наведывался к Андрею. Как-то приехали с Палычем. Покатались. И овеяли парня студеным сквознячком.
– Разговор есть, Андрей, – ближе к расставанию выложил Чайка. – Хотим дело свое открыть.
– Ну, братцы, я рад за вас. Давно пора обманывать людей честно.
– Короче, дело уже есть, нужен генеральный директор. Свой и толковый. У тебя есть опыт.
– Иначе говоря, зиц-председатель Фунт.
– Фирма надежная. Мы ее попросту выкупили.
– Выкупили?
– Не суть важно. Меняются учредители. Новыми становлюсь я, ты и Кутепов (это было одно из известных имен темного бизнеса).
– Кутепов? – Андрей вскинул брови.
– Все узнаешь по ходу.
– А Федор Палыч?
– Ему светиться нельзя.
– Тебе можно.
– Кто мою фамилию знает! Так что?
– Чем занимаются?
Объяснил Федор Палыч. Андрей удалился домой – думать. Решение обещал дать через день-другой. С утра поехал к Петьке. Так и так.
– А я? – сразу спросил Петя.
– Дура, куда ты денешься. Разговор идет о браться-нет. Отъявленные люди Чайка с Палычем. Да еще Кутепов.
Весь день пробивали, рекомендации о фирме получили исключительно положительные. Это и казалось странным.
– Слишком неожиданно и ловко, – рядился Румянцев.
– Такова селява, Андрюха. Нынче пуст, завтра туз. Цепляй момент.
– Сидеть мне, если что.
– Я разве против, ставьте начальником меня… – бесшабашничал Петя. Напирал: – Кутепов – крыша, государства нужно бояться меньше, чем рэкета.
Вечером того же дня нашли Чайку. Андрей пыжился:
– Ответа пока не даю. И не дам, если не скажете, как поимели контору… Второе – мои полномочия… Ну и, само собой, без Петьки не соглашаюсь.
– Хоть всех уволь, – талдычил Чайка, – хоть вдвоем с Петькой работайте. Нам результат нужен… Свобода? Как минимум в рамках одного голоса. Ты – учредитель.
Как прихватили фирму, конкретно не рассказали.
– Ты же знаешь наш метод, – недовольно буркнул Федор Палыч, – чего тебе жевать.
«Выиграть в карты такое дело? – усомнился Румянцев. – И при чем здесь Кутепов?»
Через день взялись за дело. Бывший директор, грузный лысый мужик, вводил в тонкости почтительно, дотошно. Подключили своего старого бухгалтера, хотели тамошнюю фитюльку, миловидную, егозливую девицу рассчитать, но не дали. Свободой и не воняло… Все было отлажено, работало гораздо эффективней, чем на своей старой фирме. Петя практически оставался не у дел, шесть человек прежнего состава – их не стали трогать – без осложнений выполняли весь объем. Андрея не покидала тревога.
Усугублялось тем, что учредительство Румянцева выглядело номинальным. К средствам, которыми владела фирма, – по-видимому, немалым, Андрей так и не мог вникнуть в механизм, объем оборота – он отношения не имел. Обозначили, что прибыль будущих операций, причитающаяся учредителям, будет делиться на троих. Но где тогда Федор Палыч, его интерес? Вопрос остался без ответа.
Андрей видел, что снова попал в шоры. Окончательно разлюбил Палыча – в глаза бросалось, что бал правит он. Уговаривал себя подозрительного не подписывать, осознавая вполне призрачность намерения. Еще Кутепов… Палили в городе вовсю. Авторитетов его размаха валили, не снимая головных уборов. Румянцева чуток успокаивало, что участвует Кутепов не в одном десятке подобных фирм.
Вытребовал Пете компенсацию его проигрыша. Взял себе крупный аванс. Приоделся, обустроил жизнь родителям. «На худой конец», – мрачно определил мотив поступка.
Внезапно начал пристраиваться к Палычу. Прилаживался всячески: то по мелочам заботился, то переживание доказывал, то просто лебезил. Другой раз расковыривал себя перед тем до подноготной, и сам, случалось, к дяде в душу просился. Смысла особого не наблюдал, однако инстинкт ли, в подкорке либо черт – шептало.
К Артему на авто ездил, – машиной фирмы пользовался беззастенчиво. Не преминул перед Светланой в новом прикиде нарисоваться. Женщин новых не добывал, все к одной похаживал. Временами жалел ее. Шла зима.
Весной, на деньки славные выпало – облака румяные, в веселых буклях, пыжились в интимном небе, зайчик солнечный ошалело шнырял по уставшим от сумрака стенам, пахло хорошо, задорно – Федор Палыч пощупал легкими воздух и объявил:
– Есть возможность создать интересное «эспэ». Едем завтра к Куте (так он обзывал Кутепова).
«Началось», – екнуло у Андрея.
Кутепова он прежде не видел, первое общение разочаровало. На фоне окружающих молодцев и громоздких предосторожностей тот выглядел, пожалуй, комично – обрюзгшее тело, кхекающий смешок. Совместное предприятие затевалось русско-австрийско-венгерское. Суть – отправка за границу ферросплавов в обмен на комплектующие по электронике. Дома Андрей прикинул, ему дали произнести три фразы, смысл которых – отсутствие такового.
Ночь провел дурную. Тем не менее дальнейшее первый эффект рассеяло. Андрей ездил в облисполком, имел обильные встречи с респектабельными чинушами. Держать себя легко было легко, ибо основной целью этих аудиенций являлся росчерк пера на кипах бумаги. Все представлялось законным.
Неделю в городе жили венгры: пожилая мадам и парень возраста Андрея. Мадам бойко болтала по-русски, производила впечатление свежее, приятное, парень выглядел чопорно, замкнуто, русский понимал, но говорить не утруждался. Они привезли документацию, Румянцев общался с удовольствием, мадам оказалась любопытна и восторженна.
Представители завода ферросплавов в эту сделку зубами вцепились, заинтересован был и завод, на который поступали комплектующие: он в свою очередь рассчитывался с ферросплавщиками. Государственные органы не возражали, венгры на любую фразу, имеющую приблизительное сходство с предложением, отвечали «о`кей». С австрийцами – комплектующие поставляли они – общались по факсу, бумаги с их стороны привезли венгры, тут тоже было вась-вась.
Представлялось, приди любой с улицы, предложи такую схему, и все скажут: благодетель ты наш. Андрей не предложил ничего, с неба упало. Иначе говоря, гиблые предчувствия имели место.
Вместе с тем зажил Румянцев в ту пору насыщенно. Начал углубленно изучать английский язык, и с удовольствием – Светлана в бездельный период затеяла языки мучить, и Андрей подглядывал небезуспешно. Взялся за изучение компьютера.
Насел на музыку. Купил дорогой синтезатор, шикарную гитару фирмы «Фендер», микшер, процессор, другие примочки. С рук взял самодельный, но вполне приличный шестиканальный магнитофон. Практически получил примитивную студию.
С записью происходило любопытно. Не сразу подошел к хозяйству, боялся. Когда осмелился, понял, что трусил зря, аранжировки покатили. Сооружал их Румянцев просто, компилировал легшие на вкус западные вещи. Основная трудность здесь была с гитарой: рифы, виртуозные партии давались трудоемко… Но главная беда заключалась в вокале. Как уже говорилось, он обладал более чем сносным голосом – в ранние годы на высоких тонах ему давались приличные тембры. Теперь что-то произошло, на коронных тонах голос переходил в фистулу. Понимал, что нужно распеваться, но делать это нужно регулярно и усиленно. А он стеснялся не то что соседей, но и родителей. Без того вокальные партии устраивал во время родительских прогулок, что уж говорить о регуляции. Приходилось переводить аранжировки в нижние тональности, стало быть, заведомо терять определенный смак. Бесило… Словом, существо нагрузки имело.
Некогда стало ходить к подруге. Пришла сама и осталась ночевать, но утром Андрей распорядился:
– Встречаемся раз в неделю, в субботу. Нет, лучше… ну ладно, в субботу.
Крепче остальных от происходящего ликовал Петя, он теперь состоял при деле, гонял на Серовский ферросплавный завод. «Дурак ты», – на всякий случай утихомиривал Румянцев, но сам иногда Петиными настроениями пачкался.
Все представлялось слишком неправдоподобным, чтоб длиться долго. И не заржавело. На Кутепова было совершено покушение (через полтора года в Венгрии его убьют). Вслед сообщению захотелось чихнуть, идеологически не стал, в Палыча вперился. Тот и бровью не повел:
– Близко к сердцу принимаешь, тебе до подобного уважения далеко. И потом, когда в приличного человека собираются стрелять, его об этом предупреждают. Не наше дело, свои разборки.
На деле иначе оказалось. Чайка, друг ситный, лебедь-птица, глаза расковырял, в час докучливый Андрею высказал:
– Не знаю, чем кончится. Федор Палыч концы рвет, при стечении обстоятельств может и нас отломить. Самое мне не по душе, ты как раз надежней держишься.
– Объясни, коли начал, – совершил вопрос Румянцев.
– А что объяснять. Ноги хочет делать за границу, тут вальнут… Ты его не знаешь, та еще рысь. Он, конечно, гений, Иванова (Чайка назвал одну из самых высоких официальных фигур области) схавал, водой не запивая.
– В смысле?!
– Сынка его разработал, тот на кукане теперь… Но как это было сделано, скажу тебе – суперэкстра… Ты что же думал, в кармане наше «эспэ» завалялось?
– Нет, безусловно.
– Иванов. Его дачка.
– А Кутепов?
– Сам не в теме, здесь и проблема. И Палыч не говорит… Такое впечатление, что Иванов пытается со своей стороны его контролировать. Компромисс.
– Я немного не разумею, что мы можем потерять? Официоз идет через нас, Палыч номинально никто.
– Дура. Он нас убрать может, мы его – нет.
– Что значит убрать? Подожди, ладно я, но ты брата ему родней!
Чайка искренне рассмеялся:
– Ох и наивный ты.
Надо признать, Румянцев не испугался. Чего бояться? Того, что Федор Палыч оторвется за границу без Андрея? Ради бога, что ему там делать… Деньги? Уже отложилось на черный день. Чайкино «убрать» имеет какой-то буквальный смысл? Но зачем? Нелепость!
Неожиданно Румянцев увидел, что попал в замысловатую, отнюдь не аховую ситуацию, – ситуацию, где некоторые узелки может держать и он. Ярко озарила мысль: если Иванов узнает, что Федор Палыч кое-кого боится, тот становится ничем. Это козырь… Кого он боится? Наверняка это знает Чайка, а он, судя по последнему разговору, союзник… Стоп! Но Чайка должен понимать, какая имеется карта. Почему не пользуется? Может, сам замаран? Хм!..
Так, теперь Кутепов. Какова его роль?.. Андрей засмеялся, сущий же детектив! Однако быстро посерьезнел. А в чем дело! Речь идет об очень серьезных вещах… И дальше уж не только отсутствие страха рассмотрел, но и прямой азарт. Кажется, он начинает въезжать в крупную игру.
Много потом Андрей размышлял. Что это – шанс? Возможность ухватить крупную удачу? Пожалуй нет, во всяком случае, не совсем то… Просто Румянцев стал другим человеком, перестал бояться жить, быть сильнее других… Цинизм? Прекрасно!.. Виноваты в этом последние три года? Несомненно. Роль Палыча сильна, но не подавляющая. Талантливей Федор Палыч, глубже? Допустим. Но и он ценит Андрея, бесспорно, видит в нем нечто. Может, здесь попросту дерзость Палыча?.. Ноздри Румянцева раздувались, зубы стиснулись. Вперед, юноша, ату ее, жизнь!
Так славно пожить не удавалось давно. Мозг работал точно, без сбоев. Прокручивалась масса вариантов, за каждым словом виделся плотный смысл. Понимал, что напряжение, несомненно, излишне, из множества проработок полезное действие выпадет на мизер, но, боясь ломать тонус, отдохновения себе не дозволял.
Первым делом начал интересоваться Кутеповым. Выяснилось, что тот подобным бизнесом занимается давно, имеется сеть отлаженных связей, опыт и возможность наиболее организованно производить такие операции. Любая фирма, вникающая в эту сферу, так или иначе, попадает под влияние Кутепова. Причем это происходит практически на официальном уровне… Андрей поехал к Гайсинскому, тот картину обозначил резче. Получалось, что Кутепов мог быть фигурой, которая к тандему Иванов-Палыч интимного отношения и не имеет.
Понравился себе Румянцев, откапывая секрет Палыча. К Чайке обращаться не стал. Вспомнил Нодара, младшего брата Азиза, проходившего в истории с мыльницами, знал, что он имеет отношение к общаку. Возможно, способен узнать, от кого отмазывает себя Федор Палыч. С Нодаром Румянцев сталкивался после того приключения не раз. Впервые, года через два, в ресторане, бывший работодатель был благодушен. Цехом давно не занимался. Позже еще встречались, главным образом на дорогах, делали радушные приветствия.
Как к нему подъехать, подсказал Сергей, старый партнер по цеху. Он, занимаясь обувью, имел знакомства с цеховиками армянами, что водили дружбу с Нодаром. На прямой вопрос, знает ли Сергей что-либо о Нодаре, тот недовольно промычал:
– Да откуда. Знаю, что ширяется на полную.
По наркоте и пробил его Румянцев. Подкатил на хитрой и каверзной инсинуации. Сначала Палычу сплел досужую байку: мол, Сергей, приятель давний интересуется – есть пакостная надобность до Нодара, сильно хочется поперчить оного товарища. Знаешь такого? Федор Палыч, оказывается, и сам немного Нодара знал, а больше о нем. Ушами не повел, поведал, как и на чем добраться.
К Нодару Андрей подпустил Сергея. Сляпал витиеватую историю уже против Палыча, добро бывшему соседу кое-какое сделал. Тот по простоте задание выполнил тщательно. Сработано было без сучка, но с задором. «Вот так, дорогой», – послал мысленный привет Палычу Андрей. Нужное имя и даже кое-какие детали заныкал до поры.
Немного не дойдя лета, Андрей совершил первый вояж в Венгрию. Смысл поездки был сугубо разведывательный. Ехали на автомобиле с Кутеповским человеком. Делали пробный прогон: груз планировали доставлять на камазах – железная дорога постоянно бастовала. Случилась куча едких, впечатляющих мелочей, к делу, правда, касательства не имеющих.
В июне отправили первую небольшую партию. Румянцев сопровождал груз, Федор Палыч находился уже в Венгрии, на него оформили документы представителя СП. Расчет был очевиден, деньги за одну из поставок ферросплавов он умыкнет и аля-улю. Вторая, довольно крупная, планировалась к отправке в августе. Чайка затеял нервничать:
– Все, с этой партией Палыч уходит.
Андрей вынужден был играть дурачка:
– У него же здесь семья. Наконец, тебе-то что, все ляжет на меня.
– Дебил! Ты нужен только государству. В худшем случае отнимут имущество. Тебя даже не посадят… Доставать будут меня. Хоть бы тот же Кутепов.
Андрей разводил руки. Через несколько дней Чайка завел решительный разговор:
– Андрюха, нужно что-то делать.
– Что именно?
– Ты едешь с грузом, можешь надавить.
– Чем, пальцем? Может, по сопате ему дать?.. Поедем вместе, надавим.
– Я не могу ехать.
– Почему?
– Не могу, – твердо повторил Чайка.
– Хорошо, давай так. Ты уверен, что Палыч хочет всех кинуть? Я – нет… Пиши письмо, я со своей стороны тоже буду капать… Предлагаем: эту партию реализуем честно. Забираем прибыль и скидываем СП другим. Садим новых учредителей, директора. Следующая партия – его.
– Ты что, х.. проглотил?! Это означает открыть карты, он сразу начнет делать шаги!
– Тогда не знаю. Сам же предложил давить. Как это делать, не открывая карт?
– Ты директор и учредитель. Имеешь маневр. Думай.
Надумал Андрей следующее: Чайку надо нейтрализовать, чтоб не побежал к Кутепову. Тотчас пришла и конкретная идея обустройства пакости. Собственно, она была навязчива и отчасти забавна.
Один мужчина однажды капитально обидел Чайку. Должность того гражданина называлась так: начальник подразделения милиции пос. Кольцово. В Кольцово находился аэропорт, одна из вотчин Чайки, и тот естественно имел тесные сношения с дядей. Обидел Чайку дядя следующим образом. Чайка с компанией катал, Федор Палыч не участвовал, ломанул одного товарища с нефтяных копий – всучил, меняя деревяшки на доллары, куклу. На сумму размашистую. Деньги у бедолаги были колхозные, и тот, очнувшись, пришел к нашему мужчине… Одного из компании забрали и долго упражнялись, добиваясь фискальных слов.
Кидалы, в свою очередь, послали к мужчине Чайку с творческими предложениями. Обычно такие встречи заканчивались обоюдовыгодно, но нынче товарищ от творческой суммы отказался и потребовал совсем неприличную – то ли «терпила» много пообещал, то ли товарищ нуждался. Никуда не денешься, пришлось давать. Мало того, мужчина начал хамить и попросил больше не попадаться, пообещав «закрыть» Чайку в противном случае за старые грехи.
Как-то раз после того обыграл Чайка одного несмышленого мальца. Приди ему шальная идея: ты, говорит, вот что, малый, коли долг отдать не можешь, настриги-ка мне маку в одном местечке. И указал на огород того начальника: мужик содержал небольшую плантацию – пирожки, видать, шибко любил. Нарвал малец растения мало, потому что пойман случился. Вообще, мак разводить – занятие крамольное, и оттого малого в заведении тщательно учили, дабы вызнать, кто подверг наущению. Малец сдюжил, не выдал. Мужчина по этому случаю нервничал оченно.
Таким образом поправил мальца по подначке Андрея Сергей, который еще с мыльниц имел зуб на Чайку. Сделал это через своего родственника, что служил в рядах как раз под началом нашего мужчины. Чайку закрыли.
«Ну что, парень, – мрачно усовестил себя Румянцев, – теперь до точки осталось Петьке нахезать». Даже дополнительную фразу соорудил: «Что, если его вместо себя директором поставить?»
***
Что двигало Андреем? Размышлял он по этому поводу нередко. Отчетливо видел, играет в странную игру. Мечтал о возвышенном, жадно, болезненно, чрезмерно полюбил женщину, – сделал все, чтоб уничтожить чувство. Кропотливо, осознанно лепил из себя порядочного человека, – махом, безрассудно разрушил многолетний труд. Вроде бы нащупал жизненный стержень, музыку, – неизменно, прикасаясь к ней, отводил руки. Все являло недоделка, обрубка, человека, не умеющего идти до конца.
Планируя разговор, сделку с Палычем, предусмотрел и организовал все скрупулезно, включая санкции на случай отрицательного результата. К продумыванию действий при положительном решении не прикасался. Они, например, разумели пребывание за границей, но ни на сына наглядеться, ни родителям намекнуть на отъезд себе не позволял. Правда, любовнице однажды, теснясь с благодарным чувством, нечто смахивающее на прощание пробухтел, денег под пустым предлогом дал. Еще. Шагая как-то по набережной, месту интимному, поймал себя на том, что трогает парапет ограждения нежно.
Наряду с тем периодически возникало подозрение, что он не желает идти до конца, понимая под этим определенность самовыражения, натура исподволь заставляет ступать по граням, соваться в разные ипостаси. Сколько раз кидало в конфликты с действительностью, людьми, собой и неизменно отыскивалась удача, порой собственные силы, выводящие в условия, которые допустимо назвать движением.
Вот и нынче, когда начался разговор с Палычем, кто из властелинов вовремя заткнул рот и не дал произнести претензии совсем, заставил остановиться впритык к пределу, где можно было изобразить амплуа и друга, и самостоятельного человека? К каким веселым ходам получил допуск отсюда.
Ухмылялся двуликий Янус, сопровождая в бурлеске существования. Фарт и непруха, перемешавшись, меняя статус, сопровождали поступь, то обременяя, то окрыляя определенностью и мудростью, дерзостью и страхом. Ушлая мощь обстоятельства, пропитанная кровью потенций и норм, таскала по лабиринтам жизни.
Часть 2
– Я отказываюсь тебя понимать, – угрюмо объявила мама девятилетней дочери, когда та стянула у лучшей подружки ненужную ей денежку.
– Она ими хвасталась! – опротестовала создание.
Определенно о Свете в розовые годы можно было сказать, что это дурнушка, разлаженная девочка и полная противоположность цельной старшей сестре. Училась в школе, носила отметки, пятеркам радовалась, зато двойкам огорчалась – в принципе вес их был одинаков. С четырнадцати до семнадцати питала безумную страсть к борщу, его изумительно готовила мама. Часто заставляла содрогаться весь дом.
Папа испытывал к ней неприличную, порой вызывающую у остальных оскомину любовь.
– Давайте не станем подходить придирчиво, – приходилось ему часто примирять домочадцев. – Мы имеем дело не с фактом, а явлением.
Годам к пятнадцати папина метода была основательно надсажена явной склонностью дочери к «нездоровым интересам». Окончательно попрана, когда всеведущая сестра в пылу очередной распри обличила:
– Полюбуйся, папочка, на свою любимицу. Она не девушка! – За что немедленно получила презрительное определение «гнида».
Эта оказия была, пожалуй, самой последовательной: с отрочества Светлана трепетно следила за своим телом. Отчаянные разговоры подружек доводили до исступления. Конструкции, размеры, поведение женских и мужских органов являлись вещью занимательнейшей. После второго полового акта Света с очумелым ликованием прошептала: «Я – блядь!»
Достаточно влюбилась девушка в пубертатном возрасте два раза. Первая история оборвалась стремительно и обидно. Следующий парень, Вовик, заставил страдать и доводил до отчаянья, но месяц спустя Света оклемалась и вспоминала прошедшее с интересом.
После Вовика, он станет ее вторым мужем, случались еще юноши и молодые люди, Светлане нравилось чужое тело. Но особенно – предварительный процесс, слежение за поведением самца. Непонятными судорогами отзывались пойманные от очередного предмета намеки, флюиды, проявления чувств. Корежить их напускной недоступностью или, напротив, вступая в игру, усугублять нарочитой взаимностью было наслаждением. К собственным влюбленностям относилась настороженно, оттого что себе не доверяла.
– Вы какой-то не славный, – морща нос, нравилось ей одно время доводить до сведения очередному знакомцу.
– А что вас не устраивает? – щетинились подопытные.
– Понимаете, что-то с ушами неладно. Собственно, и нос сочувствия не вызывает.
Иные немедленно принимались щупать указанные принадлежности и дальше предлагали взглянуть на себя. Светлана тут же смеялась и, дружески прикасаясь к человеку, разряжала:
– Да ну, пошутила. Напротив, вы очень симпатичный, – чем мгновенно добивалась снятия естественной воздержанности.
Вообще, любила дома заготавливать схемы и проговаривать диалоги, вместе с тем и на импровизацию оказалась легка. Жила взвешенно, глубокомыслием, заботами о будущем себя не утруждала. Собственно, и настоящее не опутывала узами определения. Все было слишком нескучно, чтоб обращать на это внимание.
– Ты, Светка, стрекоза, – укоризненно говаривала сестра. – Мне страшно думать о твоем будущем.
– А чего заранее о нем думать? В будущем и подумаем, – ерничало насекомое.
В институт не пошла от обыкновенной лени.
– Светлана, в твоем роду нет людей необразованных, – безысходно порицала мама.
– Куда прикажете?
– Мы все имеем университет.
– Хочешь, я за полгода освою все, что ты знаешь?
– Не хочу!
Действительно, Светлана была начитана.
– Ты специалист по вершкам. Остальное – невосполнимая брешь, – огорчался отец.
– Я специалист-стрекулист, – баловалась дочь. Ластилась: – Ну папка, я умненькая – гены гуляют.
После школы занемогла высокими вещами: оперы, симфонии. В слух ложились прочно. Чтение: кончилось стихосложением. Незамедлительно осознала – поэт и, ну о чем вы, гениальный… Заинтересовалась живописью. Сходу, на диво ловко принялась рисовать. Хмуро отметила, обладает разносторонними способностями.
– Я тучка-могучка, – балуясь с папулей, резвилась.
Тот серьезно посмотрел и отметил:
– Знаешь, а дар, кажется, присутствует. Ты будешь любима.
***
О Румянцеве говорили, звук произносимого имени приятно шевелил мембраны, пошла, когда поманил, отсюда. Но дальше… Товарищ оказался простым, прискорбно приятным человеком. Ласковым и хорошим. Ореол растворился. Поэтому Светлана не удивилась, когда он предложил руку.