Поспела баня, народ с глаз исчез. Светлана с Мариной как раз возились на кухне.
– Не желаешь? – спросила наша, указав на баню.
– Там сейчас толкотня, молодежь, позже разве.
– Ты здесь была?
– Сколько раз.
Вдалеке что-то мелькнуло. Светлана подняла голову, из бани – на отшибе стояла – выскочила совсем нагая девица, забежала обратно.
– Они там голые что ли?
– Всякие.
Девушка невольно повела глазами, забеспокоилась:
– Твой там?
– Нет, он на эти прелести пустой.
Светлана вскинула глаза, убрала теперь же.
Вышла из кухни, по сторонам огляделась, нет Вовика. Вернулась. В другой раз обнаружила: аккурат за домиком стол, Иванов и Палыч за шахматами сидят, рядом болельщики и благоверный здесь. Он и в баню потом с шахматистами сгулял. Подходящий мужчина.
Уж длинное плоское облако, подпаленное зарей, отчаянно шаяло над лесом, остановилась река, застонал комар. Ударились в чревоугодие. Народ, разогретый градусом, сокровенностью вязких, тяжелых сумерек, общностью, окончательно распоясался. Стоял гвалт и хохот. Вовик попытался изладить тост, запутался, но Светлана удачно перехватила, закруглила. Тело уплотнилось, обросло беспокойными мышцами, в голове шныряли слова.
Когда слиплась последняя мгла, сместились на танцплощадку – вместительный деревянный квадрат, обнесенный скамейками, прикрытый кубом ровного неразличимого света. Полыхнула музыка, девицы, не мешкая, забились в танце, за ними дернулся мужик. Вован, а как же, очутился в центре, отрывал от себя конечности. Светлана и не в курсе состоялась, что так умеет. Ее тоже втянули в круг. Кровь била в виски, гуляла по телу.
Ночь ходила ходуном, то танцы, то веранда с чоканьем и тостами за скабрезное, дружбу и владение миром. Компания расчленялась на группки, затем те перетасовывались или вваливались в общий шалман. Много заполночь Марина предложила:
– Пойдем, тех стручков поворошим.
Указала на укромную скамейку. Едва смазанные и без того хилым светом, неприметно сидели Федор Палыч с Ивановым. Марина подскочила к Палычу, весело причитала:
– Ты что такой замороченный, ну-ка тряхни костями!
Светлана, изобразив непонятно что, пригласила Иванова. Мужчины улыбались, от скамьи оттолкнулись вяло.
Вскоре вчетвером, прихватив шампанского, отправились на пирс-купалку. Там уже пылали женские возгласы и плеск воды, должно быть, кого-то окунали, Федор Палыч предложил:
– Идемте, покажу явление.
Направились по берегу, шли долго, хоть и недалеко – пробирались по цепким, казалось, дремучим зарослям, то и дело взвизгивали, попадая в мякоть, скользя по влажной траве. Очутилась Света рядом с Палычем, ухватилась за его крепкую, угодливую руку. Вышли на твердую почву, кустарник спрятался.
– Где-то здесь было, – неуверенно промямлил Федор Палыч, – погодите.
Прошел немного дальше, силуэт не потерялся, сохраненный нежным мерцанием реки.
– Вот. Глядите на реку и идите ко мне.
Светлана, Марина, Иванов стеснились, медленно двинулись.
На чугунной площадке реки лежала луна, от нее бежала длинная, выверенная струя холодного огня. Шарик тронулся вместе с людьми, отмечая передвижение медленно пересекавшими дорожку плевками пены. Вдруг пятно заволновалось, наконец разорвалось: луна падала в небольшой водоворот. Тот неумолимо месил огненный шар, увлекал в воронку, луна отчаянно сопротивлялась, карабкалась на поверхность. Зрелище было эффектным, все замерли, очарованные.
Вскоре, выпив шампанское, тронулись обратно. Настроение переменилось, уж кустарник показался родным, теперь он доверчиво прикасался к благонамеренному телу. Светлана подняла голову, на нее опять, как однажды на море, обрушились звезды. Впрочем, без угара, лирика, положим, пела, но и постороннее не исчезло совсем. Она снова держалась за Палыча, не очень хотелось говорить и сказала:
– Как верно вы озвучили первый тост. О реке, воздухе.
– Знаете, здесь собой доволен, с детства умею видеть природу. Для меня нет ничего мощней естества.
– Что, есть чем недовольны?
Поговорили. Марина с Ивановым запропастились куда-то, наши долго бродили по берегу. Федор Палыч накинул на женщину свою спортивную куртку и рассказывал о молодости. В другой раз нелепыми могли показаться смахивающие на исповедь откровения зрелого незнакомого человека, но теперь оказалось впопад. Спать проводил, когда затеплился рассвет. Войдя в отведенную комнату, обнаружила пьяный сап Вовика.
– Я тебя вчера всю ночь искал, – ерепенился с утра, – отчет мне быстро.
После выволочки и противодействия Светлана окунулась в раздражение. Погода сопутствовала, небо укуталось облаками. Все вылезли с неважными лицами, девицы потускнели. Федор Палыч казался истрепанным, отдельным, вчерашнее не аукалось. К полудню, однако, слегка разогрелись. Скажем прямо, отлично погуляли.
***
Появлялись мысли сгонять на море, но как Вовик, так и Светлана втянулись в работу. Да и не сказать, чтоб уж очень ресурс дозволял. Сделку Светлана заполучила, но народу пришлось задействовать достаточно, потом расчет оговорили сделать после завершения, а кропотливости и времени контракт немало забирал. Потом руководил фактически Владимир Ильич.
Вовик суммы переставлял добрые, но личного здесь было отмерено – много шло на развитие. Кроме того умудрил Вова вещь.
Недаром мужик по дому быта, где располагалась контора Светланы, анекдоты разносил. Сам он в Арамили, пригороде располагался, но надумал в настоящий город передвинуться. Где-то Иванов похлопотал, еще люди, сам покрутился… Комбинат был набит разным кустарным промыслом: пошив одежды, обуви, химчистка и так далее. От наскока западного ширпотреба кустари шибко исхудали, налог и арендную плату ненавидели всей душой. Однако если налог душил, то с арендой повезло. Несколько лет шла чехарда с собственностью. Хабазину перепихивали с баланса так называемого ПЖРТ на баланс местного завода, потом некоего швейно-замороченного объединения. От этих перетасовок большой строгости к выплате арендной платы не наблюдалось. Скажем прямо, обитатели ее не сдавали вообще. За три года вырос вкусный долг. От подобной домокловости, громадного не поощрения нашими государями производства работный люд комбината ходил на очень вялых ногах. Симпатично складывалась ситуация со швейным объединением, последним хозяином дома. Руководитель его по политическим убеждениям переезжал в Москву и выяснилось, что без его авторитета объединение являет собой пшик и содержит массу юридических недоразумений. Между прочим, это разведал Игорь.
Иными словами, ушлый Вовик в течении двух месяцев имел самый загадочный вид. В город Екатеринбург приехали несколько Икарусов, и хоромина технично перетекла на баланс компании Румянцева.
Жизнь даже очень поплотнела. Комбинат перекраивали. Из старых обитателей оставили косметику, химчистку, еще малость (безусловно, Светланину кухню) – они имели свойство, как услуги, переводить всю богадельню в разряд более низких платежей. Первый этаж и подвал пустили под мастерские, связанные с мебелью: перетяжка, починка, мелкое изготовление и склады. Второй – выставочный зал, третий – офисы, бухгалтерия, магазин бытовой техники, столовая.
Вовик целыми днями толкался на работе (Светлана в комбинате практически не появлялась, поглощала работа по мозаике). По идее, он и до того дома находился редко, но сейчас изменилась напряженность, при этом знак не сдвинулся безоговорочно в положительную область. Вовик разжился внутренним протестом и небезосновательно.
Дело в том, что его, скажем так, щелкнули по носу. Идею присовокупления дворца подал он и во многих перипетиях непосредственно участвовал. Тем временем он так и остался начальником магазина, то есть хозяином части второго этажа. По бумагам и совсем неудобоваримо произносилось – заведующий выставочным залом. Признаться, от идеи до воплощения ой какие люди руку приложили и, право, Вовино участие блеклую форму имело, но, к примеру, начальником всего дома встал молодой парень, который вообще нарисовался из миража. А вспомните румянцевское «региональным представителем будешь» – да еще по плечу, гад, хлопал. Начал Вовик сетовать супруге:
– Гонщик твой Румянцев, метет метлой.
Светлана поминала, что живут в квартире благодаря Румянцеву, и вообще, деньги какие-то водятся, но в душе соглашалась.
Относительно денег. История эта увеличение прибыли Вовика разумела, ибо планировались стабильные, добротные поставки, но пока этого не наблюдалось. Ездили Касьяновы на зачуханой довольно машине, а, скажем, молодой начальствующий парень дверкой последнего БМВ хлопал.
Впрочем, выпадали и штучки. Допустим, осуществляет Иванов по определенному случаю питейное мероприятие, круг не широкий. Сам звонит: тогда-то и тогда-то с супругой милости просим. Между тем парня на БМВ не видать. Кстати, и Румянцева не обнаружилось, в Австрии обретался. Федор Палыч присутствовал (в приветствии за плечо Вовика трепал, зубами блестел, Светлану в руку чмокнул) и по ходу вечера слова ронял:
– В принципе, самому не грех на месте товар смотреть (это об Австрии). С головой у тебя хорошо, уже отмечено. Кому как не тебе товар отбирать.
Светлана фразу нашла – она, сказать есть, смирением относительно Палыча не надсаживалась:
– Вы моего мужа особенно не обольщайте. Я соблазны подозреваю.
– Тут вы сами барыня, – отступал Федор Палыч, – дело всем отыщется.
К месту вставить, если в первой встрече Палыч выглядел удобным, то теперь витийствовал, занимая Светлану:
– Человека объяснить затруднительно не потому что необъятен, а как раз оттого что слишком незамысловат. Здесь найти пристойную формулу не просто, непременно наворотим лишнего и уведем от портрета.
Или:
– Ощущения красоты, гармонии работают в сфере априорных представлений, связанных с моделями, обусловливающими мораль, норму, ритм. Красота то, чему доверяешь. До веры… Можно сказать, что это условия задачи, но не решение ее. В этом смысле гармонию обязывают незавершенностью.
Напросился смотреть Светланины работы, но так и не удосужился – вскоре уехал в Венгрию, и в России Светлана увидит его еще только раз.
Перед сном Вовик ходил важный, живот трепал:
– Действительно, если вдуматься, почему не мне товар отмерять.
Добавим, Артем из Австрии лютый приехал. Там его папа на какие-то аттракционы водил и воспламенил парня предельно.
– Тетю с фотографий видел? – не преминула Светлана.
– По-русски не тянет болтать, и все на тренажере сидит.
Зима под хорошим снегом пролежала, и Австрию Вовик миновал. Другое дело, путевое авто справили, дубленку ему. Свою часть работы Светлана закончила, теперь шел набор мозаики, но одинаково терлась возле Владимира Ильича, в своей конторе почти и не появлялась. Работали молодые художники, с ними бывало интересно. А по весне пришло.
***
Заболел отец Светланы, аденома предстательной железы. Сделали операцию, подержали в больнице, отвезли домой. Дня три хорохорился и туже занемог. Мама, Лариска занялись слезы ронять. Светлана достала румянцевские деньги, повезла отца в хорошую больницу. Человека подлатали и дали группу. Почки хандрили, в квартире стоял неистребимый запах мочи, но еще в больницу лечь наотрез отказался.
Светлана часто ездила к родным, недурно рисовала, Вовика видела относительно редко. Однако в понимании дел он ее держал.
– Ну, если и теперь меня обойдут, тогда не знаю… – затеял встрепано поговаривать еще в зачатке зимы.
С того интенсивного пикника Вовик начал вникать в дела компании. Венгерская отрасль захлебывалась, ферросплавы окончательно становились нерентабельными. Центр тяжести смещался в Австрию, австрияки пристально поглядывали на природные богатства Урала. Упоминались изумруды, но в контексте унылом, там шла буза. Однажды Вовик услышал разговор о мраморе, и слово в памяти отложилось.
Соученик Вовика (он заканчивал Горный институт) и бывший тесный приятель служил главным инженером мраморного карьера. Мрамор рудник копал особый. Ситуация на предприятии сложилась тяжелая. Когда началась приватизация, областное управление в качестве фондов изловчилось подсунуть руднику гнилое оборудование. Через год механизмы пошли из строя, пришлось арендовать новые. Прибыль, соответственно, сократилась. Помимо, некоторые крупные заказчики обнищали, стали обходиться обычным мрамором, более дешевым. Карьер приходил в упадок.
Рудник в свое время выпустил солидное количество акций, которые постепенно разошлись по причастным к предприятию людям в обмен на ваучеры, в качестве зарплаты и так далее. Акции рудника почти никто не покупал – перспектив не наблюдалось.
Для областного объединения рудников предприятие являлось балластом. При наличии удобных обстоятельств юридического и транспортного характера наблюдался вариант выгодного вложения компанией средств. Словом, Вовик посуетился, командование покумекало, было решено купить контрольный пакет акций. Впрямую компания тогда это делать не могла, поскольку имела ярко выраженный иностранный оттенок. Требовалось подставное лицо, и черты его четко обозначились в Вовике.
Вот что знала Светлана, но это было не все.
Окончательную операцию по скупке акций планировалось провести весной, этот срок назначили в результате шуры-муры с управлением объединения и прочими знающими людьми. От попыток убивать цену акций слухами и действиями, или скупать акции постепенно компанию отговорили. Попытки такие уже имели место, ни к чему кроме вздутия цены и затормаживания продажи это не привело: на номинале по долларовому эквиваленту народ стоял насмерть. По весне ожидались некоторые пертурбации в объединении и еще мероприятия, что цену сбить не могло, но возможность массового сброса акций обеспечивало. Тут и намеревались сделать разовый хапок.
Кажется, все просто, Вове загодя была оговорена пачка акций в собственность за хлопоты – сиди, жди. Но встрепенулся бес, силуэт его мелькнул за спиной соученика приятеля. Тот тронул однажды Вовика под локоть и рассказал следующее. С год назад одна фирма все-таки скупила небольшую часть акций, теперь она нуждалась. «Можно выкупить их долю по цене ниже номинала», – сказал приятель. Вовик задумался. Оказия состояла в том, что наш деятель мог распоряжаться неплохими мебельными деньгами. Контроль осуществлялся раз в квартал, следующая ревизия выпадала после планируемой операции с контрольным пакетом. Короче говоря, акции фирмы были куплены, некоторое количество их, полученное за счет разницы в ценах, поделено равно между Вовиком и приятелем. По существу, нужно было относить остальное начальству, поскольку акции купили на деньги компании, и говорить: «Вот какой я молодец». Но Вовик этого не сделал. Почему? Потому что когда приятель ушел, бес остался.
Итак, Вовик несколько ночей кряду не спал. В изголовьях его постели сновал нечистый и шептал: «Это унизительное положение заведующего, это лебезение перед фраерами на БМВ, перед… да бог знает перед кем еще. В сущности, достаточно одного имени – Румянцев! А если бы… Господи, сам себе сам».
Как показал опыт, возможно было действовать в обход компании, цену акций все-таки снизить – если бы это удалось в широком масштабе с присвоением разницы, Вовик становился независимым хозяином. Родилась идея. Она выглядела не только чрезвычайно рискованной, но отчасти изящной.
Карьер примыкал к небольшому районному центру, все работники, бывшие и настоящие, значит, держатели акций, проживали там. Психология обывателя небольших поселений известна: треба жить не хуже соседа. Идея была проста, необходимо обменять на акции хотя бы небольшой части работников какие-либо бытовые принадлежности. Четко оговоренный бартер, акция – такая-то вещь. Счастливые обладатели ширпотреба несомненно тут же распространят весть, и стать счастливцами захотят все. Здесь и нужно действовать быстро и неблагородно. Под ажиотаж можно втюхать второсортный товар по цене первосортного, ибо, во-первых, периферийный житель еще не унял очарования перед красивой наклейкой, в которой ни черта не смыслит (чтоб обман не вскрылся сразу, необходимо обусловить, что обмен возможен до некоторого срока), во-вторых, даже расчухавшие пролетевшие не станут лишать соседа возможности быть обманутым.
Это изящная часть. Рискованная, – приходилось, как и в случае с акциями нуждающейся фирмы, исключить присутствие компании. Иными словами, необходимо было найти крупную партию второсортного товара, что называется, под реализацию, а не за расчет. Далее приносишь акции в компанию, получаешь деньги, рассчитываешься с поставщиком товара, и, скажем так, гнилую разницу забираешь себе. Здесь и состоял основной риск. Как отнесется к выходке Вовика компания, когда надувательство вскроется, было совершенно непредсказуемо – притом, что недовольство бывших акционеров, которые рано или поздно узнают об обмане, ляжет на нее.
Но… Демократия. Вовик крутился в коммерческих сферах и отчетливо видел, как делаются крупные состояния. Кроме того, почитывал Карнеги и прочих, и разглядел многое между строк. Собственно, в отношении стерильности самой компании кое-что ведал. Наконец, маячила пристрастная к Касьяновым фигура Румянцева.
По существу, окончательно добило то, что Вован посвятил в зыбкую идею Игоря – о, злополучный Игорь! – и дружище через несколько дней после разговора прилетел весь растрепанный с фразой: «Я нашел фуфло под реализацию». Словом, Вовик решился.
Именно весна происходила во Вселенной. Таки легко дышалось, пылающая кровь распоряжалась телом Вовика и биение сердца отмеряло ритм жизни. День не походил на предыдущий, и грядущий, еще не наступив, уже пахал на питие шампанского. Вовик редко пребывал дома, и пребывал-то плотью разве. Он, случалось, вставал ночью и гремел на кухне посудой – физиология разместила бурный аппетит. Порой пристально глядел на Светлану, и ей было на удивление понятно, что она отсутствует.
Подходил срок. Уж отпущено было штабу спроворенной Игорем фирмы необходимое количество улыбок, шуток, прочее сопутствующее и подписаны бумаги. Наконец, отправлено и получено ограниченной кучкой акционеров количество товара, будирующего бартерный ажиотаж. Собственно, увертюра кончилась, собственно, срок наступил.
В определенный час приехали на рудник, ожидался основной товар – народ шелестел акциями. Совсем не скоро томительное и нервное ожидание было прервано появлением человека с фирмы. Он имел удрученный вид. Вот достаточно полный пересказ его речи:
– Мужики, получилась ерунда. Мы ведь посредники, но с вескими полномочиями. Согласно этому имели право отдавать товар под реализацию. А тут бах, приезжает главный поставщик. Кричит, под реализацию нельзя… Мы шуметь. Дескать, уже бумаги есть. Нет – уперся как бык, только за расчет.
Это был крах, ибо окрыленный бартерными галлюцинациями и теперь обиженный мужик, возможно, вообще в дальнейшем акции не отдаст. Наконец, компания узнает, что Вова – кроил.
Впрочем, выход был…
Ну да, весна не совсем спалила снег, он уныло горбился в вольных лесных закоулках, да, еще торжествующе чавкала грязь, да, зимний сквознячок пока шлялся в тяжелом от влаги пространстве. Иес ит из. Вовик поднял голову, его левое веко дрогнуло, уголки глаз треснули легкими морщинками. Вован смотрел.
Итак, мужчина вместе с фирмачем и Игорем сел в автомобиль и уехал из поселка районного масштаба, в котором жили акционеры. В пару последующих дней индивидуй искренне полагал, что ничего более блистательного в своей жизни не совершал. И почему нет, мы вправе доверятся собственным чувствам.
…Как легок, естествен, как хорош блеф! И чушь, что люди доверчивы, оттого что совестливы и честны по естеству. (Кто честен перед самим собой?) Люди улыбаются блефу оттого, что ложь красива, а правда – слаба (собственно, ложью и обусловлена – без лжи правды нет), ибо поверхностна, очевидна…
План был достаточно прост. Вовик сначала предоставляет компании фиктивные акции. Полученные по ним деньги отдаются фирме, обеспечивающей товар. Дальше все идет по старой схеме. Позже он приносит Румянцеву настоящие акции. Так, мол, и так. Се ля ви. В конце концов, Румянцев почти родственник. Вообще говоря, иного выхода просто не существует.
Итак, нужно было нашлепать фальшивки. В получении по ним денег и состоял основной риск, но Вова пошел на него, зная, как будет происходить покупка акций. Бабки повезут на рудник он (вспомните, парень является официальным лицом, осуществляющим сделку) и главный бухгалтер екатеринбургского филиала компании с кучей, само собой, телохранителей. Присутствовать с той стороны будут соученик, он на удачу как раз замещал директора, и бухгалтер рудника. И здесь…
Вовик не раз был свидетелем передачи крупных сумм. Главным бухгалтером компании служила дама бальзаковского возраста с выраженной претенциозностью. У нее, надо думать, имелся профессионализм, но не было той ревнительности, что проявляется часто у уличных торговцев при пересчете денег. Вовику доводилось стать очевидцем, когда для ускорения процесса доверяла она пересчитывать часть сумм присутствующим.
Помните? – определенное количество настоящих акций у Вовика уже было… Акции соученика. Дали задание наковырять взаймы, где можно. Эту часть и задумали подсунуть для пересчета бухгалтерше. Остальное тиснули на ксероксе. Эти акции будут пересчитывать Вовик и бухгалтерша рудника – она в курсе.
Не те чернила, чтоб описывать самочувствие Вовика. Минута приближалась.
И вот он – апофеоз… Недавно выкарабкалось утро. Сердце лупило о ребра, деревенели пальцы. Дергалась дура-молодуха – бухгалтерша рудника. Все прошло без сучка и с задором. В конце акции бальзаковская дама сдержанно улыбнулась. Стало даже немного обидно.
Вовик рванул на фирму-поставщик.
– Оформляем товар на меня, я привез деньги, – ретиво распорядился он.
– Слушай, только послезавтра, технические накладки, – подобострастно ответили фирмачи.
Ночью Вовик плохо спал. Днем позвонил на фирму. «Ну, завтра, абсолютно точно», – отвечали ему.
На следующий день поутру отправился к поставщикам. Дверь подъезда, когда выходил из дома, зацепила пальто, – отпустив, неблагозвучно крякнула. В напряженные глаза пополз немощный свет, плесень околевающего снега источала грязные запахи, в окраину глаза попался сосредоточенный велосипедист.
– Слушай, – виновато проговорили ему, – ничего не выходит. Начальник запретил товар продавать.
Вовик шумел. Фирмачи разводили руки.
Позвонил на рудник из дома – народ ждал, надо было что-то предпринимать. Трубку взял соученик, Вовик жадно произнес:
– Ты знаешь, товара не будет. Поговори с народом, может, деньгами возьмут.
После небольшой заминки трубка ответила:
– Я не понимаю. Товар вчера пришел.
У Вовика перехватило горло.
– Как это? – спросил, наконец, чужим голосом.
– Приехали мужики с твоими бумагами, начали обмен.
Пискнул:
– А где акции?
– Тебе повезли, – медленно произнес соученик.
Идея Вовика оказалась верной, за день фирма пихнула все.
Наш родной ринулся к поставщикам, селезенка безбожно гудела. Разговор закончился минуты в две.
– Мужики, гоните акции. – Отчего-то жал левый ботинок, вне всякого сомнения, дрожало веко.
– О чем ты? – сказали Вовику холодно.
– Как о чем, – голос рвался, – вы же за товар получили акции.
– Получили, – сказали ему совсем мрачно, – но причем здесь ты? Где документ, что это твои акции?
– Мужики, что происходит! – завопил Вовик.
– Гуляй, родной, некогда нам.
Именно в те дни сошел последний снег…
Самым ярким участником этой истории оказался Вячеслав, что фигурировал в тушеночном деле. Именно он соорудил любезность.
Когда, два года назад, произошел провал с тушенкой, Румянцев, узнав о Вовиной беде, вычислил претендентов на квартиру Касьяновых и авторитетно посоветовал оставить в покое Вовика, те попросили найти Славу, который находился в бегах. Он согласился, но люди Румянцева перестарались. Для получения координат они начали напрягать семью Вячеслава: сестру, маму, папу. Папа от этих дел полез в петлю. Из петли его вынули живым, но вредимым, веревка успела перекрыть кислород и человек малость тронулся головой. Слава начал работать, но мечтать о мести.
Ни Вовик, ни Игорь об этих ужасах не знали. Вячеслав тем временем не только выбрался из долга, но и вертел на прибыль. Оставшись не у дел, Игорь хватался за первое попавшееся и часто общался со Славой. Об идее Вовика относительно бартера и шепнул, не подозревая, что тушеночный бедолага может иметь зло. И тут – сами понимаете. Именно Вячеслав свел Игоря с товарной фирмой, будучи якобы человеком посторонним, в действительности автором дерзкого плана (Слава знал, что фирма обладает крутой крышей и не избегает самых решительных авантюр).
Через два дня Вовик зашел к парню на БМВ и все рассказал. Тот охватил голову руками. «Какой ты дебил», – мелькнуло в длинной череде мата. На другой день – Вовик сидел в своем кабинете – БМВ, приоткрыв дверь, бросил хмуро:
– Сиди дома, скоро Федор Палыч подъедет.
Через два дня за Вовиком заехали и привезли к Палычу. Он дотошно выспрашивал. Шалун то горячо, то поникнув, докладывал, вернул деньги.
– Отвезите его, – сказал Федор Палыч.
– Что мне будет? – сказал Вовик.
– Посмотрим, – сказал Федор Палыч.
В машине сопровождающие не проронили и слова. Вовик попросил сигарету – имелись свои – молча угостили. Вечером открылся Светлане. Долго сидела на стуле, широко, не по-женски расставив ноги, трогала волосы, ключицы. Вовик слонялся по квартире, резко убегал в ванную, хрюкал. Светлана всячески утешала, бодренько произнесла:
– Вообще, ты даже доход принес. Я правильно поняла, что настоящие акции у компании появились? Пусть немного.
Вовик оживился. Действительно, получалось, что акции его соученика и взятые взаймы у знакомых (свои акции были куплены на деньги же компании), которые предъявляли бухгалтерше, достались компании. Не могло быть и речи о просьбе вернуть их владельцам (так и получится, компания акции не вернет, неприятности с бывшими хозяевами бумаг начнутся позже). И точно, Вовика подлечило. Впрочем, сама Светлана ближе к ночи, несомненно невзначай, прошептала: «Что же будет».
Мужчина по-прежнему ходил на работу, но возвращался мрачный. Ездил к Игорю, Светлана с ним. Открыл сын: «Папа уехал на долгую командировку». Однажды Вовик вернулся порозовевший:
– Похоже, пронесло, забрали акции у тех скотов.
Несмотря на то, что холод вокруг стоял, действий против субъекта не предпринималось. Постепенно кровью в лице разжился, ступил говорить прежними интонациями. «Не иначе, Румянцев опять спас», – сказал как-то… И прибежало.
Приехала Елена, глаза на полметра впереди. В квартиру прошла молча, как увидела Вовика, руками всплеснула:
– Ну, вы меня своими шуточками кончите.
Объяснила, кофточку оправив:
– Звонит Ирка из Москвы. То-се. Спрашивает – и голос-то звенит – Светлану давно видела? Есть время, отвечаю. Она: слух прошел, что Вовика убили, накосячил крупно.
Вовик опустился на диван… Испугались по-настоящему. Вечером, Елена уже ушла, у товарища случился припадок. Было решено бежать. Куда? К родителям, больше не нашли места. Однако пару дней Вовик провалялся дома. Дни стояли невыносимые, то хныкал, откровенно скулил, нарочито вел себя мерзко, то взрывался ненавистью:
– Ты, ты виновата! Своего Румянцева, заступника, подсунула – региональным представителем будешь!
Когда все-таки собрался уезжать, уже к выходу подошел, Светлана спросила:
– Ты адрес Палыча знаешь?
Вовик развернулся резко, спокойно и ненавидяще проговорил:
– А-а, подставлять побежишь. Случай подходящий. Ночь тогда не даром… – Осекся, осунулся. Прошел обратно в комнату, сел за стол, безжизненно глядел вперед, подперев подбородок руками. Встал, быстро пошел к двери и бросил тихо: «Не знаю, этот козел из комбината наверное знает».
Когда уехал, стало много легче, Светлана начала действовать. Пришла к родителям Румянцева. Те дали номер: «Он теперь на Украине». Набрала, но сообщили, что Румянцев в Москве и будет через месяц. Заявилась в комбинат, фраер разговаривать не соизволил. Зашла в косметику. Поначалу женщины зажались, говорили с опаской, но понемногу разгладились. Ужас-то какой! Светлана от подобных разговоров разогревалась, активностью обзаводилась.
Вспомнила о Чайке, поехала. Он и дал адрес Палыча. Правда, нехорошее вставил:
– Козел твой Вова. Справляй панихиду.
– Я вас всех пересажу, – злобно выкрикнула Светлана.
Чайка усмехнулся. Посетительница с маху горько зарыдала, уткнулась в ладони. Бывший приятель брезгливо выдохнул:
– Ладно, ладно. Иди к Палычу пока он здесь, разводи нюни. Мне что за дело.
Федор Палыч существовал гладко, швейцар в подъезде. В квартире встретил парень, оглядел, казалось, ощупывать будет. Нет. Провел в гостиную. Просторная, светлая, почти без мебели, много светильников и картин на европейский фасон. Неуместный огромный ковер на полу. Хозяин был в тапочках и спортивных брюках, выглядел окончательно нелепо. Бессловесно кивнул в качестве приветствия. Светлана настойчиво выплеснула:
– Что нам делать?
Гражданин пожал плечами:
– Моральный урон, его компенсировать трудно.
– У меня есть деньги, – Светлана назвала оставшуюся от всех передряг сумму, – квартира.
– Перестаньте смешить.
– Если что-то случится, я заявлю на вас.
Федор Палыч неприязненно посмотрел:
– Мы о чем сейчас разговариваем?
Светлана сникла, помолчала. Глядя в пол, буркнула:
– Я на все согласна.
Федор Палыч засмеялся:
– Вы умная женщина, а слова странные. Это не по адресу.
– Скажите мне, где Румянцев.
– Не знаю. Когда появится, предложу посетить вас. Уж простите, но разговаривать нам не стоит. Я вас провожу.
У выхода тронул за локоть:
– Вы красивая женщина и достаточно у вас впереди. Я, поверьте, сочувствую, что так случилось.
Вовика не навещала, перезванивались. О посещении не сказала. Собралась в Москву. Хотела ехать не уведомив, но что-то держало. Все-таки поехала к мужу, уже после поняла, что ей нужен был скандал. Он вел себя пусто, равнодушно, Светлана нервничала.
– На что поедешь? – спросил.
Светлана примолкла, смотрела неумолимо, выпалила:
– У меня есть деньги!
– Откуда? – Вовик поднял усталые глаза.
– Румянцев оставил, – Светлана назвала сумму.
Не проникся, просто опустил взгляд и больше им не действовал.
Столица стояла грязная, шумная. В самолете блуждала устойчивая безысходность, здесь поубавилась. Препиралась в аэропорту с пожилым, речистым таксистом, добиралась в центр автобусом. Набрала номер Ширяева – у Елены выхлопотала, та чуть не с ней подбивалась ехать – ответил голосом забытым, сомнительным. Потребовал ожидать, сейчас подъедет. Вышел из шикарной машины, дверцу ей открыл. Элегантным не выглядел, но похудел.
– Ты знаешь, зачем я приехала? – Отчего-то улыбка легла на лицо.