– Красиво, – подождав, согласилась Светлана. – Я благодарна, раньше ты со мной так не говорил. Но напрашивается вопрос, ты что же, ищешь… э-э… прости, смысл жизни?
Румянцев усмехнулся.
– Смысл – степень способности интеллекта к обобщению. Жизнь – поступок, причем чужой, как говорил Петя, поэтому из нее выхода не имеешь. Я бы говорил о комфорте, и повторяю, речь не обо мне.
– Отчего ты думаешь, что я живу в дискомфорте?
Румянцев улыбнулся лукаво и развел руки:
– Я просто рассказал о себе.
Светлану всколыхнуло:
– Нет, ты не о себе рассказал, ты говорил проникновенные, но спорные весьма слова. И предложил вывод. Однако как он относится к тебе? Скажем, упомянул музыку. Было очевидно, это твое, однако ты совсем ушел от нее. А взамен что?
Румянцев хмыкнул. Помолчал. Полез в карман, достал дискету:
– Послушай на досуге. Запись домашняя, примитивная, но уже с инструментовкой.
Взяла, положила в сумочку. Некоторое время молчали, женщина хмурилась. Подняла голову, спросила:
– Где ты ее сделал?
– В Венгрии.
– Вез запись мне?
Румянцев замялся.
– Ну… в общем, да.
– Ты все еще любишь меня.
Это было из другой постановки. Из любительской, пошлой… Румянцев строго смотрел.
– Нет… А насчет того, что я сказал – зря сомневаешься. Я действительно стал другим.
«Тварь, гадина!» – орала на себя дома Света, остро, оглушительно вспоминая конец разговора. «Ты все еще любишь меня». Не спросила, утвердила. «Нет». Как спокойно, прочно. «Тварь, тварь!»
Вспомнила о дискете, поставила. Прослушала три песни и выключила: не шло, не до того было… Отчего-то задерживался Вовик. И прекрасно. Дотошно воспроизводила весь разговор, интонации, что-то в них содержалось тревожное. О Венгрии даже не задумалась, это, безусловно, чушь.
Когда заявился муж, долго смотрела в него и… ни слова не произнесла.
Румянцев появился еще раз, привел Артема, тот всю неделю жил у него, – о предложении не заикнулся. Отсюда, нет ли, но Светлане стало что называется не по себе. Будто находилась в сумрачной комнате, окно которой занавешено. За окном ясный, теплый полдень, но зажало механизм, не может девушка отворить жалюзи.
Снять напасть решила просто, поведала Вовику о предложении.
– Я знаю, – не смутился товарищ.
Светлана распахнула глаза:
– Не поняла!
– Румянцев сказал.
– Когда?
– В тот же день. После разговора с тобой, он ко мне приезжал.
– Не может быть! – вырвалось у Светланы.
– Что значит не может быть?
– Отчего же ты молчал? – Негодованию не нашлось предела.
– Тебя слушал, – с напором сказал мужчина.
Светлана умолкла, приходила в себя. Спросила:
– И что ты думаешь?
– О тебе? Разное.
– О Венгрии! – Раздражения не умеряла.
– С тобой хоть на край темноты.
Светлана отвернулась, щупала взглядом окно. Неподвижная маска лежала на лице. Не выдержала:
– Я серьезно.
– Это я – серьезно. Предложение заманчивое.
Света вперилась в мужа.
– Ты ненормальный?
Вовик сыграл желваками.
– А я сейчас и проверю. Отчего ты молчала столь долго?
Света обмякла.
– Не знаю. – Ожила. – Неужели непонятно? Я не собираюсь никуда ехать.
– Да? Выходит, не только ненормальный, но и дурак. Не сообразил спросить, можно ли ехать одному.
На другой день выяснилось, супруг отнюдь не гримасничал. Разговор возобновился, и он вполне серьезно объявил о готовности согласиться. Светлана осерчала и решительно отказалась обсуждать вопрос впредь.
– Собственно, почему? – проявил любопытство Вовик.
– По кочану, – разъяснила позицию Светлана.
***
Прошло месяца четыре. Устав от зимы, захирел, полинял снег. Ветер, обуянный анархией межсезонья, рвал бесноватые облака, все настойчивее врывалось в эту склоку солнце. На восьмое марта Вовик подарил Светлане ракетку «Пантера» («Вы у нас тигрица, бесспорно, но тут промашка, иностранцы не доработали») и к концу месяца на день рождения получил новый кожан. «Однако». Там и грач крякнул.
Светлана хорошо порисовала. Давно чаяла попробовать новую технику и, во всяком случае, поняла, ничего страшного здесь нет. Села осваивать входящий в жизнь все стремительней компьютерный дизайн. Сильно захворал Артем, воспаление легких. Положили в какую-то дерганную больницу (врачи, персонал – отдельные; лица у них каменные – понервничать Светлане позволили). С неделю попеременно с Юлией дежурили, кризис погасили. Надо отметить, Вовик волновался мощно, всяческое тепло Светлане устраивал. «Чужой, положено», – думала гражданка. Но было приятно.
Вообще, после эпизода с Румянцевым Светлана обнаружила на супруге свой взгляд. «Любопытный мужчина, право. С атрибутикой!» В них было что-то общее, оба не могли находиться в сидячей позе. Но если первого влекла неосознанная идея, то у Вовика именно неугомонность составляла натуру. Румянцев был с позвоночником, Вовик легче, пружинист, не так самолюбив и тем крут. Не раз наблюдала Светлана, как просто входит он в происшествие.
Что она для Вовика, случай? Поражало, что не солгал, сразу обусловил характер взаимности. Светлана сперва не верила, думала играет. Ошиблась. Вот и теперь не виляет, подлец. Впрочем, как раз играет, но в игру, к которой женщина не привыкла.
– Почем жизнь? – спрашивала наша радость.
– Поневоле в раздолье, в закутке с размахом, – отвечал.
Однажды Вовик привел в одну семью. Там принято было музицировать на фортепьяно. Получилось в настроение, звуки ложились точно, впопад, один к одному. Хорошо. На мужа глянула, удивилась – тот музыку чувствовал… Еще парень любил зубные щетки, халаты, принадлежности. Его привлекала наклейка, бытовая изощренность, внешняя сторона. Светлане это нравилось.
Елена съездила в Москву по делам. Светлана поспешила принимать отчет.
– Ирка вся из себя. Кухня заморская, стол мраморный. Там приобрели. Остальное отсюда везли. В Лужниках живут… Квартира, скажу я, не хоромы, тут шире была. Но… Москва.
– Что Иван?
– Рукой не потрогать. Три минуты из приличия посидел, к рюмочке не прикоснулся. Правда, на машине покатал. Ты таких не видела, корабль космический, вся лампочками мигает.
– А Ирка?
– Тоже фифа. Все долларами разговаривает. Я говорю – рубль, она – кто такой, не знакома.
То, се. Светлана, глядишь, рыбачить пустилась:
– Ширяев?
– При Иване.
– Ну – ну же?
– Не видела. Ирка говорит, неважно живут, гулять начал… – вскинула на подругу глаза. – Помнит тебя.
– Откуда сведения? – всполошилась Светлана.
– Знаю.
– Может, и мне в Москву съездить? – хихикнула дама.
Подруга совместной смешок и слово:
– А чего нет. – Тут же взгляд подозрительный. – Как у вас с Вовиком?
– Нормально.
И вправду Ширяев мерещиться пошел. Понятно, что без умысла, но факт не отменишь.
Такая вещь, выиграла Светлана толику денежную. Шла мимо будки, та лотереями всякими обнесена. «Ну врут же», – подумала и билет купила. И на. Куш невелик, но хозяйка деньги выдавать не стала, езжай, говорит, туда и туда. Светлана не поехала, чтоб окончательно не поверить, но про любовь в связи с удачей вспомнила.
Весна исходила грязью и докучливым сырым ветром. Расчехлился народ, поновел, забеспокоился. Трава съедала ржавчину, наполняла глаз. Вновь тронулись ковырять вечную яму против подъезда мужики в заскорузлых робах. На заборах соскребли отрепья старых объявлений. Повеселели дома.
Лариска совершила аборт. Неудачно, с кровью, долгим лежанием в больнице. Светлана по опущенным маминым ресницам, по папе, молчаливому и недоброму, поняла, дело не пустое. Змей мельтешил, вздыхал.
– Что-то у них не ладится, – откликнулась на допросе мама.
– Не могу от него, ненавижу, – объяснила, оклемавшись, сестра.
Светлана физиономию скорчила.
– Изменил, – призналась Лора.
– Этот пенек? – обомлела Светлана.
И отпрянула оплеснутая диким взглядом самки.
Но вот психика, представилось Светлане, что рожает. От недоразумения даже посмеялась. Только смеялась недолго…
Ленка давно копала: «Рожать собираетесь?» Случалось на пьянках слышать от приятелей Вовика тосты в тему. В начале лета почувствовала себя беременной. Здесь приключения и пошли, задерживаться с сообщением не стала.
– И? – поднял голову полную взгляда Вовик.
– Я о том же.
Вовик захихикал и, подчеркивая шутку, приобнял жену:
– Обычно принято спрашивать, чей ребенок.
– Я обычно отвечаю – ваш.
– И то вперед.
Жена вызывающе смотрела на мужа.
– Ну, рожать что ли? – В тоне Вовика брезжило отторжение. Светлана наполнилась задором.
Поутру Вовик встал вместе с ней (обычно поднимался позже, Светлана обустраивала сына, завтрак, себя). Невпопад толкался в ванной, бормотал, шатаясь по комнатам – «носки, носки… нда, носочки». Завтракал вместе с Артемом, глядел в него задумчиво.
– А день будет, – говорил.
– Ты со мной? – осведомился как обычно. Светлана часто ездила одна, трамваем, ей нравилось разглядывать прохожих.
– Я пошел? – спросил через пять минут.
Светлана беззвучно смеялась.
Вечером за ужином – Артем, быстро закончив, убежал смотреть мультик – Вовик тронул:
– Ты хоть помнишь, мы трезвые были?
Светлана подперла рукой голову, внимание изобразила:
– Ну, продолжай.
Супруг посопел.
– Не время.
Было жутко любопытно смотреть на него. Вовик начал ныть о делах.
– Ситуация не ахти. Я ищу, но пока с авантажем плохо.
– Я забыла, мы о чем вообще беседуем? – сбила наконец Светлана.
– Ты видишь, сколь я не сосредоточен? Представь, ты пойдешь рожать, полная неразбериха.
– От меня-то какой прок? Вспомни, прошлым летом я почти ничего домой не несла.
Товарищ горячился:
– Ты не понимаешь. На твоем реноме я уже кое-что сделал.
Препирались еще и загадочно получилось. Ужин закончился и доходил разговор не за столом: Светлана посуду мыла, Вовик по кухне слонялся. С последними фразами зажигалкой чиркнул, сигаретой пыхнул и пошел в ванную. Светлана стояла у окна, глядела во двор. Вдруг сзади раздался голос мужа – он не мог выкурить сигарету так быстро.
– Насчет Венгрии предложение огромное. Перспектива страшенная.
Светлана развернулась.
– Только через твой труп!
Дальше вовсе невразумительное пошло, Вовик в категорию ударился: «Не будешь рожать». Ноздри Светланы вспухли… Хорошо пожили: парень перебирал методы, наша прелесть всякого его посмотрела. Воздадим справедливости, случался красив. За собой не наблюдала. И зря, что-то выперло. Но обнаружилось это поздно.
Так было дело. Супругу гражданин уговорил, розы принес чудовищной красоты, шампанское: «Позиция номер сто двадцать восемь».
– Тут я пас, – развела Светлана руки. – Не то что рожать не стану, из детдома никого не возьму.
Ночью поглаживала руку мужа:
– А ты мразь, земноводное. Уползаешь всякий раз.
– Это ли мразь, – сокрушался Вовик. – Но не в тюрьму же теперь идти.
Больше разговоров не заводили, собралась Светлана на чистку.
В день пресечения пришел домой Вовик в обычное время, но с губой обвислой, виноватой. Взгляды, тон, все как положено. В руке нес сверток.
– Вот, красного вина припер. Вроде после потери крови хорошо.
– Убийство обмыть, – поправила женщина.
Вовик выдохнул, сделал отчаянное лицо. Светлана напористо забрала бутылку.
– К месту принес. Будущего малыша обмоем.
Вскинулся пружинистый взгляд.
– Ты о чем?
Светлана задиристо, почти зло кинула:
– Чего тут непонятного.
С час Вовик изображал страдание. За ужином все-таки бутылку выдули. В тишине. Нарочитой. Через неделю он вел себя так, будто не было разговоров последнего месяца. В средине июля выпал сумасшедший град и решили в августе сгонять на море.
Прошлое посещение моря получилось тусклым, незаметным, теперь совсем иначе. Артем открывшейся воде чуть из иллюминатора не вылез, Светлана пыталась угомонить, сама видом увлеклась и заболела игривостью. Ладно прилипла жара, ядреное небо хорошо устроилось в мироздании.
Приехали в Геленджик, его знал Вовик, поместились у бабы Вари, ветхой на вид, но живой на деле старушенции. Притулила в летнюю постройку, призрачную, зато отдельную. «Бери, что хочешь, делай, что душе идет. Вижу, люди верные».
На другой же день угодили в пирушку – баба Варя родилась. Пришли два сына с невестками. Пожилые. Один рыбак, другой таксист. Оба умеренно вульгарноватые, оба заигрывающие, простые. Посидели хорошо. Потчевали сокровенными яствами… Почувствовала себя уверенно, хозяйски, странное дело, будущее дитя обременило Светлану надежностью. Муж стал необыкновенно ласков – и прежде умел быть рядом, но теперь его тащило.
Эпизод занимательный. Заехали приятели Вовика, трое парней, что курсировали по побережью на пышной машине. Двое суток угарно пили (Артем с бабой Варей обходился, взаимность у них). Один пригожий Свету поволновал. Взгляды, пятое-десятое. На вторую ночь после ресторана купаться полезли. Две девицы еще местные – гам, шум. В воде пригожий прикасаться начал – Вовик на берегу, своя жизнь – в губы целует, лазает рукой. Светлана не обижала, пущай трогает. И такой дикий от вина, воздуха, воды позыв набежал, так мужика захотелось, что едва не согрешила. Только дело уж приблизилось, увидела в себе Вовиного ребенка. Омерзительной, чужой себя почувствовала, возненавидела плоть, похоть – парня оттолкнула, до крови поцарапав.
Уцепилась на берегу за мужа, повела домой, успокоиться не могла. А когда отошли, иной ракурс – в пространства ударилась смотреть. Хорошо безобразно: кляксы деревьев, бриз по лицу бродит, небо далекое и пустое, звезды растерянные, иглами отороченные – столь высокий натурализм, что тело лишнее и нота в душе играет.
Или вот. На пляже Светлана разденется и смотрит. Мал живот – обидно.
***
Снег осенью лег рано, сухой выпал и мелкий. Народ его топтал усердно – дворник оплошал, за лето обленившись – и шар земной оледенил. На трамвае Светлана ездить перестала.
Начали с мужем препираться. Светлана к свежему воздуху привыкла, Вовик открытой форточки боялся.
– Я в положении, – доказывала Светлана.
– Именно, а там вирус.
И ведь гнул свое. При этом ласточка, говорил, киса, прочая фауна. Стебельком обзывал, ерничал.
К зиме подъехал Румянцев. Открыл Артем, прибежал в заднюю комнату. «Папа!» Светлану покоробило. Очень захотелось не показать живот, через миг – напротив. Вышла демонстративно, даже прическу не поправила.
Артема Румянцев должен был привезти в воскресенье, и Вовик весь день ходил нахохлившись. Когда пришли, супруг душевно пригласил Андрея пройти. Сидели дольше первого раза, гость разоткровенничался. Пошли разговоры Светлане непонятные, Вовик слюной истекал. Румянцев:
– Крупные взятки давать можно, но нельзя. Потому что власть почувствуют. Мелкая взятка – условие работы.
Говорил вещи тревожные:
– Европейский рынок цивильный и русскую мафию любит. Она надежней. Мафия к порядку стремится, государство к проценту…
Проходила беременность против первой очень нормально. Родилась девочка, Лиза. Сперва Вовик терпел, а затем пустился Лизу обожать. Только и занимался, что ковырялся в дитятке да пеленал. Пошла обычная кутерьма, бабушки, хлопоты. Не дожив полгода, Лиза скончалась – зарылась неудачно в одеяло во сне и задохнулась.
Вовик горевал сильней и дольше Светланы. У нее основная боль уж через несколько дней унялась, почти перестала рыдать. В одиночестве, впрочем, поплетутся слезы, но без умысла. Однажды в зеркало на себя глянула – постарела. Плакать прекратила… Непонятно, снились добрые, долгие сны. А вот просыпаться оказалось гадко, страх первым поступал в оживающее сознание. Но уходил быстро.
Вообще, те дни скоро забылись, будто из жизни выпали. Лишь одно воспоминание подчас тревожило женщину. На девятый день ночью Светлана с Вовиком окунулись друг в друга и до изнеможения занимались сексом. В какой-то момент – Светлана находилась что называется в позе собаки – Вовик зарыдал протяжно, от души (жгли спину женщины кипящие слезы), но занятия не прекращал. Возникла у него сильнейшая эрекция и Светлана вошла в буквально конвульсии. Аналогичного оргазма вроде бы не испытывала.
Помимо, похорошела. Правда, нажила складочки от носа, но они вполне шли. Еще лоб стал морщиться резче при гримасах… Через полгода произнесла мужу такую фразу (не к месту вовсе, вдруг изо рта вывалилось):
– Ты не хотел ребенка и… произошло.
Он сжался, опустил голову, видно было сколь лютая ненависть наполнила. Сразу стало жаль. «Прости», – сказала, охватила руками мужа и вжалась головой куда-то в живот.
Уныло топталась осень. Вовик переменился, стал печальным, открылось нечто окончательно мужское и добротное. И раньше ему доводилось ездить в командировки, а тут принялась Светлана без него скучать… Периодически навещала Владимира Ильича. Раз накушалась у него до непотребства, до блевотины.
Замыслила Светлана побаловаться ремонтом. Муж ныл: «Давно ли грязь разводили, и без того все лоснится», – но девушка встала колом. И когда ремонт сделали, пошли события, Вовик крупно влип.
***
Встретил как-то Вован на улице старого знакомца. По непринужденности натуры разговорились, треснули под погоду, и встрял парень в оказию. Знакомец, назовем Слава, имел в близком заграничье дядю, директора мясокомбината. Шлепал дядя тушенку по неприхотливым ценам, и племянник по родственности руки теплил. От широты души и наваристости предприятия и Вовика подхарчить пообещал – давай наличность. Пообщался Вовик с напарником, этого величали Игорь, и рискнули они на многие деньги. Через месяц принес Слава сто процентов прибыли – время было двадцатипроцентной инфляции, прибыль месячная в пятьдесят процентов там и сям произносилась – Вовик заболел. «Какую сумму теперь возьмешь?» – спрашивал. «Хоть этакую», – отвечал Слава.
Ухнули ребята все обратно и снова прибыль. Словом, много об этом историй говорено, да потому и много, что сидит в человеке черт.
Происходило так.
– Еще раз делаем, – говорит напарник Игорь, – потом половину вынимаем. Остальное дальше крутим.
– Нет, – возражает Вовик, – хочу своими очами на Клондайк взглянуть.
Едет человек со Славой обозреть предприятие. Обратно с квадратными глазами вернулся. «Дело верное, золотое дно». И вбухивают все что можно и нельзя. Сейчас и выписывается мерзкая рожа российской действительности. Банк, через который оформляла Славина фирма все операции, лопает по причине стяжательства коварной банкирши. Вячеслав уходит на сумму зелую. Другой банк, обеспечивающий кредит, забирает у него в счет долга квартиру и машину крутой марки. Жена с дитем от Славы уходят по причине женственности. Товарищ наглухо запивает, оставляя нашим бедолагам расписку на мощную сумму и гиблые перспективы. Кручина. А сатана рядом.
– Что делать? – задает напарник сакраментальный российский вопрос.
– Шаги, – отвечает Вовик, и они едут к тушеночному дяде показать расписку.
Пожалуйста, говорит дядя, занимайтесь. Чем могу, помогу.
Нужны деньги. Туда, сюда, ноу ит из нот. Продали машины. Мало. «Закладываем квартиру», – говорит Игорь, шире очков выпучив глаза… И вот весело. «Чью», – с вопросительной интонацией произносит Вовик. «Давай монетку кинем», – на последнем раже отвечает напарник… Помнится, в небе находилось солнце, шальной протуберанец, оторвавшись от мамы, прибежал и опалил Вову задором и беспамятством. В обиженную форточку гудел воробей. «Давай», – разлепил губы Вовик.
Не сразу узнала Света, что живет в заложенной квартире. («Еще ремонт, дура, сделала») А пока мальчики едут в Эльдорадо. Но премьер-министр не дремлет. Как только соколы переступают границу и закупают партию, он срочно вводит нечеловеческий акциз. Денег на него нет. Игорь бежит в Россию за подспорьем. А счетчик щелкает.
Другими словами, не только навар не получили, но в дефицит еще больший вошли. Было предпринято несколько акций, которые только усугубили положение. В конце концов приехали молодчики, один сунул Вове в мурло совершенно непрезентабельное дуло пистолета, другой шабаркнул грязным кулаком в ухо. После дебатов Вовик отдал расписку Славы, сумма в которой прилично превышала долг кредиторам. Счетчик, во всяком случае, остановили.
Вячеслава кредиторы попросили больше не пить и манали полтора месяца. В результате страдалец исчез. Молодчики возвратились, протянули ладошку и пояснили жест: «Квартиру». И Света обратно вернулась в повествование.
Надо сказать, Светлана не удивилась. Были, естественно, слезы, слова.
– Почему ты такой дурак! – стенала она. – Отчего Игорь ни за что не отвечает, как случилось, что он свою квартиру не заложил!
– Игорь – подонок, – жалко требовал соболезнования Вовик.
Он в те дни много ополз, превращался в кисель или, напротив, гордо вздергивал голову, – тяжко вздыхал, изогнувшись в крючок на диване. Прожили несколько свирепых дней. Артем раз бесхитростно докучал, и Светлана долбанула его кулаком по затылку.
– Не смей, – вскинул подбородок Вовик.
Светлана безразлично бросила:
– Заткнись, будет тут всякий…
Вообще говоря, и облака коростой загромождали небо, цвет имели непотребный, в натуральном спектре такого не наблюдалось. Иначе сказать, вознамерилась Светлана ехать обнажать загашник, но появился Румянцев.
Он стал объявляться в России чаще, заезжая за Артемом, без околичностей проходил в квартиру. При нынешнем появлении все произошло лихо, строго говоря, просто и оттого тревожно. Приходит Андрей забирать сына, спрашивает:
– У вас неприятности?
– Да, – говорит Светлана, – ты откуда знаешь?
Румянцев берет Вовика под руку и уводит на кухню. Через некоторое время он и Артем исчезают.
– Что он сказал? – спрашивает Светлана.
Вовик пожимает плечами:
– Попробует разрулить.
И разрулил, Вячеслава нашли и заставили работать на кредиторов. А впереди ждали натюрморты, и ждали недолго.
Участие Румянцев не прекратил. Благорасположенное, но узнала о том Светлана много позже Вовика. Шумела:
– Опять за моей спиной авантюришь, опять в недоумки влезаешь!
– Бога постесняйся, – порол глаза Вовик, – что утаивать, если для твоей комплекции все делается. Я теперь тобой с головой арендован, раб и ничто.
Ввел таки Румянцев Вовика в дело. И здесь необходимо Андрея капитально потревожить, секреты его пощупать.
***
Компания, где Румянцев имел, между прочим, не последний голос, все более приобретала многопрофильный характер. Дело в том, что лафа с ферросплавами кончилась. Конверсия, перепрофилирование предприятий в Екатеринбурге и другие причины повлекли за собой ограничение производства порошковых ингредиентов, на которых наши деятели грели руки. Производство в Венгрии, рассчитанное на продолжительное время и вобравшее в себя приличные первоначальные прибыли, встало у кромки. Похерить его вообще нельзя было по причинам австро-венгерско-российского характера. Добывать сырье пришлось в иных местах. Этим и занимался в основном Румянцев. Упомянем, пособил ему в этом все тот же Иван. Румянцев отыскал его в Москве. Он вывел Андрея на Украину. Там ломили цену, дивиденд отощал, но реноме фирмы держалось. Контора за счет этого могла ввязываться в крупные операции, это и была компенсация вышеупомянутой неудачи.
Затевали кое-что с Икарусами. Проводили через Австрию операцию с мерседесовскими бэушными двигателями – Икарус по двигателю считался никудышным авто. Иванов готовил крупный контракт с российской стороны. Решили поискать новые мелкие пажити. Занимались винами. Австрияки давали мебель, Румянцев начал возить ее в Россию. Первые поставки осуществили в Тюмень, Нефтьюганск, Сургут – на нефтяных деньгах лицо шире наедалось – однако Екатеринбург проскочить никак не получалось.
Все это Вовик позже разведал, а пока Румянцев хлопнул его по плечу: «Региональным представителем будешь». Вовик от удара столбняком покрылся. Размышлял мужик не долго, взялся за гуж. Выхлопотал в Арамили, пригороде, по подсказке работодателя дешевое помещение на первую пору. Побежал рекламу мастерить. Потекло.
Полежал снег, облучил мир звонким, морозным светом. А там и весна плюнула гнусным, томящим выхлопом. Человек одел шляпу, коты вытягивали головы, сверкая черными вертикалями глаз. Снова застрекотала яма перед подъездом.
Вовик нахохлился, наряду с тем появился блеск в глазах. Светлана пару раз ездила с мужем в «выставочный зал». Поначалу в глазах рябило от нулей в ценниках, и она окутывалась недоверием, но вскоре от этого отказалась, увидев, какое количество людей запросто разговаривает на этом языке. Артем обзавелся школой.
Без того Вовик был приятелями не обделен, тут появилась пропасть новых знакомых на иномарках, в пиджаках с лишними пуговицами, гражданин раздался вширь. Приезжал поздно, Светлана скучала без него. Случалось звонить по мнимым поводам. Обижалась на суровость откликов. По вечерам жалась к товарищу, ладошку прислоняла. Уведомим, о потере ребенка без уговору не было произнесено ни слова, то же самое о повторной попытке.
Вновь объявился Игорь. Светлана пеняла:
– Мало тебе. Сними сразу голову, да подай.
– Ты не понимаешь, – отклонял супруг. – Я с ним в третьем классе учился, знаю человека наизусть.
Артем сделал объявление:
– Я летом с папой в Австрию еду.
Светлана создала официальное лицо и рассудила:
– Это мы еще посмотрим.
Против она, само собой, не была, но категоричность заявки не уважила. И впрямь, мужики приобрели вольность, Вовик, например, ноты в голосе приобрел:
– Ты, подруга, что живот-то не снимешь. Я тебя для чего держу… Убрать.
Верно, после первой беременности на второй месяц живота не стало, а тут забыла. Светлана отворчалась, а затем измерения произвела и ногами пошла дрыгать. Там и Юлию на физкультуру подломила, теперь шейпингом называлось. Обратно на теннис подалась.
Снова подружки появились: Юлия, Ленка. В час лихой затерялись – время демократическое, чувствительный народ – а теперь здесь.
Обратно об Австрии. Ехали однажды мимо строения, Артем говорит:
– У папы такой же дом.
– Ты откуда знаешь?
– У бабушки фотографий ящик.
– Принеси-ка, – советует Светлана.
Дом, скажем, совсем не похож, но фрау на фото мелькала. Элегантности сумасшедшей, однако на рожу и есть фрау.
Вновь разговор о поездке Артем заводит, Вовик вопрос:
– Вы когда, в июле, кажется, едете?
– Тебе тоже известно? – удивляется Светлана.
– Румянцев давно сообщил.
Живопись. Та претенциозная Галина, будучи вхожей во все что можно и, главное, нельзя, следуя пиетету к Светлане порекомендовала ее солидному банкиру для оформления кабинета. Состоялась встреча. Наша особа прихватила фотографии работ – волновалась, между прочим, умеренно – но, похоже, собой заинтересовала богача больше. Испытала подъем – возможно, не единственно практическая сторона дела составила мотив, пусть дядя и не являлся образцом чисто мужских достоинств, там и годы присутствовали. Подключила Владимира Ильича – речь шла о мозаике, работа трудоемкая и требующая особого опыта – тот беззастенчиво заинтересовался (собственно, контракт включал шибкую финансовую составляющую).
Словом, имела место безоговорочно светлая полоса.
***
Летом, перед отъездом Артема и Румянцева попали Касьяновы (Светлана взяла фамилию Вовика) на пикник. Пикник получился нате вам.
Человек двадцать сошлось. От города увезли порядочно – на берегу пруда расположилась небольшая база отдыха. Пустая, работы у людей, видать, летом много. Коттеджи деревянной выделки, баня, физкультура и моционы разные, две лошадки для выездки. Все чин-чинарем. Увидела за многие годы Чайку, постарел страшно, морщины изрыли лицо. От былой красоты и соринки не осталось.
– Ломаны пути господни, – приветствовал Чайка и поздравил: – Однако ты стала…
Солнце не досаждало, бережно шушукалась с песком вода, недокучливый ветерок переставлял литые, ядреные облака. Вовик оголтело деятельничал, во взгляд попадал редко, Светлана попросила поручения у пожилого, невзрачного на вид, но с живым глазом мужчины.
– Я понял, нас отдыхать сюда привезли, – доверительно сказал дядя и посочувствовал: – В то же время предлагаю изладить одну вещь.
Федор Палыч, так он представился, повлек Свету помогать ему ставить морды.
– Мы с вами этих архаровцев умоем, – забавно жестикулируя пальцами, излагал он. – Они, видите ли, вознамерились потчевать нас завтра ухой, полагая встать зарей и заняться рыбой. Однако вестимо, через пару часов их мотивы приобретут необратимые направления и рыба опять будет бездельничать. А вот мы, пока еще присутствует координация соображения, сделаем чреватый ход и утрем фанфаронам нос.
Светлана мгновенно увлеклась идеей и неотвязно улыбалась. Забрели на небольшой мысок – обтрепанные березки, употребленная трава, лишь валуны тускнели доверчиво. Федор Палыч начал раздеваться. Обнажил дряблое, пользованное тело, непереносимо ежился, страдальчески оглядывался на женщину, не решаясь вступить в воду.
– А, может, к лешему, пусть ее плавает?
Светлана смеялась:
– И мечтать перестаньте. Ну что вы, ей богу, не погоните же даму в омут!
По грудь Палыч погрузился быстро, затем шел долго, смешно вытянув перед собой руки. Взвизгнул и ушел под воду. Выбравшись, очаровательно фыркал, Светлана хорошо растерла полотенцем его спину. Когда вернулись, в просторном павильоне стоял накрытый обильно стол. Первое слово взял он:
– Ну что, предвижу утилизированные тосты, стало быть, хочу сказать за сокровенное. А что сие? Да именно эта речка, разумеется, воздух, конечно же улыбка, что там Джоконда, наших женщин.
– Кто это? – спросила Светлана у мужа.
– Я понял, и есть голова всей кухни. Крутизна чрезвычайная.
Светлана посмотрела на голову.
Далее имели место аттракционы, шатания. Мужики невоздержанно дурачились, женщины хохотали. Устроили состязания – скачки на лошадях. Охотников нашлось мало, однако рьян оказался пожилой, как Федор Палыч, дядя. Страстно утверждал, что получил босоногое детство и вырос на лошади. Позже Вовик восторженно дохнет Светлане в ухо: «Иванов». Отыскался еще обладатель воспоминаний. Некая девица рассудила, что без флажков стартовать и финишировать незаконно. Сооружали флажки.
Действительно, босоногое детство у Иванова присутствовало, выиграл. Ободренный тем, что недавно победил всех в настольный теннис, выпер Чайка, дескать, доводилось бывать в деревне. Однако лошадь под ним пошла трусцой и Чайку, увезя недалеко, свалила. На этом соревнования закончились. Дальше катали женщин, что тоже было забавно.
Вовик беспощадно вмешивался в очередное мероприятие, при этом толку никакого не вносил. Светлана различила шутовство, но выяснилось, гражданин уместен. Короче говоря, чувствовала себя одиноко. Пыталась приспособиться к трем степенно-суетливым дамам ее возраста, однако они лучили клановость. Имелись еще девицы, да явно веселого содержания.
Подсобил Чайка. Когда он брякнулся с лошади, получилось так, что Светлана первая подоспела. Она им и занималась, заклеила пару царапин. Поговорили, вспомнили былое – надо сказать, с удовольствием. О себе порассказал. Подошла его жена, она происшествие с мужем пропустила, кухней заведовала. Женщина невзрачная, явно старше Чайки, и простая. Сходу, узнав о приключении, пошла материться, и Светлана почувствовала расположение. Про Чайку Марина вскоре забыла и хорошо общались («Я тебя знаю, и мой, и Андрей упоминали»).