Норильск в то время переживал второе рождение. До 1955 года он был городом заключенных, и администрация города подчинялась МВД СССР, лишь после началось создаваться гражданское правление: горисполком, горком партии, туда были направлены для работы опытные партийные и советские работники. Развитию нового города способствовали и красноярские геологи, только что осуществившие геологическое открытие – было открыто месторождение богатых руд Талнаха. До этого уже ставился вопрос о сокращении персонала горняков и металлургов в связи с отработанным месторождением Норильск-1 с богатыми рудами, а отработка одних вкрапленных руд для Севера является делом нерентабельным.
Летели мы туда всей представительской группой на самолете Ил-14, который делал несколько посадок, начиная с Енисейска, – в Подкаменной Тунгуске, Туруханске, Игарке. В период заправки самолета заправлялись и мы в столовых и буфетах названных аэропортов. Еды было везде в достатке, как и выпивки. Можно было покушать стерляжью уху, жареную или копченую рыбу, мясо оленины, купить или заказать мороженую рыбу – сига, нельму или чира, и тут же вам сделают строганину. Из Красноярска вылетели рано утром, а в порт «Надежда» Норильска прилетели уже вечером.
В порту нас уже встречали первый секретарь горкома Иван Александрович Савчук, председатель горисполкома Деев и недавно назначенный директор Норильского комбината Владимир Иванович Долгих. Был май, и мы поехали в демисезонных пальто, а нас встретили люди в меховых пальто и в унтах или теплых ботинках. И стоило нам немного постоять на летном поле, как всех просквозило пронзительным ветром. Сразу из аэропорта мы поехали в горком и затем в гостиницу. Гостиница оставлена в наследство от «Енисейстроя» МВД СССР, по тем временам была очень шикарной. Для нас была подготовлена зимняя одежда: шапки, меховые куртки и сапоги, потому что в нашей одежде находиться на улице было холодно. Для нас была расписана вся работа по программе. Мы с Василием Ивановичем старались все время быть вместе, нас интересовала практическая сторона вопроса – как и каким образом норильчане добиваются своих результатов, как работают партийные организации, под руководством которых идут все преобразования в городе и на комбинате, на горных и металлургических производствах.
В Норильске я тогда появился впервые, но много о нем слышал как о городе, созданным заключенными, на русских мужицких косточках, как и Магадан.
Однако то, что я фактически увидел, было впечатляющее в смысле созидательной работы человека. Мы увидели настоящий цивилизованный город. Жизнь узников сталинизма проходила за колючей проволокой в соответствующих зонах, там был их мир. А вот труд и результаты труда их были в городе, на рудниках, заводах. Ведь, кроме заключенного, был и надзиратель, и погоняла, а над ними еще эшелон начальников. Они выполняли не только свою миссию надзирателя, но и сами хотели жить, с семьями, они хотели и развлекаться, и учиться, и кроме основного производства нужно было создавать социальную инфраструктуру. Вот таким образом решались сразу две задачи – строительства производства и современного города. Поскольку среди заключенных было много архитекторов из Москвы и Ленинграда, то их и использовали для строительства города Норильска.
Центр города напоминал чем-то великий город Петра на Неве, въезд в него от заводов и рудников напоминал маленький Петербург. И площадь, названная Гвардейской, и сам проспект, к которым привязаны остальные улицы города, сделаны для северных условий хорошо. Но погода Заполярья не давала возможности восхищаться сделанным человеком.
За неделю мы сумели посмотреть весь город и все его горные и металлургические предприятия. Были в шахтах, на руднике «Заполярный», и потом полдня пробыли на Талнахе, только что открытом красноярскими геологами, – это настоящее северное чудо. Геологи тогда еще размещались в утепленных палатках и начинали строить свой поселок разведчиков из деревянных каркасно-засыпных домиков. Комбинат уже стоял за спиной геологов и торопил их дать заключение, что это объект для промышленной эксплуатации.
Наше пребывание в Талнахе тогда совпало с приездом в Норильск замминистра геологии СССР И.К. Минеева и министра геологии РСФСР С.В. Горюнова. Их совещание с геологами проходило в большой палатке, где и мы, крайкомовцы, присутствовали. Геологи докладывали им о результатах первых разведочных работ. Начальником Норильской экспедиции тогда был Николай Григорьевич Смицкой, будущий мой заместитель по кадрам в КТГУ. Человек он по характеру робкий и волновался, а вот С.В. Горюнов вел себя, как «волкодав», – напористо и грубо, с ним я тоже познакомился впервые. Перспективы по первым пробуренным скважинам уже на той стадии геолого-разведочного процесса были просто впечатляющими. Но для ускоренной разведки в Норильской экспедиции не было производственных мощностей, и не только геолого-разведочного оборудования, но, главное, не было буровиков высокой квалификации. И вот тогда в Норильске и было принято решение направить лучшие буровые бригады из нашей Стрелковской экспедиции с Горевского месторождения свинца и цинка, где заканчивались основные объемы буровых работ и уже проходился ствол шахты и горизонтальные горные выработки тяжелого типа. А меня руководство крайкома обязало взять под свой контроль и направить на помощь в Норильск буровиков с Ангары.
Открытие Талнаха для города Норильска и комбината было их вторым рождением, без него они бы давно уже погибли. Когда мы покидали Талнах, то видели, как комбинат, не дожидаясь окончания разведки, уже потянул в сторону Талнаха свои коммуникации – дороги, электросети и строительные мощности. Геологи жили еще в палатках, а горняки уже начали закладывать на Талнахе свой каменный Дом культуры.
Над нами сегодня можно смеяться, что еще в начале шестидесятых годов коммунисты стали строить коммунизм в таком северном районе, как Норильск. А ведь то, что мы увидели собственными глазами, поражало воображение – каких результатов может добиться общество, если партия и народ смогут подчинить свои задачи выполнению единой цели: сделать свою совместную жизнь и работу лучше, как за эти цели можно коллективно бороться, и в результате могут быть получены хорошие результаты. И для такой работы Норильск подходил как нельзя лучше. Это изолированный «остров» от материка, въезд в него уже был по пропускам, это делало его стабильным в смысле кадров и населения, на работу попадали только по специальному приглашению комбината. Да и, пожалуй, если не считать службы горисполкома, здесь было одно крупнейшее горное предприятие страны – Норильский горно-металлургический комбинат.
В Норильске мы увидели четкую, слаженную и конкретную работу городской партийной организации, в первую очередь его секретарей. Действиями городской организации по сплочению коллективов были охвачены все участки жизнеобеспечения. Хорошо была поставлена организационная работа горкома: на всех крупных предприятиях города были освобожденные секретари парткомов, каждый член партии нес какое-то обязательное партийное поручение, их выполняли, и за этим был контроль со стороны парткома. Все делалось так, чтобы в парторганизации не было балласта, людей, которые только числятся в партии, а не работают. Работа парторганизации планировалась.
Хорошо была поставлена и идейно-политическая работа. Во-первых, была неформально организована учеба коммунистов, работал вечерний университет марксизма-ленинизма, проводились лекции при доме политпросвещения, хорошо представлена в городе и на предприятиях наглядная агитация. И, пожалуй, нигде в крае так не была поставлена работа в направлении развития патриотизма, любви к своему родному городу, к своему предприятию, чувства гордости и соперничество с другими городами. Если они кого приглашали для работы на комбинат, то сразу ставили требования и обязательства – как приглашенный должен себя вести на предприятии и какие обязанности перед этим принимает.
Интересна и такая деталь: норильчане, начав большую работу по коммунистическому воспитанию населения города, постарались избавиться от антиобщественных элементов, находящихся в городе: отправляли по различным поводам из города тунеядцев, бомжей, которых завезли раньше в этот город власти, и тех, кто вырос в городе. В свое время туда завезли на перевоспитание проституток из Москвы. Они там неплохо прижились и трудовой деятельностью заниматься не собирались, их власти все-таки собрали, посадили в самолет и вывезли не куда-нибудь на материк, а в соседнюю Хатангу, где одни националы и голытьба. Там они оказались невостребованными и разными путями покинули Север. Как было на самом деле, неизвестно, но проституток в то время в городе не было.
Но, несмотря на некоторые издержки, в городе было интересно жить и работать, народ туда потянулся, и местные жители тоже стали врастать в этот город. Везде на предприятиях и в организациях города работали столовые, где вкусно и дешево готовили, были идеальная чистота и порядок. В магазинах было хорошее снабжение, много разной рыбы, причем в основном северной, – и соленой, и свежей, и копченой. Мясо тоже было, и всегда была оленина. Здесь, на Севере, были свежие яблоки и другие фрукты, не в пример Красноярску. Вечером можно было пойти в ресторан, и по доступным ценам вкусно поесть и отдохнуть. Многочисленные кафе и рестораны были заполнены молодежью. Да и население-то было молодое, бывшие заключенные уже в большинстве своем разъехались.
В Норильске мы приняли участие в каком-то праздничном мероприятии. Нас пригласили в городской драмтеатр, и там тоже было уютно. После официальной части был дан концерт силами города, и он тоже был на высоком идейном уровне. В общем, норильчане уже тогда умели работать с людьми, и не случайно мы приехали изучать их методы работы и распространять на все населенные пункты Красноярского края их опыт. Там были высокое материальное обеспечение и зарплата, чего не было в других районах края. Но все со временем заглохло, и Норильск стал другим.
Из Норильска я выезжал на один день раньше всей нашей группы, поскольку я летел только до Енисейска, а они все в Красноярск. Проводить меня взялся первый секретарь горкома И.А. Савчук. Он подъехал на «Волге» к нашей гостинице, и мы поехали в аэропорт. Только выехали за город, как разразилась метель, и в одном шаге перед машиной света божьего не было видно. Машина остановилась на обочине, и мы стали пережидать полярную пургу. Я впервые увидел такую северную непогоду, а по времени был конец мая, и тогда познал, как трудно работать нашим геологам в поле. Савчук привез меня в аэропорт «Надежда», посадил на спецрейс, и я покинул Норильск, думал, навсегда, но жизнь сложилась так, что потом этот город и мне стал близким и родным.
Через пару лет в Норильске произошло ЧП. Находясь на лыжной прогулке, скоропостижно скончался второй секретарь горкома партии Иван Осипович Кольцов, по профессии он был металлург. И мне поступило предложение от крайкома поехать туда работать вторым секретарем, учитывая, что я по специальности геолог и там идут большие геологические исследования. Пожалуй, просто во мне видели в то время перспективного партийного работника, тем более первый секретарь Иван Александрович болел, был инвалидом войны и собирался на пенсию (это, конечно, мое предположение). Я там побывал и примерно знал обстановку и специфику основного предприятия города. Просили меня подумать, посоветоваться с семьей и дать ответ. Мне, конечно, как я тогда думал, незачем было ехать работать в Норильск, я и так уже около десяти лет проработал на Севере. Росли две дочки, которые только летом на пару месяцев были в теплых условиях, когда мы их вывозили на материк, на юг и в столицу. Да и жена на Севере чувствовала себя неуютно – волжанка ярославская, это была первая причина отказаться. Вторая причина – норильчане с большим неудовольствием принимали к себе новеньких из других районов и городов края, хотя, как мне сказали в крайкоме, с Савчуком этот вопрос уже оговаривался, и я с ним был знаком по Норильску и Красноярску. В общем, мне пришлось поблагодарить крайком за высокое доверие и остаться работать в Приангарье.
Норильчане тогда избрали вторым секретарем бывшего первого секретаря горкома комсомола Владимира Ивановича Чалова, потом мне с ним пришлось работать, когда он стал замзавпромотдела крайкома партии. Толковый парень, но, защитив диссертацию и став кандидатом наук, ушел из НИИ.
Со временем я все больше входил в профессию партийного работника. Она мне нравилась, и я видел результаты своего труда, на фоне развивающегося района это было заметнее, чем в городе. Здесь каждому введенному в действие объекту, даже маленькому, радуешься до слез, ведь все для людей, для улучшения их быта делается. Меня знали люди, и я все больше их узнавал, по-мужски любил и уважал. Я также знал, что любой мой поступок всегда на виду у людей, и его не скроешь, поэтому относился к любым своим действиям с партийной позиции, со скромностью и открытостью, не позволял себе барства и зазнайства, а в потребительских делах тем более. Но всем нравиться нельзя, это плохо для любого руководителя.
В 1963 году я даже задумал поступить учиться в Высшую партийную школу при ЦК КПСС в Москве. Получить второе высшее образование, теперь еще и политическое. Павел Стефанович Федирко, первый секретарь Игарского горкома, тоже тогда собрался туда ехать, я с ним связался, и он мне выслал программу для поступления. Мы оба подали заявления в крайком в тот же год о направлении нас на учебу, и оба получили отказ, поскольку еще мало работали на первых должностях. И потом нам предложили поступать туда заочно. Но заочно надо учиться три года, и я на этот шаг не пошел, считая, что любая заочная учеба – это ненадежное дело и имело мало смысла, давала только возможность удержаться на должности, а проку никакого. По окончании заочных партшкол тоже давали нагрудный ромб с изображением открытой книги, и шутники по этому случаю говорили – «не хватило сил закрыть книгу». Федирко потом был освобожден от обязанностей первого секретаря и перешел в парторган по строительству военных объектов, а я избрал другой путь повышения своих профессиональных знаний, не политических наук, и подвернулся непредвиденный случай.
Летом 1964 года у нас в районе появился академик Александр Леонидович Яншин, выдающийся советский геолог и ученый, с группой красноярских геологов-производственников. Они пришли в райком партии, узнав, что я по профессии геолог, и представились. А.Л. Яншин для знакомства прочитал мне целую лекцию об образовании различных солевых природных рассолов и их осаждении в земной коре. Такая лекция, что я многого в ней не понял, потому что она была заумной, академической. Вот он, новосибирский Институт геологии СО АН СССР, изучает проблему возможного нахождения в пределах Канско-Тасеевской депрессии месторождений калийных и каменных солей. Часть этой территории находится и в нашем районе.
От меня им нужна помощь в выделении транспортных средств для поездок на местность. Нужен вертолет и речное судно на несколько дней, и конечно, не бесплатно, деньги для оплаты у них есть. И что я мог сделать, так сразу и решил, пригласив к себе начальника аэропорта и начальника техучастка ЕНУРП. Ребята наши сделали все безоговорочно, поскольку район заинтересован в этих исследованиях. Потом я пригласил их совместно пообедать в нашей поселковой столовой.
Но еще до столовой академик перешел на личный разговор, спросил, что я окончил и где до партийной деятельности работал. Я ему сказал, что был геологом в североенисейской тайге. И у меня с ним произошел такой диалог. Яншин меня спрашивает:
– Должность первого секретаря является ненадежной, выборной. Ну проработаешь десять-пятнадцать лет, а потом тебя все равно будут освобождать, а может быть, и раньше, и чем ты тогда займешься? Ведь от геологии отстанешь, а в партийных делах не пригодишься. Наверное, надо и о будущем подумать?
Я признался, что над этими вопросами не задумывался, поскольку был еще молод. Но при этом рассказал ему, что когда работал на производстве, то поступал в заочную аспирантуру Томского университета, учился, но как только перешел на партийную работу, свободного времени не стало, бросил учебу, и меня исключили из аспирантуры. Сказал ему также, что по избранной теме у меня был собран геологический материал исследований.
– Если случится то, о чем вы говорите, то потом пойду работать геологом, буду работать в поле.
Он сделал на это лишь одно замечание:
– После такой должности тебе будет трудно работать простым геологом, да и к этому времени у тебя и здоровья не будет, чтобы жить в полевых условиях и тем более работать. Партийная работа вас дисквалифицирует, если не будете постоянно заниматься геологией и не работать в этом плане над собой.
После моих откровений мы перешли в разговоре на другую тему, он рассказал о существующей в СССР очень крупной проблеме обеспечения развивающегося сельского хозяйства – проблеме калийных солей как удобрения, дал статистику с этим сырьем в СССР и в мире, и вот по заданию ЦК он занялся этой проблемой в Сибири. И прощаясь со мной, между прочего сказал:
– А вы пришлите мне наработанный материал по избранной кандидатской диссертации, я его посмотрю, и может быть, что-нибудь и порекомендую, как поступить с работой дальше, посмотрю ее научно-практическую значимость, – и дал мне свою визитку.
Академик А.Л. Яншин был тогда заместителем директора Института геологии СО АН СССР и часто приезжал в Красноярск. Где-то через полгода в Красноярске проходила одна из научных конференций прикладного плана, и на нее пригласили нас, нескольких секретарей райкомов, близких к обсуждаемой теме. И здесь мы с Яншиным встретились вновь, вначале прямо в здании, где проходила конференция, а вечером неожиданно оказались в ресторане за одним столиком. Он пришел с членом-корреспондентом академии наук СССР Г.А. Пруденским, крупным ученым в области экономических исследований, и мы здесь уже беседовали как старые знакомые. Он меня познакомил с Пруденским, расспросил, как у меня идут дела и почему я не воспользовался его предложением прислать в тезисном плане свою работу. Я не нашел серьезных объяснений, лишь сказал, что постеснялся злоупотреблять хорошим расположением ко мне академика, поскольку моя работа другого, более низкого уровня. Но здесь я дал обещание все-таки прислать ему тезисы, поскольку он мог подумать, что у меня нет никаких материалов исследований, и я его ввожу в заблуждение, просто обманываю. Он вновь предложил прислать материалы и обещал помощь.
Теперь отступать было некуда, я два месяца проработал над обобщением собранных материалов по теме и направил ему в институт автореферат. Хотя заранее думал, что он не будет его читать и поручит это сделать своим помощникам, а они напишут ответ. Но к моему удивлению вскоре я получил длиннющее письмо на четырех страницах, написанное тонким и мелким подчерком лично Яншиным, где он по косточкам разобрал мои материалы и критически, и положительно, написал о ее сильной и слабой сторонах. В общем выводе: материал сырой, но диссертабельный, и нужно над ним работать под началом какого-нибудь научного руководителя. Конкретно предложил мне руководителя в лице члена-корреспондента Академии наук Ф.Н. Шахова, который ранее был профессором Томского политехнического института, а сейчас работал в Новосибирске. Это крупный специалист в области рудничной геологии, Яншин уже с ним переговорил, и Шахов дал согласие. Если меня не устраивает Шахов, то он переговорит с академиком Н.А. Шило, директором геологического института АН в г. Магадане, он один из крупнейших специалистов в области месторождений золота.
Признаться, я никак не ожидал от него такой настойчивости в решении моей личной проблемы. Он хлопотал обо мне больше, чем я об этом думал сам. Для оформления заочной учебы в аспирантуре рекомендовал приехать в Новосибирск, там меня заслушают на ученом совете и решат все дела с оформлением дел.
Я долго думал над предложением академика Яншина, ведь здесь явно просматривалась помощь сделать меня кандидатом наук за счет личных связей с людьми из Академии наук, не по знаниям, а по должности. Ведь попасть в аспиранты к академику в то время было возможно только, как тогда говорили, по блату, или по указанию сверху. И я в конце концов от предложения академика А.Л. Яншина отказался, посчитав это нескромным с моей стороны использованием личных связей в угоду своих научных, вернее, профессиональных амбиций. Но все равно бросать задуманное я не стал. Решил поехать в свой родной Томский университет и продолжить заочно учиться в аспирантуре. Теперь у меня появилась уверенность после того, как мою работу просмотрел Яншин, что она диссертабельна. В Томске остались профессора, которые меня знали и помнили.
Профессор Михаил Петрович Кортусов, петрограф, тогда занимал должность первого проректора университета по научной работе, вот я к нему и обратился за советом. Он мне порекомендовал доложить на научном совете геологов содержание своих исследований, а они порекомендуют, как дальше действовать, сейчас имеется возможность продолжить заочную аспирантуру или просто выступить соискателем.
– В общем, моя задача, – сказал Михаил Петрович, – организовать заседание ученого совета геологического факультета, а дальше все зависит от тебя.
На том и порешили.
Через день или больше, не помню, в аудитории 119 собрался ученый совет. Мои бывшие преподаватели, в частности, доцент Василий Адамович Врублевский, и новые ребята, которых я не знал, но подающие надежды, приняли меня приветливо. Дали мне время для доклада 20 минут. Я уложился. Вопросы и ответы. Я за два дня до совета успел повстречаться с сотрудниками кафедр, профилирующих мою диссертацию, и остановился снова на кафедре петрографии. Мой бывший руководитель был еще бодр и преподавал по сокращенной программе – профессор Александр Яковлевич Булынников долго со мной разговаривал и высказал, что если у меня будет желание, то он готов продолжить наше сотрудничество, правда, сильно и не звал. Он очень культурный и деликатный человек дореволюционного воспитания. На ученом совете мою работу одобрили и приняли решение допустить меня к дальнейшей работе в качестве соискателя, утвердили моим научным руководителем профессора А.Я. Булынникова. Так я снова оказался в родных стенах университета.
Но кроме выполнения работы по самой диссертации ведь нужно было еще сдать кандидатский минимум – три экзамена: по философии, специальному предмету в разрезе темы диссертационной работы и по иностранному языку, и все это комиссиям, которые создаются приказом ректора и в каждой должен быть председатель на уровне профессора или завкафедрой. Но поскольку взялся за гуж, так теперь тяни, блат или взятка здесь просто неуместны и безнравственны для моего служебного положения.
Приехав домой на Ангару, я сразу решил изменить свой распорядок работы с таким расчетом, чтобы не менее 2-3 часов в день посвящать подготовке к экзаменам. С работы я приходил после шести часов вечера, если не было каких-либо вечерних мероприятий. После ужина ложился на полчаса отдохнуть, в 19 часов шел в здание райкома и занимался до одиннадцати часов вечера, и так ежедневно, кроме воскресенья и командировок. Домашние уже свыклись с таким моим распорядком дня и не перечили. И через полгода я поехал в Томск сдавать первый экзамен по философии. Принимали у меня его профессор А. Алякринский, когда я учился, он был кандидатом наук и доцентом, и доцент Николай Блинов. Они, наверное, за мои усердность и настойчивость, а не за мои высокие знания философии поставили мне первую отличную оценку.
Начало сделано, теперь на очереди специальный предмет, определены экзаменаторы: Булынников, Тюлюпо и Василий Адамович Врублевский, которому я в прошлом еле сдал зачет по «Федоровскому столику». Через полгода я одолел и этот предмет. Хорошо, что в Томском обкоме партии ко мне хорошо отнеслись – без всяких осложнений выделяли мне бронь в центральной гостинице в одноместный номер со всеми удобствами. Я мог в Томске не только заниматься, но и принимать гостей. Здесь у меня продолжилась дружба с семьей Стрелеевых – Валерием и Элиной, помогавших в учебе.
А вот со сдачей экзаменов по иностранному языку у меня появилось серьезное затруднение. Я уже говорил, что изучал два иностранных языка: немецкий и английский, и оба как следует не знал. В университете по этому предмету были очень жесткие требования, и обойти их было нельзя. Мне посоветовали: если я не имею времени на приезд в Томск и сдачу этого экзамена в университете, то есть положение, разрешающее его сдавать в других вузах. У меня были хорошие отношения с заведующим отделом науки крайкома партии Феодосием Максимовичем Поповым, сам он с ученой степенью и в прошлом преподавал в ВПШ при ЦК КПСС. Он мне посоветовал сдать иностранный язык в Институте цветных металлов и золота в Красноярске, и при мне позвонил ректору института Дарьяльскому, в прошлом главному инженеру Норильского ГМК. Тот охотно согласился выполнить его просьбу, и мне нужно было написать заявление на его имя, и будут назначены комиссия и время сдачи.
Получив программу подготовки и приема экзаменов по инязу, я опять поехал домой готовиться. Надо было иметь запас слов и вспомнить прошлое – военную службу в Германии, так как остановился на немецком. Сдавал я его вместе с норильчанами: директором Норильского комбината В.И. Долгих и вторым секретарем горкома партии Норильска В.И. Чаловым. Принимала нас завкафедрой иностранных языков КИЦМ. Она провела нас в свободную аудиторию, дала задание, вопросы, тексты и сказала: «Готовьтесь, через полчаса я приду», – закрыла нас на ключ и ушла. Мы сидели за разными столами и вообще между собой не общались. Когда она пришла в аудиторию и спросила, кто готов отвечать, первым вышел Долгих, потом к ней пошел Чалов, и я последним. В общем, чувствовалось, что задание ректора она получила – следовало ли ждать от нас хороших знаний, да и зачем все эти формальности в нашем-то возрасте. Поступила она гуманно: Долгих поставила пятерку, он же нас постарше, а нам с Чаловым по четверке. Все мы защищались в разное время и в разных вузах, они стали кандидатами технических наук, а я геолого-минералогических.
Работа над диссертацией не приносила дивидендов в моей партийной работе. Тогда бытовало мнение, что если первый секретарь райкома или горкома находит время для учебы, для повышения своего профессионального уровня, значит, он недорабатывает по своей основной деятельности. Однажды при получении разрешения на поездку в Томск один из крайкомовских руководителей неаккуратно со мной обошелся. Поэтому для предотвращения разных кривотолков в партийных аппаратах крайкома и райкома я решил переговорить по этому вопросу с первым секретарем Кокаревым. Уведомил его, что за счет своих отпусков хотел завершить начатую научную работу, назвав тему диссертации, и на это получил его одобрение и благословение. Он даже сказал, что если будут чинить какие-нибудь препятствия, ссылаться на него и ездить в Томск как в командировку, но я этим не воспользовался.
В свободное время в отпусках сделал несколько важных для меня геологических маршрутов по территории Енисейского кряжа, провел необходимый сбор и анализ каменного материала. Систематически следил за новинками геологической литературы в части месторождений золота как в СССР, так и за рубежом. По совету академика А.Л. Яншина я сделал уклон диссертации в сторону статистики и экономики месторождений золота, технологии извлечения добываемого металла и перспектив развития золотой промышленности в районе.
Я не брал отпусков, положенных мне по закону как занимающемуся в заочной аспирантуре, и не пользовался другими льготами для обучающихся. В Томск я ездил все эти годы за свой счет и только в свои очередные отпуска, и в этом плане меня никто не мог упрекнуть. И в приобретении ученой степени я вовсе не искал своего повышения по служебной лестнице в партийном аппарате, здесь я получал свое личное удовлетворение.
Но мой путь защиты диссертации оказался тернистым. В Томске нужно было получить отзывы оппонентов, а они были из разных городов – один из Новосибирска, другой из Томска. Защита диссертации состоялась на объединенном ученом совете Томского университета и политехнического института осенью 1969 года. Защита прошла нормально, «черных шаров», как принято называть голоса «против», у членов совета не было, и все были единодушно «за». Банкет организовали в ресторане «Сибирь» в Томске совместно с Всеволодом Свиридовым, с которым я защищался в один день. В общем, все было в Томске закончено. На всю работу по написанию диссертации и сдаче кандидатского минимума – защиту – у меня ушло более пяти лет. Вздохнул свободно, но ненадолго. Вся защита потом утверждается в Высшей аттестационной комиссии (ВАК) Министерства высшего образования СССР.
Единодушное голосование членов ученого совета еще не дает гарантии, что присвоение звания кандидата геолого-минералогических наук состоялось. ВАК диссертацию направляет на рецензию так называемому черному оппоненту и снова рассматривает у себя на совете. В тот период началась активная тяга партийных работников к ученым званиям и степеням, и были вскрыты серьезные нарушения в этом деле, когда партийным функционерам диссертации писались институтами. ЦК КПСС принял негласное решение все работы, защищенные партийными работниками, пропустить через экспертные советы ВАК с привлечением в их состав наиболее добросовестных и проверенных ученых. Вот и моя работа попала в их число. Мне сообщили, что надо прибыть в Москву в ВАК на заседание экспертного совета.
Настроение у меня было не особенно приподнятое, хотя я диссертацию написал сам и все материалы к ней собрал своим трудом, начиная еще с первых геологических маршрутов в Енисейской золотой тайге. Представился ученому секретарю ВАК – по фамилии, как помнится, Волкову, – мужчине уже пожилого возраста без волос на голове. Он любезно со мной поговорил и вроде, как бы извиняясь, объяснил ситуацию с работой экспертов, какие там специалисты. Порекомендовал не расстраиваться, если работу не утвердят, то дадут возможность доработать, если она представляет пользу для науки. В общем, вроде все просто. Сообщил, что завтра вечером будет заседание, поскольку днем эксперты на своей основной работе, и их привлекают в экспертный совет на общественных началах.