Тесные дружеские отношения у меня складывались и с Александром Григорьевичем Клименовым, ставшим потом первым секретарем Северо-Енисейкого райкома партии.
Наши встречи обычно проходили в Красноярске, лишь с Михайловым мы иногда договаривались встретиться на границе районов у речки Верхняя Ослянка, притока Ангары, где можно было не только поговорить, но и половить хариуса. В Красноярске мы обязательно встречались один раз в три-четыре месяца на пленумах крайкома, потом я туда стал приезжать чаще, когда был избран депутатом Красноярского совета народных депутатов по Бельскому избирательному округу. Раньше в этом избирательном округе были депутаты в основном из Красноярска – Граков и Пономаренко, и наконец стали избирать местного.
Каждая такая командировка в Красноярск по сроку была рассчитана на четыре дня. Первый день заезд, ознакомление с обстановкой в крае, работа в постоянных комиссиях крайисполкома. Второй день уходил на работу пленума или сессии, встречу с нужными людьми, в обычные дни с которыми встретиться бывает трудно, ведь на эти мероприятия приезжали руководители всех рангов. Обычно этот рабочий день заканчивался поздно. После пленума или сессии крайсовета первым секретарем или председателем крайисполкома собиралось рабочее совещание для накачки и инструктажа, что надо делать после принятых решений на пленуме или сессии, то есть практическая сторона, потом идешь в гостиницу усталый, только чтобы поесть и крепко уснуть. На третий день встречи с краевыми организациями по решению массы вопросов, необходимых для района, – это и организационные, и хозяйственные, и снабженческие. В этот день уже краевые организации работали на нас, и не дай бог кто-то из краевых чиновников не примет кого-то – ему дальше не сидеть на своем месте. На четвертый день – отъезд домой.
И все эти годы как-то получалось, что мы не могли сходить в театр или посетить другое культурное мероприятие. Вечером, уставшие от беготни по городу и заседаний, втроем – А.А. Михайлов, В.М. Соколов и я – собирались в ресторане и неторопливо вели беседы. И каждый раз при встрече намечали, что в следующий приезд обязательно сходим в театр или на концерт. Так все время только собирались, но дальше этого не шло.
Сельское хозяйство в стране всегда оставалось сложным производством, и крайком много раз проводил заседания расширенного состава партийно-хозяйственного актива, приглашая на них специалистов сельского хозяйства. Однажды первый секретарь теперь уже Курагинского района В.М. Соколов привез на заседание актива сразу трех женщин – доярку, свинарку и зоотехника. После заседания они попросили его сходить с ними в ресторан. Соколов посчитал, что будет удобнее, если в компании будут и другие мужчины, и пригласил меня с А. Михайловым. Так как от районов не было других представителей, мы решили поддержать Соколова и пошли с ним. Хорошо отдохнули, женщины были молодые, красивые, веселые, в общем, вечер провели хорошо. На другой день, как нам потом рассказал Соколов, у этих женщин их знакомые поинтересовались, как они провели вечер с партийными секретарями. Одна из них откровенно высказалась: много пили, ели, танцевали, думали, что их позовут в постель – у каждого были одноместные номера в гостинице, – а они поблагодарили за компанию, пожали руки и расстались. Но что с них возьмешь, с коммунистов! Вот так оценили нас крестьянки.
В конце 60-х Александру Акимовичу Кокареву исполнилось 60 лет, для первого секретаря возраст предельный, и мы ждали изменений в руководстве краем. И в конце мая 1969 года звонит в район замзавотделом крайкома партии Иван Михайлович Сенашов и передает текст телеграммы, отправленной по почте, что завтра состоится внеочередной пленум крайкома партии по организационному вопросу и мне как члену крайкома явка на него обязательна. Но, как всегда, в период ледохода на Ангаре неблагоприятная погода для приема самолета. Наш мотыгинский аэропорт закрылся с утра, и, несмотря на мои просьбы, самолеты не принимали. Это было единственный раз за 12 лет, когда я не смог присутствовать на пленуме крайкома партии. О нелетной погоде я сообщил в крайком.
Пленум проходил всего тридцать минут, как мне рассказали позже, выбрали нового первого секретаря крайкома, а Кокарева перевели в Москву на должность председателя комитета государственных резервов при Совете Министров СССР.
– И кого ты, думаешь, избрали первым? – спрашивает Сенашов. Я ему сказал, что Татарчука, председателя крайисполкома. Он молодой и растущий руководитель.
– Вот и не угадал – избрали первым секретарем директора Норильского комбината Долгих, – и добавил, что его якобы порекомендовал на Политбюро ЦК А.Н. Косыгин, побывавший пару лет назад в Норильске.
Конечно, большинство секретарей жалело, что Кокарев покидает край, несмотря на то, что ему дали должность на уровне министра, но для него это было не то, что работать в крае. Потом, когда наши бывали у него в Москве, говорили, что он очень тоскует по краю и даже заявил, что если бы дали возможность вернуться, то ушел бы из Москвы пешком домой, в родной край.
А.А. Кокарев (1909-1991) был строгим даже в обращении со своим близким окружением. Рассказывали, как он отнесся к только что назначенному П.Ф. Ломако, бывшему министру, который стал докладывать о делах на работе. Он ему сказал:
– Потрудитесь прийти в крайком партии и лично доложить.
А когда только что назначенный председателем совнархоза В.Н. Кситарис пришел в кабинет Кокарева, расселся в кресле и закурил, Кокарев ему:
– Бросьте курить, здесь не кабак, – хотя сам он вроде курил, но я лично этого не видел.
Кокарев пришел на партийную работу с должности директора завода, но в работе не был технарем, а был выдающимся партийно-государственным деятелем. Он очень много сделал для развития Красноярского края. И если бы меня спросили, кто из руководителей края достоин памятника, я бы не раздумывая ответил – Александр Акимович Кокарев.
В.И. Долгих в то время ничего нового не мог принести в край, тем более он был не новичок и долгое время работал здесь, хорошо знал и весь партийно-хозяйственный актив. Поэтому чистку партаппарата он провел только на Севере, где ему были известны дела, в частности, на Таймыре и в Дудинке. А потом делал только частичные перестановки людей, не изгоняя их из края. А.А. Кокарев оставил очень хорошее наследство для В.И. Долгих во всех отношениях. Край в это время был на подъеме по всем основным направлениям. Красноярский край тогда все узнали в СССР по великим стройкам, которые здесь шли. Владимиру Ивановичу приходилось теперь только часто перерезать ленточки на новых объектах, среди них Красноярская ГЭС, памятник Ленину в Красноярске, дом-музей Ленина в Шушенском и другие крупные народно-хозяйственные и культурные объекты. Как говорится в таких случаях, этот человек родился в рубашке, но я еще к этой теме вернусь.
В шестидесятые годы мы отпраздновали пятьдесят лет советской власти. От имени Брежнева всех первых секретарей письмами поздравили с этой датой и прислали каждому по «Спидоле» и письменные принадлежности. А на 100-летие со дня рождения Ленина была учреждена правительственная награда в виде медали, и ей был дан почетный статус – носить на пиджаке выше всех именных наград. Награждались люди, имеющие заслуги в своей деятельности перед государством. Нам тогда на район было выделено 100 медалей, и награждение шло от имени Президиума Верховного Совета СССР.
После защиты кандидатской диссертации в 1969 году я стал чувствовать себя свободней, как гора с плеч свалилась. Больше стало свободного времени, можно было и в отпуске побывать без постоянных забот. В санаториях всегда встречал интересных людей, и не только из Советского Союза, но и из стран Содружества.
Как я бросил курить.
У нас, старообрядцев, запрещалось курение табака. Но мы жили теперь в совершенно других условиях, не изолированно от людей других вероисповеданий и национальностей. Из пяти мужиков в нашей семье двое, отец и старший брат, не пробовали табака, хотя оба побывали на войне, а вот другие покуривать стали рано. Я, например, с 8 или 9 лет сначала баловался, а потом втянулся. Но при родителях стал курить, уже находясь на военной службе, хотя табака мне никто посылкой не присылал. Курил и папиросы, и табак самосад сибирский, и поганую «зотовскую» махорку, но в голову тогда не приходило считать это вредным для здоровья. Уж на что в студенчестве жил на стипендию и небольшие заработки, а вот бросить курить не решался, поскольку от курения получал какое-то удовольствие и душевное успокоение, так мне тогда казалось.
Но вот в 1960 году я попал на операцию по удалению аппендикса в Северо-Енисейскую больницу, меня оперировал знаменитый хирург О.О. Алкс. Он и запретил после операции курить. Я его послушал, с большим трудом бросил курить. Но потом, как пошел на партийную работу, закурил, о чем я уже писал. Да закурил так, что одной пачки сигарет мне в день не хватало. До 60-х годов мы курили папиросы «Беломорканал», позже сигареты – переняли от европейцев. Теперь же я уже окончательно хотел бросить, но духу не хватало – не покуришь несколько дней, неделю, потом дорвешься и начинаешь курить еще пуще.
А помог мне побороть мое личное зло один случай. Как всегда, а это было в 1970 году, мы приехали из районов на пленум крайкома партии, разместились в гостинице «Огни Енисея». В крайкоме встретились друзья по партийной работе: А.А. Михайлов, богучанский секретарь, В.М. Соколов, секретарь Енисейского района, и договорились, как всегда, встретиться за ужином в ресторане. Там я закурил, а мне Соколов говорит:
– Зачем ты так много куришь, ведь от табака стал весь зеленый. Брось курить, я вот уже полтора года не курю.
Я им ничего не сказал. В тот вечер я много курил. Утром встал и почувствовал себя угнетающе. Думаю: что бы мне не попробовать действительно бросить курить? До завтрака и после я не курил, пришел на пленум, в разговоре с друзьями и товарищами тоже забыл покурить. Потом слушал доклад В.И. Долгих полтора часа и после ушли на перерыв, и опять пропустил курение. А через день уехал из Красноярска, не искурив ни одной сигареты, хотя в кармане их носил. Приехал домой, прошла пара дней, и уже жена заметила, что я не выхожу покурить. Испугалась, не заболел ли я чем-то серьезным. В кабинете своем я и раньше не разрешал кому-либо курить. Вот так, день за днем сдерживая свои позывы к табаку, продержался три месяца.
И вот очередная встреча друзей в Красноярске, опять договариваемся о встрече там же, в ресторане. Заказали ужин, сидим, ждем, я гляжу – Михайлов лезет в карман и закуривает сигарету, а почти следом за ним Соколов достает сигареты и приглашает меня. Я им теперь говорю:
– Вот, братцы, мои, советчики, спасибо вам за заботу о моем здоровье. Вы оба закурили вновь, а я после того памятного застолья не курю!
С того времени прошло больше 40 лет, и я ни разу не взял ни сигареты, ни папиросы, даже побаловаться. А вот во сне курю, после чего просыпаюсь в холодном поту и думаю: неужели я снова закурил?
Летом 1972 года мне позвонили на работу и спросили, не желаю ли я поехать во главе группы красноярских туристов, направляющихся в Югославию, сообщив при этом, что руководителем группы определен один из заведующих отделом крайкома, но выехать он по каким-то причинам не может. Выезд из Красноярска через два дня, вот и предлагают мне, с руководством крайкома вопрос согласован. И как здесь можно было отказаться? Тогда я сказал, что руководителю нужен загранпаспорт, а у меня его нет. Мне ответили, что паспорт – это уже не моя забота, а их.
Я знал, что семья возражать не станет, поэтому сразу согласился и на другой день вылетел в Красноярск. Загрантуры тогда оформляли в крайсовпрофе, меня направили туда. Крайсовпроф уже собрал всех туристов в Красноярске, и надо было с ними знакомиться. Все было организовано самым лучшим образом, и даже заказаны билеты на Москву самолетом, а те, кто ехал в поезде, были уже в пути. Паспорт тоже был готов в один день.
Группа состояла из серьезных и несерьезных людей, молодых и старых, но все прошли проверку КГБ. И я знал, что в группе обязательно есть негласный сотрудник или агент КГБ, но его имя не раскрывают даже руководителю группы, поскольку за ним тоже будут следить за границей и потом в докладной опишут все действия и поведение руководителя и всей группы, с кем встречались, ходил ли в кабак, на стриптиз и т. д. Таковы были негласные порядки. Группа была около 20 человек. Я выбрал себе помощника, который занимался текущими делами.
Полный сбор группы в Москве, в гостинице профсоюзов, люди все в сборе, и на другой день мы вылетаем в Белград. Перед этим последний инструктаж, что можно провозить через границу, сколько можно брать с собой на одного человека водки, вина, сигарет и другого. Довезли нас на автобусе до внуковского аэровокзала, посадили в самолет, и без посадки мы очутились в аэропорту Белграда. Там возле самолета я встретил Михайлова, бывшего начальника красноярского управления ГВФ, с которым я когда-то выбирал площадку для мотыгинского аэродрома. Мы с ним встретились как старые знакомые, он мне дал свой служебный и домашний телефоны, поскольку здесь являлся представителем СССР от ГВФ, но его услугами я не воспользовался, поскольку все шло гладко, без задоринки.
Посадили нас в современный чистый автобус западноевропейского производства и представили нам гида, молодого югослава, недавно обучавшегося в нашей стране и хорошо говорившего по-русски. Разместив туристов в гостинице по номерам по непривычному нам порядку – без заполнения анкет, выдали сразу ключи вместе со схемой размещения номеров, а паспорта мы отдали пачкой. Если в Москве наша таможня копалась в каждой сумке, то в Белграде нас пограничники только пересчитали, а таможня и не дотронулась до вещей.
Мне представили рослую, молодую, очень симпатичную девушку из турагентства Югославии, она сказала, куда надо идти с ней, чтобы получить югославскую валюту по привезенному мною чеку. Девушка сопроводила меня до банка, помогла там оформить финансовые документы, я получил валюту и с ней пришел в гостиницу. Туристам тогда разрешалось менять валюту до определенной суммы, и ни рубля больше. Мне же выдавались только командировочные на самую минимальную сумму, которой можно обойтись за границей, без серьезных покупок, только на сувениры, но весь тур предоставлялся бесплатно. Кормили нас три раза в сутки очень хорошо, и даже с вином, причем везде в хороших ресторанах.
Больше 25 лет прошло с тех пор, как я последний раз был за границей, а я в 1945- 1946 годы проехал почти пол-Европы и вокруг нее. Тогда вся Европа стояла в руинах после войны, нищая, искалеченная и унылая, было массовое перемещение людей. Теперь за эти годы страны оправились, помолодели, пришло новое поколение людей. Это доказали первые дни нашего пребывания в Белграде.
Мы везде посещали только прибранные воинские кладбища, мемориалы, памятники и обелиски, напоминающие, что и здесь была война. В Белграде на другой день экскурсия началась со Старой крепости, где зарождался город. Когда мы возвращались с крепости, нашу дорогу перегородил кортеж, который сопровождал президента Югославии Броз Тито и премьер-министра Индии Джавахарлала Неру. Они находились в закрытой машине, но толпа перегородила им путь так, что они из нее едва выбрались. И здесь сразу вспомнилось, как едут по Москве не только иностранные гости, но и высокие правительственные чиновники. Они не ездят, а несутся по широким улицам столицы и пугают народ световыми и звуковыми сигналами. А здесь не могут пропустить своего президента.
В Белграде мы пробыли в общей сложности три дня. Осмотрели город и все мемориалы, связанные с пребыванием наших войск при освобождении Югославии, выезжали за город посмотреть обелиск на месте гибели нашей военной делегации при авиакатастрофе маршала СССР Бирюзова и загородную резиденцию Тито. В общем, отношение к советским туристам тогда было доброжелательное, как к единоверцам, да и язык их имеет много общих славянских слов и можно понять друг друга.
Здесь я многих наших туристов приучил к дисциплине, и потом уже не приходилось о ней напоминать. В группе были две семейные пары, которые систематически опаздывали на обед и ужин. Я их раз предупредил, хотя мужья и были в Красноярске высокими начальниками. На один ужин они опоздали, были в городе, и группа покушала без них. Когда они пришли, я им сказал, что я их в ресторан не поведу и теперь они должны питаться сами и за свой счет. Они, конечно, обиделись на меня, но в другие дни уже на кормежку не опаздывали.
После Сербии мы поехали в Хорватию, в ее столицу город Загреб. Конечно, всех нас поразили и хорошие дороги, и красивейшая балканская природа. По пути были остановки, где можно было привести себя в порядок и немного отдохнуть, выпить пивка и съесть мороженое. Хорватия, как мне показалось, одна из самых цивилизованных и красивых республик того времени в Югославии как по природно-климатическим особенностям, так и по развитию промышленности и сельского хозяйства. Половина ее территории примыкает к Адриатическому морю. Проезжая между гор к югу от Загреба, видели много водопадов и небольших голубых озер, в которых можно искупаться, что мы и делали, правда, там видели много небольших змеек. Да и сам Загреб мне понравился больше, чем Белград. Например, сама крепость содержится в идеальной чистоте, ее площади, небольшие улочки и дома ежедневно моются, что нам, советским туристам, было странно.
В один из вечеров, когда группа распускалась для свободного посещения города, я один пошел в главный католический собор и полчаса смотрел, как там проводится служба. Правда, я это уже наблюдал во Львове, но здесь более торжественно играл орган и было много народа. И сегодня, мне думается, не случайно Хорватия вышла из состава Югославии. Мы побывали в нескольких югославских республиках, но народности по национальным особенностям трудно отличить, исключая Герцеговину, где проживали в большей части мусульмане.
И конечно, самая интересная часть нашего маршрута проходила вдоль побережья Адриатики до порта Сплита. Вся эта территория занята пляжами, курортными зонами, куда летом стекается вся Северная Европа. Каких живописных мест и островков на море только не было, трудно даже описать и рассказать, это надо увидеть. Нам все это представлялось настолько красочным, и все говорило, что Югославия проживает в блаженстве и благополучии, что у этой страны нет никаких проблем, в том числе и национальных. А что получилось через тридцать лет? Югославии как федерации и как страны сегодня нет.
Адриатика сегодня, после посещения Италии, представляется мне единой территорией Римской империи, уж много тут похожего в архитектуре, природных условиях, в самом быте народа и даже в лицах людей. Ведь здесь зарождалась человеческая культура, искусство и наука, здесь самые благоприятные места для проживания людей.
Сплит – это не только порт на Адриатическом море, но и крупнейший исторический центр Средиземноморья, особенно его центральная часть, состоящая из сплошных соборов и других исторических мест, через которые прошли все завоеватели мира и оставили свой след. Здесь по музеям нас водили полдня, все устали и попросились в гостиницу.
На берегу моря под вечер я долго наблюдал за рыбаками, как они добывают рыбу, и совсем не нашими способами – небольшими сетками и наездами, а не неводами и большими сетями. Там мы встретили бывшего российского эмигранта «первой волны», все еще желающего побывать на родине. Растения здесь субтропические, и совсем другие, чем наши ели и кедры.
В программе было предусмотрено и посещение одного из судостроительных заводов, изготавливающего оборудование и приборы для судов. Мы стали спрашивать рабочих, как они проводят социалистическое соревнование. Они удивились нашему вопросу: «А зачем оно? Результатом труда должен быть динар, рубль, доллар. Если хорошо работаешь, значит, и больше получаешь, вот что должно быть стимулом труда». В смысле культуры труда и организации производства у них можно было поучиться. За счет общественных фондов у них было бесплатное питание в заводских столовых, проведение свободного времени и лечение было поставлено лучшим образом.
Из Хорватии мы поехали в Герцеговину. Остановившись в одном городке в горной местности, мы посмотрели, как с моста ребятишки за плату с туристов ныряли в горную речку с большой высоты, что было небезопасно и можно было разбиться. Потом нас повели в ресторан пообедать. Вдруг мы с гидом слышим громкий крик с руганью женщины, наш гид побежал туда. А это оказалось, что наши женщины туристки не хотели платить деньги за туалет, они не знали, что он платный. Гид объяснил этой мусульманке, что туристы-то советские, у них туалеты бесплатные, и та успокоилась.
В Сараево нас разместили в лучшей гостинице, там этажи не соединяются друг с другом лестницами, а идут через широкие наклонные переходы, как в театрах. Основным местом посещения туристов в этом городе считается место, где студент-террорист в 1914 году убил из пистолета наследника австрийского престола Фердинанда и его жену, из-за чего и началась Первая мировая война. Место, с которого он стрелял, выложено было в те годы особым камнем. Существует и тот небольшой мост, через который проезжал наследник престола. Этого террориста и по сей день чтят как национального героя. И, конечно, посещая Сараево, нельзя не сказать о знаменитом городском базаре, где продавалось все.
Потом нас сводили в знаменитую мусульманскую мечеть. Снимать обувь и мыть ноги перед входом в мечеть нас не заставляли, но все верующие это делают прямо перед мечетью. Нас, советских туристов, провели туда привилегированно, рассказали, как проходит служба, и при нас настоятель поднимался по ступенькам и читал с выкриками проповеди. Еще рассказали, что ковер на полу является очень ценным подарком президента Египта Насера во время посещения им города. И вот я удивлялся, что ценного в этом ковре, казалось, обычное серое сукно, похожее на сукно на наших солдатских шинелях. Но это, конечно, не так, просто я плохо разбираюсь в этих делах.
Югославия мне понравилась, я ее запомнил на всю жизнь. Очень красивая была страна!
В период пребывания в Югославии нам было выделено три дня для отдыха на Адриатическом море в одном из курортных городков. Прекрасная гостиница, и рядом море. Был отдых, но людей все равно тянуло в город. По инструкции мне было поручено наблюдать, чтобы советский турист вел себя, как говорят, достойно. Не заниматься продажей наших товаров. Тогда нашим ходовым товаром в странах соцлагеря был фотоаппарат «Зенит», красная и черная икра и еще несколько видов товаров. А также избегать мест, связанных с пропагандой антисоветской деятельности, и, в моральном плане, не посещать бордели. Об этом туристы были предупреждены еще в Красноярске, и они знали, что если нарушат эти требования, то об этом не только будет сообщено по их месту работы, но им больше не дадут возможности поехать за границу. У нас в Мотыгино уже был один прецедент, когда геолог, поехавший в Японию, познакомился там с японкой, завел с ней переписку. Он был членом КПСС, и нам в райком соответствующими органами было об этом доложено, а ему впоследствии все дороги за границу были закрыты, хотя у него были возможность и желание поработать за границей геологом.
Я не следил, как используют свое свободное время туристы, сам самостоятельно ходил по городу. В порту случайно подошел к одному пароходу, стоящему у причала, и он оказался увеселительным заведением, там представляли стриптиз и другие удовольствия. И вот среди толпы желающих туда попасть увидел двух наших молодых туристов. Я их узнал, но предпринял все, чтобы они меня не заметили, постарался скрытно уйти и ребятам не напомнил, что их видел, это дело мужицкое и любознательное. А вот в Сараево один из наших туристов, доцент вуза Красноярска, стал менять в одном из магазинчиков около городского рынка наши рубли на иностранную валюту, что категорически запрещалось, и таможенники рассматривали их как элемент контрабанды. Я стал свидетелем той сделки случайно, и мне было неудобно по этому вопросу потом с ним вести разговор, видно, людские слабости всегда в человеке присутствуют.
Меня туристы спрашивали, не боюсь ли я, что кто-нибудь из них останется в Югославии, убежит, мне же отвечать придется за это. Я им ответил:
– Бежать из СССР может только дурак. Значит, одним дураком в России будет меньше.
Выезд из Югославии домой был тоже через Белград. Хозяева тура для нас устроили торжественный прощальный ужин в одном из лучших ресторанов Белграда. С эстрады лилась музыка, и выступали артисты на западный манер. И надо сказать, что, несмотря на нашу российскую бедность, все туристические поездки организовывались на высоком уровне. Лишних денег не меняли, а вот тур обеспечивали дорого даже по иностранным меркам. Останавливались наши туристы в лучших гостиницах, их обслуживание и питание были дорогими. Была борьба за честь государства, и это было похвально, не то что сейчас, по мерке твоего кошелька, когда у большинства людей он очень легок. К аэропорту нас подвезли на шикарном автобусе, а по приезде в Москву нас встретил задрипанный грязный московский городской автобус, снятый с какого-то маршрута, и все вспомнили Югославию…
Цивилизационной отдушиной в жизни районного центра была Ангарская геолого-разведочная экспедиция, прежде всего высокообразованностью геологического коллектива и производственным интересом. Хотя, по правде сказать, жили они далеко не в северных бытовых условиях. Все строили временно, но сумели обеспечить себя не только собственным жильем, были у них школа, клуб, библиотека, столовая, медпункт, детский сад и объекты коммунального хозяйства. Главное, как мне казалось, – они смогли создать условия для своей творческой работы и отдыха. В клубе кроме показа кинофильмов была художественная самодеятельность вплоть до театральных представлений. Стенная газета была не хуже, чем всесоюзный журнал «Крокодил», и побеждала в конкурсах краевого уровня. Развитие спорта обеспечивало им здоровый отдых на ангарских просторах.
В начале лета в экспедицию приезжало много студентов институтов и техникумов на производственную практику. Их приезд в райцентр напоминал приезд на молодежный фестиваль, вызывал оживление и интерес к этим людям – они приезжали со всего Советского Союза. Потом они начинали разъезжаться по многочисленным геологическим партиям, где им тоже были рады. Особенно радовали девушки-студентки. К ним бережно относились, на геологических маршрутах освобождали от физических нагрузок, они не носили тяжелые рюкзаки, их чаще оставляли в партиях, обеспечивая человеческие условия для проживания. И, как правило, после окончания практики руководство партии организовывало торжества – коллективный ужин.
Забавный случай произошел в одной партии Ангарской экспедиции. Проводы были организованы с алкоголем, и на них одна студентка, видать, излишне выпила или хотела с кем-то объясниться, в одном из последних тостов объявила: «Выпьем за свободную любовь». За столом это приняли весело, под аплодисменты, считая, что это нормально для застолья, а вот начальник партии был человеком очень идейным и это студентке не простил. После практики на каждого студента пишут производственную характеристику. И начальник партии этой студентке написал: «Имеет хорошую теоретическую геологическую подготовку, трудолюбива, но морально неустойчива». Коллеги его, конечно, осудили, и такая характеристика в университет не пошла.
К осени студенты выходят из тайги возмужавшие, загоревшие, на их лицах появляются усы и редкие бороды, а студентки веселые – наконец-то закончилась их тяжелая полевая жизнь. Поселок вновь оживляется, студенты торопятся домой и в учебные заведения, а местные геологи с сожалением их провожают. Так происходит из года в год.
И жизнь, и работа на Ангаре продолжались в том же ритме. Кроме работы были и домашние дела. А.С. Убиенных оставил не только хорошую по меркам Мотыгино квартиру, находящуюся в центре поселка почти на берегу красавицы Ангары, куда я часто по вечерам выходил и подолгу смотрел на ее воды и обширную акваторию зеленых островов, которые она создала. Кроме квартиры он подарил мне овчарку вместе с будкой. Но собака, несмотря на знаменитость породы, была необученная и диковатая и на всех бросалась. Я ее исправно кормил и ухаживал за ней до тех пор, пока она не сорвалась с цепи и одного мужика чуть не покусала, и ее едва поймали, чтобы снова привязать. Вот, подумал я, не хватало еще прославиться на весь район, и вынужден был отдать собаку нашему райкомовскому рабочему, собачатнику, он любил их.
По происхождению я крестьянский сын, всегда любил землю и много в детстве и юности на ней работал. И теперь был благодарен Убиенных, что при строительстве дома и отвода усадьбы он предусмотрел небольшой огород рядом с малым озерком. И я с большим упоением в свободное время в нем копался. Жена не любила огорода, как и малые дочери, и я был агрономом и одновременно основным рабочим. Ежегодно делал навозную грядку и выращивал свои огурцы и здесь же помидоры. Кроме того, здесь росла морковь и другая зелень вплоть до картофеля, и получалось, что моя жизнь была со своим натуральным хозяйством.
Вокруг Мотыгино были леса и луга. В лесу и на островах росла различная ягода: малина, черника, голубика, брусника, смородина, кислица и черемуха. И местные жители никогда не разводили в своих огородах малину или смородину, в лесу она гораздо лучше и по запаху, и по вкусу. А осенью всегда были грибы – грузди, подъеловики, подосиновики, белые грибы, волнушки, опята и рыжики. Это было, пожалуй, лучшее мое занятие в лесу. И я так привык к этой природе, что меня уже никуда не тянуло, но в мыслях уже созревали планы о перемене места работы. Мне было легко работать, а это верный признак, что нужно уходить.
Нужно было влить в партийную организацию новую, свежую струю. Ведь возле меня уже образовалась группа людей, которые ко мне привыкли, под меня подстраивались, со мною соглашались, а дело тормозилось. И я уже возомнил себя незаменимым руководителем района, появились элементы зазнайства. Но куда идти и где работать?
У меня в районе было много знакомых и близких людей из простого народа, не занимающих начальствующие должности, пенсионеров, умудренных жизненным опытом, которые работали со мной. Некоторые, прожив всю жизнь в Приангарье, стали уезжать из района в связи с выходом на пенсию в города, к своим детям, и, как правило, приходили ко мне попрощаться напоследок.