Костя любил выпить и любил петь, и в молодости, наверное, любил и девиц, он был видным и обходительным с женским полом.
Когда наступила первая весна, то мне показалось странным, что в это время во всем Приангарье у людей появилась особая активность, наверное, потому что Ангара издавна является для них кормилицей. И весь сезон, пока река вскрыта ото льда, на ней идет рыбный промысел. С проходом ледохода на ее водных заливах, протоках, курьях расставляется большое количество сетей. Идет государственный промысел. Вернее, частный промысел, но по договорам с райпотребсоюзом и другими заготовительными организациями по лицензии. В это время рыба идет к берегам, затопленным водой, на икромет. Как только река вошла в свое русло, вид промысла меняется. Если в первый этап ловили в основном щуку, сорогу, ельца, окуня, язя, так называемую на Ангаре сорную рыбу, то теперь начинался ночной промысел, ловля наплавными сетями осетра, стерляди, сига. Это по времени почти весь июнь до потепления воды, и сетями ловят только ночью. Дальше начинается ловля на удочки, закидушки и спиннинги хариуса, ленка в приустьевых речках, впадающих в Ангару, и щук на плесах. А когда наступает июльская жара, то к берегам Ангары, где пробивают себе путь холодные ключи, подходят таймени, и их уже ловят неводом или спиннингом.
В поздний летний период промысел на Ангаре в основном затухает, и вновь он оживает с наступлением заморозков. Вода в реке становится холоднее, рыба группируется в стаи, косяки и подходит к заросшим травой островам или в другие места, где достаточно пищи, и лов опять идет ставными сетями. Промысловики и так называемые браконьеры орудуют на реке весь навигационный период. Поздней осенью раньше велся основной лов так называемой красной рыбы – стерляди и осетров. Дело в том, что эта порода рыб в обычное время гуляет по всей реке в поисках пищи, и места скопления их может знать только знаток. А вот к осени осетровые, нагуляв жир, опять скапливаются в определенных местах – глубоких ямах для зимнего отстоя. Там они образуют целые напластования, внизу находятся более крупные особи, наверху – более мелкие.
В бассейне нижнего течения Ангары было несколько таких глубоких ям, в которых скапливались стерляди и осетры. В нашем районе была так называемая Рыбинская яма. Дальше вверх по Ангаре Каменская яма и другие, более мелкие. В старые времена здесь лов рыбы проходил организованно. Местными обществами людей, конечно, под контролем властей, определялись даты, время начала лова на этих ямах. Сюда съезжались рыбаки на всех видах плавающих средств со всей ангарской, тасеевской и енисейской округи, и каждый расставлял свои сети ниже этих ям. И по команде старшего начинали «ботать» эти ямы, где уже скопилась рыба. После шума, созданного боталами и сброшенными в воду камнями, потревоженная рыба начинала спускаться вниз по реке или немного поднималась вверх, а там попадала в сети и ловушки. Таким образом, рыбы ловили очень много. Выловленную рыбу насаживали на куканы, и она оставалась в воде еще очень долго живой. Ее сплавляли, отправляли потребителям или забирали домой, обеспечивая себя на зиму. Но в наше время ямы опустели, поскольку по ним один за другим проходили большие ангарские плоты, а в кормовой части плота болталась многотонная цепь для управления плотом. Проходя по яме, распугивали всю рыбу, и она уходила в другие места.
Малые реки все горного характера, и на них обычно рыбачили удочкой, все лето вылавливая хариуса, ленка, тайменя, чебака, ельцов и даже щук с налимом.
Существовал еще один запретный лов рыбы, которым пользовались местные жители, – самоловами, самый что ни на есть жестокий лов рыбы, правильно, что называется браконьерским. Он связан с установкой в реке переметов – прикрепленных к длинной бечеве острых проволочных уд. Браконьеры этим способом пользуются весь летний сезон.
Вкратце я рассказал о рыбной ловле на Ангаре, но это целая наука и двумя словами все не расскажешь, а самому посмотреть и попробовать было очень занятно.
Как я уже говорил, только начинались забереги на Ангаре, сразу я отпускал в отпуск и помощника Владимира Панкратова, и шофера Константина Панова – они уже не могли спокойно сидеть на месте, бегали смотреть, что делается на реке, – типичные ангарцы.
Прощаясь со мной перед отпуском, Панкратов пригласил меня приехать к ним на остров и посмотреть, как они рыбачат, тем более это близко от Мотыгино. Я дал согласие, и в один из погожих дней я поехал к рыбакам. Они работали по договору и там уже были обустроены. Первым делом они предложили отведать мне ухи. Но я хотел посмотреть, как они ставят сети. Они сказали, что сети уже расставлены, нужно только их проверить. Дали мне деревянную лодку с веслами и показали, куда плыть, чтобы проверить сети, – хоть одну, хоть все, их наплава видно по воде. Я, конечно, не первый раз работал с сетями, но на Ангаре впервые. Подплываю к первой сети, а она уже забита рыбой. Стал я вытаскивать рыбу из сетей, а дело это оказалось сложным и муторным. Особенно было сложно выпутать без сноровки окуней. Они все крупные, ершистые, с брюхами, набитыми икрой или молоками. А щуки так запутывали сеть, что не знаешь, с какой ячейки к ним подобраться, чтобы выбрать из сети. Хорошо освобождалась только сорога. Я с десяток рыб вынул из сети, наколол до крови свои пальцы и, сказав себе – хватит, погреб к рыбакам.
Но без застолья не обошлось. Да и не нами был установлен порядок: едешь на рыбалку, бери с собой «горючее», водку или коньяк, вино почему-то там не пили, но и самогонка хорошо шла. Я следовал обычаям, поэтому взял две бутылки водки, и мы хорошо на воздухе у костра под уху посидели. Потом меня на моторной лодке провезли по ангарским курьям и протокам. Здесь я уже сидел на носу лодки с ружьем, а Панкратов лихо правил, и то справа, то слева от берегов взлетали утки. Я умудрился трех убить. Влет я редко попадаю, а здесь удача сопутствовала мне.
Первый пример заразительный, и мне очень понравилось на реке, потом я много раз проводил свое свободное время с рыбаками. В тот же год, но уже в июне, меня сагитировали на рыбалку эти же двое: помощник и шофер, проплыть наплавной сетью по Ангаре между Мотыгино и Рыбной. Это водное пространство охранялось рыбнадзором, и туда боялись показываться с наплавными сетями. Но мои помощники уже договорились, в порядке исключения, с рыбнадзором – они дали согласие пустить нас туда. Конечно, это дело противозаконное, почему одним можно, а другим нельзя, но азарт пересилил эти правила. Я согласился с ними поехать, мне просто хотелось посмотреть технологию этого давно известного на Ангаре и Енисее метода лова рыбы. Делается наплавная трехстенная сеть, наверху поплавки, по низу грузила. Их навязка обеспечивается, чтобы сеть шла стеной наплавом в придонной части реки. У сети два заводных конца метров по двадцать-тридцать с обеих сторон. Один конец сети привязывают к так называемому деревянному кресту небольшого размера, в ночное время на него иногда устанавливается осветительное устройство, чтобы его было видно как ориентир. А рыбалка идет только в ночное время, днем рыба в сеть сама не пойдет, поскольку видит ее.
К назначенному месту подходит лодка, сначала выбрасывает в воду крест, а потом сеть, сама лодка ставится перпендикулярно руслу реки и, сплывая, выбрасывает сеть, второй конец сети привязывается к лодке. Длина нашей сети была где-то около 80 м, связаны две сети. Нас течением реки несет вниз, и лишь понемногу гребем веслами, чтобы сеть не сводило – даем ей идти стеной, захватывая новое пространство. Мы проплыли около километра, а может быть, и больше, мне дали один конец бечевы, к которой привязана сеть к лодке, чтобы я почувствовал, как в сеть попадает рыба, как она трепещет, чтобы выбраться из сети. Не доплывая п. Рыбного, мы стали выбирать сеть, и улов оказался богатым: попали несколько небольших осетров, стерлядь, таймень и немного сорной рыбы. Втащив сеть в лодку, я говорю ребятам: «Поедем теперь домой». Но они со мной не согласились, здесь мы действовали как напарники, сказали, что нужно сделать еще один заход, ведь времени-то еще мало, нет и десяти часов вечера.
Они были в азарте, как им отказать. Делаем второй заход, немного сместившись в сторону по реке. Проплыли, и опять улов. У них радость была неописуемая, говорят, что такой удачи на реке им еще не было, и посчитали, что я оказался таким везучим на рыбалку человеком. Но больше мне никогда не удавался такой улов на Ангаре.
Куда мне девать столько рыбы? Хранить у нас негде было, я взял себе несколько рыбин на уху и поджарку, а остальной свой пай отдал, к тому же это были их сети, транспорт, горючее. Зачем жадничать? Главное, что я получил величайшее удовольствие.
Не забуду сказать про Константина Панова, его философское отношение, когда рыба выскользнула из рук и ушла в реку. Он тогда говорил: «Не надо сожалеть – значит, она не наша».
Как-то уже через несколько лет Константин Панов пригласил меня посмотреть, как рыбачат на самолов, и я согласился. Выплыли из Мотыгино мы на его лодке, когда уже стемнело, в сторону Быка. А самолов его нужно было обязательно проверить, так как он стоял уже несколько суток. Я сижу в лодке на веслах, Костя правит.
Проплыли уже большое расстояние, я даже потерял ориентир, где мы находимся, совсем темно. Вдруг мотор заглох, Костя поднимается со своего сиденья, берет в руки кошку и мне командует:
– Вот в этом направлении греби, сделай сорок гребков, а я в это время поработаю кошкой. Я добросовестно выполняю его команду. Вдруг он говорит:
– Стоп!
Оказывается, он уже зацепил тетиву, на которой нанизан перемет с крючками, и в темноте стал выбирать снасти, а я за ним внимательно наблюдаю – какое это опасное занятие! Хорошо, что на Ангаре был полный штиль, а в плохую погоду одно неверное движение, и сам попадешь на острые уды, тебя затянет в воду, потому что самолов крепится двумя концами у дна реки тяжелыми чугунными якорями или камнями. Костя осторожно вытаскивает на борт лодки одну за другой пустые уды и аккуратно их укладывает. Попалась нам всего одна стерлядь. Я потом Костю спрашиваю:
– Надо ли из-за такого бедного улова рисковать жизнью? А если попадешься на глаза рыбнадзору, то поплатишься большим штрафом или можешь попасть в тюрьму.
А он мне отвечает:
– Это рыболовецкая зараза как алкоголь. Я с детства этой ловлей занимаюсь.
В. Астафьев в книге «Царь-рыба» правдиво описывает этот рыболовный процесс и последствия этой хищнической рыбной ловли. Костя этим занимался иногда просто ради интереса, не мог освободиться от этой заразы. Меня потом поражали мастерство и ум Кости Панова, ведь надо точно на большой реке запомнить, где поставил самолов, определить его координаты по нескольким крупным деревьям, стоящим на берегу Ангары, – лучше штурмана корабельного работал.
Выезжали мы несколько раз на рыбалку коллективно с неводами, их организовывал рыбкооп, обычно приурочивая ко Дню рыбака. На катерах мы доплывали до д. Потоскуй, которая потом стала называться Орджоникидзе. Там вблизи деревни на правой стороне Ангары вытекают в реку холодные ключи, и в жаркую погоду таймени подходят к этой воде, чтобы избавиться от мелких паразитов, живущих у них под жабрами и не дающих им покоя. Во всяком случае, так объясняют бывалые рыбаки появление тайменей в этих местах в жаркое время. Эта рыбалка была занимательна коллективизмом. Невода большие, тяжело их забрасывать и тащить, к тому же там есть задевы. Много было разговоров, шума, к тому же приезжали уже по пути подвыпившие. Уловы были небольшие, но на уху всегда хватало. Больше выпивали водки, чем стоила пойманная рыба. На эти мероприятия кроме районного руководства приглашались и золотопромышленники из Раздольного и Южно-Енисейска – В.В. Смирнов, Н.Г. Онищенко и другие.
Однажды меня соблазнили поехать на рыбалку на вертолете. Мы должны были залететь в верховье реки Аладьино, а потом по ней сплавиться на двух резиновых лодках. Инициаторами этого мероприятия были начальник мотыгинского аэропорта Иван Петрович Черепов и директор мотыгинского лесхоза Павел Максимович Попов. По времени рассчитали на четыре дня. Все взяли отпуска. Поскольку народ за нами присматривал, то мы из аэропорта сами не стали вылетать, а договорились с пилотами, что они пойдут по заданию геологов и по пути в устье Аладьино нас заберут. А до Аладьино нас доставит Александр Васильевич Костиков на нашем полуглиссере. Так и сделали: загрузили вещи в полуглиссер и поплыли вверх по Ангаре. Вышли на берег, стали ждать вертолет, он пришел, как договорились, в назначенный час. Сел на косу, мы быстро погрузили свои вещи, и он повез нас по Аладьино вверх до имеющейся там площадки для вертолета. Выгрузка тоже прошла быстро, и вертолетчики, пожелав нам удачи, улетели к геологам. Мы надули две лодки и в тот же день начали спускаться вниз по реке, закидывая удочки. Понемногу ловили хариуса, хотя брал он на червя лениво, а на обманку совсем не кидался.
К вечеру остановились на выбранной площадке для ночлега. Стали ставить палатку, варить ужин, разбирать вещи. Когда уха была готова, расположились на брезенте, начали выкладывать свою закуску, предвкушая хорошее застолье. Попову, который был нас моложе по возрасту и по служебному положению, говорим: «Павел, неси водку». Мы взяли из Мотыгино целую коробку. Он стал перебирать вещи, а коробки с нами вообще не оказалось. Какое у нас у всех было разочарование, когда вспомнили, что коробку с водкой оставили в полуглиссере. Стали друг на друга пенять, а потом смирились, что в этом виноваты все, поскольку сильно торопились на вертолет, и никто из нас не заглянул в полуглиссер, не посмотрел, все ли взяли. Потом стали ругать капитана полуглиссера – как он не увидел, что мы не взяли водку.
Уху ели молча, она была невкусная, и весь вечер друг с другом почти не разговаривали и не смеялись. Лишь утром опять стали жить по принятому расписанию, половину пути тащили лодки за собой, поскольку трава выросла в водоемах и вокруг и было непросто пробираться сквозь речные завалы. К вечеру, вымокнув до ушей и без искусственного подогрева, ложились спать в холодные спальные мешки. И как было здесь не вспомнить, что с водочкой-то на рыбалке все-таки веселее.
Рыбалка была не совсем удачная, но в целом нормальная. Вдоволь получили впечатлений, отвели охотку, измучились физически и, мокрые до нитки, выбрались к устью реки Аладьино, пройдя по ней, наверное, километров сорок. Очутились на берегу Ангары, где нас уже ждал полуглиссер с прежним капитаном. Мы на него набросились: «Почему нас оставил без водки?» А он невинно говорит: «Ребята, когда я с берега возвратился в полуглиссер и увидел, что там осталась коробка с водкой, я выбежал на палубу, но ваш вертолет уже за лесом хвост показал». И сколько нам не выпитой водки тогда досталось! Пей не хочу, и, конечно, еще не готовя обеда, мы выпили по рюмке водки за то, что благополучно выбрались из тайги, и уже ее больше не хотелось. Вот такие случаи бывают на рыбалке!
Рыбалка – очень интересное и хорошее занятие, и хороший отдых, это и закалка – моральная и физическая. Здесь познаешь людей, их человеческие и нравственные качества, товарищество и выручку, она укрепляет дружбу, люди становятся открытыми, проявляют юмор, узнаешь от них последние известия. На Ангаре рыбалка была открытым мероприятием, мы собирались целыми коллективами, там все были социально равными. И не было стремления получить от рыбалки какой-то доход, продать рыбу или ею надолго запастись. Но всегда находили возможность угостить рыбой близких знакомых и приезжих.
А если говорить в обобщенном виде, то рыбалка на Ангаре для многих местных жителей была и средством существования, хотя по своей природе, мне казалось, ангарцы народ несколько ленивый в рыбалке, поскольку им она легко давалась. Они никогда не рыбачат, когда на Ангаре стоит лед, кайлить лед они не станут, и совершенно не занимались подледным ловом рыбы, как это делают другие на Енисее. За все время, прожитое на Ангаре, я всего лишь несколько раз видел, как рыбкооп организовывал весной подледный лов рыбы неводом. Ангарцы много запасают рыбы в летнее время и засаливают ее на целый год, причем иногда любят рыбу с душком. Но ангарец никогда не понесет продавать такую рыбу, лучше он ее выбросит весной в помойную яму.
Вторым распространенным занятием местного населения была охота. Кроме охоты на гусей во время ледохода была охота на другую водоплавающую дичь – уток, и по озерам и болотам за ондатрой. Со временем гусей на Ангаре почти совсем не стало, а вот уток весной прилетало и гнездилось много. Настоящие охотники весной готовили небольшие лодки и забирались на реку Удерей, оттуда вместе с ледоходом шли в реку Каменку, а по Каменке сплавлялись в Ангару. Или выбирали другие маршруты по рекам Татарке или по Сухому Питу. Занятие очень интересное и продуктивное. В общем, маршрутов длинных было несколько и по реке Тасеевой, и по ее притокам. А то и просто можно было любительски поохотиться весной на островах и протоках Ангары.
Кроме охоты на водоплавающую дичь была распространена охота на тетерева и глухаря, занятие тоже интересное, когда, конечно, была эта дичь, потом ее стало совсем мало. Если где-то тока были, то нужно было ехать за десятки километров от населенных пунктов.
В тайге всегда можно было отдохнуть и зимой, и летом. На боровую дичь охотились преимущественно осенью как нормальным, так и браконьерским способом. Но вытравили дичь из тайги не браконьеры, а посевы, для которых использовали ядохимикаты, а также заготовители живицы, и тайга стала практически пустая. Единственно, что осталось от охотничьих забав, так это осенняя охота на уток и на рябчиков, где они еще сохранились.
Охотники-профессионалы ежегодно убивают в ангарской тайге лося (сохатого), медведя, соболя, белку, выдру, в редких случаях рысь, росомаху и колонка. Но мех сегодня не ценится из-за импорта меховой одежды. Единственно, что привлекает из здешних мест, это рыжая лисица. На всех охотничьих мероприятиях мне удалось посмотреть все приемы, которыми пользуются профессиональные охотники, и самому поучаствовать во всех этих процессах.
И заканчивая эту тему, хочу еще раз подчеркнуть: енисейская и ангарская тайга были богаты и птицей, и рыбой, и зверем, но что от этого богатства останется нашим потомкам, остается под большим вопросом. Любительская охота и рыбалка – это просто увлечение, спорт, а профессионально заниматься этим делом очень сложно и трудно – кроме физического здоровья, здесь надо еще иметь твердый характер, смекалку и удачу. Я это испытал, когда был кадровым охотником в 1941-1942 годах.
Жизнь человека вне общества невозможна, и при любом должностном положении человек с кем-то общается. Так и мы со своей семьей. С одними людьми дружили, с другими были товарищами, а с третьими на уровне хорошего знакомства. У нас сформировался небольшой круг семейных друзей, с которыми мы вместе встречали праздники, отмечали дни рождения. Пожалуй, наиболее близкими нам были Григорий Иванович Зенин, Михаил Васильевич Котенев, Вячеслав Александрович Щукин, позже Дмитрий Иванович Авдеенко, и их жены – Валентина Александровна, Вера Николаевна, Нина Николаевна. А если говорить, с кем мы близко общались по работе, то это Михаил Яковлевич Ким, председатель райисполкома.
Михаил Яковлевич Ким – яркий представитель сталинской партийной школы выдвижения 1937-1939 годов, из енисейских рабочих, не имеющих образования, но людей энергичных, способных организовать людей на общественные мероприятия. Начал работать в райкоме инструктором и вскоре был избран первым секретарем Северо-Енисейского райкома партии. В дальнейшем работал первым секретарем Енисейского и Богучанского райкомов партии и в 1963 году приехал в Мотыгино на должность председателя райисполкома.
М.Я. Ким, имея корейскую фамилию, не имел никакого отношения к Корее, больше это связано с коммунистическим интернационалом молодежи. Человек он был волевой, целеустремленный в своей деятельности. Если партия сказала надо, то он добьется выполнения любыми методами и способами. Это подтверждает его долгое пребывание на руководящей партийной работе.
Мне работать с ним было интересно. Он уже не претендовал на верховенство своей власти в районе, зная мое преимущество перед ним – молодость, образование, поддержка крайкома КПСС, несмотря на отсутствие у меня опыта партийной работы. И он как-то мне сказал, что «когда тебя перестают уважать, надо, чтобы тебя боялись». И вот этот тезис у него не сработал в нашем районе. Если у меня с ним складывались плодотворные хорошие служебные и личные отношения, то с другими секретарями райкома и его заместителями – с так называемой районной элитой – он допускал резкость, властные высказывания, и она ему отомстила: на районной партийной конференции высказали ему недоверие, и он был вынужден уехать из района. Но авторитет в партии он не потерял – несколько лет был секретарем парторганизации управления МВД края. Умер в возрасте 67 лет. Похоронен в Красноярске. Человек, конечно, был заслуженный и много сделал для жителей трех северных районов края.
О других секретарях райкома – А.В. Кириллове, М.В. Котеневе, М.П. Кулакове – я уже рассказывал. Николай Борисович Степаненко, заместитель председателя райисполкома, моложе меня лет на пять, офицер запаса пограничных войск, заочно окончил кооперативный техникум и высшую партийную школу при ЦК КПСС. Очень способный хозяйственник и строитель, хорошо разбирался в экономике, требователен, с украинским упорством и настырностью и был неумолим. Человек мог мертвого поднять, если какое-нибудь мероприятие нужно проводить, то трудно было его остановить. К нему нужен был особый подход.
Человек неподкупный, порядочный и трудолюбивый, любил порядок, чем, пожалуй, от всех других и отличался. На него нужна была и управа, но не административная, а партийная, почему у него с Кимом не всегда ровно и шла работа. Он очень много сделал в районе в области нового строительства и благоустройства. Обладал удивительной способностью пробивать в крае, казалось бы, невыполнимые вопросы и решать проблемы. Умел найти подход к высоким чиновникам. Жизнь ему сократил его единственный сын Олег, который когда-то получил травму позвоночника. Ему давали обезболивающие наркотические средства, он к ним пристрастился, стал наркоманом и, перебрав дозу, умер. Очень жаль, что Николай Борисович и сам рано ушел из жизни, а ведь много бы еще успел сделать для района. Таких руководителей районного звена бывает мало.
Председателем комитета партийно-государственного контроля был избран Николай Григорьевич Погодаев, бывший заворготдела Удерейского райкома. Родился в 30-х годах, местный, из ангарцев, имел среднее экономическое образование, потом окончил высшую партийную школу. После Кулакова он занял должность секретаря райкома партии по идеологии, но как идеолог не закрепился надолго, перешел на хозяйственную работу. Впоследствии он долго проработал в Лесосибирске и проявил себя незаурядным руководителем.
Александр Леонтьевич Черепанов, заворготделом райкома партии, 1925 года рождения. Участник Великой Отечественной войны, всю свою жизнь проработал в аппарате райкома сначала инструктором, замотдела, а при мне все время заворготделом. Был хорошим семьянином, его жена была главным ветеринарным врачом района и партийной общественницей. У них были хорошие дети.
Николай Платонович Ростовых был завпромотделом райкома, потом председателем народного контроля района. Родился в 30-х годах, окончил Черногорский техникум и ВПШ при ЦК КПСС. Добросовестный, исполнительный и честный работник, хороший организатор.
Заведующим отделом пропаганды райкома стал рослый, спортивного телосложения молодой человек – Юрий Сергеевич Курочкин, окончивший Ростовский госуниверситет по специальности «филолог». По характеру скромен, немного стеснителен, но скоро вошел в число ведущих идеологов района благодаря своей высокой работоспособности.
Инструкторский состав аппарата райкома комплектовался в основном из молодых коммунистов, работающих в комсомоле. Их долго в аппарате не задерживали, выдвигали на руководящую партийную, советскую и хозяйственную работу. Я все-таки заставил всех перспективных работников, не имеющих высшего образования, окончить высшую партийную школу при ЦК КПСС (Кириллов, Погодаев, Ростова, Орт, Ширинский и другие).
Освобожденные секретари парткомов Владимир Александрович Назарчук, Николай Григорьевич Машуков и Николай Петрович Морозов были уже опытными партийными работниками, и на них не было необходимости распространять аппаратные методы работы, они сами были способны решать партийные задачи в своих коллективах. Выбор в кадрах, растущих в нашей районной партийной организации, был большой.
Секретари райкомов комсомола выбирались из местных молодых людей, как правило, с высшим образованием, членов партии, или их потом принимали в партию. Были они по профессии и речниками, и лесниками, и горняками, и геологами, и учителями, не было только врачей. Долгое время первым секретарем райкома комсомола проработал Вячеслав Григорьевич Ширинский, окончивший Оскольский геолого-разведочный техникум, немного поработал на Ангарском золотосурьмяном комбинате, потом в райкоме комсомола – сначала вторым, потом первым секретарем. Был он женат на учительнице, с которой и приехал, но не потерял молодого задора и до 30 лет, пока работал в районе. Общительный, контактный, спортсмен, участник художественной самодеятельности – в общем, имел все данные, чтобы быть вожаком молодежи.
Ширинского я выбрал в качестве своего приемника, зная, что когда-то мне надо будет уходить с освобожденной партийной работы и нужно оставить за себя хорошую замену. Заставил его учиться в ВПШ, потом перевел на работу освобожденным секретарем парткома Ангарской геолого-разведочной экспедиции. Должность освобожденная, была специально выделена в ЦК КПСС для организации, имеющей важное значение в разведке минерального сырья в Приангарье.
После «обкатки» его в сложном производственном коллективе – с геологами непросто работать, поскольку они народ трудноуправляемый в общественных делах, перевел его секретарем райкома партии по идеологии. Смена была подготовлена, но она, к сожалению, была взята из района на другое поприще. За полгода до моего перехода на работу в Красноярск из ЦК КПСС пришла в Красноярский край разнарядка подобрать преуспевающего партийного работника в органы КГБ. Рассматривались три кандидатуры в крае – второй секретарь Норильского горкома и один из сельских секретарей райкомов ВЛКСМ. Запросили у меня характеристику на Ширинского. Я спросил Вячеслава, как он сам смотрит на учебу в высшей школе КГБ СССР. Он ответил положительно. Мог ли я отказать молодому человеку в его, может быть, будущем призвании? Он двенадцать лет добросовестно отработал в районе и навряд ли, как я, собирался доживать свой век в Сибири. Родная Курская область – его родина – наверное, тянула, да это и ближе от Москвы. После бесед и мандатной комиссии в Москве из нескольких кандидатур прошел и наш Ширинский. Я ему пожелал успехов, но новую кандидатуру на свое место так и не успел подготовить. В.Г. Ширинский достойно отработал и в КГБ, и в МВД СССР, куда перешел вместе с новым министром на укрепление второго силового ведомства СССР, ушел в отставку в чине полковника.
Я кратко рассказал о тех людях, с кем пришлось рядом работать в аппаратах Северо-Енисейского, Мотыгинского райкомов партии и райисполкомов, а ведь кроме них был целый партийно-хозяйственный актив районов, состоящий из специалистов народного хозяйства и служащих. Наиболее запомнившихся назову.
Вячеслав Александрович Щукин, 1924 года рождения, военный районный комиссар, подполковник, активный участник Великой Отечественной войны, награжден тремя боевыми орденами, артиллерист. Из простой московской семьи, рано призванный в армию, он достойно пронес свой крест военных невзгод. Он был мягким, добрым, человечным, не солдафон, не нахал, не карьерист, такие люди долго не могли служить в линейных частях армии, там им трудно защитить свое человеческое достоинство. Человек он был исполнительный, и при отлаженной команде своих офицеров наш военкомат был в крае на хорошем счету. Меня подкупала в нем честность, порядочность, он никогда себя не выпячивал и всегда оставался партийным человеком – то, что ему поручалось райкомом, он всегда выполнял самым добросовестным образом. Поэтому он так долго проработал в районе, ушел в отставку и уехал жить в Москву. Другого характера была его жена Нина Николаевна, женщина властная, себя в обиду не давала. Она из Саратова и как хозяйка всегда была хлебосольная, приветливая и веселая. У них была дочь Ира, хорошенькая девушка, она окончила престижный вуз в Москве и вместе с мужем Михаилом, полковником, преподавателем военной академии им. Фрунзе, и дочерью Галей сейчас живет в Москве. Хорошее, удивительное семейство.
Григорий Иванович Зенин, начальник районного отдела милиции, с ним мы не только долгое время вместе проработали в районе, но и на долгие годы сохранили личную дружбу, работая в Красноярске. Его двумя словами не охарактеризуешь. По своему складу ума и по характеру он совсем не похож на работника милиции, который сложился у нас в стереотипе о милиционере – будь то рядовой или офицер. О личности Зенина вполне можно написать интересную книгу, но я не журналист, и поэтому выложу свои личные впечатления об этом неординарном человеке.
Григорий Иванович родился в 1924 году в Тамбовской губернии, сам он из крестьян, из большой семьи. Он был на фронте, судьба сохранила ему жизнь. А дальнейший свой жизненный путь он связал с Сибирью после окончания школы МВД. Приехал в Приангарье в качестве оперуполномоченного, и с этого началась его работа в органах комендатуры и милиции. Позднее он заочно окончил юрфак Томского университета. Человек прошел все ступеньки профессионального роста. Я с ним познакомился, когда он был начальником РО МВД сначала Удерейского, потом Мотыгинского района.
Человек он оперативный, исполнительный и обязательный, профессионал своего дела. Но по своему характеру, физическим данным ему больше подходила роль общественного деятеля, поскольку был образованным, мягким и культурным человеком. Он не был жестоким, не держал жесткую дисциплину в отделе РО, имея дело с преступным миром. Но деловую рабочую обстановку сохранял в своем коллективе. Человек общительный и веселый, он нравился всем, и мужчинам, и женщинам, и был главным заводилой в любой компании. К этому располагали и его внешние данные.