Рыночная услуга
Шестиклассник Сема, непоседливый, любознательный мальчик, многое в окружающей его жизни еще не понимал. Не мог должным образом осмыслить то, что каждодневно и даже ежечасно говорили взрослые люди. Но всё же пытался кое-что понять. А если не удавалось вникнуть в смысл заинтересовавших его фактов и явлений окружающей действительности, обращался к отцу за конкретными разъяснениями. Ему почему-то вдруг захотелось узнать, что такое рыночные услуги, о которых читал в Интернете, слышал по радио, по телевизору. Да и учителя чуть ли не каждый день талдычили о каких-то непонятных образовательных услугах. Однажды после уроков он пришел домой, зашвырнул сумку с книгами и тетрадями на обувную полку и без промедления пришел в комнату к отцу. Дмитрий Гаврилович сидел за столом и, откинувшись на мягкую спинку кресла, читал газету.
– Пап, – решительно подошел Сема вплотную к столу.
– Ты что? – буркнул отец, не отрываясь от чтения.
– Что такое рыночные услуги? – звонким фальцетом продемонстрировал Сема свою кипучую любознательность.
– Рыночные услуги? – лениво удивился отец и повернул голову к сыну.
– Да! – азартно выпалил сын.
– Есть такие услуги, – счел Дмитрий Гаврилович своим родительским долгом доходчиво разъяснить, по его представлениям, такой жизненно-важный вопрос. – Таких услуг сейчас развелось очень много. Необъятное море, целый океан, – старался он образно объяснить сыну то, что ему непонятно. – Куда ни поедешь, куда ни пойдешь, куда бы не ступил человек и не сунул свой нос – везде можно наткнуться на эти услуги.
– Пап, я не понял ни одного твоего слова. Что такое рыночные услуги?
– Ну как тебе объяснить? – шурша газетой, сказал отец. – Это, можно сказать, такие услуги, за которые надо платить. Главным образом, конечно, деньгами.
– А сколько бабла надо платить за одну рыночную услугу? – как снежный ком нарастала любознательность Семы.
Дмитрий Гаврилович недолго помолчал, подумал, глядя в газетные строчки, потом с серьезным выражением лица взглянул на сына. Ему нравилось, что Сема интересуется такими важными вопросами жизни.
– Понимаешь, – медленно, растянуто сказал он, – у нас сейчас все покупается и продается. Рыночные услуги тоже покупаются и продаются. Цена услуги зависит от продавца и покупателя услуги. Как они договорятся, так и будет. Такая будет цена.
– А бабки надо обязательно платить? – заострил свой интерес шестиклассник.
– А как же? Обязательно надо платить. В этом вся соль. Продавец услуг и покупатель этих услуг могут торговаться. Если они не придут к обоюдному согласию по вопросу цены услуги, то сделка между ними не состоится, – неспешно разъяснял отец рыночные премудрости. – Но продавец и покупатель могут обменяться равноценными услугами. Как говорится, баш на баш. Услуга за услугу. Вот такие они пироги. Все ясно? Все понял?
– Все ясно! Все понял! – жизнерадостно ответил Сема.
Дмитрий Гаврилович, довольный, что сын все уразумел, уткнулся в газету и приступил к чтению новой статьи.
Сема отправился на кухню, чтобы чего-нибудь перекусить после уроков. Мама еще не пришла с работы. Собрать полноценный обед некому. Отец не занимался кухонными дрязгами. Сема кое-что унюхал на газовой плите, пошуровал в холодильнике. Ел он торопливо, суетливо, будто у него было запланировано очень срочное, неотложное ни под каким предлогом дело. Он часто смотрел на часы, мягко тикавшие на маленькой полочке, подвешенной рядом с холодильником. Закусив на скорую руку, метеором выскочил в прихожую, напялил на себя ветровку и хотел уже выскочить на улицу. Не успел доскочить до двери, как вдруг послышался густой голос отца.
– Сема, иди сюда!
Сема неохотно развернулся в обратную сторону и неохотно пошел к отцу.
– Ты что, пап? – нетерпеливо спросил он, опустив руки.
– Сема, вот тебе деньги, – Дмитрий Гаврилович вытащил из кармана сорочки сторублевую купюру, положил ее на край стола. – Сбегай в магазин, купи мне пачку сигарет.
– Пап, мне не дадут сигареты. Я несовершеннолетний.
– Там работает одна моя знакомая продавщица. Ты знаешь ее. Обратись к ней. Она даст тебе сигареты. Скажи: «Для папы».
– Она меня тоже знает, – звонко сказал Сема, будто радовался, что его знает знакомая продавщица отца. – Я часто хожу в магазин за хлебом. Меня мама посылает.
– Ну и хорошо. Давай, дуй, а то мне курить нечего.
Сема взял деньги, засунул их в карман джинсов и улетел в магазин. Через полчаса прибежал домой с пачкой сигарет. С радостным чувством выполненного отцовского поручения он вошел в комнату к отцу.
– Твоя знакомая без проблем дала мне пачку сигарет, – веселым голосом сказал он, отдавая отцу сигареты и сдачу – пятьдесят рублей с мелочью.
– Спасибо, Сема, – сказал отец, не отрываясь от газеты. – А теперь иди, пообедай. Найди чего-нибудь в холодильнике.
– Я уже пообедал.
– Тогда иди, займись чем-нибудь.
– Я пойду играть с ребятами в футбол.
Дмитрию Гавриловичу было абсолютно безразлично, куда пойдет сын и чем будет заниматься. Уткнувшись в газету, он молчал. И Семе казалось, что он будет читать ее до утра. Он стоял возле стола и ни куда не собирался уходить. Ему хотелось, чтобы отец в конце концов заметил его. Но отец весь ушел в газету.
– Пап, – тихо произнес Сема.
– Ты что? – будто от какой-то непредвиденной неожиданности встрепенулся отец и повернул голову к сыну. – Ты все еще не ушел?
– Нет, не ушел.
– А чего ты ждешь?
– Пап, я тебе сделал рыночную услугу, – четко сказал Сема.
– Какую услугу? – всполошенно спросил отец, отрываясь от газеты и в изумлении глядя на сына.
– Я ходил в магазин и принес тебе пачку сигарет.
– Ты считаешь, что это рыночная услуга?
– Сейчас все услуги рыночные, – не растерялся Сема. – Ты сам сказал, что рыночных услуг очень много. Целый океан. И за них надо платить.
Дмитрий Гаврилович перевел дух, кашлянул в согнутую ладонь, опустил газету на колени и удивленно покачал головой. Что поделаешь? Рыночная эпоха диктует свои законы. И эти законы жестоки и неумолимы. От них никуда не денешься, никуда не уйдешь, не улетишь, никуда не спрячешься, хоть заройся с головой в песок. Он мельком взглянул на сына и немного порадовался про себя. Пусть сын с молодых лет впитывает в себя вкус рыночной жизни. В будущем он может стать удачливым бизнесменом и эффективным собственником. Он вытащил из нагрудного кармана сорочки пятидесятирублевку, которую Сема принес из магазина.
– Вот тебе деньги за твою рыночную услугу, – великодушно сказал он и положил деньги на край стола. – Только не кури там с ребятами. Это вредно для здоровья.
Сема взял деньги, засунул их в карман джинсов, вытер ладонью под носом, выскочил на улицу и помчался что есть духу к школьной спортивной площадке гонять с ребятами футбольный мяч.
Исторический пляж
Время шло к полудню. Солнце грело и жарило, со всех сторон начинала подступать духота, от которой невозможно спрятаться. Было тихо, как на Луне. Никакая, даже самая совершенная метеорологическая система не в силах дать показания даже о самых незначительных колебаниях слабенького ветерка. От тишины и зноя звенело в ушах.
Ермолай сидел на берегу реки, вытянув ноги почти до самой воды. Ему было уже далеко за семьдесят; он не боялся жары и, раздевшись до трусов, с удовольствием грелся на солнышке. В селе, в котором он жил, все знали о том, что дед каждое лето прогревал на солнышке свои старые кости.
Он пас фермерских коров, пригонял их на луг еще до восхода солнца, а после одиннадцати часов, когда становилось жарко, – к месту отдыха, чтобы скотина могла вдоволь напиться воды и полежать на песочке. Вот и сейчас он поручил своему подпаску присматривать за стадом, а сам переплыл на плоскодонке на другой берег, пришел на пляж и уселся на бережку, поближе к водичке. Он всю сознательную жизнь трудился пастухом. Пас колхозных коров, когда фермеров и в помине не было, пас коров своих односельчан, а теперь работал на фермеров. Он строго, четко выполнял распорядок рабочего дня. До обеденного перерыва коровы разбредаются по пространству луга, щиплют свежую травку, если какая-нибудь коровка отобьется слишком далеко от стада, маленький пастушок, помощник пастуха, догонит ее и вернет опять к стаду; после одиннадцати – отдых на берегу реки, а затем снова зеленая травка на лугу.
Всю свою жизнь, с самых малых лет Ермолай купался в этой реке, имя которой – Битюг. Когда был слишком маленький, его приводила на этот пляж бабушка. Сама купалась и купала внука, учила его плавать и не бояться воды. Он помнил об этом и с глубокой сердечной благодарностью вспоминал ее и желал ей царствия небесного.
Посидев на берегу с полчаса, Ермолай вошел в реку, поплескался, окунулся с головой и немного поплавал на мелководье. Здесь место было неглубокое, очень удобное для детей, для не умеющих хорошо плавать и, конечно, для пожилых людей.
Накупавшись, наплескавшись вдоволь, он вышел на берег и, не отжимая своих длинных и просторных трусов, похожих на юбку, сел на траву, рядом со своим бельем. Он не мог отвести взгляд от реки своего детства. Пусть не очень широкая, не полноводная, вода в ней чистая, прозрачная, как все равно хрустальная, еще чище, еще мягче, вкуснее, чем та, которую продают в магазинах в пластиковых бутылках. Ермолай восхищался красотой реки. Она как будто остановилась в тишине и абсолютном спокойствии. Ему казалось, что вместо водной глади лежит какое-то громадное зеркало, которое ослепительно блестит, сверкает, сияет солнечными вспышками. Раскаленное солнышко смотрелось в реку и можно было представить, что совершенно безоблачное небо и водное зеркало реки поменялись местами. Только вот небо несоизмеримо шире, больше, чем маленький кусочек речной глади. Вокруг него порхали яркие разноцветные бабочки, жужжали стрекозы, в траве беспрестанно прыгали кузнечики. К берегу маленькими стайками подлетали какие-то маленькие птички, садились на песок у самой воды, быстро опускали в воду и поднимали высоко маленькие клювики и, напившись водички, быстро улетали. Он чувствовал, что безвозвратно сроднился со своей родной рекой, с этим пляжем, куда его впервые привела бабушка. Река, село, пляж были его истинной исторической родиной, без которой он не мог представить своей жизни. Он никогда не ездил за границу и не думал туда ехать, да и не хотел. Зачем она ему? Ермолай задумался, ушел в свое детство, вспомнил всю свою жизнь, войну, с которой вернулся тяжело раненый в ногу и чуть не забыл, что надо идти к стаду, отправить его опять на луг, на то место, где трава еще не объедена и не помята копытами.
– Дедуль, – вдруг он услышал над головой негромкий, вкрадчивый голос. Ему было очень странно слышать этот голос. На пляже, кроме него, нет ни одной души. Он повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую и увидел рядом с собой мужчину средних лет, в серых, хорошо отглаженных брюках, в голубоватой сорочке навыпуск, в соломенной шляпе с широкими полями, немного надвинутой на лоб.
– Ты кто? – обернулся к нему Ермолай передом и взглянул на него своими ослабевшими, но внимательными глазами.
– Я предприниматель.
– Как тебя зовут?
– Емельян. А тебя?
– Ермолай. И что тебе нужно от меня, Емельян? – недружелюбно спросил Ермолай.
– Дедуль, тебе надо уйти отсюда. И как можно поскорей.
– Откуда это отсюда? – рассердился Ермолай. Ему не понравилось сытое, откормленное, надменное лицо предпринимателя. – С этого пляжа?
– Да, с этого места, с пляжа.
Ермолай, услышав, что он должен уйти с пляжа, несмотря на своим немалые годы, вскочил, как ошпаренный, одернул еще не высохшие трусы и подошел почти вплотную к предпринимателю.
– А почему я должен уходить с этого пляжа? – придирчиво спросил Ермолай.
– Дело в том, – спокойно разъяснял предприниматель, – что я купил этот пляж и теперь он принадлежит мне. Я владелец этого пляжа. Я его хозяин.
– Да ты что, рехнулся? – хриплым голоском вскрикнул Ермолай. – Кто ж тебе его продал?
– Я купил его у государства, которому принадлежит этот пляж. По-моему, я доступно тебе объяснил.
– Пляж принадлежит нам, жителям села.
– А причем здесь жители? – нахально улыбался Емельян.
– Как это причем? Наше село уже пятьсот лет стоит на этом месте, и все жители села пятьсот лет ходят на этот пляж. Это исторический пляж. На нем загорали многие выдающиеся, знаменитые люди. Суворов, Кутузов, Дмитрий Донской, маршал Жуков…
– Ну ладно, дедуль, хватит мне сказки рассказывать. Побережем их для внуков. Давай, уматывай отсюда. Посмотри вон туда, – указал Емельян на узкую дорогу, пролегающую по краю высокого берега, на котором находился пляж. – Посмотри, сколько машин идут.
Ермолай прикрыл глаза ладонью и посмотрел в ту сторону, куда указал предприниматель Емельян. По дороге действительно шли большегрузные машины, самосвалы и еще какая-то техника.
– Ну и что?
– Эти машины везут трубы и всякий другой материал. Сейчас тут развернутся работы.
– Рабочие будут забивать в землю железные трубы и начнут делать трехметровый забор по всей длине пляжа. Скоро сюда из города приедут люди отдыхать, загорать, плавать… Приедут с детьми.
– Ты будешь брать с них деньги?
– Разумеется. Но тебе я разрешу приходить на этот, как ты сказал, исторический пляж, бесплатно.
– Мне не нужна твоя милостыня, – с раздражением сказал Ермолай.
– Как хочешь, – спокойно сказал предприниматель.
– А с Богом государство твое посоветовалось, прежде чем продать тебе пляж? – спросил Ермолай.
– А причем здесь Бог?
– Он создал эту землю. Поэтому он главный здесь, а не государство.
Емельян слушал деда совсем равнодушно, хитрая, слегка подколодная ухмылка все время играла на его свежем, розовом лице. И смотрел он на Ермолая такими глазами, будто это был просто интересный чудак, глуповатый, недоразвитый, который ничего не понимает и не знает, что сейчас происходит в жизни. Ему даже было забавно видеть такого чудака, забавно говорить с ним. Таких чудаков и таких темных людей он еще ни разу не встречал и поэтому ему было интересно с ним поговорить, чтобы узнать его взгляды и представления о жизни. Но скоро ему надоело слушать Ермолая, надоело выслушивать глупые суждения о пляже.
Тем временем самосвалы и другая техника подъехали по водной кромке обрывистого берега и остановились как раз перед тем местом, где Емельян беседовал с пастухом. Из кабин вышли несколько молодых сильных работников в спецовках, спустились по отлогому берегу к нему и доложили, что они все привезли и готовы приступить к работе.
– Приступайте, – мягким тоном сказал Емельян. – Сегодня, завтра ограда вокруг пляжа должна быть готова.
Ребята дружно ушли разгружать машины.
– Ну что дедуль стоишь, рот разинул. Тебе уходить надо. Ты будешь тут мешаться. Ты тут лишний. Давай, забирай свои шмотки и валяй коров пасти. Они, наверное, уже соскучились по тебе, – внушающим голосом говорил предприниматель.
– Бог создал этот пляж для всех, а ты взял и купил его за деньги. Это неправильно.
– Дедуль, по этому вопросу обращайся к Богу. Правильно, неправильно – он все знает.
– Ты безбожник. Ты в рай не попадешь, – сопротивлялся по-своему Ермолай.
– Иди, дед, иди, – приказным тоном сказал Емельян. – Хватит торчать здесь.
Ермолай не уходил. Как будто чего-то ожидал.
– Иди, иди, – подошел Емельян к нему вплотную, взял за плечи, повернул в противоположную сторону и слегка подтолкнул в спину. – Иди, иди. А то сейчас ребята вынесут тебя отсюда.
Ермолай взял свои штаны, рубаху, картуз и потихоньку пошел к месту, где стояла плоскодонка.
Первая роль
Ранним утром, когда ясное приветливое солнышко, только что оторвавшись от черты горизонта, позолотило купола церквей, оконные стекла домов, они уже были на своем рабочем месте. С метлами, с пластиковыми совками, с ведрами, с вениками. Метлами подметали аллеи институтского парка, вениками подметали пыль из разных углов, закоулков, трещин на асфальте, с бордюров. Наметали мусор маленькими кучками, затем все пересыпали в мусорные черные мешки и отволакивали их к проезжей дороге, скидывали в общую кучу, откуда все это хозяйство увозили на самосвалах.
Андрей подметал широкую и длинную аллею, тянувшуюся от края до края метров на сто. Вика подметала узкую аллею не такую длинную, как у Андрея. Когда Вика уставала и приостанавливала работу, чтобы немного передохнуть, Андрей приходил к ней на помощь.
Молодые люди заканчивали первый курс института искусств, но учились на разных факультетах. Вика училась на актерском факультете, Андрей захотел стать режиссером. Совсем недавно они познакомились, понравились друг другу и в конце концов подружились. Встречались, ходили в кино, отдыхали в городских парках, скверах, заходили в кафе покушать мороженое, попить соки. Они почти всегда были вместе, ходили взявшись за руки, в читальном зале сидели за одним столом, с занятий в общежитие шли вместе. Но о любви друг к другу пока ничего не говорили: может быть пока еще недостаточно хорошо узнали друг друга, возможно чувства не созрели для этого и еще не настал такой момент, когда они должны были прорваться из глубин юных сердец. Но все еще впереди. Вика со своим нетерпеливым характером страстно хотела, чтобы Андрей признался ей в этом великом чувстве.
Весной, как известно, везде убирают парки, скверы от накопившегося за год мусора, опавших, уже гниющих листьев, от сломанных сильным ветром веток, больших и малых сучьев, от грязи и пыли. По устоявшейся в течение многих лет традиции парк института искусств убирали первокурсники. Парк не такой уж и большой – они справятся с этим делом легко и быстро. Было объявлено, что парк необходимо убрать в течение нескольких дней. Студенты могут приходить группами, по двое, по трое, в одиночку – одним словом, тут полная свобода и демократия. Андрей и Вика выбрали две самые длинные аллеи.
Андрей работал метлой размашисто, энергично. Глядя на него, можно было подумать, что здесь работает не студент первого курса, а опытный дворник, у которого стаж в этом ремесле приближается к двадцати или даже к тридцати годам. Он так размахивал метлой в разные стороны, что, глядя на него, невольно вспоминаются прекрасные стихи Алексея Кольцова: «… раззудись плечо, размахнись рука…» Он сразу забирал почти всю ширину аллеи, от бордюра до бордюра. Его метла не оставалась, не простаивала без дела, ни секунды не работала вхолостую. Иногда он поглядывал на Вику, счастливо улыбался, ощущая ее магическую притягательную силу. Вика тоже работала в поте лица. Она не из числа капризных белоручек, умеющих без конца транжирить родительские деньги, но не способных пришить пуговицу к собственной кофточке, платью или к чему-либо еще.
Свою работу они завершили задолго до начала занятий. Аллеи были так чисто, добросовестно подметены, вычищены, будто их специально готовили к приезду мэра города или даже самого губернатора.
Молодые люди недолго постояли, полюбовались на свои труды и, оставшись довольными, направились к выходу… Разумеется, они шли, взявшись за руки. Шли неторопливо, стараясь продлить прекрасные мгновения. И они совсем не думали, что надо спешить на занятия. Сначала необходимо прийти в общежитие. Надо помыться, позавтракать, привести себя в порядок. И вовремя явиться на занятия. Но это, похоже, их не волновало и не тревожило. А пока они наслаждались великолепным утром. Над ними величаво склонялись густые ветви берез, кленов, каштанов. Солнечные лучи почти не проникали сквозь их широкие густые кроны, хотя солнышко уже во всю светило и грело. По всему парку, на деревьях, в кустах сирени, белой акации и всякой жимолости без устали верещали, пели, подпевали, чирикали, щебетали, стрекотали, свистели большие и маленькие птицы и птички, создавая такой оркестр, который можно слушать сколько угодно и которому мог бы позавидовать любой дирижер.
– Вика, – любовался Андрей прекрасным профилем девушки, – знаешь, что я хочу сказать тебе?
– Пока не знаю, – спокойно сказала Вика. – Скажи мне. Ведь у тебя нет от меня никаких секретов?
– Понимаешь, сегодняшнее утро останется для меня самым радостным, самым счастливым в моей памяти.
– Почему? – озарила Вика будущего режиссера мечтательным взглядом.
– Потому что мы вместе с тобой подметали аллеи. Мне хотелось бы так подметать бесконечно.
– Потому что вместе со мной подметаешь аллеи? – удивилась Вика.
– Да.
– И это все? Больше у тебя нет никаких слов?
– Вика, ну, конечно, не все.
– А что еще? Договаривай до конца.
– Об этом после, – уклонился Андрей от ответа.
– Нет, скажи сейчас! – капризно и властно настаивала будущая актриса. – Почему это утро стало для тебя самым радостным и счастливым? Потому что солнышко на небе светит и греет? Или тебе так сильно понравилось, как птички на деревьях красиво поют? Или еще почему-то?
– Вика, ты слишком любопытная.
– Да, я очень любопытная, – не скрывала своих слабостей Вика.
– Я могу сказать тебе, что солнышко, небо, пение птичек здесь ни причем. Хотя все это тоже хорошо и очень красиво.
– А что тогда причем?
– Вика, потерпи немножко. Сегодня вечерком скажу.
– Нет, скажи сейчас, – не могла Вика смирить свое нетерпеливость.
– Вика, мы с тобой сегодня много и хорошо работали. Подметали аллеи, выметали метлой листья с территории парка, запылились основательно. Надо хотя бы умыться, привести себя в порядок. У меня нет сейчас настроения говорить тебе все. Вечером мы пойдем с тобой в город. И я все тебе скажу.
– Андрей, скажи сейчас.
– Не капризничай, Вика. Потерпи до вечера.
Вика вдруг остановилась, как вкопанная, повернулась лицом к Андрею. Лицо ее стало непомерно серьезным и строгим. Словно она намеревалась обвинить Андрея в каких-то тяжких и ничем несмываемых грехах. Андрей знал, что Вика может быстро перевоплотиться. Ведь не зря же она пошла на актерское отделение. На вступительных собеседованиях авторитетная комиссия распознала в ней будущую звезду экрана. Но сейчас совсем забыл об этом. Он растерялся от неожиданности. Вика молча смотрела на него упорным, неподвижным взглядом. И ему показалось, что с ней стряслось что-то нежелательное.
– Я сейчас умру, – неожиданным и грозным предупреждением прозвучал ее голос. На лице ее не было заметно даже ничтожной тени деланой шутливости. Андрей стоял как ошарашенный такой страшной угрозой. Он впал в полное замешательство. Им овладело полное замешательство и, наверное, паническое чувство. Он не знал, что сказать и что делать. В сердце проник легкий суеверный страх.
– Что с тобой, Вика? – не помня, где он находится и что делает, тихо, придавленно промолвил он. – Успокойся.
– Отойди от меня! – вскрикнула она со злом, словно мегера.
– Вика, я тебя люблю.
– Не нужна мне твоя любовь. Отойди от меня.
Вика бросила на аллею все свои орудия труда. И, не посмотрев, куда они упали, громыхнувшись об асфальт, перепелкой порхнула к сиреневым кустам, упала на высокую траву. Голова ее откинулась в сторону и медленно повалилась на большую сломанную ветку. Руки раскинулись широко в стороны. Густые волосы растрепались, перепутались с упавшими от ветра листьями и молодыми побегами сирени. Она лежала на спине. Лежала совершенно неподвижно. На всем ее теле не замечалось даже незначительных признаков жизни. Грудь ее не поднималась. Вика не дышала. Андрею показалось, что она умерла. Сначала он подумал, что она пошутила. Но ведь, как говорят, в каждой шутке есть доля правды. И эта доля правды выросла в глазах, в представлении Андрея до самых трагических размеров. Только сейчас он отнесся к словам Вики о том, что она умрет, с полной серьезностью и ответственностью за ее жизнь.
Перепуганный насмерть будущий режиссер бросил ведро, совок, веник, метлу и опрометью бросился к ней. Встал на колени, склонился над ее головой. У него дрожали руки, как молоточком стучало в висках.
– Вика, что с тобой? – гладил он ее голове, по бледным щекам, надеясь, что она почувствует прикосновение его рук. – Ведь ты не умерла? Правда, не умерла? Вика! Вика! – обезумел Андрей. Он оглядывался по сторонам, надеясь на какую-то помощь.
– Скорая! Скорая! – неистовым голосом закричал он, глядя на городскую трассу, которая была совершенно пуста. Помощи ждать неоткуда. Вокруг не было ни единой души. В дальнем углу парка были двое или трое студентов, но они, закончив свою работу, уже ушли. А в парке беззаботно и весело трещали, свистели, подсвистывали пернатые. Андрей снова склонился над Викой. – Вика, Вика, ты жива? – спрашивал он обессиленным голосом. – Зачем ты умерла? Зачем? Ведь я тебя люблю. Ты слышишь меня? Я тебя всегда буду любить. Я люблю тебя даже мертвую. Ну почему ты умерла?
Вика не отзывалась. Она лежала неподвижно и бездыханно. На лице, на руках ничего не шевелилось. Глаза плотно закрыты. Сломанная ветка смялась, голова ее запрокинулась и упала на кирпич, неизвестно откуда здесь появившегося. Андрей взял новую ветку, осторожно приподнял голову Вики и подложил под нее эту ветку. И вдруг к нему пришла память. Он вспомнил, что в кармане его джинсов лежит смартфон. Он выхватил его из кармана и непослушными пальцами набрал телефон скорой помощи. И ждал ответного сигнала, прижав смартфон к уху.
– Скорая! – заорал он на всю округу, услышав невнятный голос.
– Что случилось? – услышал он твердый женский голос.
– Тут одна девушка умерла! Надо ей помочь! Ее надо оживить! Приезжайте немедленно.
– Андрей! – вдруг послышался женский голос.
Андрей хотел сказать адрес, но не успел. Его правую руку кто-то сжал и вместе со смартфоном отвел от уха, когда он только что хотел сообщить адрес. Андрей повернул голову и увидел Вику, сидящую на траве. Она улыбалась и продолжала держать его руку в своей руке.
– Вика! – лучезарно просиял парень. – Ты жива!
– Жива, Андрюша, жива, как видишь, – как ни в чем ни бывало сказала будущая звезда экрана. – Так что скорая мне не нужна. Не волнуйся. Теперь я знаю, почему сегодняшнее утро самое прекрасное для тебя. Для меня это утро тоже самое прекрасное. Потому что я люблю тебя.
– Вика! – радовался Андрей, словно ребенок, которому родители купили любимую игрушку. – Ну зачем ты так? Ты меня ужасно напугала. Я подумал, что ты действительно умерла.
– Андрей, это моя первая роль, – счастливо улыбалась Вика. – Я просто перевоплотилась.
– Ты прекрасно сыграла свою первую роль. Еще на вступительных экзаменах тебе предсказали карьеру звезды экрана.
– А ты, я уверена, будешь талантливым режиссером. Ну как Чухрай.
– В моем первом фильме обязательно будет сцена уборки институтского парка. Студенты будут подметать аллеи и выметать листья с территории.
– Андрюша, – прерывающимся голосом сказала Вика, – а теперь поцелуй меня.
Они совсем забыли, что им надо идти сегодня на занятия. А в кустах, на деревьях весело трещали, щебетали, пищали, стрекотали, свиристели на все лады птицы, создавая на зависть дирижерам, великолепный концерт, которым никто не дирижировал.