Рагвард тяжело спускался по ступеням, которые явно были ему не по размеру, оттого приходилось и так и эдак разворачивать лапы, чтобы не упасть. От стен тянуло подвальным холодом, что было немудрено, поскольку трактир «Бешеная перепёлка» находился в нижнем, подземном, этаже доходного дома, у крепостной стены. В отсутствии окон трактир освещался исключительно масляными лампами, которые воняли и коптили, но давали хоть какой-то свет. С появлением Рагварда шумное веселье сменилось скептическим шепотом.

– О! Ваша светлость пожаловали…

– Нянька пришла…

– Какими судьбами, Рагвард?

Чудище огляделось, щурясь огненным взглядом.

– А ну заткнулись все! Челядь…

– Что-то ты не вежлив с народом, Рагвард!

– С каких это пор барыги и попрошайки олицетворяют себя с народом? – Рагвард засмеялся и обратился к хозяину трактира, который уже выжидающе стоял за барной стойкой: – Две пинты темного. Запиши на мой счёт!

– Иди к чёрту, Рагвард! – хозяин в сердцах скинул полотенце с плеча. – Ты мне уже пять золотых должен!

– Должен – отдам.

Хозяин трактира, шипя проклятия, поставил большую кружку с пенной шуршащей шапкой.

– Отлично! – чудище, взяв пиво, пошло в самый темный угол, к цели своего визита.

Там, в этом тёмном углу, в одиночестве сидел наследный принц. Рагвард присел напротив, отхлебнул из кружки и удовлетворённо зарычал.

– Возвращайся. Хорош уже, – он с заботой в голосе обратился к принцу, который выглядел настолько плохо, насколько плохо мог бы выглядеть убитый, но почему-то до сих пор живой человек.

Принц посмотрел на него покрасневшими глазами и отвернулся, закинувшись очередной порцией вина. Рагвард терпеливо продолжал:

– Я не умаляю твоей трагедии. Я не жду, что ты сейчас отряхнешься, как собака и будешь снова жить счастливо, как ни в чем не бывало. Я пришел, потому что не могу спокойно смотреть, как ты опускаешься на дно.

– Я потерял её, Рагвард.

Рагвард вздохнул.

– Ты знал, что не сможешь быть с ней вечно. Так ли важно когда наступит конец – сегодня, завтра, через год или через десять лет? Это было неизбежно. Ты также помнишь о том, что после коронации ты и так бы не смог больше уходить в их мир – король не может покидать своё королевство. Пусть никто сейчас не скажет, когда ты станешь королём, но это будет. Так что возьми себя в руки, ваше высочество, и возвращайся.

***

По галерее королевского дворца, ведущей в тронный зал, твердым шагом шёл наследный принц. В тронном зале его ждал отец – Виллиан Эрхард Непобедимый, король Иерхейма.

Король был уже в почтенном возрасте, который ничто не выдавало, когда он, стоя спиной к двери, смотрел вниз на придворцовую площадь, припорошенную снегом. Величественный, статный, высокий… Разве что линия его широких плеч чуть ушла вниз за последние годы, но осанка оставалась прежней.

– На границе неспокойно, – сказал король, обернувшись. – Гаттерсварра – это тот противник, к каждому движению которого надо относиться очень серьезно. Подойди сюда, сын мой. Ты должен это знать.

Принц мысленно обрадовался тому, что батя перешёл сразу к делу, а это значит, что не будет никаких разборок и нравоучений.

Они подошли к большой карте. Королевство Иерхейм – в центре – выдавалось мысом, с расположенным на нём главным городом-крепостью, в Лезарское море; с запада королевство ограждал кряж, будучи его границей от соседней Гаттерсварры; с востока была видна часть Каргардии, и Эрз – на севере. Аглер же здесь был виден лишь небольшим щупальцем протянувшемся вдоль юго-западного Лезарского побережья, в результате последней войны (с которой минуло уже без малого девятнадцать лет) отрезав Гаттерсварре путь к морю, что последнюю совершенно не устраивало. Виллиан Непобедимый водил жёсткой мосластой рукой над картой, показывая сыну обстановку. Принц ещё с детства помнил все эти нарисованные на карте значки и обозначения, принятые в военной топографии, но одно дело – далекая абстрактная теория, а другое дело – теория, которая в любую секунду может стать практикой. Да такой практикой, в которой сдать повторно экзамен не получится, а сдавшие экзамен получат единственную оценку – останутся в живых.

После этого долгого разговора принц вышел на дворцовый эркер, где у широкой балюстрады его ждала Селена Барлейн, герцогиня Дор-Гейнская – сестра его матери. Она спешно направилась к нему и, отбросив на время свои манеры, обняла.

– Я рада, что ты снова дома. Ты уже разговаривал с ним?

– С отцом? Да.

К герцогине вновь вернулась её холодная сдержанность – она отпустила принца из своих объятий, и только лишь в её глазах можно было увидеть истинные чувства, теплоту, заботу и нежность, которые она испытывала к своему племяннику.

– Как ты похож на мать! – сказала она, вглядываясь в лицо ещё вчера почти ребенка, а сегодня уже мужчины. – Как ты похож на мать, – повторила она с грустью. – Как же мне её не хватает!

Принц ответил, немного сердясь на тётушку за вдруг нахлынувшие воспоминания:

– Давай не будем об этом, хорошо?

Селена держала свои бледные руки на перилах, как хищная птица, которая держится когтями за край утеса, готовая сорваться и взмыть в небо.

– Будет война? – бесстрастно спросила она.

– Да.

– Женщины рожают детей, мужчины рождают войны и великую музыку… Ты знаешь, за что я ненавижу твоего отца? В той войне с Гаттерсваррой, которую затеял Аглер, и в которую наш Иерхейм влез на правах союзника, в этой войне погиб мой муж, герцог Дор-Гейнский.

– Я совсем не помню его. Но я помню эту историю.

– Это не история, мой милый, это дрянь. Твой отец назначил его командующим армией. Как это происходило? Я думаю, это происходило так. Он просто ткнул пальцем и сказал: «Я хочу, чтобы ты умер. Ты слишком хорош, для того, чтобы жить».

– Вряд ли бы он смог отказаться.

– Отказаться? Об этом не могло быть и речи! Ты бы видел его счастливое лицо, эти глаза! Он просто рвался в бой! Для него это было делом чести, достоинства и долга…

– Это нормальные чувства для мужчин.

– Нормальные чувства – это любовь. Нормально – давать жизнь, а не забирать её. И что сейчас? Он – великий непобедимый король; его светлость герцог Дор-Гейнский – уже скоро двадцать лет как сгнил в труху, а я – поседевшая в тридцать лет, чудом не лишившаяся рассудка, и так и не испытавшая радость материнства «глупая баба, которая ничего не смыслит в политике»… Будь ты проклят, Виллиан! Будь ты проклят…

Климент Иммануэль оставил герцогиню, не попрощавшись. Он мог себе позволить злиться на неё, просто… просто потому что любил. Любил, не смотря ни на что.

Он не хотел войны. Он презирал насилие и политические игры ценой чьих-то жизней… Если смахнуть патриотическую шелуху с любой войны – всё упрется в банальные деньги.

Да, он не хотел войны. Но щетина на его лице после недельного загула… то есть, ой, простите, депрессии, как бы намекала, что он всё-таки мужик. И он останется здесь, со своим отцом, королём Иерхейма и со своим народом.

Глава 8

– Я был уже почти уверен в том, что больше не увижу тебя, после того, как своими ушами услышал историю, которую рассказал Урих в «Бешеной Перепёлке»! Да, он принял перед этим, наверное, с галлон игристого, но он был очень убедителен! У меня, например, не было совершено никаких оснований ему не верить, видя кусок от твоих штанов в его лапах… Может всё-таки выпьешь чего-нибудь покрепче?

– Нет, спасибо.

– А я, пожалуй, ещё сидра бахну. Сидр отлично идёт под горячие рёбрышки, я тебе скажу! А ты, так и быть, гоняй свою ромашку с чабрецом.

Принц, улыбаясь, продолжил «гонять ромашку» и смотреть, как его друг Золтан – коренастый, с естественной, развитой физическим трудом мускулатурой, с широким обветренным лицом и умными глазами – уплетает только что снятые с гриля свиные рёбра.

Золтан Дюмонт Басара был сыном некогда опального маркиза. Маркиз уже почил в бозе, при этом, будучи на смертном одре, однако же, успел получить прощение и милость от короля. Тем не менее, Золтан так и не пришелся ко двору, никаких должностей не занимал и вел обычную жизнь, свив семейное гнездо в скромных апартаментах на краю города. Его благородное происхождение никак не мешало ему браться за любую работу – он спокойно точил ножи на рынке, работал в порту на разгрузке, или давал уроки фехтования амбициозной бедноте, тяготеющей к романтике. Учитывая отсутствие у бедноты денег на экипировку, шпаги и рапиры спокойно заменялись палками.

– В происхождении куска штанов я нисколько не сомневаюсь, – продолжал Золтан. – Это был… как ты его называешь… джинс? Да, это была джинсовая ткань, а единственные джинсовые штаны в нашем королевстве – это твои штаны.

– Да мои это были штаны, мои, – признался наконец принц. – Но значимость события явно преувеличена. Ну цапанулся я с Урихом возле пещер…

– Ведьминых?

– Ну да. Он там постоянно ошивается со своими братками.

Дракон Урих ошивался возле пещер со своими братками не просто так. Неподалеку от этого места были золотые прииски, к которым вела единственная дорога по ущелью. Сами прииски драконов не интересовали, утруждать себя тяжким трудом по добыче золота они не собирались, так что просто вели себя как гопари, введя придуманную ими же плату за вход в ущелье, то есть грабили проходящий народ. Противостоять же в одиночку драконам – дело безумное и априори проигрышное. Наследный принц платить гопарям не собирался, за что и пострадал.

– А чего тебя м-м-м… понесло-то туда? – недоумевал Золтан, догрызая ребро.

– В пещерах был единственный открытый на тот момент портал.

– А-а-а… – Золтан понимающе протянул. – Ясно. – Он был одним из «посвященных», то есть тех, кто знал о возможности перемещения в другие миры и реальности. Но он не был «избранным» – тем, кто мог совершать эти перемещения.

– Ремень мне от гитары спалил! Гад огнедышащий… Её из-за этого мотнуло немного не туда, по времени, когда я через портал проходил.

– Знаешь, иногда я даже тебе завидую… У тебя есть альтернатива. Ты столько всего видел! Когда ты что-то рассказываешь о жизни «там», это как будто в детстве слушать разные истории от бабушки с очень бурной фантазией.

– И это при том, Золтан, что я рассказываю тебе только то, что можно. Если бы я рассказывал всё, ты бы умом тронулся.

Золтан, немного хмельной от сидра и раздобревший от сытости, от души рассмеялся.

Но всё же… Он пытался понять, что же гложет наследного принца? Что за черные тени мелькают на его лице, плохо скрываемые за расслабленным спокойствием?

– Ты чего загрустил, ваше высочество?

Принц задумчиво погладил свежий, недавно затянувшийся шрам на руке.

– Да так… Золтан, ты можешь сделать кое-что для меня?

– Что.

– Я давно тебя об этом не просил… Если у тебя есть возможность и силы…

– Всё, не продолжай, – Золтан перебил своего друга и в секунду преобразился. Он смотрел на него уже абсолютно ясными трезвыми глазами, серьезным и понимающим взглядом. – Я понял.

Он вернулся с пергаментным свёртком, который он развернул, после того как быстро расчистил стол. В свертке оказались карты и лисий череп. Это были не те карты, что летают по столам в трактирах и прочих забегаловках, в эти карты никто никогда не играл. У них было другое предназначение.

– Только один вопрос. Один! – предупредил Золтан, тасуя колоду.

Принц молча согласился и сосредоточился, глядя в пустые глазницы ничего не подозревающей лисы перед ним.

Золтан что-то тихо говорил, казалось, что он сейчас сомкнет веки и благополучно уснёт. Но вместо того, чтобы спать, он начал расклад: раз, два, три, накрест, влево, вниз, право, вверх… Карты сразу ложились рубашками вниз на стол, но Золтан пока ничего говорил и не реагировал, ни словами, ни внешним видом. Такой же сонный, он будто бы даже напевал какую-то песню. Замолчал. Задумался. Потом сказал:

– Да. Ответ на твой вопрос – да.

– Да?

– Да.

Принц с тяжким вздохом размяк на стуле.

– Лучше бы я не спрашивал…

– Ну, извини, ваше высочество. Карты ответили «да», а ты мучайся другим вопросом, – Золтан, собирая карты, с тоской и жалостью смотрел на своего друга. Но он ничем не мог помочь ему. Он знал, что карты больше ничего не скажут, и если хочешь правду, нельзя беспокоить и дергать их, как тебе вздумается.

Но теперь он хотя бы знает для себя причину мрачных теней на лице принца.

Женщина. Непознанная и недосягаемая. Карающая, как правосудие и самоотверженно любящая… Женщина, с которой ты до конца жизни так и не поймёшь, была ли она подарком или проклятием…

– Ты можешь что-то ещё сказать? – принц, держа свою буйну голову руками, смотрел на Золтана с надеждой в глазах.

– Я могу тебе сказать… Я могу тебе сказать: ваше высочество, побрейся, в конце концов, или сними шпагу! Ты выглядишь как гвардеец в запое, ей-богу!

***

– Ан гард! Алле!

Вновь зазвенели шпаги.

– Батман! Батман! Ну справа же! Ах… ну, что ж ты будешь делать!.. Выпад!

Рагвард сидел на берегу моря, любовался закатом, и вел совершенно необъективное судейство, то и дело подсказывая одному из фехтующих.

– Выпад! Слева! Туше! Всё, убил! Маркиз, ты принца убил! Как тебе не стыдно?

– Ух-х-х! Ха-ха! Всё, отдыхаем! – принц стянул насквозь мокрую рубаху, разгоряченно выдыхая клубы пара в холодный воздух.

Рагвард ворчливо накинул ему на плечи тяжёлый меховой плащ:

– Простудишься ещё!

Рядом ходил довольный Золтан и светил зубами, подшучивая над принцем.

– Ну что, Климент Иммануэль, ан гард? Не?

– Иди ты!..

Принц на дешёвые провокации не поддавался и даже не думал вставать с места, где уже сидел возле большого теплого чудища.

Холодные тихие волны незамерзающего моря накатывали на ледяной песок. Зима уже отступала, и в мертвенном ожидании природы уже чувствовался, пусть пока ещё слабый, пульс новой жизни, он шел откуда-то издалека, из-под земли, из тайных её глубин.

Рагвард слышал этот пульс. Чувствовал. А ещё он чувствовал и кое-что другое. То, что тоже шло по венам, идущим от сердца земли. Шло пока с еле слышным напевным шепотом, который становился громче и громче с каждым днём. После этот шепот перейдет в стон, потом в крик, и оборвется этот крик где-то высоко-высоко в небесах, как обрывается жизнь, и оторвётся душа от тела, и станет вечная ночь. Будет война. Будет смерть.

Он жил далеко не первую сотню лет и был достаточно опытен, для того чтобы не ошибаться в таких вопросах. Но сейчас, вот особенно сейчас, он не хотел, чтобы эти предчувствия оправдались. Сейчас, когда рядом с ним тот, кто вырос у него на руках и кого он любил. Тот, за кого Рагвард беспокоился всей своей чудовищной душой. И если его переломает в этой мясорубке, Рагвард никогда себе этого не простит. Спасти его от этого? Возможно. Он мог беспрепятственно перемещаться в любую точку пространства, и если откинуть все риски, то мог бы забрать с собой и принца, отсидеться где-нибудь в спокойном месте. Оставалась одна проблема – желание на этот счёт самого принца.

А принц в это время чешет свой где-то уже поцарапанный нос и говорит с маркизом… О чём они там, кстати, говорят?

– …Ну, так а что это было?

– Да не знает никто! Слышали свист, вспышки…

– Ох… Да уж. Отец мне пока ничего не говорил!

– Не знаю, ваше высочество, но я тебе рассказываю то, что сам слышал от Бонна.

Рагвард вмешался в разговор:

– Бонн – это который тролль? О чем ты рассказываешь, Золтан? Я прослушал.

– Я рассказывал о том, как расхреначили половину крепости и редут возле границы. Два бастиона, равелины – всё в труху! Просто прилетела какая-то… дребедень и – всё! Хорошо, что никого не убило… Тролли там рядом живут.

– Магия?

– Возможно.

Принц был явно озабочен и озадачен:

– Золтан, они не могут применять магию в одностороннем порядке. Да и нет у них такой магии… Кто-то помогает. Эрз – теперь союзник Гаттерсварры?

– Эрз – вне конкуренции по магии, равных им нет. Ты прав, Гаттерсварра может использовать магию, только если мы тоже будем использовать магию. Но мы говорим о правилах войны. А войну пока никто не объявлял.

– Рагвард, что ты об этом думаешь?

– Я думаю, что надо в этом разобраться. У нас тоже есть, что предложить в ответ, правда? – Рагвард многозначительно посмотрел на принца.