Газовая занавеска отлетела в сторону, и хозяин с ворчанием, напоминавшим отдалённые раскаты грома, скрылся в полумраке столовой.
Будь её воля, Наль превратилась бы в серую ящерку и ринулась вслед за мужем – попробуй поймать! Но в действительности получилось иначе. Пальцы Арсет железным капканом сжали запястье жены Ратепа.
– Наль? – в один короткий возглас вместились и упрёк, и обида, и злость.
– Я хотела, честно, хотела тебе сказать, но не успела.
– Из Храма я вернулась вчера вечером.
– Такие вещи в лоб не говорят, сначала нужно подготовить почву…
– Поздно, сестрица. Рассказывай начистоту.
– Это сложная история. Как-то одновременно всё навалилось. Но мы с мужем заботились лишь о твоём благе. Когда ты была в Храме, Имхатун явился просить твоей руки. Настаивал на скором ответе: хотел, чтобы помолвка состоялась до его отъезда в Сазум. Уехать он должен, если считать от сегодняшнего дня, через неделю. Муж обещал как можно скорее тебя оповестить, а после сообщить Имхатуну твоё решение. Но на следующее утро вдруг нагрянул к нам Пагор. Тот самый одышливый и вечно потный старик, торговец коврами. И тоже свататься. Дескать, траур по усопшей супруге закончился, и настала пора приискать себе новую жену. И чего он только не вытворял! Ужом перед нами вился, щедрыми обещаниями сыпал, медоточивыми речами задабривал. И что же Ратеп? Стоял скалой. Хотя о баснословном богатстве Пагора на всех углах судачат. Как и о его связях с некоторыми сенаторами. По слухам, старик снабжает их дурманными травами, которые тайными путями доставляются из Галатии. Однако Ратеп не соблазнился. Он всегда считал позором союзы аристократов с простолюдинами. Грязную кровь никаким богатством не отмыть – так он сказал мне потом наедине. И всё же, памятуя о пресловутых связях Пагора, следовало придумать вескую причину для отказа. Пришлось уверить торговца, что Имхатун его опередил, и согласие от тебя уже получено. Старик покряхтел, посетовал, но вынужден был отступиться. А Ратеп, чтобы скрыть обман, торопливо написал Имхатуну, будто лично навестил тебя в Храме, и ты дала положительный ответ.
Наль заискивающе посмотрела на сестру. Та угрюмо следила за безыскусной игрой Энки с залетевшей на террасу мухой. Южанин то ловил, то отпускал глупое насекомое.
– Вы помыкаете мной, используете в угоду вашим интересам, – с отчаянной отрешённостью проговорила Арсет.
– Для твоего же блага! – парировала жена Ратепа. – Удивительно! Неужели тебе не нравится Имхатун? Ведь он красив и молод!
– Как он может мне нравиться, если я его совсем… совсем не знаю?
Оттолкнув сестру, Арсет с рыданиями бросилась в проход. Резкий порыв ветра коконом обернул занавеску вокруг трепещущего тела. Острые ногти девушки впились в тонкую ткань. Послышался треск, и Арсет влетела в столовую. Невольник поспешил за госпожой. Шлёпанье босых ступней дикаря по мозаичному полу заставило Наль скорчиться от омерзения.
* * *
С началом лета городская знать потянулась на виллы. Не стала исключением и семья Ратепа. Караван из господского экипажа и повозок с поклажей и рабами за два дня добрался до побережья. Здесь для хозяек наступила вольготная жизнь. Срочные дела, связанные с планами по избранию в Сенат, позволяли Ратепу приезжать на виллу не чаще, чем пару раз в месяц, когда с ночёвкой, а когда и без. От любопытства соседей спасали гектары садов, пастбищ и пашен.
Досужие часы Наль с матерью проводили в увитой диким виноградом беседке посреди изысканного парка с розами, кипарисами, гравийными дорожками и мраморными фонтанами. Женщины попивали шербет и наслаждались беседами о скудоумии, скаредности и других пороках столичных знакомых. В это время Арсет либо играла с племянниками под не слишком бдительными присмотром четырёх нянь, либо вместе с Энки каталась на парусной лодке по лиману. Девушка обучала сазума камским песням. Если невольник путал или коверкал слова, она разражалась громким смехом. Как ни странно, Энки не обижался, даже смеялся наравне с ней. За переливчатый звонкий голос Арсет получила от южанина прозвище Ньома, что на его языке означало «райская птица». По мнению дикаря, в этом случае гнева богов можно было не опасаться, поскольку речь шла о прозвище, а не о настоящем имени.
Тем не менее, веселилась девушка не всегда. Порой накатывала на неё романтичная задумчивость. Тогда она признавалась Энки: «Только в море я чувствую себя поистине свободной».
Как-то на очередной водной прогулке Арсет обратилась к сазуму с вопросом:
– Ты скучаешь по дому, Энки?
– Что такое «скучаешь», Ньома? – не понял южанин.
– Ну, наверное, тебе хочется вернуться в твою деревню, повидаться с родными?
– Энки желать говорить с Монью, шибко-шибко умён.
– Я бы тоже всё на свете отдала, лишь бы попасть на твой остров, жить среди простых, искренних людей, не умеющих притворяться, думать одно, а говорить другое. В Каме все сплошь ханжи и лицемеры. Самое распространённое блюдо камской кухни – ложь. На завтрак, обед и ужин – ложь, ложь, ложь. Запечённая и жареная, варёная и пропаренная, взбитая и тушёная, под любым соусом, на любой вкус. Вот бы сбежать отсюда! Взять и уплыть.
– Ньома хотеть плыть остров Энки?
– Если бы это было возможно!
– Легко. Энки везти сюда на большой-большой лодка, солнце за спина лодка садиться. Туда-то надо нос теперь держать.
Юноша указал пальцем на запад. В следующее мгновение с берега донеслись крики. Рабыня звала на обед.
После еды полагался двухчасовой отдых. Арсет отправила Энки в комнату для слуг-мужчин, а сама намеревалась почитать свежую драму Септахареса. Но едва она приблизилась к библиотеке, как из-за приотворённой двери донёсся знакомый голос. Мать произнесла её имя. Девушка замерла, прислушалась.
– … зачем торопиться?
– Осень, – отозвалась Наль, – подходящее время для свадьбы. И потом, таково желание Имхатуна. Ратеп не стал перечить. Намекнул, что догадывается о причине спешки. Якобы юному нобилю опротивело бегать по борделям, и он возмечтал об уютном семейном гнёздышке. А вот у меня другие сведения. Менму, секретарь Имхатуна и, по воле судьбы, двоюродный брат и любовник моей дражайшей подруги Бехтет, поведал ей об одном неприятном инциденте. В прошлом году наш красавчик чуть было не лишился расположения дяди и, соответственно, тёпленького местечка под крылышком наместника. Провинился он тем, что обрюхатил одну из дядиных рабынь. Проблема, в общем-то, заурядная, к тому же вполне решаемая: опытная молчаливая знахарка и сумма, достаточная для оплаты её услуг. Но возникли осложнения. Мерзавка вознамерилась воспользоваться своим положением. Заявилась к наместнику, потребовала даровать ей свободу и назначить содержание, грозилась поднять скандал. Разумеется, подобные притязания раздосадовали почтенного сановника. Провинившемуся племяннику было велено всё уладить в течение недели. И он уладил. Быстренько сплавил зарвавшуюся рабыню какому-то намирскому меценату. После этого, как выразился Менму, вулкан затих, но не уснул. Чтобы вернуть доверие дяди требовалось нечто большее. Например, жениться на девушке из семьи вельможи, славящегося строгим соблюдением принципа чистоты крови. Вот зачем Имхатуну понадобилась Арсет.
– Бедняжка…
– Как и все мы. У камских женщин выбор невелик: путь смирения или путь отречения. Дом или храм. Жена или жрица.
– И ты ей не скажешь?
Наль горько усмехнулась.
– А вы мне сказали? Вот и сестрица пусть тешится иллюзиями. Верит в добрых пери и в счастливые браки.
Дальше Арсет не слушала. Проворные ноги вынесли девушку на прибрежную насыпь. Сорванная по дороге ветка горького миндаля остервенело заплясала по голым спинам беззащитных булыжников. Экзекуция продолжалась до тех пор, пока хворостина вконец не измочалилась.
– Ну я вам устрою, – злобно прорычала Арсет в лицо равнодушной синей дали.
* * *
Побег наметили на полночь. Благодаря почерпнутым от Монью знаниям о свойствах растений Энки без труда избавился от береговых охранников. После заката у галатских наёмников так скрутило животы, что плечистые иноземцы самовольно перенесли место службы в гущу дикого гибискуса.
В то время как южанин грузил в лодку съестные припасы, Арсет с подозрением оглядывала камышовую посудину, похожую на кожуру плода какао. Если бы существовал хоть единый шанс похитить красавицу, на которой они с Энки кружили по заливу! Увы, причал стерегли не галатцы, а суровые Унат. С ними связываться не было ни малейшего желания. Пришлось «одолжить» плавучее средство из ремонтного сарая. И хотя Энки уверял, что лодка крепкая, девушку одолевали тревожные мысли. Однако жажда бунта в конце концов пересилила опасения.
Беглецы вытолкнули лодку на мелководье. Арсет забралась внутрь. Поёжилась, расправила мокрый подол. Сазум запрыгнул следом. Взялся за вёсла. Арсет вызвалась было помочь, но быстро утомилась и, оставив южанина проливать пот, улеглась на палубе. Немного погодя Тури поставил парус по ветру и сел у руля.
Стареющий месяц щедро осыпал чернильные волны чистейшим серебром. Лодка держалась в тени скал. Получался значительный крюк. В новолуние можно было бы плыть напрямик, но тогда не только охранники – сами беглецы оказались бы лишёнными зрения и рисковали сбиться с пути и ненароком врезаться в берег.
Спустя час вышли в открытое море. На Арсет нахлынула бурная радость.
– Неужели вырвались? – воскликнула девушка. – О, да! Мы свободны, Энки!
– Тури, – поправил южанин.
– Да, ну, конечно, ты прав. Теперь ты снова Тури. А я… я Ньома!
Сазум закутался в одеяло и вскоре задремал. А вот Арсет долго не удавалось заснуть. Восторг часто действует на человека так же возбуждающе, как жгучее беспокойство. Усталость взяла своё лишь на рассвете.
Пробудилась девушка после полудня. С удивлением обнаружила, что Тури статуей застыл на носу, словно во что-то вглядывался. Козырьком приложила руку ко лбу, заслоняясь от солнца, и ахнула: на горизонте из жёлтого марева проступали силуэты пальм. Земля!
– Приплыли! Приплыли! – закричала Арсет.
Как только беглецы вступили на сушу, девушка устроилась на отдых под сенью деревьев, а Тури отправился обозревать окрестности. После долгого плавания хотелось размять затекшие ноги.
В ходе прогулки по берегу и пальмовой роще выяснилось, что остров совсем крошечный и, скорее всего, необитаемый. Когда Арсет об этом узнала, чуть не разрыдалась от досады. Потом подумала и спросила себя: а почему бы не обосноваться здесь вдвоём с Тури? Он будет ловить рыбу, она – жарить её на костре, вечерами можно петь песни или сочинять вслух загадочные истории. Она избавится от вуали, станет носить короткую юбку, превратится в настоящую дикарку.
Первый же опыт развеял грёзы. Тури поймал окуня и кальмара, сбил четыре кокосовых ореха. Арсет уронила добычу в огонь, а когда доставала, опалила рукава и от испуга запустила горящую хворостину в лицо сазуму. К счастью, тот успел уклониться. С кокосами тоже вышла неприятность. Выскабливая сладкую мякоть, девушка рассекла себе палец. Южанин со вздохом оторвал от рубашки лоскут и перевязал рану.
Стараниями Тури завтрак всё-таки был приготовлен. Беглецы утолили голод, но сытость не улучшила настроение Арсет.
– Прости, Тури, я такая неумелая, – сокрушалась девушка. – Мне столькому предстоит научиться! Понадобится время… Среди людей, в твоём племени, я освоилась бы гораздо быстрее. А здесь без крова и очага мы подобны бесцельно парящим во мраке мотылькам, что обречены…
Арсет осеклась. Как неуклюже и не к месту вырвалась у неё эта цитата из Септахареса!
– То есть, полагаю, нам стоит продолжить поиски твоего острова, – резко закончила девушка.
– Ньома странно говорить, – нахмурился южанин. – До большой земля – по-вашему Сазум – восемь дней, от большой земля до остров Тури – пять дней. Много-много вода надо. Ньома много пить. Этот остров заходи, вода бери и дальше. Много-много вода бери. Другой остров на пути когда – не знать. Ньома понимать?
– Да, конечно, понимаю, – улыбнулась Арсет, хотя намерения сазума открылись ей только теперь.
– Хорошо. Подниматься. Брать бурдюки, идти на ручей. Потом на гору – глядеть, есть ли, нет ли на пути ещё острова.
Гора представляла собой шестисотметровый вулкан, давно потухший и сплошь заросший джунглями. Для Тури – дом родной, а вот Арсет порядком запыхалась, ушибла коленку, запачкала и порвала платье, прежде чем догнала южанина у кромки кратера. Тот, сдвинув брови, вглядывался в горизонт, но не в направлении намеченного пути, а в ту сторону, откуда беглецы приплыли.
– Корабль, – гулко прозвучало в тишине.
У Арсет пресеклось дыхание.
– За нами, – прошептала она. – О, боги! Если схватят – не пощадят. Тебя как беглого раба до смерти забьют плетьми. Меня навечно запрут в каком-нибудь храме. Заточение… После того, как я познала свободу. Нет, ни за что! Бежать, Тури, мы должны бежать, спасаться, немедленно!
Тури пристально посмотрел на девушку. Тури нравилось на неё смотреть. Так же, как на Айю. Хоть Ньома и слабее. Не годится в жёны человеку. Но приятно на неё смотреть и слушать её песни. Хорошо поёт. В самом деле Ньома!
– Идём же, Тури, – Арсет нетерпеливо притопнула. – Время!
Теперь уже сазум не поспевал за девушкой: она неслась вниз со скоростью антилопы, удирающей от тигра.
Камышовая лодка стремительно покинула бухточку, повернулась носом к солнцу. Мимо левого борта поплыл каменистый, будто изгрызенный исполинским чудовищем северный берег.
Ни с того ни с сего Тури бросил грести. Вёсла по воле волн закачались в уключинах. Из груды вещей на корме сазум выхватил продолговатую тростниковую корзину. Содержимое – сухие лепёшки, обёрнутые пальмовыми листьями, – полетело на крышку пристроенного рядом короба.
– Тури, что ты творишь? – изумилась Арсет.
В ответ южанин чудновато усмехнулся и в обнимку с корзиной плавно шагнул в воду. Немного погодя вынырнул, но лишь для того, чтобы набрать воздуха и вновь скрыться в глубине.
Ожидание затягивалось. От волнения Арсет кусала обветренные губы. Но вот после пятого или шестого захода Тури с довольным видом забрался обратно в лодку. У ног девушки очутилась корзина с крупной конусообразной раковиной. Покатая спинка, вся в бурых и золотых пятнышках, искрилась и переливалась, как лакированная.
– Это мне? – зарделась Арсет. – Красота какая! Спасибо, Тури.
Руки девушки проникли в корзину и тут же отдёрнулись.
– Ой, укололась. Кажется, о край раковины.
Ни малейшего удивления или растерянности – сазум словно предвидел такой исход. Осторожным, предельно выверенным движением дикарь опрокинул корзину через борт. Моллюск вернулся в привычную стихию.
– Зачем, Тури? – упрекнула южанина Арсет. – Ничего страшного, пустяковая ранка. Хотя приятно осознавать, что о тебе искренне заботятся.
Лодка мерно покачивалась подобно гигантской колыбели. Волосы беглецов трепал ветер. Обрушивался порывами и уносил нечто крайне важное: запах моря, запах жизни.
– Я, пожалуй, прилягу, – произнесла девушка после непродолжительного молчания. – Голова кружится. Наверное, из-за жары.
– Ньома лететь скоро, – объяснил сазум, – высоко-высоко, на небо. Просить Дарующего отвести беда от Тури. Ньома хорошая. Что Ньома просить, бог делать. Ньома добрая, помогать Тури.
Едва ли Арсет разобрала последние слова дикаря. Чувства меркли, и вместе с ними окружающий мир утекал, как вода сквозь пальцы. Солнце тускнело, звуки смешивались и растворялись друг в друге, ароматы преснели, шероховатость настила и гладкость шёлкового платья обезличивались под неестественной стылостью пальцев.
Когда девушка перестала дышать, южанин проворно выскользнул из лодки. Рельефные плечи смело протаранили покатый горб волны. Согласно составленному на вершине горы плану Тури вплавь направился к соседнему острову.
* * *
Терпеть ноющую боль в висках было тяжело – Наль еле удерживалась от того, чтобы опуститься прямо на ворсистый ковёр из верблюжьей шерсти. Хотелось забыться. А приходилось стоять и слушать. Доводы Ратепа били наотмашь.
– Если ты не смогла привить сестре ни толики уважения или хотя бы благодарности к ближайшим родственникам, какое воспитание ты способна дать детям? Нет, решено, они отправятся к моей матери. Там знают, как вырастить истинных аристократов, заботящихся о репутации семьи. И, пожалуйста, перестань изображать беспросветную скорбь. В конце концов, злоба дикаря послужила к нашей пользе.
– Как ты жесток! – ужаснулась Наль.
– Любопытно, кого бы ты обвинила в жестокости, когда тебя забросали бы камнями на улице. И потом, неужели тебе неприятно, что твою сестру вспоминают как честную невинную девушку, скоропостижно скончавшуюся от внезапного недуга, а не как блудницу, оставившую отчий дом ради постыдной связи с рабом?
– Ты прав, ты всегда и во всём прав, – горько усмехнулась Наль.
– В таком случае приведи себя в порядок, – не заметил или не пожелал заметить иронию жены Ратеп, – и дай распоряжение, чтобы прибрались в правом крыле и выкинули хлам. Завтра завезут новую мебель.
– Мы ожидаем гостей?
– В начале следующей недели должен прибыть мой…хм…троюродный племянник.
Наль насторожилась.
– Надолго он у нас останется?
– Месяц, два, три… Какая разница? Проследи, чтобы как следует вычистили углы и выбили подушки. Ещё не хватало осрамиться перед гостем!
– Слушаюсь, мой господин, – поклонилась Наль.
На мысок сафьяновой туфельки капнула слёза.
* * *
«Фюить-тю-тю-тю, фюить-тю-тю-тю», – зазвучало над головой Тури.
Сазум поглядел вверх. На ветке акации примостилась райская птица. Сапфирово-изумрудное оперение лоснилось под косыми лучами солнца. Чёрные бусины глазок испытующе уставились на дикаря.
– Привет, Ньома, – обрадовался Тури. – Видишь, я добрался до своей деревни. Спасибо тебе за помощь. Дарующий прислал мне корабль. Он стоял у того острова, куда я приплыл. Там были рыбаки. Муж и жена, старики. И сын их. Они сказали, что раньше были плохими людьми, жили с другими плохими людьми на большом корабле и грабили богатые корабли. Но потом бросили. Стали просто рыбаками. Они спрятали меня от врагов. А когда враги ушли, они повезли меня на мой остров. За то, что они меня спасли, Монью дал им очень много хороших вещей: разноцветных ракушек, новых горшков, вяленого обезьяньего мяса, сушеного батата, сочных манго и кокосов. Монью говорит, если тебе делают добро, ты должен сделать добро в ответ. Ньома упросила Дарующего помочь Тури. А Тури наловит мух для Ньомы. Ты только не улетай, жди, я быстро.
Лесная подстилка зашуршала под грязными стопами дикаря. Птица склевала выбравшегося из-под коры жучка и упорхнула.
Законы Авы
Запах крови чувствовался всё острее. До беглеца оставалось меньше одного полёта стрелы. Однако следовало торопиться: головорезы из деревни Паука в любой момент могли выйти на след.
Темнокожая колдунья на ходу поправила сползшую лямку котомки. Быстрее, ещё быстрее. Из-под ног вылетала труха – смесь опавшей листвы, мелких веточек, остатков сгнивших лиан и воздушных корней. Ажурные листья папоротников щекотали тощие детские колени.
Беглец уже совсем рядом. Она успеет, она должна успеть. Здесь её дом, её земля, ревностно охраняемая духами предков.
Когда вонь, источаемая потным кровоточащим телом, стала непереносимой, колдунья остановилась. Если нюх бессилен, пользуйся слухом – так её учили. Девочка закрыла глаза и очутилась в мире звуков.
Вот ящерица застучала коготками по стволу, вот дикая свинья зашебаршилась в зарослях, а вот попугай затрепыхал крыльями. Перебрался повыше. Похоже, его спугнула без конца гомонящая стая мартышек, отправившаяся на поиски пищи. Крупная стая. И голосистая. Кажется, будто они повсюду, эти шумливые обезьяны. Или нет? На северо-западе тишина, туда не осмеливаются соваться. И другие звери тоже. Что там такое?
Глаза колдуньи распахнулись, и сразу стало ясно, где следует искать укрытие беглеца.
* * *
Резким движением головы Акар откинул с лица длинную прядь тёмно-русых волос. Руки уже не слушались: последние силы ушли на борьбу с лихорадкой. Доведись кому-нибудь из знакомых увидеть юношу с благородным прозвищем Ибис в его нынешнем состоянии, он содрогнулся бы от омерзения. Скорчившийся между мощных корней-контрфорсов хлопкового дерева полутруп в окровавленном рваном тряпье, некогда бывшем праздничным лазоревым, в цвет глаз, балахоном. И всё же чувства ещё жили. Жили и кричали о том, что его убежище обнаружено.
«Ну давай, сделай же что-нибудь!» – в панике умолял внутренний голос, тогда как ослабевшее от ран и болезни тело молило о покое, желательно вечном.
Конечно, он знал, что за ним отправят поисковый отряд. Конечно, он понимал, что его непременно обнаружат. И тем не менее, так хотелось, чтобы случилось чудо, и следопыты прошли мимо или вовсе заплутали в чаще. Но нет. Чудеса случаются только в сказках и только с героями, а он предатель, трус, не сумевший достойно принять смерть. И вот она перед ним. Смотрит сверху вниз чёрными глазищами. Странная такая смерть. С виду худенькая, жилистая девочка-подросток. Ноги босые, до колен вымазаны глиной. Из одежды – три полоски ткани: набедренная, нагрудная и головная повязки цвета той же глины. А что за причёска! Шарик мелких кудряшек, эдакий коричневый одуванчик! И совсем не страшная. Наоборот, очень даже симпатичная.
– Моя Кшанти из деревни Питона есть, – представилась «смерть». – Бояться надо нет, моя помогай.
– Дочь земли… – только и смог прохрипеть Акар.
– Твоя говори нет, – приказным тоном заявила Кшанти, устраиваясь на коленях подле Ибиса, – твоя слушай. Твоя болезнь имей. Силу собирать надо. Моя вода приноси. Моя лей, твоя собирай.
В знак понимания Акар медленно опустил и вновь поднял веки. Искусный маг, он не мог не подивиться осведомлённости дикарки. У него на родине считали, будто ликаны, они же дети земли, вели в своих резервациях скотский образ жизни, и если в древности и владели кое-какими познаниями в области магии, то давно их утратили.
Тем временем Кшанти раскупорила извлечённый из котомки бурдюк. На лоб Акара полилась тонкая струйка студёной, несмотря на жару, влаги.
Дикарка явно знала, что делает. Она не только правильно рассчитала необходимую интенсивность воздействия, но и обеспечила нужную температуру. Ибису оставалось только жадно впитывать высвобожденную силу.
Опустошив подобным образом ещё три бурдюка, Кшанти вновь обратилась к Акару на ломаном идильском языке:
– Вода больше нет, уанобу. Теперь лечиться надо. Моя болезнь хорошо-хорошо гони. Потом уже твоя раны заживляй.
«Неужели она и врачевать умеет?» – изумился про себя Ибис.
На виски Акара легли нежные, холёные пальчики. Было очевидно, что руки дикарки никогда не выполняли иной работы, кроме магических ритуалов. Другими словами, она не относилась к разряду полуграмотных знахарок, правой рукой доящих козу, а левой помешивающих зелье от всех недугов. Эта Кшанти из деревни Питона оказалась полноценной колдуньей. Здесь могло быть только два объяснения: либо по прихоти богов среди ликанов появился настоящий самородок, либо идильцы сильно недооценили детей земли.
«Лучше бы первое, – внутренне пожелал Ибис. – Лучше… Но для кого?»
Акар сам поразился своим мыслям. Ещё недавно, три-четыре дня назад, подобное просто не пришло бы ему в голову. Тогда благополучие идильского народа представлялось магу наивысшей ценностью, а его сохранение – наиглавнейшей и единственной достойной целью существования. И ради достижения этой цели он сделал всё, что мог, и гораздо больше, чем следовало. Он, признанный образец для подражания, нарушил правила, пошёл на сделку с совестью, и даже угроза мучительной гибели в случае разоблачения не поколебала его решимости. Что же случилось? Когда и по какой причине очужели ему родные и соплеменники? Когда гордое «мы» превратилось в чёрствое «они»? Нет, не под градом стрел, выпущенных в него бывшими соратниками. И не тогда, когда его, израненного, подвесили вниз головой на старой акации. Ибо в оба эти момента он громогласно прославлял Идильскую Республику до тех пор, пока не начинал захлёбываться кровью. Нет, горечь и безучастность возникли позже. Пожалуй, тогда, когда ликанка, плоть от плоти мерзких примитивных дикарей, сообщила, что поможет ему. Именно в тот миг он впервые по-настоящему ощутил себя изгоем.
– Готово, – объявила Кшанти. – Твоя очередь, уанобу.
– Мне ничего делать не надо, – подобно ветру в кронах прошелестел Акар, – только ждать. У меня от рождения такой дар. Если есть сила, любые раны, даже очень глубокие, затягиваются сами.
– О-о-о! – смешно округлив глаза, протянула малолетняя колдунья. – Но сколько ждать? Люди Паука близко. Хороший место прятаться надо. Твой место плохой-плохой есть. Моя хороший знай.
– Понимаю, – задумчиво произнёс Акар. – Мои раны уже не кровоточат, так что можно отправляться немедленно. Сейчас, надо только подняться.
Осуществить сказанное оказалось не очень-то легко. Занемевшие из-за долгого пребывания в неподвижности мышцы упрямо игнорировали мысленные команды. Наконец в незримой, но от этого ничуть не менее яростной борьбе победила сила духа, и Акару удалось встать, используя в качестве опоры один из контрфорсов дерева.
Кшанти смерила Ибиса неодобрительным взглядом. Что и говорить, выглядел беглый маг удручающе. Прежде ухоженные, идеально гладкие волосы длиной до лопаток, заставлявшие многих знатных дам зеленеть от зависти, местами свалялись в жуткого вида колтуны, местами обвисли грязными патлами. Веки опухли и воспалились. Руки и ноги безостановочно тряслись, будто у любителя плодов дерева мей-мей.
– Всё хорошо, – вымученно улыбнулся Акар. – Отдышусь немного, и пойдём.
– Кого твоя обманывай, уанобу? – покачала головой дикарка. – Меня или себя? Твоя слабый есть. Моя спрашивай, кто помогай.
– Только бы шамана Пауков поблизости не оказалось, – пробормотала Кшанти на родном языке, которого Ибис, естественно, не понимал. – Ну что ж, другого выхода нет, придётся рискнуть.
Наблюдать за действиями дочери земли было любопытно, ведь Акар практически ничего не знал о магии ликанов, кроме кратких упоминаний в работах именитых историков о чрезмерной длительности, грубости и низкой эффективности творимых дикарями обрядов. В действительности всё оказалось несколько иначе. Чтобы расчистить землю и начертить незамысловатый символ, состоящий из квадрата и вписанной в него окружности, потребовалась всего пара мгновений, столько же ушло на отправку через данную фигуру запроса и получение ответа. Классическое устное или мысленное заклинание сработало бы чуть быстрее, однако в таком случае и энергии бы пришлось потратить больше. Что до эффективности, то мерная пульсация между бровей убедила мага в напрасности сомнений по этому поводу.
Кшанти ободряюще улыбнулась Акару.
– Ава говори, манутха сюда иди, манутха помогай.
В голове Ибиса сразу же возник вопрос, который, впрочем, остался невысказанным, поскольку тревожные крики мартышек возвестили о приближении опасности. Увы, слишком поздно! На расстоянии десяти шагов от мага и его спасительницы сквозь кусты самшита с громким треском прорвалась передовая часть поискового отряда из деревни Паука, двое взрослых мужчин и один подросток. С лицами и телами, вымазанными белой глиной, они походили на пожирающих души призраков из детских сказок. В противовес демонической наружности охотников их копья с зазубренными наконечниками и ножи длиной ничуть не менее локтя свидетельствовали о сугубо материальных интересах. При виде едва стоящего на ногах мага и щуплой девчонки ликаны издали победный крик и кинулись на добычу.
Глаза Кшанти расширились от ужаса. И в следующий миг расширились ещё больше, но уже от удивления, поскольку в двух шагах от цели охотники врезались в невидимую стену. Столкновение оказалось настолько сильным, что дикарей отбросило обратно к зарослям самшита. Пока ликаны, ругаясь и потирая ушибленные места, постепенно приходили в себя, Акар громким окриком вывел Кшанти из ступора:
– Эй, можешь сделать что-нибудь? Я долго не продержусь.
Малолетняя колдунья кивнула и принялась чертить новую фигуру, несколько сложнее предыдущей. Как только символ был готов, Кшанти села возле него, скрестив ноги. До слуха Ибиса донеслось невнятное бормотание. Похоже, дикарка собиралась войти в транс.
«Что за варварский метод! Да мы быстрее состаримся, чем этот ритуал заработает! – посетовал про себя Акар. – Теперь понятно, почему идильцы и тамганы так легко одержали победу над предками дикарей, а немногих выживших загнали в резервации. Историки всё же недалеко ушли от истины.»
Град ударов по возведённому магом защитному куполу показал, что состариться они с Кшанти вряд ли успеют. Ликаны, оклемавшись, догадались использовать копья для разрушения преграды. Хуже того, численность дикарей выросла втрое: на выручку пострадавшим подоспела основная часть отряда.
И вновь Акар ощутил себя на краю обрыва. Ещё шаг, и гибели не миновать. Так, может, лучше сдаться? Прямо сейчас. Отбросить несбыточную надежду без сожалений, словно изношенные башмаки. Зачем бороться, если все усилия тщетны?
Магу представилось, как он ослабляет хватку, отчего купол тает, и копьё, пущенное одним из дикарей, находит путь к его измученному телу, а следующее пронзает несчастную девочку, так и не завершившую свой ритуал.
«Ну нет, – подумал Акар, – её в обиду не дам».
От прилива энергии купол замерцал голубоватым светом. Дикари дружно издали возглас разочарования, когда пробившее было брешь копьё оказалось надвое разрезано восстановленным барьером.
– Держись, – сквозь пелену транса прошептала Кшанти, – уже скоро.
В сильнейшем напряжении Ибис перестал воспринимать происходящее вокруг. Полное сосредоточение, работа на пределе возможностей. Такого ему не удавалось достигнуть никогда ранее, даже во время пресловутого поединка. Возможно, оттого, что тогда он боролся за воплощение чужих, навязанных ему идей. Боролся не потому, что хотел победить, а потому, что боялся проиграть, не оправдав тем самым возложенных на него надежд. Сейчас дело обстояло иначе. Впервые в жизни у него появилась цель, рождённая им самим, его, Акара, совестью.
Тело юного мага сотрясалось от воздействия грубой непреодолимой силы, пришедшей извне. Когда он наконец очнулся, выяснилось, что в роли непреодолимой силы выступала дикарка: девчонка яростно колотила его в грудь с криками: «Хватит, хватит! Прекращай! Опасность нет! Наша побеждай!»
Только тогда Акар снял защиту. Тяжело опустившись на землю, юный маг огляделся по сторонам. Разбросанные там и сям окровавленные трупы врагов служили веским доказательством слов колдуньи. И всё же… Была здесь какая-то странность.