Поднимаюсь. Стою возле двери. Кладу ладони на пластиковую дверь с рисунком дерева. Она холодная, только касаясь понимаешь ее фальшивость.
Нажимаю звонок. Слышу веселую мелодию за дверью. Жду.
Звоню еще несколько раз. Эдуард в халате открывает дверь. Я его разбудила.
– Да бляха!
Ощущаю резкий запах перегара. Он отворачивается и, еле волоча ноги, идет в комнату.
– Настя, иди. Разберитесь вы уже… Задолбали! Только не орите! – говорит Эдуард.
Слышу скрипы и копошения в темной комнате. Недовольное ворчание. Захожу в квартиру и прикрываю дверь за собой. Пока жду от волнения выкручиваю перчатки, стараюсь подготовиться ко всему.
Выходит сонная мама, одетая в мягкий махровый халат цвета фуксии. У меня перехватывает дыхание, сжимаю перчатки сильнее. Она тихо притворяет за собой дверь. Подходит ко мне, берет меня за шкирку и со словами “А ну-ка пошли поговорим” толкает на кухню.
Теперь в пепельнице больше окурков, и вместо чая на столе пустая бутылка от виски. Тарелок в раковине тоже прибавилось.
– Время видела? Что за приколы? – шипит она на меня.
– Ты моя мама, ты должна меня слушать и верить мне! Даже если ты не понимаешь что-то, мы же родные…
Она зевает и опирается на стену. Берет из пачки сигарету, закуривает.
– Что ты опять ноешь? Ну родные и что? Я разве тебе не помогаю?
– Да послушай! Ты утонешь! Это наверняка! Я вижу это везде. Невыносимо больно! Это точно правда! Поверь мне хоть раз! Ну пожалуйста…
– Да тише ты! Эдуарда разбудишь! Стыдно, услышит этот бред…
Она выдыхает дым и закатывает глаза. Молчит. Показывает, что держится из последних сил. В этой паузе слышу какую-то возню в комнате.
– Ты испортила мне молодость… Отстань от меня сейчас! Я не понимаю, чего ты добиваешься? – говорит мама.
Злость застучала в висках. Не могу больше контролировать себя.
– Как испортила? Я же не участвовала? – громко спрашиваю, поднимая брови и улыбаясь.
Это хамство задевает ее за живое. Мама вспыхивает и забывает про усталость. Она не ожидала от меня…
– Идиотки! – кричит Эдуард.
Резкий хлопок. Закрылась входная дверь… Он ушел.
Висит звенящая тишина. Мама сидит замерев, а потом я вижу слезы на ее лице. Боюсь сказать слово, разбивать ее отношения я не собиралась… Она ничего не говоря бросает сигарету в пепельницу и выбегает из кухни. Я слышу как выходит на лестничную клетку, проверяет комнату. Ходит из комнаты в коридор. Плачет.
– Мама, прости! Но отмени поездку! Тебе нельзя ехать! Это единственное, что я прошу! Ты больше меня не увидишь, я никогда не приду… Но только не едь! Тебе нельзя плавать!
Слова путаются у меня на языке, мысли сбиваются. В куртке жарко, но сейчас не до удобства.
– Так это тебе надо? Чтобы я отдыхать не ехала? Только нашла мужика, а тебе завидно? Как только все налаживается, появляешься ты! Да я сейчас назло тебе поеду! Одна, но поеду!
Она садится за стол, рядом с пустой бутылкой и дымящейся сигаретой. Жалость к ней щемит мне грудь. Не любовь. Насколько же она несчастна в своих поисках. Это бег по кругу без конца. Я говорю:
– Прости меня! Знаешь… Это просто надо было увидеть… Моя мама была самой замечательной на свете. А ты просто ее бледная тень…
Но сожаления нет.
Иду по чужой зимней улице навстречу снегу и ветру. Расстегиваю куртку и кружусь. Настолько разгоряченная, что совсем не холодно. Снег тает на лице и руках. Хочется бежать – и я бегу. Почему бы и нет? Я возродилась, стала свободным человеком. Безразлично, видит ли меня кто-нибудь, чистая ли я, лохматая ли… Наверняка лохматая! Все в своей жизни я делала для мамы, для того чтобы она мной гордилась, уважала. Зависела от нее и всем сердцем рвалась в Минск, хотела остаться тут навсегда любым способом! А сейчас лечу не глядя под ноги назад на вокзал.
Уверена, что последний раз в Минске. Наслаждаюсь его довлеющей красотой и пустотой. Билборды мне больше не показывают маму. Что-то на них, конечно, меняется и искажается, цвета и образы перетекают друг в друга. Не понимаю послания, но чувствую себя молодой, живой и сильной. Могу вдохнуть вдохнуть полной грудью. Может мне стало все равно? Во всяком случае не страшно, и меня это радует!
Покупаю билеты на ближайший поезд. Прогуляться бы по Витебску от вокзала, поговорить… Адреналин в крови просто крутит восьмерки. Да я наверное и с парашютом сейчас бы прыгнула!
Пишу сообщение: “Привет! Я приезжаю поездом около одиннадцати. Если выходной, можем прогуляться с вокзала пешком”.
Трепет щекочет где-то в животе. Зверски хочется есть. Иду покупать хот-дог…
Возвращаюсь в светлый заснеженный Витебск. После бессонной ночи знобит, и в теле болезненная активность. Пару часов назад Женя прислал “Ок”. Что это конкретно значит, я не поняла и решила не переспрашивать.
Привожу себя в порядок. Расчесываю волосы и, взъерошивая их, массирую голову. Решаю не заплетаться. Надеваю бабушкин амулет. Действительно красиво, хаки это мой цвет! Грустить действительно не хочется. Поезд останавливается, открываются двери и пассажиры один за одним выходят. Я ощущаю легкость и вместе с толпой плыву по переходному мосту к вокзальной площади.
Спускаясь по лестнице к фасаду вокзала, я вижу Женю. Сложно не заметить ярко рыжий тулуп в серой массе. На голове у него темная шапка-ушанка, на руках огромные варежки, а на ногах угги. Прямо модный приговор! Он улыбается мне, и я не могу не ответить.
Не торопясь идем от вокзала. Люди рядом суетятся, ищут друг друга, кто-то предлагает такси… Направляемся в сквер с белыми деревьями. Женя рассказывает, как смотрел за домом, проверял отопление. Потом на некоторое время замолкает и, подумав, спрашивает:
– Как там Минск? Я думал, ты туда надолго…
У меня мерзнут руки. Засовываю их в карманы в поисках перчаток.
– Да так… Холодно и неуютно. Минск красивый город, но мне не понравился.
– Ну столица… А ты чего без варежек?
– В Минске потеряла, похоже… – говорю и пожимаю плечами.
Он недолго думает, снимает свои огромные меховые варежки и протягивает мне. Я отказываюсь, но Женя настаивает, говорит, что у него теплые карманы. И вообще он мужчина и ему приятно. Соглашаюсь. Это очень мило и забавно. Как в детстве, когда кормил меня конфетами.
Надеваю варежки. Внутри сохранилось тепло и это приятно. Волна нежности прокатывается по телу, и лицо начинает гореть. Чувствую доброту и заботу. Я беру Женю под руку… Он еле заметно вздрагивает, но не подает вида. Замечаю проскользнувшую по его губам улыбку. Растерялся и молчит. Я помню наш поцелуй когда мы были подростками. Я была глупой и, кажется, тогда обидела Женю…
– А у вас какие новости? Хорошо, что у тебя сегодня выходной… Спасибо, что пришел! – говорю я.
Женя улыбается. Щеки его красные, возможно, от холода. Молча проходим мимо родного для меня драматического театра.
– Я на сегодня-завтра подменился. Можем гулять хоть два дня. Дома все в порядке… – говорит он.
– Знаешь… А я работу думаю сменить…
Женя по-детски пожимает плечами и улыбается.
– Почему бы и нет. А на какую?
– Еще не решила. Посмотрим… И на гитаре хочу научиться, одолжишь свою?..
Женя смеется и обещает меня научить играть, и я соглашаюсь.
Поворачиваем на центральную улицу, ту самую, по которой можно проехать прямо только перестроившись в правую полосу. Сейчас середина дня, спокойно, пробок нет. Медленно, не спеша шагаем по площади Победы. Машины рычат и проносятся мимо, люди нас обгоняют… Теперь все по-другому, я иду пешком и не одна. Поднимаю глаза, не боясь смотреть вперед! Чувствую опору надежной руки. Кажется, можно обнаглеть и повиснуть, а Женя даже не подаст вида.
Сегодня мы будем долго-долго гулять по заснеженному городу…