Часть II
Время не лечит, а приучает к новым условиям. Как обычно после работы стою на остановке, только жду автобус. Помню, около месяца назад по привычке стояла и очень долго ждала бабушку. Не сразу пришло осознание…
Похолодало, октябрь заканчивается. Идет мокрый снег и почти сразу тает. Невозможно пройти по улице и остаться в чистой обуви. Стою под козырьком остановки, дождь громко и монотонно стучит в полупрозрачный пластик. Летят брызги. Машины уныло проезжают мимо.
Домой ехать не хочется: тетя Тоня повадилась приходить ко мне пить чай и болтать, Женя ошивается рядом и хозяйничает на моем участке. Жалость… Как она разъедает и угнетает. Я ведь не стала инвалидом, просто теперь живу одна.
Подъезжает автобус. Захожу в него по грязному мокрому полу, становлюсь у окна, держась за перекладину. Рассматриваю капли внизу на стекле. Они какое-то время держатся, а потом срываются и стекают вниз сливаясь с другими. На их месте появляются новые, и все повторяется.
Защекотало в груди. Как будто я что-то забыла. Лезу в сумку, телефон на месте… Кошелек. Из бокового кармашка достаю бабушкин амулет, поглаживаю и кладу назад. Оказаться бы хоть на мгновение опять в нашей машине, как раньше, с моими наклейками. Просто плюхнуться, покапризничать и рассказать бабушке бредовую историю про русалочку. Съесть хот-дог на заправке…
Ностальгия вызывает во мне волнение. Стыдно плакать, даже если идет дождь. Нет, это что-то другое рождается в животе. Совсем не похожее на волнение, скорее резкое и колющее, очень неприятное. Да, это она… Это опасность, которая не преследовала меня со смерти бабушки. Наступает паника… Тянет найти причину и рассмотреть.
Стараюсь дышать спокойно. Вдох и очень долгий выдох. Еще вдох и выдох… Закрываю глаза, прислушиваюсь к рыку автобуса и голосам.
И тут задумываюсь, что, собственно, мне терять? Я одна. Видела разные мерзости. Теперь могу смотреть куда хочу и когда хочу. Что там может быть? Очередная раздавленная собака или кошка? Я умру? Да уже все равно!
Сердце рвется из груди. Перешагиваю через себя. На выдохе открываю глаза и поднимаю голову. Капли на стекле не изменились, дождь так же идет, машины пролетают мимо. Дышу. Автобус между тем останавливается на остановке.
Привлекает мое внимание яркое пятно на этой угрюмой картине города. Оно кажется лишним, разрушающим композицию. Безвкусным, настырным, пестрым. Присматриваюсь: реклама турагентства, на которой тепло и светло, голубое море и золотое солнце, загорелая блондинка в белом бикини машет нам. Обещают волшебный отдых. И это на фоне нашей осени, через стекло, по которому струится дождь. Выглядит, как издевательство.
Не может быть, опять галлюцинации. Картинка плавает и меняется. Девушка на плакате уже не машет, она судорожно дергает руками. Сжимает кулаки в попытке за что-нибудь ухватиться. Выпучивает глаза, открывает рот как рыба. Я смотрю прямо на нее и чувствую страх, панику, агонию. Я так же открываю рот и пытаюсь набрать воздух в легкие за обеих. Но не могу. Словно барахтаюсь в густом соленом эфире. Чувствую удары в груди. Все мышцы с моем теле напряжены, я не могу выбраться. Не могу дышать. Все темнеет…
Меня волокут на сидение. Не понимаю, что случилось. Похоже упала. Напротив женщина с девочкой, на них одинаковые розовые пушистые пальто. Мне говорила бабушка, что это очень модно. Девочка протягивает мне воду в маленькой бутылочке, ее мама трясет меня, придерживая голову, и спрашивает, слышу ли я ее. Девочка волнуется и посматривает на маму, которая похоже знает, что делает. Они, как ангелы, захватывают мое воображение, и я не замечаю, как снова нормально дышу и соображаю.
Пью воду, благодарю, успокаиваю, что, наверное, от усталости заснула. Слезно обещаю сходить к врачу и разобраться. Отдохнуть и выспаться. Прощаюсь, но замечаю испачканное при падении пальто. Стыдно. Прошу прощение за свой вид. Потом еще за беспокойство. Выхожу на своей остановке. Переходя дорогу хочется бежать – я чувствую сверлящий взгляд всех пассажиров, представляю, как они прилипли к окнам. Очень неловко, ноги не слушаются и как будто не сгибаются.
Зайдя за угол выдыхаю. Кажется, я не дышала пока переходила дорогу. Быстро иду по обочине, шлепая по грязи. Все равно туфли уже грязные, а ноги мокрые.
Иду и сопоставляю увиденное, это оказывается несложно. Только один человек, из тех, кого я знаю, собирается отдыхать на море в скором времени. И она блондинка, во всяком случае, судя по фотографиям в сети. Или я ошибаюсь? Мало ли сколько светловолосых людей вокруг. Может кто из соседей или знакомых? Не могу вспомнить еще детали… А вдруг фантазии? Я уверена… Мне влетит, если я позвоню и буду рассказывать про билборды… Это всегда вызывает злость и мы ссоримся. Но она же утонет! Надо срочно что-то делать, нельзя медлить. Перехожу на бег.
Вбегаю домой и закрываю дверь на замок. В спешке достаю телефон.
Звоню. Гудки… Один, два, три…
– Алло.
– Мама, привет! Надо кое-что сказать…
– Ну давай, как раз свободна.
Не знаю, что сказать. Как начать. Прошлый раз мы разговаривали после похорон. Я рассказывала, как они прошли, мы плакали… А потом я ее расстроила…
– Ну, что ты позвонила и молчишь? Что случилось? – спрашивает мама.
– Тут такое… Только не злись, это важно. Помнишь, я про бабушку говорила, что видела, как она умрет? Тогда, на билборде…
– Ну хватит уже! Не вешай на себя вину… Мы говорили, кажется тебе, фантазии это… Стресс. Хватит про это! Мне тоже тяжело.
– Нет, ну поверь. Ну оно же случилось, и опять… Мне…
Мама громко выдохнула в трубку.
– Слушай, найди ты себе занятие! Друзей найди, компанию… Мужика наконец!.. Я тебе что, развлечение? Аниматор?
Мама уже сильно злится. Мое дыхание сбилось, от волнения тяжело говорить. Надо быстрее что-то сказать, достучаться. Она не хочет слушать… Проступают слезы. Только бы не бросила трубку…
– Мама! Подожди! Я видела, как ты утонешь! Понимаешь? Утонешь!
– Да хватит устраивать эту детскую ревность! Ты взрослая женщина! Сходи полечись, если крыша едет! Реально надоело! Сдам в психушку!
– Серьезно! Не едь на море! Ты утонешь, это страшно и больно! Это невыносимо!
– Дура психованная!
Слышу в трубке короткие гудки…
Она мне не верит… Совсем. Ловлю себя на том, что сильно-сильно сжала челюсть. Болят зубы. Не дышу. Жар ударяет прямо в темя. Бью по столу кулаком. Это несправедливо! Я никогда ей не врала…
Звоню. Сбрасывает. Не могу сидеть. Надо было не так говорить!
Пишу сообщение: “Мама, поверь мне хоть раз! Я боюсь за тебя! Пожалуйста! Один раз! Не едь!”
В груди стучит, обида рвется наружу. Но нет времени на это… Я не помню даты, когда она едет? Встаю и хожу вокруг стола. Отвлекаюсь на холодильник. Почему же я тогда побоялась? Я поеду к ней…
Подхожу к бабушкиной кровати. Ладонью нежно касаюсь одеяла со слоном. Дрожащей рукой протираю салфеткой давно спрятанную в чехол швейную машинку и стол вокруг нее, где ничего не лежит. Холодильник гудит все громче и напряженнее, звук впивается мне в мозг. Обхожу еще несколько раз стол. Хочется кричать… Знобит.
Звоню. Не поднимает.
Понимаю, мама не будет со мной разговаривать. Упертая! Ну как убедить в том, что она не видит и не понимает. Почему я такая плохая для нее?
Звоню начальнику, извиняюсь и предупреждаю, что не смогу завтра выйти. Вру, что поднялась температура. От обиды голос мой срывается на плач. Текут слезы. Я шмыгаю носом. Не умею обманывать, но, наверное, из-за моего нервного состояния или чего-то другого, он мне верит… Успокаивает.
Выбора нет. Я должна ехать в Минск.
Пишу сообщение: “Женя, пригляди за домом. Еду к маме, не знаю когда вернусь. Отопление на минимуме оставляю, посмотри.”
Приходит ответ: “Ок. Не волнуйся! Говори, если помощь нужна, вещи отвезти на вокзал”.
В ответ пишу: “Ничего не надо, спасибо!”
Да, наверное надо ехать на поезде. Это мое первое путешествие в другой город… Ищу в поисковике расписание, ближайшие места на завтра после обеда. Буду в Минске в семь вечера. Помню мамин адрес наизусть еще с детских времен, когда писала ей письма. Как раз найду квартиру к ее возвращению с работы.
Звоню маме еще раз. Не поднимает.
Пишу: “Мама, я еду в Минск. Поговорим.”
Сажусь за стол и закрываю глаза. Мне сейчас надо собраться и действовать наверняка. Нельзя поддаться страху и неуверенности. Другого шанса не будет. Делаю глубокий вдох и считаю: один, два, три, четыре. Как можно медленней выдыхаю… Повторяю так несколько раз, слушая холодильник, звуки машин на улице, лай собак… Стараюсь расслабить по очереди мышцы спины, рук, шеи…
Пришло сообщение от мамы: “Не смей приезжать! Я все сказала!”
Я не могу иначе. Пакую рюкзак.
И вот я ступаю на мокрую от снега привокзальную площадь. На другой стороне старый бледно-желтый вокзал, квадратный, как спичечный коробок. На нем непропорционально большие буквы, разделенные часами. Читается только по слогам – “ВАК-ЗАЛ”. Ниже ярко желтые арки, лепнина и имитация колонн. На его часах половина четвертого – скоро поезд. Пора.
Обхожу фонтан, маленький и оставленный без воды на зиму. Прохожу площадь, всего может шагов десять. Справа вижу крытую и довольно широкую лестницу-тоннель, по которой двигаются потоки людей в обоих направлениях. Проход ведет как на платформы, так и в район за железной дорогой. Над лестницей табло – ищу свой поезд. Третья платформа, седьмой путь.
Вливаюсь в толпу, иду по переходному мосту до третьей платформы. Мы, как угрюмые муравьи: один за одним, занятые своим делом, не спорим и не разговариваем… Вокруг меня люди, а подо мной старый, весь сбитый и окрашенный светло-серой краской пол. Объявляют "Поезд номер семьсот тринадцать по маршруту…" Достаю билет, чтобы сверить номер поезда. "…Прибывает на третью платформу, седьмой путь. Номера вагонов с хвоста поезда." А с какой стороны хвост?
Спускаюсь к поезду. Он уже стоит. Такой мощный и железный. Я не предполагала, что поезда такие высокие. Мне надо только забраться по лестнице, и путь мой начнется, так далеко я еще не заходила. Амулет в кармане греет мне руку, дает мне силы. Он мне поможет, и я, действительно, не буду грустить…
Крепко держась за перила, я поднимаюсь по крутым ступеням. Прохожу по узкому, здесь еле разминутся два человека, коридору вагона, в котором, удивительно, расстелены ковры. Настоящие синие длинные ковры, а по верху еще и какое-то льняное полотенце. Ищу свой номер одиннадцать. Раздвигаю тяжелые тугие двери с круглыми ручками. Очень непривычно, тесно, как в лифте. И пусто, в моем купе никого нет. Стол покрытый пластиком, по краю металлическая окантовка. Полукруглые окна с толстым двойным стеклом. Матрасы скручены, и ровно лежат на верхних полках, мягких и обитых темно-синим велюром. Провожу рукой по нему и мурашки пробегают по спине, противно – ненавижу пушистые, ворсовые и махровые материалы. Хорошо, что на нижних лежат покрывала. Решаю закрыть дверь. Сажусь на свое место. Кажется, что тут пахнет плесенью… Ну точно! Чихаю…
Пол под ногами начинает урчать и дрожать, как кот. Поезд трогается так плавно, что кажется, это не он, а платформа уезжает. Раз никого нет, ложусь плашмя на мягкую полку и закрываю глаза. Стук колес: два стука вверх, два стука вниз и повторяется. Он начался медленно и незаметно, но во всю набирает и набирает обороты… Вагон раскачивается, как будто это колыбель со спящим ребенком, которую чуть-чуть толкает заботливая мать.
Надо подумать, сосредоточиться. Решение найдется. Не накручивать себя, думать! Равномерный стук и гул уносит меня…
Просыпаюсь от звука открывающейся двери. Где-то на полпути у меня появляется попутчица. Ее зовут Лариса. Одета просто: брюки, гольф, кроссовки, поношенное пальто – все в темно-серых тонах. Седина в волосах и какая-то тусклость в лице. Но оптимизма ей не занимать. Простая женщина. Она много говорит о себе и о своей чудесной семье. За разговором проходит остальная часть пути, мне не удается заскучать.
– Навещу Катюшу и вечернем домой, – продолжала говорить соседка, – я бы, конечно, на денек… Но они снимают же на четверых, места нет. Тесно, но до университета совсем недалеко, пару станций. Дочка встретить не успеет, лекции. Но отсюда на метро быстро. Прямая линия. Не волнуйся, и ты быстро найдешь, на другую станцию надо будет пересесть.
Мама не приехала на похороны. Собиралась, но не получилось. Какой же все таки у нее сейчас цвет волос и прическа? Точно ли она блондинка?
Поезд монотонно катится, а я выколупываю грязь из-под ногтей. Чем ближе к Минску – тем больше я волнуюсь. Постоянно думая, что сказать – я не подумала, в каком виде я появлюсь. Наверное, моя провинциальная одежда не подходит для Минска. Моя мама очень серьезная, деловая женщина. Не будет ли ей стыдно, что дочка приехала в джинсах и свитере, как простушка.
От меня пахнет поездом и волосы стали сальными, растрепались. В поисках расчески достаю из рюкзака косметичку. Расчесывая волосы, я думаю, почему мы с мамой внешне совсем не похожи? Она красивая, все ее любят, а я серая – меня никто не замечает и не любит. Я убираю волосы гладко-гладко под заколку, не люблю, когда даже один локон торчит. Раз достала – подкрашиваю губы нюдовой помадой, припудриваю покрасневшее уставшее лицо. Я почти не спала этой ночью. Чувствую нервозность и страх. Подташнивает и хочется куда-то бежать. Не могу успокоить руки. Кажется, сгрызла все ногти.