– Звучит захватывающе! Надеюсь, обойдется без больших потерь, ведь спасать принцев это рискованная задача. Главное, что б оно того стоило. – И придав себе более серьезный вид Лакония добавила: – Я полностью полагаюсь на твою ответственность и инстинкт самосохранения.
– Конечно, мамочка. Мы будем очень осторожны и бдительны и вернемся домой раньше захода солнца. А что можно взять на перекусик? – Милания озадаченно заглядывала в открытую дверь кладовой.
– Там есть засахаренный ревень, лепешки и компот. Постой, я соберу. – Лакония подошла к дочери. Надо же, та была уже почти одного роста с ней! Но это не помешало маме нежно погладить дочь по щеке, крепко обнять и чмокнуть в нос. Дочка пахла лавандой, солнцем, загаром и играми в спасение принцев.
– Давай сумку, я сейчас сама сложу, чтоб компот не протек, – забрав пошитую Миланией сумочку, мама скрылась в недрах кладовки.
В это время, громко топоча, по лестнице сбежала семихитная Малакиния. В таких же шортах и рубашке, но без пояска. Один край рубахи был заправлен за пояс шорт, другой вольно болтался, гордо являя миру пятно от варенья в форме четырехлистного клевера.
«На удачу!» – говорила про пятно Малакиния и хохотала. Волосы хаотично обрамляли ее круглощекое румяное личико, усыпанное золотыми веснушками. На солнце копна волос с неизменными белыми концами полыхала настоящим рыжим пламенем. Дети как-то своими дразнилками довели Малакинию до того, она укоротила свои чудесные длинные волосы чуть ли не наполовину, лишь бы избавиться от странных белых кончиков, но на утро они снова побелели. Лакония и Хранитель считали эту особенность Малакинии необычной, а волосы невероятно красивыми. А Милания так часто мутузила всех, кто дразнил сестру, что в итоге дети перестали это делать, и Малакиния наконец приняла себя.
– Я рассчитываю на твою ответственность и инстинкт самосохранения, – снова повторила Лакония, протягивая Милании полную вкусностей сумку. Малакиния подбежала к матери и обняла за талию, путаясь ногами в ее юбке.
– Мы будем очень осторожны и внимательны, мамочка, – пообещала младшая лисенка. Распевая песенку, дети вышли из дома, и Лакония осталась в тишине, в просторной пустой светлой. Три больших окна, от пола до самого потолка, выходили в сад и были распахнуты настежь. Из сада доносилось пение птиц и приглушенное жужжание пчел и шмелей, трудящихся над цветущими кустами чайной розы и жасмина. В углу светлой лежали игрушки: тряпичные куклы и деревянные фигурки живных. Там же из подушек девочки соорудили дом и очень просили его не разбирать. Вечерами они забирались в него, читали друг другу книжки или сочиняли истории. Напротив камина, боком служа одной из стенок подушечного домика, стоял большой мягкий диван. В холодные зимние вечера Лакония любила лежать, поджав ноги, на этом диване, любоваться пламенем в камине и тихо разговаривать с Мудрым Лисом, положив голову ему на колени. Ее Вознеженный пил крепкий чай и тихо отвечал, перебирая пряди ее волос, очерчивая линию скул, нежно касаясь мочки уха и скользя пальцами по шее… «Да-а-а, всякое видывал этот диван…» – лукаво улыбнувшись, подумала Лакония.
Она все еще улыбалась, усаживаясь у окна с блокнотом и чернилами. Но стоило ей надеть очки и погрузиться в подсчеты – уже ничто другое не отвлекало ее внимания.
Тем временем Милания и Малакиния мчались по знакомой тропке наперегонки. На косой опушке дети назначили встречу в десять утра. Планировалось нападение Вовкулаков, спасение принца, заключение перемирия и совместный пир. Зирон предлагал играть в пир в честь заключения их Союза Нежности, но Милания сразу отвергла эту идею.
– Я не хочу давать ему никаких лишних надежд, – пояснила она свою позицию сестре. Малакиния кивнула, хоть ничего и не поняла.
Сестры шли на косую опушку, бодро напевая свою любимую считалочку:
***
Раз-два-три-четыре —
Сосчитаем дыры в сыре.
Если в сыре много дыр,
Значит, вкусным будет сыр.
Если в нем одна дыра,
Значит, вкусным был вчера.
***
По мере погружения в лес тропинка становилась все у́же, и в некоторых местах приходилось продираться через сплетающиеся ветви разросшихся кустов.
Игра на опушке была в самом разгаре, когда сестры присоединились к друзьям. Скача по деревьям, сражаясь с кустами и невидимыми противниками, детеныши лисоборотни наслаждались летним днем, наполняя Лес звонким хохотом. Каким-то чудом, несмотря на активные игры и частые драки, Милании удавалось содержать свои одежду и прическу в идеальном порядке. А вот у Малакинии запылились сандалии, и были грязными коленки и ладошки.
После жарких споров об условиях перемирия, дети подкрепились и подхватили идею Зирона пойти окунуться в прохладные воды реки Ноэвы. От косой опушки до речки было рукой подать. Шум ее потока доносился до слуха ребят. Наступил полдень, солнце палило с такой силой, что устоять от соблазна освежиться прохладной речной водой было невозможно. Милания и Малакиния настороженно последовали за веселой толпой детей – родители пока не разрешали им приближаться к реке.
– Ну чего вы? – уговаривал медленно и неуверенно шагающих девочек Зирон. —Посидите поодаль, а я наберу вам воды в кувшин от компота.
– Ну ладно, только к воде мы не пойдем, а то мама будет ругать, – авторитетно заявила Малакиния, видя, что Милания смутилась и покраснела.
Девочкам тоже было жарко, потому идея облиться водой из кувшина выглядела заманчивой, и в то же время не нарушающей запрета родителей.
По мере приближения к реке, дети ускоряли ход, и вот все уже бежали, радостно вопя. Кто-то сбрасывал рубашки, другие прыгали в воду как есть – в одежде. Милания и Малакиния остановились на безопасном, на их взгляд, расстоянии и уселись на траву в тени клена. Зирон уже успел трижды прыгнуть в воду и выбраться – пловец он был отличный. Он подбежал к лискам и встряхнул над ними своей мокрой рубахой. Девочки радостно приветствовали этот маленький самодельный дождь.
– Побежали, хоть ножки намочите! – уговаривал он Миланию.
Она украдкой взглянула на сестру.
– Я быстро? Только на мелкоте? – одновременно извиняясь и как бы спрашивая разрешения, Милания встала и приняла протянутую руку Зирона. Малакиния проводила ее утрированно осуждающим взглядом.
– Ох уж эти подростки, – повторила она папину любимую фразочку, насупившись и скрестив руки на груди.
Милания ступила в воду, и, держа Зирона за руку, запрыгала с камушка на камушек, как молодая козочка. Ей было и весело, и приятно. Внимание Зирона льстило, хотелось показать, что она не только хулиганка-драчунья, но и чуткая интересная «уже-почти-девушка».
Малакиния откровенно скучала, во рту совсем пересохло, обещанную воду никто так и не принес. Она взяла кувшин и направилась к реке, Милания и Зирон постепенно отходили все дальше, вода доходила им уже до колен. Края шорт Милании намокли, но она не замечала, увлеченная флиртом. Зирон то держал ее за руку, то выпрыгивал на берег и делал колесо, все это обильно сдабривая комплиментами ее глазам, волосам и крепкому удару левой. Малакиния, набрала в кувшин немного воды и от скуки и любопытства последовала за ними.
Все произошло быстро.
Милания сразу и не заметила, как ее красивый поясок ослаб в узле и неожиданно соскользнул с рубашки. А вот Малакиния заметила, как поток воды подхватил шнурок, и кинулась за ним.
– Шнурочек! – кричала девочка. – Лови, лови, он уплывет!
Зирон увидел, как поясок голубой тряпичной змейкой мелькнул между камнями. Милания вскрикнула: мимо нее пронеслась Малакиния и с разбегу прыгнула в воду следом за шнурком. Ноэва в этих местах как раз проходила через каменные пороги. Поток воды, с неистовым ускорением пенясь и бурля, огибал с огромные тысячахитные булыжники, гладкие от неустанной шлифовки. Малакиния выныривала, била руками по воде, лихорадочно заглатывая воздух, кричала и снова уходила под воду. Ее ударяло о камни она инстинктивно пыталась за что-либо схватиться. Ее охватил ужас. Обрывки мыслей проносились в голове. Спасите! Что же она сделала? Она не умеет плавать, да и если бы умела – в таком бурном потоке невозможно плыть. Снова вынырнула. Крик. В рот залилась вода. Малакиния безвольно кружилась, в пенящейся воде бурной реки, уносимая течением все дальше.
Милания и Зирон бежали вдоль берега по-над рекой, но Малакинию этот стремительный поток давно унес далеко вперед. Зирон сдался и в отчаянии упал на колени, хватая руками траву и вырывая с корнем:
– Мы не сможем… Ее уже не найти… Посмотри, какое тут течение… И… Камни…
Милания продолжила бежать. Он что-то еще кричал ей вслед, но она не слышала, не обратила на него внимание. Быстрее, быстрее.
Малакиния выбилась из сил, еще пара ударов о камень – и ее Дух готов будет отлететь… И тут чьи-то руки поймали девочку и осторожно вытащили из безостановочно бегущего потока воды. Малакинию била крупная дрожь, зубы клацали, от ужаса, паники и холода она не могла совладать с конечностями. Она крепко вцепилась в одежду спасителя. Спасительницы. Женщина парила над рекой, медленно двигаясь в сторону берега. Но Малакиния этого не заметила. Вот они оказались на траве, спасительница села, крепко прижимая Малакинию к себе и мерно раскачиваясь. Девочка откашливалась водой и понемногу успокаивалась, приходя в себя от шока. Тело все еще сотрясала дрожь. Женщина была в сухой одежде, от нее шло тепло. Это заинтересовало и отвлекло Малакинию от собственных переживаний. Невероятно длинные, белые как снег волосы спасительницы рассыпались вокруг, а исходящий от нее тонкий запах фиалок и сладких пряников показался Малакинии до боли знакомым и действовал на лиску умиротворяюще. Дрожь постепенно прошла. Уже почти погрузившись в сон, Малакиния подняла голову и пролепетала:
– Спасибо, прекрасная фея.
Женщина осторожно убрала мокрые пряди волос с лица Малакинии и устремила на нее взгляд прозрачно-льдистых глаз с вертикальными зрачками, полный необъятной теплоты. Чувствуя себя в безопасности, Малакиния заснула. В кулачке она сжимала голубой шнурок.
– Какая же ты упрямая, – глядя на этот шнурок, улыбнулась женщина и покачала головой. Она нежно коснулась крепко сжатых вокруг шнурка пальчиков. – Прямо как твой отец.
Милания издалека увидела тело Малакинии, лежащее на берегу. Ярким белым пятном оно выделялось на равномерно-зеленой полянке, кое-где скромно украшенной бледно-лиловыми цветками вьюнка. Вид безвольно лежащей девочки поразил Миланию. Она рывком оказалась возле сестры, предполагая худшее… Малакиния же просто мирно спала, свернувшись клубочком, согревшись и обсохнув на солнышке. В кулаке у нее был зажат злосчастный шнурок любимого Миланиного цвета. Шнурок, который Малакиния втайне плела долгие месяцы и торжественно подарила сестре на десятихитие.
Пропади он пропадом, шнурок, который чуть не лишил ее сестры!
«Кого ты обманываешь? Ты сама чуть не лишила себя сестры! – сердито сказала себе Милания. – Завертелась хвостом перед мальчишкой! Ты должна была присматривать за ней! Вам вообще к реке идти было нельзя! Это просто чудо, что она вот так лежит тут! Что она не отпустила Дух от страха, что ее не тряхнуло о камни так, чтоб он отлетел! Это просто Чудо…» Милания не могла перестать себя корить. Будь виноват кто-то другой, его можно было бы отделать как следует, тогда, может быть, стало бы легче. А самой себе тумаков не навешаешь. Тут все сложнее. Злость на себя и неизмеримое чувство вины прожигали в Милании дыру изнутри… Она неотрывно смотрела на сестричку, боясь моргнуть. Та громко сопела. Пережив сильный стресс, девочка заснула очень крепко. Милания тихо улеглась рядом и обняла сестру, стараясь не нарушить ее сон. Она плакала и тихо шептала: «Прости, прости, прости меня пожалуйста…» – до тех пор, пока, вымотанная бегом, слезами и переживаниями, сама не забылась глубоким беспокойным сном.
Зирон совладал с паникой и к моменту, когда подоспели другие ребята, утер слезы и взял себя в руки.
– Почему она вообще в воду сиганула? – скрипучим голосом снова и снова спрашивал долговязый нескладный мальчуган в красной майке, доходящей ему до колен.
Никто не знал ответа.
– Да понятно же, просто малявка приревновала старшую сестру к Зирону, – с видом эксперта по всем вопросам сказала девочка с густыми каштановыми волосами . – Просто Малакиния решила на себя обратить внимание сестры и всех присутствующих. Я сколько раз говорила – нечего этой карапузихе с нами таскаться. Вот, я оказалась права, от малышни одни проблемы! – Лисенке оставалось всего два месяца до пятнадцатихития и дня ее Донития, и она уже считала себя очень взрослой.
– Вы представляете, что будет, если младшая из рода Хранителя погибнет? Знаете, что начнется?! Представляете, как нам всем попадет? – небольшого роста мальчишка схватился за голову, приставая попеременно к каждому с этими вопросами. Маленький паникер переживал за свою шкурку. Зирон тоже сильно переживал. И тоже за себя. Он переживал, что оказался таким слабохарактерным, что сдался, что упал и начал плакать от страха, а бесстрашная Милания побежала дальше… «Она теперь не то что заговорить, она смотреть на меня не захочет!» – в отчаянии думал он.
Дети организовали поисковую группу. Серьезно настроившись, и в то же время искренне тревожась за судьбу Малакинии (просто не так сильно, как за свою), но уверенные, что случилась трагедия, они шли вдоль реки, напряженно вглядываясь в воду и осматривая прибрежные заросли и валуны – одновременно с любопытством и страхом перед тем, что могут увидеть.
– Вон они! – Мальчуган-паникер заметил девочек первым. – Вон, на траве!
Сначала все замерли в нерешительности. Зирон первым зашагал в сторону Малакинии и Милании. Крик мальчишки разбудил сестер, они принялись радостно обниматься, не обращая внимания на лисят. Заробевшие было дети осмелели и поторопились следом за Зироном, обрадованные тем, что все оказались живы и здоровы.
Лисята, не сговариваясь, решили, что будет лучше не рассказывать о происшествии взрослым. В свою очередь Малакиния не стала говорить другим лисятам о спасшей ее таинственной беловолосой фее.
– Мне удалось схватиться за торчащий куст, и я выбралась… – Так она пояснила свое спасение.
Над рекой и правда нависал большой ракитовый куст. Упругие побеги под тяжестью зелени и гроздей желтых цветков склонялись к самой воде, разливая вокруг себя медовый запах и зазывая насекомых. Где-то в глубине куста, у его корней, громко пищали птенцы оляпки, пока оба их родителя ныряли в бурную реку, вылавливая личинок и мальков на ужин потомству. Объяснение удовлетворило всех, кроме Милании. Но она решила не расспрашивать сестру. Она даже не считала, что имеет на это право. Солнце начало заходить за горизонт, девочки опаздывали домой. Рубаха Малакинии была порвана в тех местах, где зацепилась за камни, но это вряд ли вызовет подозрения у мамы. Как и ссадины на коленке, локте и виске. Милания крепко держала Малакинию за руку всю дорогу и старательно отводила глаза. Ей так много хотелось сказать сестренке. Извиниться, обнять, пообещать никогда больше не оставлять ее одну. Но слова застряли в груди и не могли никак выбраться наружу. Чем дольше затягивалось молчание, тем сложнее было начать говорить. Милании казалось, младшая сестра смотрит на нее с обидой и укором. Злосчастный шнурок она бережно сложила в карман, чтобы с ним ничего больше не приключилось. Малакиния, в свою очередь, думала, что Милания сердится на нее за глупый порыв, за то, что она чуть не создала страшную проблему и заставила всех поволноваться, что помешала ее флирту с Зироном. То, что сестра больше не подпоясывалась ее подарком, лиска тоже истолковала по-своему. Она ужасно хотела рассказать сестре про загадочную спасительницу. Но боялась заговорить, чувствуя себя виноватой. В итоге домой шли молча.
После происшествия на реке старшие дети больше не звали Малакинию присоединяться к их играм. Милания, погруженная в чувство вины, тоже предпочитала ее избегать. Поначалу она искала предлоги оставить Малакинию играть в саду возле дома, но со временем привыкла просто уходить к друзьям в Чащный Лес без нее, ничего не объясняя.
Малакиния пробовала извиняться, обещала никогда больше даже с места не двигаться без разрешения старшей сестры, но это только усугубляло состояние Милании. Проводить как можно меньше времени рядом с младшей – казалось ей единственным решением. Видя, что ее компания тяготит сестру, Малакиния больше не навязывалась.
Лакония и Мудрый Лис заметили разлад между дочерьми. Но на их вопросы девочки внятно не отвечали.
– Думаешь, они так сильно поссорились? – спросила Лакония Вознеженного, протягивая ему кружку с его любимым крепким черным чаем От переживания ее роскошный длинный хвост раскинулся на всю светлую и размеренно бил из стороны в сторону. Редкая Особо Длиннохвостая Лиса – такой была Натура ее Духа.
– Не знаю, вроде бы дома они общаются без агрессии, просто меньше… Уделяют больше внимания своим личным делам… – Хранитель задумался, глядя на поднимающийся над кружкой пар. – А может, это сказывается разница в возрасте? Разные интересы… Милания готовится к Донитию и поступлению в Университет… С Зироном там этим своим гуляет. – На этих словах Хранитель неодобрительно покривился и отхлебнул чай. – А Малакиния еще ни о будущем, ни о мальчишках не думает… – Он не скрывал своей радости по этому поводу. Как и большинство отцов, мысль о появлении у дочерей ухажеров пугала и расстраивала Мудрого Лиса. Но он все же старался сильно этого не показывать.
Это забавляло Лаконию. Она больше была готова принять факт постепенного взросления своих детей. Она видела, что дело не только в разных интересах, и всячески старалась узнать причину перемены в отношениях своих дочерей, но при этом сделать это ненавязчиво. Успехом ее попытки не увенчались. Но вскоре тревога за урожай завладела целиком вниманием Хранителя и Лаконии.
А ближе к началу сезона жатвы, когда дела оказались совсем плохи, стало уже не до раздора между лисенками. Надо было договариваться с Цкенодом о дополнительных поставках продовольствия и о кредитовании, иначе в Деревне Лисоборотней наступит голодная зима.
– И главное, бо́льшая часть Долины оказалась на грани голода, а этот новый Придворный Маг, представь, затеял стройку! Громадину такую заложили, какую-то а-ре-ну. Вот на собрании читали его постановление. Возрождение древних традиционных игрищ териантропов. Цестус, вроде бы, называются… В упор ничего такого в традициях наших предков не припомню. Ну да, у них-то во дворце и Фрикайленде библиотеки пообширнее будут, кто знает… – Мудрый Лис негодующе дергал кончик бороды, жалуясь Лаконии. – Говорят, он вертит королем Диверием, как ему вздумается… Я раньше не верил слухам, ну Маг и Маг. Ну завел себе король магического советника, прям уж никогда такого не было, что ли? Но этот Цестус устраивать, когда надо думать о пропитании народа…
– И в чем суть этих игрищ? – недоумевала Лакония.
– Да я сам не понял… Вроде просто териантропы будут силами мериться. Ну, за награду. На арене этой, на публику… Не просто, конечно, драться, а возъединившись с Духом. Ну и странно это, сама подумай: так ли много обычных териантропов сможет себя в обличии живного долго держать? А Хранители в такую аферу ввязываться не станут. Не хватало еще, заняться что ли нечем? Толпу веселить мордобоем… Варварство какое-то.
– Так чего ты ворчишь, пусть себе король и его Маг забавляются как вздумается.
– Я бы и не ворчал, так нас на собрании обязали от каждой деревни на пробы послать по два бойца! В обязательном порядке. А мне и здесь молодые сильные лисы пригодятся. Ведь оглашу – так сразу за легкой наживой больше двух двинут! Десяток, дюжина… А тут каждая пара рук на счету. Тьху! – Хранитель махнул рукой и потянулся к чашке.
Поглощенные своими взрослыми проблемами родители оставили детей без внимания, и случившийся между сестрами раскол только увеличивался.
Жизнерадостная Малакиния постепенно становилась все грустнее. Целыми днями играть дома или в саду в одиночестве – не самое веселое времяпрепровождение. На помощь приходила ее способность говорить с живными. Со временем Малакиния завела друзей из Чащного Леса. Тот самый олень, которого они с отцом и сестрой как-то повстречали, однажды забрел в их сад. Тогда, в лесу, он был совсем молоденьким, с тонкими рожками. Сейчас же он вырос в крупного и сильного самца, его рога стали роскошными, мощными и крепкими. Оленихи в округе были от него без ума, но он никак не мог выбрать себе спутницу. Он мечтал о Большом Чувстве. Еще он любил грецкие орехи, которые ему лущила лисенка.
Малкиния назвала его Себас, потому что не могла произнести его оленье имя, как ни старалась. Часто в гости захаживали две грызливые белки, Зизи и Аливия. Они тоже любили орешки. И малиновое варенье. И печенье. И пряники. И засахаренный ревень. И суп. Они просто любили поесть. Еще одним участником их разношерстной компании была сизокрылохвостая трещока. Ее белое оперение прямо-таки светилось и на солнце, и в ночи. Крепким длинным клювом птичка ловко ловила проползающих мимо червячков и пролетающих мух, а в качестве лакомства для нее Малакиния собирала ягоды. Трещоку звари Тьють.
Малакиния установила раскладной столик, который ей сделал отец, в дальней части сада, примыкающей к Чащному Лесу. В тени дерев было уютно. Зизи и Аливия всегда появлялись из разных мест, как и Тьють. Но олень всегда приходил и уходил по одной тропинке, значительно вытоптав растительность в этом месте. Он никогда не выходил из леса полностью, потому и столик лиска поставила поближе к деревам. Она уважала инстинкты и привычки своих друзей.
– С этим засушливым летом и ужасно жарящим солнцем мы вообще не собрали запасов на зиму! – жаловалась Зизи, сгрызая палочку ревня.
– Ну как же, кое-что мы собрали и отложили… – плавно возразила ей Аливия. Она наелась гренок с чесноком и маслом и лежал пузиком кверху на солнышке, по очереди вытягивая лапки и прикрыв глаза от удовольствия.
– Но этого недостаточно. Мало, мало! Нам не хватит! – Зизи прыгала по столу, то забираясь на дерево, то слезая, то запрыгивая Малакинии на плечо, а с него ей на голову и осматриваясь по сторонам. Она говорила быстро, отрывисто и была склонна излишне драматизировать.
– Да о чем ты говоришь! У нас три пенька и дупло забиты под завязку, – снова постаралась успокоить ее Аливия, медленно переворачиваясь на бок. Но это только подлило масла в огонь. Зизи в один прыжок оказалась рядом с ней, зажав ее рот лапкой и шустро оглядываясь по сторонам.
– Ты в своем уме? – зашипела она на Аливию. – Нам грозят голодные времена, а ты тут разоряешься о наших запасах, которых и нам самим не хватит, даже до наступления тепла. Уф-ф-ф. – Она снова подпрыгнула ближе к Малакинии и начала лакать чай, заботливо налитый лисенкой в блюдце. – Вот всегда с ней так… Ничего она не понимает.
Малакиния тихонько, по-доброму, посмеивалась, глядя на эту парочку.
Себаса они тоже забавляли. Но он не раз признавался Малакинии, что завидует их Большому Чувству.
– Вот подумать только. Такие маленькие они, эти белки, а такое большое у них Большое Чувство. А я вот большой, а у меня даже маленького Большого Чувства нет… – Он хлопал длинными ресницами, которые обрамляли его большие грустные глаза, и так же грустно жевал грецкие орехи. Себас был романтик.
– А я слышала, – зачастила Тьють, – что на западном краю Чащного Леса есть молодая Золотистоворсая Олениха. Невероятно красивая. И вот ее ухажер взял и пободался с другим оленем за ее подругу. А она об этом узнала и такая ему говорит: «Видеть тебя больше не хочу! Лицемер! Задира! Потаскун!» И нет теперь у нее ухажера. И подруги нет. Так если она такая грустная там и одинокая, может ты бы сбегал и посмотрел на нее? А то мне синица еще рассказала, что в стороне трех сосен, там, где логово Лесного Кота, о котором никто не знает, кроме меня, и вот – там, рядом с соснами, есть еще один молодой олень, который давно об этой Золотистоворсой Оленихе день и ночь мечтает. Так что он же сразу пойдет. А у него шансов меньше, чем у тебя, у него рог отколотый. Да ладно бы в драке, а там такая глупая история, мне рассказывали! В общем, он ночью шел по лесу и принял дерево за другого оленя, и ему показалось что тот как-то не так на него смотрит. И вот он ему «Эй!» да «Ты чего?!» Ну и разозлился, дерево-то молчит. И этот, значит, разбежался да бабах!
– И что, сколол рог? – не выдержала Малакиния.
– Ес-с-сли бы! Застрял! – Тьють растрещалась со смеху. – И так до утра простоял, с рогами в дереве. Ну! Его потом два медведя еле вытянули, и вот тогда-то рог и откололся. Такой, в общем, герой… сомнительный. – Трещока завершила рассказ и обратила свое внимание к блюдцу с чаем. Она была сплетница.
Благодаря своим новым друзьям Малакиния знала обо всех происшествиях в Лесу. А благодаря Тьють – новости из соседних поселений и даже из столицы. Трещока летала повсюду и все слышала и со всеми все обсуждала. Хотя многое из того, что она рассказывала, было пересказано со слов других живных, да и сама она любила приукрасить для эффектности. Потому верить ей наслово было неразумно. Тем не менее некоторую информацию все же можно было почерпнуть. И уж точно всегда было над чем от души посмеяться.
В один из вечеров, наполненных свежестью, очень редких в этом сезоне, Малакиния сидела в домике из подушек в углу светлой и читала при свете свечи книжку с описаниями разных живных.
Мудрый Лис, склонившись над учетными книгами и счетами, сидел за столом, рассчитывая необходимое количество дополнительных продуктов на зиму. Рядом стояла его неизменная любимая кружка: большая, фарфоровая, с толстыми стенками, расписанными изображениями реки и разводных мостов далекой родины Мудрого Лиса. Технологии в том Мире, где когда-то родился и вырос Хранитель, были ошеломляюще развиты. Но в тех местах совершенно не было Магий. Не было соприкасания с Натурой. Обитавшие там люди не умели возъединяться с Духом своего живного. Мало кто умел ценить Дар Жизни. Мало кого посещало Большое Чувство. А главное – там не было Лаконии. Поэтому однажды узнав о Других Мирах, о своих предках и повстречав Вознеженную, Мудрый Лис навсегда выбрал для себя домом Долину Териантропов. И ни разу не засомневался и не пожалел о своем выборе. Хотя когда-то его далекие предки-териантропы решили совершенно иначе и, покоренные прогрессом, переселились в Мир технологий, все же Лис вернулся к корням и обрел свой Дух Мудрого Серебрянного Лиса, пост Хранителя, Вознеженную, дочерей и Гармонию с Магиями и Натурой. Это был его Путь. А на память о том Мире, в котором он родился и вырос, у него осталась только эта кружка.
Сейчас вопрос пропитания целой деревни лисоборотней, доверенной Столом Правления ему в попечительство, безусловно, очень беспокоил Хранителя. Но не настолько сильно, чтобы не заметить, как Малакиния из своего угла, отвлекавшись от книги, то и дело обращала на него свой полный грусти и нерешительности взгляд. Мудрый Лис был нужен своей маленькой лисенке, и это было для него самым важным делом во всех мирах. Она была готова поговорить, и он не собирался заставлять дочку ждать. Хранитель отхлебнул чай и поморщился – напиток давно остыл – и встал из-за стола. От долгого сидения над книгами поясница затекла – он сделал несколько наклонов, поворотов, потянулся и направился к дивану, жестом подзывая дочку к себе.
– Поди сюда, постреленышка, расскажи папе, что беспокоит твой Дух? – Он уселся. Малакиния, резво отложила книжку и уже через секунду сидела у отца на коленях. Ее очень тяготила ситуация, сложившаяся между ней с сестрой. Но она не знала, как начать. Потому лиска просто прильнула к отцу, вдыхая ароматы черного чая, перечной мяты и кексов с изюмом, пропитавшие его бороду.
Мудрый Лис гладил дочь по голове и ждал, пока она найдет слова.
– Понимаешь, папа, это между мной и Миланией… – Лисенка начала, играя с краем серебристого халата отца. – Мы вроде и не поссорились… Но она на меня сердита… кажется…
– Что же произошло? – Лис задал вопрос, и тут его рука замерла. Казалось, он очень внимательно прислушивался к звукам ночи. Малакиния услышала, как его сердце забилось чаще. – Да ты что! – вдруг удивился Хранитель, обращаясь к кому-то другому. Неотрывно смотря в сторону камина, он крепко взял девочку за плечи и посмотрел в ее испуганное личико. Мудрый Лис и сам выглядел испуганным. – Это правда, Малакиния? Ты прыгнула в реку? За шнурком?
Он очень постарался не сердиться, ведь это было уже в прошлом и все обошлось, и ему не хотелось спугнуть мгновение откровения дочери. Но он не мог скрыть страха перед мыслью, что Дух Малакинии мог отлететь и она оставила бы их навсегда.
Малакиния недоумевала, откуда отец узнал о реке. Хранитель же снова посмотрел на камин. Рядом с ним он видел знакомый до боли силуэт женщины, со стелющимися по полу белоснежными волосами.
– Не ругай ее, не жури. Помоги помириться с сестрой, а то Малакиния уже вся извелась. И поучи ее плавать. Я могу спасти ее еще только раз. Пусть это больше не будет река, надо же учиться на своих ошибках. – Белокурый Дух улыбнулся и постепенно растаял.
Малакиния все еще смотрела на отца глазами, полными удивления, страха и слез.
– Папочка, только не ругайся, пожалуйста. Это все вышло случайно, я не нарочно, я не хотела, Милания не хотела. Все же обошлось. – Она положила маленькие ладошки на щеки Мудрому Лису, примяв его роскошную серебряную бороду, и смотрела прямо в глаза. – Я обещаю никогда больше к реке не ходить. Я и так больше не ходила. Меня вон Милания и в Лес с собой больше не берет. Не любит она меня больше, даже не разговаривает со мной… Один вред от меня, одни несчастья… – Девочка разрыдалась, уткнувшись отцу в плечо.
– Ну-ну… Тише, тише… Ну что за глупости, Малакиния. От тебя в нашем доме только радость и свет, лисеночка. Я не сержусь. – Лис ласково похлопывал девочку по спине, стараясь успокоить. – Думаю, Милания тоже на тебя не сердится, вам надо просто поговорить. Обсудить это и забыть уже, как страшный сон. Всякое бывает… Я бы не вынес горя, если бы потерял тебя, мама бы не пережила… Вот и Милания, наверняка, просто винит себя в невнимательности… Нам повезло, что тебя охраняет не только наша любовь, постреленышка… Но надо быть осторожнее… – Мудрый Лис все так же крепко обнимал уже притихшую на его плече Малакинию. – И надо бы поучить вас с сестрой плавать.
Малакиния, еще изредка всхлипывала. Но ей и правда стало легче. Теперь это больше не страшная тайна, которая тяготила ее в одиночестве. И отец понял, что это была случайность, и совсем не сердится. Значит, и Милания тоже не сердится или сможет перестать сердиться. «Папа самый Мудрый и самый Добрый во всех мирах!» – подумала лиска.