Тень эту распространяло разросшееся старое дерево, растущее в центре. Его спутанная корневая система наполовину торчала из земли. Некоторые нижние ветки тоже пустили корни, превратив все пространство под деревом в настоящую древесную паутину. Любопытная лиса ловко полезла в самый центр этой паутины, прямиком к толстому стволу дерева. Она нежно погладила его шершавую кору и медленно обошла вокруг, перелезая через петляющие корявые корни. Удивительно, каким огромным было это величественное растение. Наверняка и таким же древним. Ветки клонились вниз, подобно ивовым. Но были сплошь покрыты длинными тонкими иголками нежного зеленого цвета, на манер еловых. Крона неведомого Малакинии растения была такого размера, что на ее массивных, раскинувшихся над целой поляной ветвях можно было бы целиком уместить дом лисенки. Малакиния тут же решила забраться на него как можно выше.
«Вид с такого дерева-гиганта наверняка открывается такой, что дух захватывает! А значит, – думала она, карабкаясь с ветки на ветку, – оттуда можно посмотреть, в какой стороне моя деревня. Или вообще поискать какое-либо жилище. Умираю, как есть хочется!»
Она лезла все выше и не могла надивиться великолепию чудесного дерева. Лазить по деревьям Малакиния очень любила. Зизи и Аливия серьезно полагали, что в прошлой жизни лиса была белкой. Нечаянно нога ее соскользнула и обломила небольшой засохший сучок. Как бы в ответ на хруст древесины до Малакинии донесся легкий вздох, растворившийся в дуновении ветра. Лисенка была почти наверху. Еще разок она подтянулась к дальней ветке и, оказавшись на ней, вынырнула над густой кроной. В глаза ударил яркий солнечный свет, голова слегка закружилась от открывшегося взору Малакинии простора. Немного отдышавшись, она решила забраться на самую верхушку и оттуда осмотреть окрестности. Чем выше поднималась Малакиния, тем тоньше становились ветви чудесного дерева. Вид и правда открывался потрясающий, но во все стороны от лисы раскидывался бескрайний Чащный Лес. Она и представить себе не могла, что так далеко ушла ночью. Нигде на горизонте не было даже тоненькой струйки дыма от жилищ териантропов. Одни только макушки разнообразных лесных деревьев да снующие птички.
«Наверное, надо забраться еще повыше! И там точно получится углядеть, в какую сторону идти!»
Малакиния бралась за ветви менее решительно, на самой верхушке побеги были такими молодыми, что кожура их еще не успела огрубеть. Они блестели на солнышке гладким серо-зеленым боком. Иголочки были сочные. Острый запах нагретой солнцем хвои щекотал нос. Малакиния заняла максимально устойчивую позицию и огляделась по сторонам. Никаких намеков на деревню. Но она увидела невероятно прелестно шишку. Прямо на тонкой веточке, за которую лиса крепко держалась. Между двумя пучками молодых, едва распустившихся иголок росла эта чудесная лилово-розовая пузатенькая каменная розочка. Лисенка так залюбовалась необычной, никогда ею не виданной шишкой, что налетевший порыв ветра застал ее врасплох. Не удержав равновесия, Малакиния пошатнулась, тонкая веточка жалобно хрустнула и осталась в ее руке, а лиска стремительно полетела вниз. Молодые ветки гнулись, зацепиться ни за одну из них не удавалось – они ловко уворачивались у лисенки из-под рук. Еще немного – и она, ударившись о несколько веток помощнее, переломала бы себе все кости и рухнула на корни.
– Ну ладно, ладно! – недовольно проворчал неожиданный скрипучий голос, и ветви быстро сплелись под лисой, аккуратно ловя ее в свою сеть. Они медленно опустили девочку на широкую ветку ближе к земле.
– Ну что за беда быть такой доброй! Тебе в самый раз было бы упасть и свернуть себе шею, хулиганка! – пробурчал тот же скрипучий старческий голос. – Это что ж это такое! И вздремнуть нельзя – всякие лезут и вандализмом занимаются!
– Я не занималась… – Малакиния никого не видела. И не понимала, к кому обратиться. На поляне было так же пусто, как в момент ее прихода.
– А это что такое? – Тонкая веточка, потянулась к лисенке, обвила ее кисть и подняла на уровень носа. В руке Малакиния бессознательно сжимала тот самый треснувший молодой прутик с лиловой шишкой-цветочком. – Это что такое?! Натуральный вандализм! Акт насилия! Приходят в твой дом, просят тебя об услуге и совершенно не уважают! Совершенно!
Веточка возмущенно бросила руку Малакинии.
Девочка изумленно наблюдала за древним деревом. Она вспомнила, как отец рассказывал им с сестрой о древних деревьях, таких старых и столько переживших, что они обретают голоса…
– Простите меня, чудесное дерево. Я совсем не хотела вам навредить. Я просто не удержалась на ветру. Вы правы – я настоящая хулиганка. Нельзя было лезть так высоко, где ветви такие хрупкие и нежные. Простите, – искренне раскаиваясь, Малакиния опустила голову, рассеянно глядя на лиловую шишку. – Но вы ведь такой большой и раскидистый. Наверняка одна маленькая шишка с одной тоненькой веточкой – не такая уж и большая потеря для такого чудесного дерева? Это как для меня волосок?..
Дерево возмущенно вскинуло лозины в разные стороны:
– Не такая уж и большая потеря?! Не такая уж и большая?! Да это моя единственная шишка за последние хитов триста! Понимаешь?! – грустно и умудренно вздохнув, как умеют только глубокие старики, дерево всхлипнуло. – Я вообще-то уже давно думала, что больше не буду цвести… А на днях чувствую: завязалась одна шишечка! Я так ее ждала! Одна, конечно, толку не будет … Оно видишь как, для опыления надо две: зеленые – они мужские у меня росли, а вот эти чудесные нежно-лилово-розовые, женские. И росли всегда рядышком, так что мне для опыления вообще никого не надо было, ни насекомых, ни живных, только ветерок… Раньше у меня полно их было, этих шишечек. О небеса! Как обильно мы цвели! Сколько детей посеяли в этом лесу! Я, можно сказать, начала этот лес… Да вот только вашему брату сильно понравилась древесина моего вида, и сколько уж я сеяла, всегда все деревья разбирали, как пирожки горячие… А потом пришла старость… Я обрела способность говорить, но утратила способность цвести… Постепенно, не сразу. А остальные лиственницы вырубили. Я теперь во всем лесу одна, да что с меня толку, если новых деревьев от меня нет. Никто и не забредает в мою сторону обычно, я все одна да одна, кругом все ядовитыми ягодами поросло – даже мыши сюда не суют носу… Охохохо… Одинокая старость. Ну что ж. Мне и хорошо, я все сплю да сплю. А тут сначала вдруг шишка, теперь ты пришла. И сломала ее. Эх, – окончив сбивчивый свой рассказ, дерево безнадежно махнуло в сторону Малакинии тремя лозинками.
Лисе стало так жаль бедное одинокое старое дерево. И так стыдно за себя. Она пробралась к самому стволу и крепко его обняла, сколько смогла обхватить.
– Ты прости меня, прости, прости!
Лозинки приласкали лисенку по пушистой рыжей макушке.
– Да я больше не серчаю. Ну с кем не бывает-то, всяк бывает. – Голосок старушки немного повеселел. Давным-давно ее никто не обнимал, она и припомнить не могла, как давно. – Экий у тебя окрас, рыже-белый. Красишь волосы химией какой-то что ли?
– Нет, от природы такие. – Лиска водила пальцем по краям неровных трещин на черно-бурой коре чудного дерева. – А какое ты дерево? Я таких ни в жизни, ни в книжках не встречала.
– Лиственница я. Запомнила? Лист-вен-ни-ца. А звать меня Пендула. Ты можешь звать меня тетушка Пендула, – поразмыслив, великодушно добавила лиственница. – Раз нет в книжках, то ты свою напиши и меня туда устрой. Станешь знаменитой, а то! Не шутки – новое растение открыть. Оно ведь как, новое – это всегда хорошенько забытое старое. А лиственниц-то, поди, уже все в Долине как следует позабыли. Денег заработаешь.
– Как так? Почему лиственница, тетушка Пендула? Ты же в иголках, хвойная. Ни одного листика, – захохотав, недоумевала Малакиния. – Я если тебя в книжке нарисую и подпишу «Лиственница», меня скорее на смех поднимут, чем денег дадут.
– Так я на зиму иголочки сбрасываю. Ага. Вон оно как! Я осенью вся желтею, как деревки с листиками, да. А зимой стою с голыми ветками. Потому меня так и прозвали однажды… Кто-то… Лиственница. Красивое же слово. Что ты! Нынче так уже никто не называет растений. Вот хотя бы кусты эти вокруг? Ядовитые, да. Но звучит-то как: жи-мо-лость! А? Музыка, а не название! А ты как говорила? Волчья ягода? Тьху! Вот это молодежь! Кто так называет? Они и на волков-то ничем не похожи, ягоды эти! Ни капельки. Так-то.
– Лиственница…– тихо повторила Малакиния, поглаживая кору и наслаждаясь тем, как мягко тянется и переливается во рту ласковое новое слово. Желудок лисенки нарушил момент своим громким недовольным урчанием. Малакиния вспомнила, как она голодна. – Тетушка Пендула, вы же такая мудрая и древняя, вы все знаете в лесу и вокруг? Да?
– Конечно, моя дорогая. Конечно знаю, – голосок у лиственницы с первого момента своего звучания сильно изменился, стал и бодрее, и ласковее, и не таким сухим и скрипучим. Она была рада компании. Даже если это стоило ей последней шишки. – Чиво тебе подсказать-то?
– Я заблудилась. Вы не знаете, где тут поблизости тропка или что… Как можно к деревне лисоборотней выйти?
– Лисоборотней? Ничесси. Вот это ты заблудилась! Это ш другой край Чащного Леса. Линия реки Ноэвы! И ты что ж, сама прошла такое расстояние? И долго шла?
– Ну, несколько часов… Может, три или четыре, не знаю…
– Ну нет, такого быть не может. Тут пути для маленькой лисы, которая еще не умеет зверем бегать, а только на двух ногах ходит, – дней на пять, не меньше! А с тем, как я морочила эти тропки да дороги сотни хитов, ко мне вообще не попадешь без магии. Что-то ты путаешь, дочка. – Она ласково лозинками потрогала лоб Малакинии. – Может, у тебя жар? Может, от голода бред начался? Ооой!– беспокойно всплеснули лозинки, – Ты часом не белены объелась? Быстро! Мыть желудок!
– Да нет же! Я нормально себя чувствую. Мы с мамой поругались ночью, я и убежала… В слезах. В лес. Книжку забрала и убежала. – Малакиния отмахивалась от заботливых лозин, норовящих ощупать ее на предмет температуры, залезть в ухо или рот, чтобы проверить, нет ли инфекции.
– Какую такую книжку?
Лиска вспомнила, что ее учебник все еще лежит у родника. Она хлопнула себя по лбу.
– Сейчас. – Малакиния постаралась максимально быстро пропетлять между корней и веток обратно. – Там, у родника лежит.
Но Тетушка Пендула уже подхватила раненную книжку лозинами и предавала ее из одной в другую, ближе к лисенке.
– Ох, какая хорошая книжка! Большая, тяжеленькая! И магическая. Люблю чувствовать магию! Только что-то неспокойно книжульке этой.
Малакиния приняла книгу из заботливых лозинок лиственницы и поблагодарила за помощь. Она уселась на корне и осторожно открыла книгу.
– Ох ты ж батюшки! Ай-ай-ай! Как тебе не стыдно?! Ты что ж это вытворила?! – увидев клочья от вырванных страниц, Тетушка Пендула снова сразу пришла в негодование.
– Так это не я! Не я! – Малакиния снова была готова заплакать, но сдерживалась. Ей было так больно, словно это у нее что-то оторвали. – Это мама…– тихо добавила она. И продолжила уже громче. – На нее что-то нашло, еще как папу убили… После этого она точно сама не своя. С горя. А вчера так на меня вызверилась, аж полуобратилась лисой! И давай страницы рвать и жечь! А я так разозлилась, так разозлилась! Схватила кружку отца, любимую, и как хвачу ею об стену! Мама к осколкам, я книжку в охапку и вон убежала…
– Ох вы ж бедняжки! Ох ты ж бедняжка! Бедняжка! – только и причитала тетушка Пендула. Она не так много поняла из сбивчивого рассказа Малакинии, но основное вычленила. А расспрашивать, решила, сейчас не время. Потому что лиска исходилась грустью и была голодна. – Наверное, раненная книжка тебя сюда перенесла, лисенка. Наверное, как-то она хотела тебе помочь и привела ко мне… Нехорошо это, ой нехорошо… или хорошо? Я буду думать и у Натуры совета просить. Что ж это за подкидыша такого мне на старости хитов судьба привела? – Пендула погладила Малакинию по руке и утерла пучком иголочек набежавшую на глаз лисенки слезу. – Ладно, ладно, тетушка Пендула берет приемыша… Тряхну стариной, так и быть. – На этих словах, лиственница пригнула ветки к земле, ствол немного укоротился и уплотнился. Показалось, что дерево приседает. Медленно выпрямившись и еще больше вытягиваясь, тетушка Пендула потрясла каждой веточкой и иголочкой. Точь-в-точь как то движение, которое Малакинии показывал Себас.
– Браррарарарарааарррррррр! Ну что ж! Вот тебе путь. – Следом за этими словами старой могущественной лиственницы плотные кустики жимолости разомкнули ветки и остальные растение на пути разошлись, образовав живой растительные тоннель. – Бери книжку и шуруй домой, подкидыш.
– Спасибо… – Малакинии стало и радостно, и грустно одновременно. – Спасибо и прощайте, тетушка Пендула.
– Ну ну, ты чего это нос повесила, лисица? Какое такое прощайте? Ты домой иди, поешь, с мамкой поговори и выспись. А на завтра я тебя ждать буду. – Лозинки подали Малакинии оброненную тонкую веточку с лиловой шишечкой. – Вот тебе сувенир. Может, для того она и выросла у меня, а? Может, еще на что-то старая Пендула сгодится? Смотри: захочешь ко мне идти – дотронешься до земли в лесу шишечкой моей – и откроется тебе короткая прямая дорожка, такая же, как эта. А теперь иди, мамка твоя небось напекла пирожков с капустой, ждет тебя … Раскаивается. Больно много вам горя выпало, иди… Прости ее и люби. Иди, дочка.
Малакиния просияла. Не просто встретить самое древнее дерево во всем Чащном Лесу, а еще и завести с ним дружбу? Да о таком нельзя было и мечтать! Она радостно зашагала по милому зеленому тоннелю.
– Стой! Стой. Как звать-то тебя, подкидыш? – крикнула вслед тетушка Пендула.
– Малакиния я, Младшая из рода Хранителей клана Лисоборотней. – Лиса помахала мудрой лиственнице и пошла, уже не оглядываясь. После объятий и доброты Пендулы на Духе у Малакинии стало неожиданно хорошо.
– Что Младшая из рода, это да, это-то я почувствовала… А вот какого… хммм…это мы еще поглядим… – тихо пробормотала лиственница, снова погружаясь в свою старческую дрему.
Глава 8
Прошло уже два с половиной хита после смерти отца. Малакиния с нетерпением ожидала наступления осеннего времени. Приближался день ее пятнадцатихития и Донития.
Начало занятий в школе для нее не имело значения по двум причинам.
Во-первых, она терпеть не могла школу и сверстников.
Во-вторых, мать все равно ее считала неисправимой хулиганкой и лодырем, так что Малакиния давно прекратила даже делать вид, что старается учиться. Конфликты с Лаконий возникали снова и снова. И Малакиния просто убегала в Лес. Вместо школы чаще всего она тоже бродила по Лесу. В любой – понятной или непонятной – ситуации это было единственное, что ее радовало и интересовало. Тетушка Пендула такого поведения не одобряла, но и поделать ничего не могла.
– Ладно, – в очередной раз вздыхала она. – Раз уж ты все равно пришла, что б тебе не шляться без дела, давай хоть проведем это время с пользой.
Лисенка подозревала, что старая лиственница хоть и много ворчит на нее, все-таки очень рада ее визитам.
Тетушка Пендула обладала потрясающими знаниями по части практического применения Магических сил Натуры.
– Итак, я чую в тебе силы Магии. И наверняка поднимать в воздух деревянные предметы тебе дается легче, чем воду или камень… – с первого дня занятий определила Пендула. – Потому левитацию мы будем тренировать на природных материалах вроде листвы, травинок, веток и семян.
И действительно, с этими объектами навык Малакинии проявлялся быстрее и проще. Постепенно на тренировках тетушка Пендула стала выбирать объекты с большей массой или объемом.
Малакиния радовалась прогрессу, но ее беспокоило, что Дух все так же продолжал являться размытым пятном без четких очертаний.
– Это часто бывает, лисенка, ежели начинаешь Магии раньше Донития тренировать. Ничего в том странного нет, – поясняла Малакинии тетушка Пендула. – Твой Донитий близок, и это сразу сильно укрепит твой Дух и усилит твою Магию, Малакиния. Ты-то уже как, надумала, что будешь делать потом?
– Да, наверное, поеду в Цкенод и стану профессиональной борчихой на Цестусе! Я слыхала, они там невероятно много зарабатывают наградами и живут в роскоши и удовольствиях, – задорно рассуждала лисенка. Она сидела на причудливо изогнутом массивном корне старой лиственницы и, отрезая своим красивым ножичком ломтики от принесенного куска сыра, угощала МышЬ. Маленькая серая подружка лисицы устроила свою норку под корнем старой лиственницы, и Малакиния всегда приносила ей что-нибудь полакомиться.
– Хихихи, – пропищала МышЬ, дожевывая очередной кусочек. – Малакиния со своим добрым сердцем и кроткими повадками на ринге Цестуса – вот на это я бы поглядела! Хихихи… Смотри-смотри, у нее уже и оружие есть, ножичек с мухой! Красивый, кстати, ножик-то.
– Спасибо, – Малакиния нежно провела пальцем по металлической мухе и приятной на ощупь деревянной рукоятке ножа. – Это папин подарок…
– А если серьезно, – грозно проскрипела тетушка Пендула,– неча тебе там делать. На том Цестусе так пропитана Темными Силами земля, что до меня ее зловоние доносит. Что-то там творится нехорошее, и прям очень. Попомни мои слова. Держись подальше от этих дурацких игрищ, дочка!
– Ну, – Малакиния беспечно пожала плечами – не особо-то ее и манила перспектива драться на публику и развлекать зевак своей кровью. – Тогда просто уйду жить в лес, как знаменитый Лесной Кот. Буду изучать Натуру, травенья, Магии… – она запнулась. Но старая лиственница видела ее насквозь.
– И искать ликантропов, чтоб отомстить за отца, – закончила тетушка Пендула за Малакинию. – Оххх, ведь плохая это дорога, нельзя строить свою жизнь и будущее только на жажде мести, дочка. Строить жизнь нужно на чем-то светлом, делать то, что делает тебя счастливой.
– Аможет, меня ничего больше не делает счастливой, только мысль о том, как я перегрызаю ликантропу глотку! – вдруг выкрикнула Малакиния, сжав кулаки, и в глазах ее застыли слезы.
– Ну-ну, ты тут у меня не шуми, а то всех пичужек распугаешь! – шикнула на нее Пендула, и лиса тут же потупилась, а ее пухлые щечки залило густой краской стыда. Она старалась держать свою ненависть к ликантропам внутри, глубоко в секрете, решив хранить и копить ее до нужного момента. И тетушка Пендула, и старшая сестра не раз пытались ей рассказать, что лисенка зря хранит эту злобу и живет мечтами о мести… Но что они могли знать?! Никто в мире не мог бы понять ее, и никого она не собиралась слушать.
Лозинки старой лиственницы потянулись и погладили девочку по непослушным рыже-белым локонам.
– И еще вот ты… время с тобой делает меня счастливой, – тихо отозвалась загрустившая лисенка на ласку старого дерева. – Так что приду к тебе и разобью шалаш у твоих корней! – утирая слезы Малакиния задорно улыбнулась.
– Ишь ты! Не хватало еще! – всплеснула ветвями Пендула. – Такую шумную да вспыльчивую лисенку на корнях пригреть? Пока она станет понемногу терять разум и социальные контакты любые, и дичать начнет, что тот Лесной Кот! Ну уж нетушки, ну уж спасибоньки, – добродушно ворчала старая лиственница. Но такая идея ей нравилась. Мудрая лиственница очень хотела бы уберечь лисенку от всего мира и от самой себя, но знала, что не убережет. – Я мало что могу на самом деле, – рассуждала Тетушка Пендула. И вдруг ее посетила гениальная мысль. – Но ведь и вправду, коли ты хочешь жить и учиться в лесу… Да и кто б мог лучше о тебе позаботиться? Я вон корнями прикована к одному месту… Но ничего, можно попробовать найти тебе учителя по душе. И способного ежели не защитить тебя, так хоть быть рядом, где бы беда тебя ни настигла! Посмотрим, что выйдет.
Довольная своей придумкой, старая лиственница потерла гибкие ветви одна о другую и снова погладила юную лисицу по голове.
********
Вернувшись домой затемно, Малакиния с удивлением обнаружила, что в кухонном окошке мерцает свет. Она хотела тихо пробраться мимо, недоумевая, что бы матери могло понадобиться в столь поздний час на кухне, и вдруг услышала голос Милании!
– Сестричка! – радостно закричала Малакиния, сжимая старшую сестру в объятиях. Ростом она нагнала сестру, но была намного крупнее ее и теперь могла обхватить Миланию одной только рукой. – Что же ты заранее не написала, что приедешь?
– Хахаха, вот решила сделать тебе и маме сюрприз.
Лакония сидела за столом и сдержанно улыбалась. Когда сестры прекратили обниматься, на Малакинию она бросила взгляд, полный укора и недовольства.
– И вот так теперь она исчезает в лесу регулярно. Прогуливает школу. Скоро и дома бросит ночевать, – мать повернулась к Милании и продолжила жаловаться ей на младшую сестру, словно бы той и не было в комнате.
– Так уж скоро и брошу! Чай до Донития считанные дни, и все, пишите письма! – огрызнулась задетая Малакиния. Милания знала из писем все о ее жизни, но маму слушала молча и покорно, не противореча. Она понимала, что травма, которую Лаконии нанесла потеря Мудрого Лиса, не излечится уже никогда, и Дух матери насквозь пронизан холодом. С этим оставалось только смириться и стараться не держать на нее зла, ибо изменить это было под силу только Магиям Натуры. У Малакиниии же, сколько Милания ей ни пыталась это объяснить, никак не выходило смириться и принять мать такой. И потому она всегда пребывала с ней в конфликте. Милания искала способ помочь в этой беде обеим своим близким, но пока об этом Малакинии не рассказывала.
– Кстати. Ведь и правда! До Донития четыре дня, а ты и словом не обмолвилась на счет своих планов. Куда ты отправишься учиться? Я подобрала тебе места, где ты можешь готовиться к принятию обязанностей Хранительницы Клана. В Университет с твоими отметками тебя и на порог не пустят, тут и говорить не о чем. Увы. Но у меня есть связи в Цкеноде, и травница Лирия, и бухгалтерских и книжных дел мастер Жвоний, видный такой Барсук, оба будут рады взять тебя в подмастерья… Лучше бы бухгалтерия, конечно…
На этих словах сестры переглянулись. Все было решено, но они договорились держать это в тайне до момента.
– Травница все же мне была бы ближе, – съехидничала Малакиния, просто матери наперекор.
Лакония безразлично пожала плечами.
– Как знаешь. Выбирай сама, я и так уже договорилась и все обустроила для тебя, как могла.
– Все обустроила?! – Малакиния вскочила, готовая разрыдаться от обиды и злобы. Но слова застряли в горле. Милания ласково сжала ладонь сестры. Как высказать свою обиду? Как просить у матери таких простых, но самых важных для детеныша вещей? Ласки, понимания, поддержки… Всего, что больше не проявляла к ней мать. Неужели она сама не понимает, чего лишила дочь, как мучила ее? Лиса сдержала слезы и прочистила горло. – Я, пожалуй, пойду. Спокойной ночи.
Оставшаяся с мамой Милания чувствовала себя неловко. Ей хотелось уйти к сестре, но оставалось еще одно дело.
– Мами, а нет ли у нас сушеных фруктов? Чернослива хочется… – Юная лисица знала, что сухофрукты хранятся в самой глубине кладовой.
Лакония суетливо встала из-за стола:
– Сейчас посмотрю… Я, правда, ничего не сушила и не консервировала этим летом… но, может, осталось с прошлых… Тем более, чернослив-то кроме тебя особо никто и не ест… – Ее голос глухо доносился из кладовки, прерываемый позвякиванием крышек и банок.
Милания, тем временем, достала из кармана широких брюк прозрачный пузырек, не больше пяти сантиметров высотой, с острой крышечкой. Внутри мутно светилась янтарного цвета жидкость.
«Четыре дня до Донития, значит, есть три ночи. Для действия зелья точно должно хватить…. Только бы получилось», и она вылила все содержимое пузырька в мамину чашку.
Когда Лакония вернулась в кухню, Милания мирно доливала ей ароматный дымящийся чай из пузатого заварника.
Мать поставила на стол деревянное блюдце.
– Осталось только немного кураги и совершенно дубовое овсяное печенье. Но если в чае размочить… – Она шумно вдохнула поднимающийся над чашкой пар. – Ммм, пахнет мятой и бузиной.
– Это я из Университета захватила чайные добавки. Действует очень расслабляюще и… согревающе.
– Ну что ж, еще немного посидим, и спать. – Лакония осторожно отпила ароматного чая. – Расскажи мне, как твоя учеба?
*********
В спальню Милания вошла на цыпочках, боясь нарушить сон сестры.
– Все нормально, я не сплю, – тихо отозвалась Малакиния с кровати.
– Тогда можно к тебе? – Глаза старшей сестры постепенно привыкли к полумраку комнаты, и она увидела, как Малакиния откинула одеяло, подвигаясь к стенке.
Милания обняла сестренку и принялась расчесывать ее буйные непослушные волосы пальцами.
– Знаешь, я кое-что сделала… – она запнулась, но ощутила немой вопрос сестры. – Накануне моего отбытия домой Библиотеки явили мне древнюю книгу по зельеварению… Прямо раскрытую на этой странице. Конечно, лучше бы узнать это зелье раньше. Но я не сумела бы его сварить. Дело даже не в составе, там в основном бузина, мята, дурман-трава, паучья паутина и сок ромашки… Но долго я не могла маму простить… А без этого бы точно ничего не вышло.
– Простить, маму? Зелье? О чем ты говоришь?
Из-за стенки, до лисок донесся протяжный стон. Давно уже Малакиния не слышала таких.
– Я подлила маме зелье, – вздохнула Милания.– Зелье, отогревающее Дух. Но его действие, оно требует времени…
– То есть мама перестанет быть такой холодной стервой, которую интересует только карьерный рост родных дочерей? – Малакиния язвила, но услышав очередной стон и всхлипы, замерла и сильнее прижалась к сестре.
– Я понимаю глубину твоей обиды. Потому и думаю, что пришла пора что-то предпринять. – Милания поцеловала теплую макушку младшей сестры. – Да, если я все сделала правильно, мамино остервенение пройдет. Но это для нее будет не простой процесс… – Всхлипы за стеной переросли в громкие рыдания.
– Она давно так не горевала. Я уже успела отвыкнуть. Привыкнуть к холодной тишине…
– Будем надеяться, что это в последний раз…
********
Тем временем Лакония в своей спальне попала в ловушку из видений прошлого. Она помнила, как ложилась спать – в своей сорочке, в свою постель… И вдруг обнаружила, что сидит на покрывале, посреди уютной маленькой полянки, окруженной густыми кустами шиповника и жасмина. Напротив нее расположился Мудрый Лис. Он улыбался ей – тепло, но иначе.
Мирно жужжа, мимо проносятся пчелы…
– Понимаешь, дочка… Возможно, есть причины, по которым твои таланты к Магии гораздо сильнее выражены, чем мои или кого-либо из предшествующих тебе Хранителей, – говорил Мудрый Лис, обращаясь к Лаконии. На его пальце проступила капля крови – видимо, порезался о сколотый край кувшина. Хранитель облизал палец. – Есть кое-что, о чем я давно хочу тебе рассказать, но все не придумаю, как…
Лакония не верила своим глазам. «Если это сон, то как он может быть таким реальным?..» Она протянула руку, чтобы коснуться лица Вознеженного… И оцепенела от ужаса. Знакомый голос прокричал:
– Папа! Сзади!!!
И лиса увидела, как громадная лапа с острыми, как лезвия, когтями промелькнула за спиной Мудрого Лиса, полоснув его по спине. Хранитель прогнулся от боли и взвыл… Вместе с ним взвыла Лакония. Молниеносно Мудрый Лис оказался на ногах, спиной к ней… Все, что видела янтарная лиса, – три глубокие багровые борозды, пересекающие спину Вознеженного.
«Так это видела и Малакиния… Он прикрывал ее от зверя, а она смотрела ему в спину… А я не смогла. Не смогла осмотреть его раны, омыть его перед погребением… не смогла, сломалась…»
– Ничего не бойся, я с тобой! – Хранитель, не оборачиваясь, протянул руку за спину, и сжал ладонь Вознеженной…
Лакония взвыла и вынырнула из этого видения, оказавшись у погребального костра… Она стояла в стороне и видела себя и дочерей. Видела и понимала: «Им нужны были мои слова. Моя любовь. А я зациклилась только на себе и горечи своей утраты…»
Следом ее перенесло в холодный дом. Кухня и светлая казались в нем нежилыми. Но сверху доносились звуки.
Она поднялась по лестнице, все отчетливее слыша собственные вопли и плачь, и заглянула в приоткрытую дверь спальни дочерей: полуголодные, в остывшей комнате, при свете тоненькой свечки, они прижимались друг к другу, тихо плача, вздрагивая от звуков бескрайнего отчаяния, которому придавалась в своей спальне мать.
«Что же я делала… Прости меня, Вознеженный мой, прости, что я оказалась так эгоистична и слаба…»
Она рыдала, закрыв лицо руками, отгоняя жуткие видения. Но осознание пришло, и его было не отогнать.
Вместо спальни Лакония оказалась на кухне. Она стояла напротив себя самой, и чувство одиночества и предательства заполняли ее, накрывая с головой. Та самая ссора. Лакония, словно обезумевшая, обернулась и ударила дочь по лицу, а потом сожгла страницы магической книги. Злоба, боль, отчаяние одновременно перехватывали дыхание у самого горла…
«Вот что ты причинила своей дочери… вот так ты заставила ее чувствовать себя …», – звучало в голове лисы, и она, придавленная осознанием правды, сползла на пол, выпуская на выдохе стыд и раскаяние на волю вместе с громкими рыданиями. Эти видения снова и снова приходили к Лаконии две следующие ночи…
******
Малакиния нежилась в своей постельке. За окном заливались птицы. Легкий ветерок шуршал желтыми листьями клена, тихо роняя их на еще зеленую траву. Из окна тонко пахло курениями каких-то незнакомых трав.
Лиса лежала и думала. Она давно проснулась, но не хотела еще покидать свою теплую подушку и оставлять одеяло. Это были ее последние минуты в этой кровати, кто знает, надолго ли? В этом доме, в этой комнате Малакиния жила с самого рождения, вначале вместе с Миланией. И папой. И полной нежности и счастья мамой… И это были лучшие хиты в ее жизни. Сколько теплых и радостных воспоминаний хранили эти стены. Сегодня ночью она возъединится со своим Духом и покинет родной дом минимум на три хита, но интуиция подсказывала девочке, что ее не будет дома дольше… Она понятия не имела, куда пойдет. Но знала точно, что не останется в деревне. «Просто побегу куда глаза глядят, как только обернусь лисой… Сразу в лес. Наверное, к Пендуле лапы отнесут… а там посмотрим…»
– Ну, долго ты еще будешь лежать? – вдруг прозвучало над самым ее ухом.
Малакиния даже подпрыгнула от неожиданности. Вскочив, она обернулась и увидела, что на краю стола, у изголовья кровати, закинув ногу на ногу, сидел Мавский Жук. Он мирно курил длинную трубку и неспешно пошевеливал роскошными усиками-щетками.
– Ты как сюда попал? – Малакиния все еще протирала глаза, пытаясь понять, не сон ли это.
– Нужно задавать правильные вопросы. Важно узнать не как, тем более это очевидно – окно-то открыто. Важно узнать – зачем? – смешно растягивая гласные, назидательным тоном ответил Мавский Жук и выпустил три колечка дыма. До лисицы снова донесся аромат незнакомых трав.