Джереми вскочил на ноги и ощетинился. Опасность приближалась – он не мог ошибиться. В руках человек держал длинную металлическую палку, деревянную с другого конца. Джереми, выросший среди людей, не раз наблюдал, как из палки с грохотом и громом вырывался огонь, неся смерть четвероногим собратьям. Иногда человек поднимал палку вверх, и огонь с громом поражали какого-нибудь пернатого лесного собрата, который камнем падал вниз в зубы охотничьей собаки. В волчьей голове пронеслись смутные воспоминания детства, когда вслед за огненным громом из такой железной палки его мать ткнулась носом в землю и больше ни разу не шевельнулась, как он ни скулил и ни тыкался носом ей в живот. Тогда старый охотник взял его за загривок и сунул в мешок, который потом отнёс Неонелле в гостиницу, зная её привязанность ко всему, что движется и ползает. И вот теперь это страшное приспособление угрожает ему и его хозяйке! Если бы Джереми умел давать клятвы, он бы поклялся разделаться с ненавистным оружием. Но Джереми прилёг на живот и затаился возле самой опушки, поджидая врага. И когда тот приблизился на расстояние прыжка, волк сбоку серой молнией метнулся в сторону человека, сбил его с ног и молча вцепился ему в горло.
Очнувшись от забытья, занемевшая от холода, Неонелла увидела страшную картину: на самой опушке леса, разметавшись, как подстреленная птица, лежал человек с растерзанным горлом. Рядом победно возлежал Джереми, устало прикрыв глаза. По всему было видно, что он не прочь полакомиться своей добычей, но хочет похвастаться перед Неонеллой: так кошка часто подбрасывает хозяевам пойманную мышь. Отогнав Джереми и рассмотрев убитого, потрясённая Неонелла узнала в нём своего постояльца, которого ей пришлось выпроводить из «Белого голубя» накануне королевской охоты. В кармане убитого она нашла бумагу с крестом и мечом – символом святой инквизиции. В бумаге подробно перечислялись её собственные приметы, вплоть до родинки на левом плече и цвета волос. Похолодев от ужаса, Неонелла читала документ, подписанный епископом Акваэрина. Данное письмо давало право всякому человеку, предъявившему его, задержать девицу Неонеллу Марек Скочинскую, где бы она не находилась, и препроводить её в руки святой инквизиции.
Неонелла в отчаянии смотрела на страшную бумагу, теряя последние капли мужества. В этот момент она почувствовала, как изнутри маленькая рыбка плеснула хвостом и задышала, пуская пузыри. Ребёнок! Ей нужно было сохранить ему жизнь! Трясущимися руками Неонелла спрятала бумагу в карман плаща и поволокла мертвеца вглубь леса к куче валежника. Его нужно было спрятать как можно быстрее. По закону на волка, загрызшего человека, устраивалась облава, и он подлежал немедленному истреблению. Теперь страшная опасность угрожала не только Неонелле, но и Джереми. К счастью, опять полетели белые мухи, скрывая все следы. Медлить было нельзя. Неонелла поразилась, откуда взялись у неё силы разгрести огромную кучу валежника и спрятать под ней убитого Джереми соглядатая вместе с ненавистным волку ружьём. Потом, напившись воды из лесного источника, они долго брели по лесу, не теряя из виду направление течения реки.
С Джереми надо было расставаться. Неонелла уходила к людям, и скоро ей должно было встретиться какое-нибудь селение. Она погладила волка и поцеловала его в лобастую голову. «Беги, Джереми! Стань вожаком волчьей стаи! Будь осторожен и не попадайся охотникам!» Из волчьих глаз катились крупные слёзы. Неонелла пошла вперёд. Когда она оглянулась, Джереми лежал на прежнем месте и не шёл за ней. Каким-то непостижимым образом он всё понял. Попрощавшись с Джереми, Неонелла осталась совсем одна.
После двух часов ходьбы, Неонелла увидела деревеньку, одним боком сбегавшую к широкому речному плёсу. Попросившись на ночлег в крайнюю избушку, Неонелла овечьими ножницами сама остригла себе волосы, превратившись в худенького глазастого мальчика. Отдав своё платье бедной крестьянке – хозяйке домика, она, искусно подражая Мартину, представилась немой от рождения. Неонелла знаками объяснилась с хозяйкой и обменяла своё платье на одежду сына старой женщины, ушедшего на заработки в город. Крестьянка, ничего не спрашивая, молча служила Неонелле. Набрав в рот воды и разжевав кусочек хлеба, Неонелла изо рта накормила и напоила белого турмана. Почти уверенная, что он полетит к своей голубке, то бишь к Франтишеку, она отпустила его, прикрутив к лапке голубя ниткой, вырванной из плаща, маленький шёлковый мешочек со своим локоном. Роскошные срезанные волосы Неонелла, к ужасу хозяйки, вместе с листом какой-то бумаги бросила в очаг, и они сгорели у них на глазах, рассыпавшись в мириады тлеющих искр.
К переправе, где река делает излучину и широко разливается на мелком месте, держась друг за друга, медленно спускались слепцы с поводырём – мальчиком лет семи. Это были странствующие музыканты, исполняющие нехитрые мелодии на свирелях. Те, кому довелось хоть раз выдуть из деревянной трубочки звук, знают, как звучит эта грустная и протяжная музыка. Кажется, будто ветер перебирает ветви деревьев и поёт, запутавшись в них. Обычно музыканты-слепцы играют на городских и деревенских площадях или, проходя под окнами, останавливаются на улицах и ждут подаяния. Слепые музыканты постоянно путешествуют, какая-то неведомая сила влечёт их вперёд, они не останавливаются долго на одном месте, нигде не оседают и не пускают корней. Вот и сейчас они цепочкой спускались к реке, подняв незрячие глаза к небу, намереваясь на широкой плоскодонной лодке переправиться на противоположный берег Арбоади. Шествие замыкал худенький юноша, почти мальчик в крестьянской одежде. Его бледное, осунувшееся лицо было перепачкано сажей. Это была Неонелла.
Корабль качало. В нижнем трюме для перевозки грузов было полутемно. Свет едва проникал сюда из ряда круглых отверстий около потолка. Вместе с грузом в трюме плыли люди, которые лежали и сидели, привалившись к тюкам и мешкам, и коротали время. Кто спал, кто курил табак, кто резался в карты, кто утолял голод нехитрой трапезой. Именно сюда привели скитания Неонеллу. Подобно Ионе в трюме корабля, она лежала, завернувшись в домотканый плащ, и едва справлялась с морской болезнью. Табачный дым поднимался вверх, и свеча в стеклянной банке на цепи, спущенной с потолка, слабо освещала помещение. Волны с шумом разбивались о деревянный корпус корабля, доски и брёвна, мастерски пригнанные корабельщиками друг к другу, жалобно скрипели. Отчалив от родных берегов, небольшое торговое судно держало курс на север и направлялось в океан.
В помутневшем от морской качки рассудке Неонеллы чередой проходили живые картины. То ей казалось, что она, вцепившись руками в волчью шерсть, едет на Джереми, и речные студёные струи находятся на расстоянии протянутой руки; то умирает от страха при виде вооружённых всадников, остановивших процессию слепых музыкантов. То Неонелле виделись стены её родного монастыря, мимо которых пришлось пройти, направляясь в Канолийский порт. Там она простилась со своими слепыми товарищами и мальчиком Николой, который повсюду водил их, был их глазами и ушами. Когда корабль отчаливал, Неонелла, сидя глубоко в трюме, представляла, как слепцы стоят на пристани, уставившись невидящими глазами в вереницу облаков на бледно-голубом утреннем небе, и стараются уловить в плеске волн скрип корабельных снастей.
В последнее время ребёнок вёл себя тихо: не плескал плавниками, не пускал пузыри. Казалось, он затаился и решил отдохнуть перед неизведанным и несбывшимся, что ждало их впереди. Всем своим существом ощущая движения брига, уносившего их всё дальше в океан, Неонелла чувствовала, что точка в её путешествии будет поставлена ещё не скоро. Сколько дней прошло? Пять, шесть, двенадцать? Счёт дням был прочно потерян. Лучи солнца не проникали в трюм, а подняться на палубу по крутой лестнице у Неонеллы не было сил. Благодаря доброй женщине с целым выводком детей и молчаливым корабельщиком-супругом переселявшейся в новую землю, Неонелла не оставалась голодной. Семейство с молчаливого согласия отца включило её в количество ртов, которые надо было кормить в пути.
Неонелла думала, что у всех пассажиров были свои причины подниматься и опускаться на волнах вместе с корпусом корабля. Что бросило этих людей на дно затянутого табачным дымом трюма? Неонелла, спасающая свою жизнь и жизнь своего ребёнка, внезапно ощутила чувство единения с сидящим рядом с ней разномастным народом. За бортом начинался шторм – качка сделалась невыносимой. Из окошек сверху на людей лилась вода, сыпались морские брызги, прореживая клубы табачного дыма. Люди притихли, перестали курить табак, разговаривать. Воцарилась какая-то торжественная тишина. «Такая тишина бывает в соборе перед выходом главного епископа», – подумалось Неонелле. Какой ещё сюрприз приготовила людям стихия? «Утопаем, Господи! Спаси нас, Пресвятая Дева Мария!» – шептала молитву Неонелла.
Вероятно, огромная волна накрыла корабль, потому что в трюм хлынула вода сверху из окошек, сбоку сквозь щели между досками, снизу, где лежали тюки с грузом и сидели люди. Вода была повсюду. Мало того, сверху вдруг стало видно сумеречное грозовое небо. Корабль разрушался на глазах. С замученной морской качкой Неонеллой произошла неожиданная перемена: голова прояснилась, пришло осознание смертельной опасности. Выбраться отсюда во что бы то ни стало! Слиться с водной стихией – в этом спасение! Неонелла с трудом поднялась и стала карабкаться к выходу из трюма. Обезумевшие от страха люди последовали её примеру.
Потерявший управление корабль со снесённой верхней палубой, подобно игрушечной детской лодочке, метался по волнам, то поднимаясь на гребни волн, то стремительно сползая в пучину. Людям было страшно оторваться от этой бесполезной теперь массы дерева. Они, как маленькие дети, искали спасения, спрятавшись в доме, уносимом ураганом. Неонелла, боясь погибнуть под обломками корабля, легко расцепила свои окоченевшие руки, державшиеся за корабельные снасти. Вода даже не показалась ей холодной, так она кипела и бурлила вокруг. Её стало относить от изуродованного корабля. Прекрасно умеющая плавать Неонелла почувствовала некоторое облегчение от того, что её перестало тошнить. Вспомнив детскую игру «Превратиться в рыбу», в которую они часто играли с Миланом, Неонелла попыталась расслабиться. Намокшая одежда тянула её в морскую пучину. Последнее, что она запомнила, это скользкая, твёрдая спина, появившаяся перед ней и которую ей пришлось обнять. «Дельфины!» – улыбнулась Неонелла, прижимаясь щекой к тёмной гладкой спине.
Владения лордов Монтегю простирались на много миль вдоль каменистого морского берега и уходили вглубь плоскогорья, сплошь покрытого густой курчавой травой и кое-где невысоким чахлым кустарником. И только с запада к владениям примыкали лесистые лощины и овраги, где в вечернюю и ночную пору собирался туман, с первыми лучами солнца оседавший на листьях и траве каплями росы. Несмотря на обилие влаги, деревья, кусты и цветы на каменистой почве не могли расти бурно и в полный рост, и природа плоскогорья имела суровый и аскетичный вид.
Неонелла сидела на берегу невысоко над морем, задумчиво прислушиваясь к плеску волн. Внизу вдоль прибоя тянулась неширокая полоса песчаного берега, и именно здесь её нашли после отлива сторожевые псы замка Бедавар. Бедавар также принадлежал многим поколениям семейства Монтегю, игравшему не последнюю скрипку при дворе прежних королевских династий. Нынешние отпрыски древнего рода вели обособленный образ жизни, в свете появлялись редко и утратили своё влияние при дворе. Чтобы свести концы с концами, владелец Бедавара и южной части Тараксонского плоскогорья Джеймс Монтегю не гнушался морским промыслом, проще говоря, пиратством. Привычки у Джеймса появились самые разбойничьи. В королевский совет летели жалобы от местного населения, так как количество наложниц милорда всё увеличивалось, а неугомонному лорду требовались всё новые и новые девушки. Крестьяне окрестных деревень, запуганные повадками милорда, потихоньку перебирались в другие вассальные территории, так как боялись за своих дочерей. Возможно, будь Монтегю женат, эти дикие привычки сошли бы на нет, и супруга влияла бы на буйный нрав лорда Джеймса. Но он был свободен и неукротим. Поэтому, когда на берегу в отсутствие господина нашли девушку с короткими светлыми волосами и русалочьими глазами, цвета морской воды, придворные холопы искренне пожалели её. Спрятать девушку было негде. Её перенесли в замок и стали приводить в чувство. Странно было то, что огромные злобные доги, которые первыми нашли Неонеллу, в её присутствии превращались в кротких миролюбивых псов. Они беззлобно помахивали гладкими, упругими хвостами, кротко вздыхали, зевали и старались прилечь у её ног.
Откуда взялась девушка? Уж не из самых ли морских глубин? Разговаривать по-людски она не умела. В морской округе, как ни смотрели стражники в подзорную трубу с самой высокой сторожевой башни, не было видно следов кораблекрушения. Откуда людям было знать про морские мили, преодолённые на дельфине? Все дружно решили, что Неонелла – русалка, принявшая человеческий облик. Сначала её сторонились, но потом, видя приветливый и кроткий нрав, перестали бояться и стали втайне надеяться, что она укротит их буйного господина, подобно тому, как превратила сторожевых догов в совсем не опасных домашних собак. Самое интересное, что когда Неонеллы рядом не было, к догам возвращался их злобный нрав.
И вот, наконец, в подзорную трубу часовые увидели приближающийся корабль Джеймса. В замке поднялся переполох, заработали все службы, готовясь к приезду хозяина. Неонелле знаками объяснили, что решается её судьба, и служанки старались помочь ей принять самый привлекательный вид. Неонелле не пришлось долго стараться приукрашивать себя. Знатоки женской красоты замка Бедавар находили её почти безупречной. Единственным её недостатком, на их взгляд, была слишком широкая талия. Откуда окружающим было знать, что в Неонелле уже несколько месяцев бьётся сердце новой жизни.
Когда Джеймсу доложили, что в его отсутствие на берегу найдена немая девушка, скорее всего, бывшая русалка, укротившая его любимых догов, он страшно заинтересовался. Джеймс не был свирепым и злым человеком. Для своего круга он был мало образован, нрав имел буйный, но отходчивый. Его сердце огрубело, но не превратилось в камень. Когда Джеймс видел людские слёзы, он вспоминал о своей матери, которая была чужеземкой, часто сидела у окна, смотрела в даль моря и плакала. Джеймс был невысокого роста, коренастый, с тёмно-каштановыми волосами и светлыми серыми глазами. В его облике сквозила напористость, стремление во что бы то ни стало получить желаемое. В своём плаще из грубого сукна, спасавшем его от лютых морских ветров, он напоминал маленького Цезаря.
Когда к Джеймсу ввели девушку с ореолом светлых пушистых волос и зелено-синими глазами, сердце у него в груди дрогнуло. На его вопросы девушка не отвечала, но и не показывала страха перед ним. Джеймсу захотелось свернуться калачиком у её ног, подобно его любимым догам. Он подошёл к Неонелле, взял её за руку и, глядя в бездонные, зеленоватые глаза, привлёк её к себе. Их первая ночь прошла почти под открытым небом – Джеймс не любил закрытых и душных помещений.