Дом изгнанников. Роман в картинах

19

Много интересных событий в жизни иногда начинаются с телефонного звонка от незнакомого человека.

Сначала вы спрашиваете незнакомого человека, откуда он, собственно говоря, узнал ваш телефон. Потом… нет, я, конечно, не имею в виду те случаи, когда менеджеры обзванивают потенциальных клиентов. Здесь все более или менее понятно. Потом незнакомый голос обычно сообщает что-то необычное, и это ни что иное как завуалированное приглашение стать частью какой-то истории.

– Извините, – неуверенно начал женский голос, смутно показавшийся мне знакомым. – Я сестра Эли Радченко. Меня зовут Жанна. Ваш телефон… визитку… я нашла в вашей книге. Пару лет назад Эля дала мне почитать вашу книгу, и я так до сих пор ее и не вернула.

Начало разговора заставило меня улыбнуться.

«Жаль, она забросила живопись, стала серьезной бизнес-леди, – вспомнились мне слова Эли. – Ты помнишь магазин „Виолетта“?»

– Наверное, книга вам понравилась, раз до сих пор не вернули, – резонно предположила я.

– Нет. Дело не в этом… – Жанна явно не отличалась особой тактичностью, – а в том, что на обложке записан ваш телефон, и Эля говорила так много хорошего о вас, что я подумала, может быть, хотя бы вы сможете нам помочь.

Я не стала акцентировать внимание на уничижительном «хотя бы», хотя, пожалуй, и следовало бы сделать это, но все-таки важнее было помочь Эле, а не преподать урок вежливости ее сестрице, которая, по слухам, не отличалась особой воспитанностью.

– Случилось… – звонившая громко набрала в легкие побольше воздуха и также громко выдохнула. – Эля… Мы в таком ужасе… Она попала в рабство. Ее держат взаперти в каком-то подвале, и она давно не отвечает на наши звонки… Ее как будто зазомбировали. Мы не узнаем свою сестру.

– В какое рабство? – остановила я монолог Жанны. – Кто и где держит Элю взаперти?

– Я не знаю, но она несколько раз говорила о какой-то двери, в которую можно войти, но нельзя выйти.

– Двери?

Некстати, а может быть, кстати, я вспомнила дверь на картине в доме Эли.

– У нее в доме была картина… На ней была дверь…

– Да при чем здесь картина? – прервала меня Жанна. – Эля попала в рабство, а вы о какой-то картине.

– Да о каком рабстве вы говорите?!

– Да, трудно представить, что в нашем двадцать первом веке такое возможно, но, поверьте, это именно так. В этом замешана какая-то секта, а управляет ей мошенница Ветрова. Да-да, та самая чиновница из администрации, а на самом деле она черный риелтор, нет на нее управы. Куда только не обращались. Я, уж поверьте, и до президента дойду, если надо. У меня и все документы есть. Давайте встретимся с вами, я их все вам покажу.

– А в полиции вы их показывали?

– А то! Говорю же, куда только не обращались. Мы уже не знаем, к кому обращаться. В полицию, прокуратуру – все бесполезно, газеты, телевидение – никто не хочет связываться с Ветровой. Вся надежда на вас. Больше у нас не осталось никаких контактов друзей Эли. Она порвала со всеми.

Эля без друзей – такое и представить было невозможно, так что я на всякий случай даже уточнила та ли сестра и той ли Эли Радченко мне звонит.

– «Виолетта» – это ведь ваш салон?

– Да. Был мой, но уже полгода как его нет. Так вот Эля порвала с родными, друзьями, дети полуголодные и все время повторяет, что мы все в неоплатном долгу перед Ветровой, молиться на нее должны. Вы представляете?

– Не представляю, – никак не укладывалась в голове подобная информация. – Эля… Она же такая общительная. Я видела ее полгода назад, летом, и она не показалась мне похожей на сектантку. Такая же улыбчивая, как всегда, в окружении своих учеников и других детей, которые пришли на праздник. Или тогда она еще не была в секте?

– Была, – с голосе звонившей уже явно сквозило отчаяние, – это продолжается уже несколько лет, но когда она с детьми, она прежняя, солнышко, как ее мама называла. Младшая, самая любимая из трех сестер. Эля-Солнышко. И Эля ее обожала. «Мамусик, говорила, – это всё». А теперь такими словами на нас, каких мы от нее никогда не слышали даже, а недавно говорит, не лезьте не в свое дело, знать вас больше не хочу.

Бывшая владелица «Виолетты» всхлипнула.

– Давайте встретимся, когда и где вам удобно, и я вам все расскажу, покажу документы, – повторила она.

– А чем я могу вам помочь? – недоумевала я.

– Вы не могли бы встретиться с Элей, поговорить с ней, узнать, что происходит? – осторожно, как будто шла босиком по битому стеклу, попросила женщина. – Но пока ей не звоните. Понимаете, самое ужасное, что она не считает себя жертвой, думает, что все делает правильно, отписала Ветровой дом.

– А где же она сама сейчас живет?

– Не знаю. Какое-то временное жилье, снимает где-то коморку, но нас туда ни под каким предлогом не пускает. Может быть, вас пригласит в свой дом изгнанников?..

Женщина вздохнула.

– Давайте встретимся и подумаем вместе, как помочь Эле… Пожалуйста… —

голос бизнес-вумен стал жалобным и каким-то тонким, как у обиженной девочки.

Конечно, я могла бы сказать, что уже два месяца веду затворнический образ жизни и, по сути, живу на границе миров, причем, реальный меня интересует, похоже, меньше, чем тот, в котором я встречусь с Сашей.

Но я не стала этого говорить. Мне показалось вдруг, что, действительно, именно я и смогу, возможно, помочь Эле.

Я это именно почувствовала, как будто меня коснулась крылом какая-то невидимая птица, и почему-то я точно знаю, она прилетела от Эли.

20

С Жанной мы договорились встретиться в столовой при институте менеджмента, где сестра Эли читала какие-то лекции.

Столовая служила одновременно выставочным залом.

Я совсем немного опоздала. Жанна по всей видимости отличалась большей пунктуальностью, потому что она уже вовсю рассматривала картины и так увлеклась, что не заметила, как я подошла сзади.

– Здравствуйте, вы, наверное, Жанна, – обратилась я к единственной на тот момент посетительнице выставки-столовой – пышнотелой женщине в элегантном черном платье в мелкий ярко-розовый горох, дополненном фактурными, тоже ярко-розовыми, текстильными бусами.

Черные волосы, чуть тронутые сединой. Властный и немного беспокойный взгляд небольших карих глаз, слегка поджатые губы. Нос в точности, как у Оли – небольшой, чуть вздернутый, как-то даже контрастировал со строгим выражением лица и отчасти смягчал его.

– Да… Какая интересная картина, – задумчиво бросила женщина таким тоном, как начинают светскую беседу.

На мой взгляд, картина, заинтересовавшая Жанну, была совершенно обычной. Раскрытый блокнот и белая роза на нем. Сзади кринка с молоком.

Я только пожала плечами.

– Ведь кринка непрозрачная, но совершенно точно откуда-то знаешь, что в ней молоко, парное, почти что полный кувшин…

– И правда, молоко, – удивилась я и искусствоведческой проницательности Жанны, и столь ненавязчиво яркому таланту художника.

– Каждый, кто хоть раз взял в руки кисть, – продолжала бизнес-леди, – уже старается выпендриться, как ребенок, когда только научится кувыркаться вперед и назад. «Смотрите, я и так могу, и этак» и подпрыгнет еще на одной ножке. Но за всем этим ничего на самом деле нет – так, одни кривляния, а не искусство, а попробуй так напиши глиняный кувшин, чтобы сразу было каждому ясно, что в нем – молоко.

– Да, – пришлось мне согласиться.

– Интересно, кто художник? – близоруко прищурилась Жанна. – Подпись неразборчиво. Светлана Т. какая-то, но что-то знакомый стиль, где-то я видела ее картины… Ладно, может быть, вспомню когда-то…

Жанна деловито прошла к прилавку. И вернулась с двумя чашками чая.

Пирожные уже ждали на столике у окна, где предложила расположиться Жанна.

Я не возражала. Она умиротворенно улыбнулась, нахмурилась и снова, выдохнув воздух, улыбнулась. Со стороны это выглядело немного забавно, как будто актриса в театре одного актера готовилась к выходу на сцену.

Отчасти так оно и было. По всей видимости, Жанна относила к демонстративному типу людей, которому необходимы зрители и внимание.

– Наверное, вы немного уже в курсе нашей семейной истории, раз знакомы с Элей… – негромко начала Жанна, как будто опасаясь, что нас могли подслушать.

– Кое-что знаю, совсем немного, – честно ответила я.

– Что же, например? – во взгляде Жанны заметалось любопытство, и в этом беспокойстве было что-то неприятное.

– Например, то, что вы мечтали стать художницей, а занялись бизнесом.

Не знаю, может быть, в моем взгляде или голосе Жанна усмотрела жалость или осуждение, во всяком случае, она вдруг принялась оправдываться:

– На рынок я пошла не от хорошей жизни, – вздохнула она. – Хотя в роду у нас и были купцы. Ездить в другие города за товаром, продать так, чтобы и самому прибыль, и покупатель остался доволен – это от купцов пошло. Мы купцы. Но они в отличие от нас, современных купцов, челноков, были в чести и уважении.

Знаете, что такое «челнок»?

– Лодка, – пожала я плечами. – В швейной машинке еще челнок есть.

– Вот-вот, – покачала головой Жанна. – В швейной машинке. И в ткацком станке такая штуковина имеется. Так же и мы, как те челноки, мотаемся туда-сюда, – и не без некой гордости Жанна добавила, – целый класс сложился, целая эпоха страны – челночество. Нас когда-то, в начале девяностых, спекулянтами называли. Государственные предприятия скопом переходили тогда в частные руки, кто-то на этой волне оказался за бортом. На дно или в свободный полет – каждый волен выбирать сам. А кто-то, как я и мой муж, просто увидели новые возможности в челночестве, когда поднялся железный занавес. Муж, как и я, челнок. Знаете, по образованию я художник – колледж, потом вуз, но, получается, государство учило меня девять лет для того, чтобы я работала в совершенно другой сфере. Да, челночество для меня, можно сказать, призвание.

Мы были первыми ласточками, которые успели наладить постоянные партнерские отношения с зарубежными производителями, договориться о скидках.

Как-то в Грецию мы с Элей поехали вместе. Но для меня Греция это шмотки, для Эли… – … – пейзажи, все эти Афродиты, нет, они, конечно, тоже нужны, я не спорю, но Эле лезть в бизнес не стоило, точно. В Греции я это окончательно поняла. Ничего хорошего обычно не выходит, когда человек, рожденный для чего-то высокого, для творчества, начинает заниматься вдруг торговлей. Грязная это, скажу я вам, работа, обнажает все пороки человеческого сердца. На рынке, как в джунглях, выживает сильнейший.

– И процветает тоже.

– Процветание это довольно относительное, за все те двадцать лет, что я проработала на рынке, ни один из нас не выстроил шикарный особняк, не меняет джипы. В лучшем случае удастся накопить на квартирку. Когда мы с мужем только начинали, первые пять лет не могли позволить себе купить новые кроссовки или новые джинсы. На морозе стояли, тяжести таскали. Кучу болезней нажили. Но болеть «челноку» можно только за свой счет. К тому же, выпасть надолго из обоймы, тем более, если еще не имеешь твердой почвы под ногами – значит лишиться лицензии. Поэтому только после десяти лет работы на рынке я смогла позволить себе родить ребенка, но уже через три месяца снова вернулась на рынок.

– Виолетту? Это ведь в честь нее вы назвали свой магазин?

– Да, – мечтательно улыбнулась Жанна. – Виолетточка. Моя радость, моя гордость. Хорошо, в свое время государство дало нам хотя бы голую площадь, где мы отстроили три торговых павильона. Но опять-таки, когда они появились, и арендную плату, соответственно, подняли в десять раз. Хотя другой жизни кроме челночной я себе уже не представла. На рынке остаются только самые шустрые, кто успевает вовремя взять кредит, снять дополнительную площадь и, конечно, умеет найти общий язык с покупателем. Все бы ничего, если бы не такие, как Ветрова. Вот они-то и процветают… До чего же неприятная дама, – поморщилась Жанна. – У нее же на лице написано «проходимка и мошенница», не надо быть физиономистом, чтобы сразу ее раскусить. Как она могла войти в доверие к Эле, с ее тонкой душой, интуицией? Не представляю. Она же сразу видит, кто есть кто. А эта Ветрова… Она частенько наведывалась к нам с проверками, когда мы открыли «Виолетту». Недвусмысленно намекала, что неплохо бы прибарахлиться, и уходила каждый раз с огромными сумками. Сидит на ней все, конечно, как на корове седло, но какие вещи, какого качества!

Мне часто говорят, что я необыкновенно интересная собеседница. На самом деле я просто умею внимательно слушать, особенно когда вижу в рассказываемой кем-то истории потенциальный сюжет для новой книги.

Нет, дальнейшая судьба Эли меня, конечно же, тоже волновала и даже очень, не такая уж я законченная писательница, но… даже не знаю, что сказать в свое оправдание…

Как бы то ни было, люди, иногда и совсем не знакомые, порой обнажают передо мной душу, даже если не собирались этого делать. Я внушаю людям доверие, из меня получился бы хороший следователь. При этом я мало рассказываю другим о себе, я достаточно скрытна, хотя и произвожу впечатление весьма открытого человека.

По-настоящему откровенна я, наверное, только с бумагой, потому что всегда есть возможность сказать, что мои чувства это вовсе не мои чувства, а той книжной героини, которая хоть, действительно, во многом похожа на меня, но все же не я, и вообще в моей жизни ничего подобного не происходило, а если и происходило, то все равно роман-то не документальный, а художественный.

Соотношение правды и художественного вымысла – как пропорции основных продуктов в рецепте от шеф-повара, и что там еще – знает только он сам.

– Таких, как она, – продолжала Жанна, – вообще не стоит пускать на порог, не то что строить с ними какие-то отношения. Она ненормальная, состоит в какой-то секте, а теперь и Эля в нее попала, отписала Ветровой дом, и теперь в нем проходят какие-то сектантские собрания. Она моя знакомая к ним ходит и тоже хотела даже подарить им свой дом, но родственники ее спохватилась, переписала все на себя. Она и меня звала зайти к ним как-нибудь. Они собираются в основном по воскресеньям. Но я ей сказала: «Это же дом моей сестры». Больше она меня не приглашала.

– Но вы могли бы ей сказать, что передумали.

– Да, – поняла, куда я клоню, Жанна.

Вечером она перезвонила и долго рассказывала, как вызнала у знакомой, что собираются они ближе к одиннадцати утра.

– Она, конечно, что-то заподозрила, но потом сказала, что после того, как я погружусь, пусть даже ненадолго, в жизнь их, как она говорит, духовной семьи, я стану другой и изменю свой взгляд на многие вещи. Наверное, надеется заманить меня в секту.

– Вы сказали, что придете со знакомой?

– Да. Она сказала «очень хорошо». Спросила, давно ли мы знакомы. Я ответила «давно». Так что, чтобы она ничего не заподозрила, давайте будем при ней на «ты». Не возражаете?

21

Как-то незаметно мы с Жанной перешли на «ты» не только при общей знакомой.

Переделка, в которую попала Эля, отвлекла меня немного от навязчивых мыслей о Саше. Отчасти нас сблизило сходство Жанны с младшей сестрой, отчасти то, что старшая хоть и не обладала чуткостью младшей, но была человеком компанейским. Такие, как она, сходят за своего в любой компании.

Наверное, я тоже принадлежу к породе людей-хамелеонов. Во всяком случае Жанна меня не узнала, когда ждала меня со своей знакомой на углу магазина элитных мужских костюмов, где мы договорились встретиться.

Честно говоря, я бы тоже прошла мимо, если бы меня не остановила мысль «вот женщина, похожая на Элю».

Они одновременно очень похожи и очень непохожи. Так бывает. Да.

Милые, уютные черты круглого лица старшей у младшей сестры обретали неожиданную почти аристократическую утонченность и в то же время во взгляде, улыбке легко считывалась доброта и простодушность.

Старшая сестра выражение лица носила как униформу. Как будто быть открытой и осторожной одновременно ей предписывал некий дресс-код.

– Привет! – я постаралась произнести это слово непринужденно и весело, так, как здороваются со старыми добрыми знакомыми.

– Здравствуйте! – брякнула Жанна, но тут же красиво вышла из положения.

– Ой, я тебя не узнала!

– Богатой буду! – продолжала я в том же духе. – Красивое пальто, – сказала первое, что пришло в голову, хотя пальто было самое обычное – серое в мелкую темно-зеленую крапинку.

И знакомая торжественно повела нас в бывший дом Эли.

Внутри он теперь представлял собой один просторный зал с возвышением для сцены, под которой внизу притаился баян.

Мы с Жанной хотели остаться у входа, откуда было удобно незаметно наблюдать за происходящим, но Люда (так зовут знакомую) решительно запротестовала.

– Нет, нет, вон там свободные места! – и вместе с симпатичным парнем, которого можно было принять за ди-джея, а может, он им и являлся, потащила нас к самой сцене.

– Это Максим, – торопливо знакомила нас на ходу Люда. – А это… – к нам, широко улыбаясь, подошла высокая светловолосая девушка, – это Майя, – если что задавайте ей любые вопросы, она обо всем расскажет, – вручил нас на попечение красавицы Максим. Видимо, он, действительно, был кем-то вроде тамады.

Да. У меня было ощущение, как будто мы с Жанной случайно попали на свадьбу, и сейчас нас будут развлекать, чтобы мы, как незваные буки, не сидели в стороне от всеобщего веселья.

Под потолком покачивались на ветру бумажные фонарики, салатные и розовые.

Улыбка Майи лучилась восторгом и счастьем, а глаз, ее взгляда я почему-то не помню.

Стройную фигуру удачно обтягивало простое, но изящное мини-платье. Лазурного цвета, оно прекрасно сочеталось с ее солнечно-русыми волосами.

– Наверное, вы здесь давно, раз все знаете? – спросила я, потому что нужно было с чего-то начать разговор.

– Что вы, совсем не все, – всплеснула даже руками Майя. – Я здесь четыре года.

– Майя у нас целительница, – важно представила Люда.

– Исцеляю не я, а, – Майя подняла взгляд к салатному фонарику, спускавшемуся над нами. – А я… я просто поверила и молюсь с верой об исцелении.

– Очень интересно, – в голосе Жанны, действительно, звучал самый неподдельный интерес. – А от каких болезней исцеляете?

– Не я… – повторила она. – От всех, но такого при мне, чтобы кто-то исцелился, я не знаю, от рака… вы же это хотели услышать? Такого не было, но нет ничего невозможного. Приходите к нам в субботу и сам увидите, как происходят исцеления, – подытожила Майя.

Люда с беспокойством следила за Жанной.

– Ну как вам у нас?

– Необычно, – сдержанно ответила Жанна.

– Да, у нас нет икон, колоколов, мы считаем, это все не нужно, а нужна только искренняя вера.

– Молодежи много у вас, – обвела Жанна взглядом зал.

– Не только молодежи, я, например, бывший партийный работник, всю свою прежнюю жизнь была атеисткой.

Жанна вздохнула.

– Думаешь о доме? – заволновалась Люда.

– Об Эле, – уточнила Жанна. – Она приходит к вам?

– Мы ее звали, – уклончиво ответила Люда. – Не все, как я, приходят каждую неделю, кто-то чаще, кто-то реже…

Людмила осеклась на полуслове, потому что на сцену поднялся бритоголовый плотный мужчина в ярко-красном галстуке. Он поприветствовал всех нас, широко улыбаясь и простирая к небу руки.

Максим стоял внизу перед ним и повторял каждое его движение, будто призывая собравшихся делать то же самое.

Речь, впрочем, была недолгой, и мужчина в красном галстуке уступил место какой-то рок-группе.

Я спросила у Майи, как она называется.

– Просто группа, – ответила девушка.

Просто рок-группа состояла из музыкантов разных возрастов. Совсем юный бас-гитарист, мужчина лет сорока пяти с соло-гитарой, за барабанной установкой дама лет тридцати с небольшим. Примерно столько же солистке – пышнотелой блондинке с несколько хищным лицом, но черты его красивы и правильны. Голос тоже красивый и сильный, но от него постоянно отвлекает внимание слишком устойчивый каблук батильонов. А может быть, я обратила на них внимание, потому что слишком старалась подмечать каждую деталь – существенную, и не очень. Почему-то эти каблуки и красный галстук одного из их, по-видимому, лидеров были важными чертами этой нестатичной картины. Иногда мне кажется, вся наша жизнь бесконечное гениальное полотно, пришедшее в непрерывное движение.

Такая ересь вертелась в моей голове, когда я обводила взглядом по контуру три высоких бело-голубых свечи на журнальном столике.

Их почему-то так и не зажгли.

На сцену снова вышел господин в красном галстуке.

Людмила сообщила нам полушепотом (почему-то восторженным), что он семь лет отсидел за разбой.

Раскаявшийся разбойник между тем призывал отрешиться от всех земных проблем, от насущных забот.

«От всего, что еще вас там волнует», – поймал мой приклеившийся к столику взгляд.

А потом на сцену снова вышла та же группа и снова исполнила те же песни, во всяком случае, одна из них точно уже звучала второй раз за утро.

Следующим выступал с проповедью какой-то мужчина с небольшой бородкой. Людмила шепотом сообщали нам, что он просто активный член общины, и что никому не возбраняется призывать к делам добра.

Он говорил о взаимоотношениях детей и родителей, сопровождая свой рассказ видеорядом с инфографикой, и ставил в пример всем кавказцев, почитающих отцов и матерей.

В проповеди время от времени проскальзывал один и тот же сюжет, как кто-то продал свой временный дом ради дома вечного и никогда ничуть не пожалел об этом, хотя это и не имело прямого отношения к теме.

– Сегодня мы видим среди нас новые лица, – остановился, не доходя до сцены, господин в красном галстуке. – И это замечательно, все не случайно в этом мире. Всему свое место и свое время. Давайте же возьмемся все вместе за руки и все вместе помолимся за них, пошлем им свою любовь, свои добрые пожелания.

Я сжала протянутые мне ладони – прохладные Майи и теплые Жанны…

– Отпусти, отпусти, отпусти, – услышала я горячий шепот Людмилы, обращенный к Жанне. – Вот оно, настоящее, вот оно!

При этих ее словах откуда-то из-за стульев появился вдруг большой бархатный мешок, отделанный золотом, – для пожертвований.

Людмила достала из сумочки приготовленную заранее пятитысячную купюру и с чувством благоговения опустила ее в мешок.

Добрые пожелания на этом не заканчивались. На сцену вышла полная красивая брюнетка в платье цвета электрик с ажурными вставками. Оно отлично гармонировало с ее длинными, отливающими синевой, блестящими волосами и ровно обрезанной челкой и букетом белых хризантем в руках.

Появление яркой красавицы послужило сигналом для Майи и она, прихватив с подоконника стопку шоколадок, поспешила с ними на сцену.

Шоколадки предназначались для именинников. Их, чуть смущенных, выстроили в ряд, желали им всяческих благ и новых духовных побед, а одной, женщине средних лет со стрижкой, в простом, но симпатичном черном платье-трапеции вручили букет хризантем. Белое на черном смотрелось как-то очень уж показательно-торжественно, как на первосентябрьской школьной линейке.

Позже в кафе-столовой, бывшей мастерской Эли, Людмила рассказала нам полушепотом историю той женщины.

– Ее подобрали в лохмотьях с тремя детьми на вокзале, отмыли, одели, накормили… Живут они здесь же, в общине. А скольким еще несчастным можно будет помочь, спасибо Элечке и всей вашей прекрасной семье…