“… Я мог бы разозлить тебя, я мог бы заставить тебя кричать.

Я мог бы заставить тебя плакать, я мог бы заставить тебя уйти.

Я мог бы заставить тебя ненавидеть меня за все.

Но я не могу заставить тебя вернуться ко мне.”

The Rose – Back To Me

Лондон, Англия.

Призрак.

Настоящее время.

Воскресенье в клинике – просто кошмар. Погрузившись с головой в бюрократию, я разбираю огромное количество документов и счетов, провожу несколько собеседований и заказываю недостающее оборудование, которое запросил кардиохирург Джонатан Гарретт.

Ближе к девяти вечера наступает затишье, и, пока я сижу в коридоре, медленно поедая сухой бейгл, доктор Уилсон просит меня проверить сводку с благотворительного вечера. Я знаю, что главврач не должен заниматься подобными вещами, но новый финансовый директор только приступил к своей работе, а у нас не было времени на промедление.

Если бы я была чуть внимательнее, я бы не потеряла контроль над Reed Hospital. Если бы я не была так погружена в свое состояние, я бы заметила, что мама топит клинику всеми возможными способами. Если бы я…

– Вы пролили кофе, мисс Рид.

Я выныриваю из своих разрушительных мыслей и растерянно смотрю на доброе лицо доктора Уилсона. Мы сидим на небольшом диванчике возле кофейного автомата. У меня не было сил доползти до кабинета, поэтому я решила выпить ужасный растворимый напиток прямо здесь – в коридоре.

– Мисс Рид? – мужчина продолжает улыбаться, а затем расчесывает пятерней свои пшеничные волосы. Для своих сорока он выглядит очень молодо, наверное, все дело в его мягкой мимике и спокойном голосе.

– Прошу прощения, доктор Уилсон. О чем… мы говорили?

Я быстро провожу ладонью по юбке. Благо я успела выпить большую часть этого сладкого издательства над кофеином.

– О том, что вам следует отдохнуть. С каждым днем вы подталкиваете себя к синдрому хронической усталости.

Не зная, как ответить на его фразу, я решаю просто промолчать и забираю у мужчины документы. Мой взгляд скользит от списка собранных средств к итоговой цифре и обратно. Потом я поднимаю голову… и вижу серые глаза доктора Уилсона, который пристально меня рассматривает.

– Этого недостаточно.

– Верно, – отвечает он спокойным тоном. – Когда вы будете обязаны объявить о банкротстве?

Я сжимаю переносицу пальцами. Отвратительная привычка, от которой я никак не могу избавиться.

– Если нам не одобрят кредит, то через неделю.

В груди болезненно колет. “Дыши, – приказываю я себе. – Ты не потеряешь клинику. Не последнее, что у тебя осталось в твоем мире, сплошь состоящем из руин.”

И тут грубый, мрачный голос врывается в мою голову:

“Ты придешь ко мне, Кэт. Ты сломаешься. И я буду с нетерпением ждать твоего разрушения…”

Что-то горячее вспыхивает в районе живота, и я давлю это, прежде чем оно успевает сжечь меня заживо.

Что, черт возьми, он имел в виду? Две недели назад я потеряла контроль, который совершенствовала годами.

Мой разум треснул. Во всяком случае, то, что от него осталось.

Я сказала маме, что я устала и хочу немедленно покинуть Ритц. Удивительно, но она не возражала: наверное, потому что мое лицо было похоже на изможденный лик мертвеца – я видела его в зеркале машины, когда ехала домой. Затем мне пришлось провести несколько часов в ванной, чтобы протрезветь и взять себя в руки. И забыть эти чертовы глаза, высасывающие из меня душу.

К счастью, мы больше не встречались. В последние дни мой маршрут был одинаковым: дом, клиника, дом. Иногда я ночевала у себя в кабинете, чтобы не тратить время на дорогу. От огромного количества работы мне становилось легче, и я постепенно забывала его подавляющее присутствие.

Ладно, я обманываю себя.

Ни черта мне не становится легче.

Я всего лишь работаю до седьмого пота, пытаясь занять голову другими мыслями. Мне не впервой делать это, но подавлять это удушающее чувство становится все труднее.

Имя Кастила Сноу было буквально повсюду. Из того, что я читала, он все еще дружит с Чоном и Аароном. Вся тройка входит в список Форбс “Миллиардеры до тридцати”. Кастил также часто мелькал в таблоидах в компании какой-нибудь красивой женщины – сначала мне было так больно, что я не могла дышать, а потом я просто… привыкла к боли.

Она стала моим верным другом и помогала хранить ненависть в моем сердце. Потому что порой, в моменты наивысшей сломленности, мне безумно хотелось приползти к нему подобно бездомному псу, умоляя взять меня обратно. Но как бы тяжело мне не было, как бы сильно я не выла в подушку, воспроизводя его лицо в своей памяти, я продолжала идти дальше. Без него.

Конечно же, меня не приняли в Кембридж, как и в десяток других университетов. Мое порно-видео быстро исчезло из сети, но слухи расползлись подобно ядовитым змеям. “Шлюха” – было самым безобидным словом, которым меня нарекло светское общество Великобритании.

Брак мамы с Уильямом также сорвался, потому что я испортила нашу репутацию до такой степени, что Анну Рид перестали приглашать куда-либо вообще. Как я узнала? Все просто: мама напоминала об этом при каждом удобном случае.

Мир словно заледенел, превращаясь в огромную темную яму, из которой не было выхода. Моя вера в что-то хорошее просто исчезла. Заявления в полицию, поданные Заком от моего имени, не принесли никакого результата.

На видео была я. Кастила же опознать было невозможно. И посещать его дом тоже никто не стал.

Они лишь пересматривали мое видео, вызывая у меня рвотные позывы каждый раз во время допроса.

Я больше не могла это терпеть. У меня просто не было сил. Дядя Зак настоял на том, чтобы я переехала в Канаду – и я не сопротивлялась.

Постепенно зияющая дыра в моей груди становилась меньше. Я построила для себя новый замкнутый мир, состоящий из учебы, Зака и лабрадора Сэма, который заставлял меня хоть изредка выходить на улицу – помимо университета. Иногда ко мне приезжала Мари.

Я восстанавливалась целых семь лет, пока всего одна встреча не выбила землю у меня из-под ног.

“Скажи мне. Что ты забыла в Англии?”

Я… ненавижу его.

Я так сильно его ненавижу…

– Вы дрожите, – констатирует доктор Уилсон, когда мои пальцы впиваются в бумаги. – Давайте-ка я куплю вам чай.

Через пару минут он дает мне обжигающий стаканчик, и я делаю жадный глоток, чувствуя болезненный ожог на языке.

Это хорошо. Физическая боль гораздо лучше эмоциональной. К тому же, какая-либо боль гораздо лучше пустоты.

И да, я в курсе. Я склонна к самоповреждениям.

А еще я деструктивна. Я сломлена. Я часто жалею себя и безусловно отношусь к мазохистическому типу личности.

Но знаете, что? К черту психоанализ. За семь лет ничего не изменилось. А я пробовала разные методы, включая медикаментозное лечение и полимодальную терапию.

Чтобы не развалиться на части, я всего лишь должна спасти клинику отца, дописать диплом и вернуться в Ванкувер.

Я больше не позволю ему разрушить мою жизнь.

Никогда.

– Ответ уже должен прийти на почту, – мой голос загнанный, безжизненный. – По поводу нового кредита. И, скажу честно, мне страшно его проверять, доктор Уилсон.

Мужчина вздыхает, согревая меня своей улыбкой ни чуть не хуже зеленого чая.

– Я могу сделать это за вас. Если вы позволите.

– Нет… нет. Я сделаю это. Кстати, сейчас довольно поздно, почему вы не идете домой?

Вокруг его внимательных глаз появляются небольшие морщинки.

– А почему вы не идете домой, Катерина?

Катерина.

Он впервые назвал меня по имени.

– У меня еще есть дела.

– Тогда я подвезу вас, когда вы их закончите.

Мне не нравится авторитарный тон в его голосе, он напоминает мне о…

Я резко встаю на ноги.

– Не стоит, доктор Уилсон. Мой водитель заберет меня, когда придет время.

Мужчина смотрит на меня несколько долгих секунд, а потом отвечает:

– Как скажете, мисс Рид, – он тоже встает со своего места и возвышается надо мной высокой фигурой. – Предлагаю проверить документы и вызвать вашего водителя.

Я хочу сделать это самостоятельно, однако решаю не спорить без причины и иду вместе с доктором Уилсоном в свой кабинет.

В моей голове все еще царит неразбериха, даже когда я проверяю почту на своем компьютере, открываю последнее письмо из банка и перечитываю текст на протяжении долгих минут. Желудок урчит из-за не самых вкусных углеводов – бейгл был последним, что я ела за последние двое суток.

Отказ.

Я перечитываю еще раз.

Отказ.

И еще…

Отказ.

Глубоко втянув в себя воздух, я падаю лицом на скрещенные руки и тихо стону. Сил плакать или даже рыдать, у меня совсем не осталось.

– Это значит «нет»?

– Отказ, – отвечаю я тихо. – Но я найду другое решение.

– Не сомневаюсь ни на секунду, мисс Рид. Я принесу вам воды.

Я так морально, физически и умственно измотана, что единственным желанием становится: поехать домой, принять горячий душ и поспать хотя бы шесть часов. Хотя, черт… сон отменяется. Завтра утром у меня назначен звонок с научным руководителем, к которому мне еще предстояло подготовиться.

Поборов в себе тошноту, я уже почти кликаю на закрытие вкладки, как вижу еще одно непрочитанное сообщение.

От кого: Твой мучитель.

Тема: Договор о неразглашении и брачный контракт.

***

– Объясните мне, что, черт возьми, это значит?

Мы сидим внутри шумной закусочной Putty&Bun, пока я несколько агрессивно ем свой бургер и уже более агрессивно смотрю на своего юриста.

– Английское право допускает два основных вида брачных договоров: брачный договор, заключенный до вступления в брак и брачный договор, заключенный после вступления в брак. Вам было предложено оба варианта и, должен признаться, я никогда не видел более выгодных условий.

Мистер Моррис давится фиш-энд-чипс. Дважды. Наверное, зря я пригласила его с собой на встречу, но боюсь, мое моральное состояние в данную секунду весьма… нестабильно.

– Меня не волнует… брачный договор, мистер Купер, – я пытаюсь контролировать свои движения, но все тело погружается в состояние шока. – Меня интересует лишь пункт, связанный со спонсорством.

Чопорный британец поправляет свой галстук и поджимает губы, смотря на меня с неодобрением. К черту его, он смотрел на меня с неодобрением, как только увидел мое любимое место для бранча.

– Данные двенадцать кандидатов, – мужчина кладет передо мной документ со списком фамилий и цифрами столь большими, что я на секунду теряю дар речи, – выявили желание стать спонсором Reed Hospital и предоставили все необходимые документы. Нужна лишь ваша подпись, подпись вашей матери, подпись мистера Сноу и… новая фамилия.

Забудьте о том, что у меня разбито сердце. Я чертовски зла прямо сейчас.

– Что вы подразумеваете под новой фамилией?

Адвокат Лесли Купер вновь поправляет свой галстук. Он знает меня с шестилетнего возраста, так как был другом моего отца, но даже несмотря на столь близкое знакомство, он считает меня сумасшедшей.

Может быть, это не так уж и далеко от правды.

– Договор на спонсорство составлен строго на имя Катерины Сноу, где представителем сделки является Кастил Сноу.

Я стараюсь дышать медленно и размеренно, пока протираю руки влажной салфеткой.

– Вы хотите сказать, что этот подонок предлагает мне стать его женой, и в качестве свадебного подарка я получаю свою клинику?

– Я не знаю подробностей вашей личной жизни, мисс Рид.

– Это какая-то глупая шутка?

– Повторюсь: я не посвящен в ваши отношения с мистером Сноу. Но уверяю вас, все документы подлинны и заверены.

Я издаю легкий смешок, пробегаясь глазами по тексту.

– Здесь даже есть пункт о разводе.

– Верно. В случае развода, по истечению двух месяцев, вы вправе претендовать на половину имущества господина Сноу. А это, судя по предоставленным нам документам, составляет около ста миллиардов фунтов стерлингов.

Мои ногти впиваются в ладонь, но я понятия не имею, как реагировать на столь бурную физическую реакцию, растущую внутри меня. Мистер Моррис тотчас же давится своей картошкой и начинает кашлять. Налив водителю стакан воды, я погружаюсь в свои мысли.

Кастилу было недостаточно растоптать все семь лет назад? Он так жаждет продолжения?

Я годами ждала этого момента, момента, когда мне придется столкнуться с единственным мужчиной, которого я когда-либо любила, и который безжалостно раздавил мое сердце в своей ладони.

Но я никогда не думала, что меня будет так трясти, как трясет сейчас.

Гнев.

Ненависть.

Предательство – и гребаное разочарование, застрявшее у меня в горле.

Ему приносит удовлетворение издеваться надо мной?

Разрыдаться – меньшее, что я хочу в данную секунду, но я запрещаю себе проявлять слабость. Больше он никогда не увидит моих слез. Больше он никогда не услышит моего голоса. И он точно больше никогда меня не встретит.

Мои руки дрожат, когда я спокойно встаю из-за стола и тихо произношу:

– Благодарю вас, мистер Купер. Ваша консультация была весьма полезной. Я вернусь через… через несколько минут.

А затем я медленно иду в туалет и, зайдя в кабинку, очищаю содержимое своего желудка. Меня продолжает тошнить до тех пор, пока то немногое, что я съела за сегодня, не оказывается на дне унитаза.

Я совсем забыла, каково это – иметь дело со Сноу. Поэтому мы собрали так мало средств? Потому что он захотел поиграть в свои жестокие игры и уговорил спонсоров подождать?

Какой же он ублюдок, господи. Кастил не может опуститься еще ниже.

Может, – шепчет подсознание. – И он может сделать так, что ты будешь молить о пощаде, если того захочет его извращенная натура.

Я сползаю на пол и обхватываю плечи руками, крепко-крепко, словно боюсь, что вот-вот рассыплюсь на кусочки.

Тебе надо быть сильной, Катерина. Готова ли ты потерять свою гордость взамен на спасение единственного наследия твоего отца?

Я горько усмехаюсь.

Гордость? Дело не в гордости.

Дело в том, готова ли я умереть снова, если увижу его вновь.

***

Вышагивая по тускло освещенной гостиной, я смотрю на свой телефон, который сжимаю в руке уже… черт знает сколько времени.

Прошло три дня с того момента, когда мне пришли сообщения от самого Дьявола. Нет никаких сомнений, кто их отправил. Вероятно, Кастил думает, что я соглашусь на его условия, учитывая мое безвыходное положение, но я не собираюсь продавать ему свою душу.

Сегодня я сходила на завтрак с Эммой, чтобы как-то отвлечься от демонов, сидящих на моих плечах и шепчущих всякие гадости. Самый сладкий в мире латте почти привел меня в чувство.

Почти.

Я смотрю на Мари, а она улыбается, нарезая мне авокадо, в то время как мама завершает дела в своем ноутбуке. Мне нравится наш спокойный план на этот ужин: мы собираемся приготовить зеленую песто-пасту и испечь брауни, а затем включить какую-нибудь мелодраму двухтысячных. Лично я размышляю над “Спеши любить” – если я буду рыдать над тем, как Ной и Элли расстаются, никто не заподозрит, что я плачу не только над фильмом.

– Мне помочь тебе с соусом? – спрашиваю я сестру.

– Нет. Ты умудрилась испортить мои прекрасные тортильони. Теперь я могу доверить тебе только смешение ингредиентов, – она протягивает мне ложку с гуакамоле. – Ну как?

– Прекрасно, Мари. Как и любая твоя еда. Я буду скучать по ней.

– Даже больше чем по мне? – она улыбается, но я вижу, как ее взгляд тускнеет.

– Извини, но твой брауни – священен, – шучу я, пытаясь разрядить обстановку. – Я не могу любить кого-то сильнее его.

Мама, наконец, отвлекается от своего ноутбука.

– На какой день ты взяла билеты?

– Рейс в воскресенье утром.

Я вздрагиваю, когда Мари вдруг с грохотом роняет ложку.

– Почему ты опять убегаешь, Кэтти? – Мое сердце больно сжимается. Ее лицо выглядит самым расстроенным из всех, что я когда-либо видела. – Неужели ты не можешь остаться с нами в Лондоне? Хотя бы до рождества?

Я судорожно вздыхаю. За последние несколько дней, я искала решение: отправила план каждому возможному спонсору, включая те двенадцать, указанные в контракте Кастила. Надежда продолжала расцветать в моей груди с силой, которая причиняла боль. Но надежда – это “пустая концепция”, не так ли? В конечном итоге, она рушится.

Никогда в своей жизни я еще не получала столько отказов, но я старалась не развивать в себе поглощающее чувство вины. Я сделала все возможное, чтобы спасти Reed Hospital, и продажа себя – не является спасением.

Так что я вернусь в Канаду, сдам свой диплом, получу степень и продолжу жить, как раньше.

– Извини, Мари, но я не… могу, – обняв сестру, я беру ее лицо в свои ладони и шепчу: – Я буду ждать тебя в Ванкувере на каникулы. Ты ведь приедешь?

Она тяжело вздыхает.

– Приеду.

– Хорошо.

– Мари, выйди, – неожиданно приказывает мама.

– Что?.. – взгляд Мари встревожен, когда она смотрит на меня.

– Все в порядке, – говорю я с улыбкой. – Я прослежу на твоими тортильони. Пожалуйста, оставь нас наедине ненадолго.

Она бросает на меня неуверенный взгляд, затем обнимает и сужает глаза на нашу мать.

– Тебе лучше не расстраивать Кэтти, мама. Иначе я перееду в Канаду вместе с ней.

– Поднимайся в свою комнату, – произносит Анна строгим голосом. – Сейчас же.

Как только Мари скрывается на втором этаже, я кидаю на маму недовольный взгляд.

– Постарайся не разговаривать с ней в таком тоне. Она самый милый и добрый человек на этой планете, не… испорти это.

Мама поджимает губы, присаживаясь за стол.

– Не смей говорить мне, как воспитывать собственную дочь.

Единственная причина, по которой я не забираю сестру с собой в Канаду, является то, что в целом подобных сцен насчитывается довольно мало. Мама и вправду любит и воспитывает Мари, в то время как мной занимались няни.

– О чем ты хотела поговорить? – спрашиваю я уже более мягким тоном.

– О брачном контракте, Катерина.

Я тихо вздыхаю. Конечно же, мистер Моррис рассказал моей маме о разговоре с адвокатом. Я почти не удивлена.

– Не думаю, что здесь есть тема для разговора.

– Она есть, Катя.

Я морщусь, услышав русский. Каждый раз, когда мама говорит на русском, в конечном итоге приводит к тому, что мы ссоримся.

– Ты должна согласиться.

Из моей груди вырывается нервный смешок. Я перевожу взгляд на идеально уложенные волосы миссис Рид. Почему она продолжает осветлять их?

Да, я пытаюсь отвлечь свой мозг от разрушительных выводов, и что?

– Я уже говорила тебе неоднократно: я ничего никому не должна. Я сделала все возможное, чтобы Reed Hospital избежала банкротства. Если ты нуждаешься в деньгах, мы что-нибудь придумаем…

– Ты согласишься, Катерина, – говорит она тоном не терпящим возражений.

Мне требуется несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.

– Нет, мама. Даже не думай об этом. Я не собираюсь продавать себя кому-либо. Разве тебе не противно обсуждать это?

– Не кому-либо. Кастилу Сноу. И после случившегося тебя захочет купить только он.

В гостиной повисает тишина. Я замираю от последних слов. Мне словно дали пощечину со всей силы.

Я инстинктивно впиваюсь ногтями в ладонь. Мое горло сжимается.

– Боже мой… Ты…

У меня не остается никакой энергии на продолжение этого отвратительного разговора. Встав из-за стола, я собираюсь уйти в свою комнату, но мама хватает меня за руку.

– Мы еще не закончили.

– Мы закончили, – отвечаю я сухо. В моих глазах собираются слезы, но я не позволяю им пролиться. – Мне плевать, каким образом ты губишь свою жизнь, но не смей трогать мою.

– Я заложила дом.

Я вздрагиваю.

– Что ты сделала?

Мама нервно проводит ладонью по лицу.

– После объявления о банкротстве у нас заблокируют все счета и отберут дом. Траст Мари также полностью израсходован. И помимо этого… у меня большие долги.

– Долги? Откуда, черт возьми, у тебя появились долги?

Анна Рид впервые не смотрит на меня прямо. На самом деле она избегает моего взгляда всеми возможными способами, словно ее защитные реакции в миг треснули.

– Я вложилась туда, куда не следовало.

– Ты можешь говорить более сложными предложениями?

Она глубоко вздыхает, пока ее пальцы поглаживают мою ладонь.

– Уильям загнал меня в ловушку. В конце концов, самые обаятельные мужчины оказываются искусными манипуляторами. Я поверила в его ложь дважды, пока все… не рухнуло.

– Что это значит, мама?

– Это значит, что… – ее ясный голубой взгляд прожигает во мне дыру, – что я замешана в финансовых махинациях, которые вскроются как только Reed Hospital отправится на проверку во время объявления банкротства. Меня могут арестовать, Катерина.

О господи, мама…

Я медленно оседаю на стул.

– Проверку могут провести в любой момент, – мой голос дрожит. – Не только в случае банкротства. К тому же, мистер Ланкастер уже получил доступ ко всем счетам. Я говорю про нашего нового финансового директора.

– Я разговаривала с Кастилом…

– Что ты делала? – прерываю я ее.

– Не будь такой удивленной. Откуда, ты думала, у меня появились средства на твой университет? Кастил оплачивал твое обучение все эти годы, а также обучение Мари. Именно он настоял на твоем переезде в Канаду. Он также сказал, что поможет с клиникой, если ты примешь его предложение.

У меня такое чувство, словно моя голова вот-вот взорвется. Дыхание вырывается из моих легких с прерывистыми интервалами.

– Ты не собиралась сказать мне об этом раньше?

– Он запретил делать это.

– С каких пор ты его слушаешься?

– С тех самых, когда ты опозорила всех нас семь лет назад.

Мое горло сжимается, и на этот раз мне приходится незаметно прочищать его от наплыва отвратительной тошноты.

– Ты можешь развестись с ним через два месяца, – добивает она. – Но ты должна принять его предложение, Катерина.

Я смотрю на сине-фиолетовые сумерки за окном, а затем на свои ноги, и мое внимание остается на них. Тьма поглощает мои балетки, превращая белый цвет в черный.

А потом я чувствую на себе его взгляд.

Темный, убийственный с садистскими нотами. Он душит меня и душит, отбирая последние остатки кислорода.

“Ты придешь ко мне, Кэт. Ты сломаешься. И я буду с нетерпением ждать твоего разрушения…”

Что ж, ты добился своего, Кастил.

Сегодня я сломалась окончательно.

Неизвестный номер: Ты уже изучила мое предложение? Я соскучился по твоей киске, котенок. Теперь она стоит дорого, не так ли?

Неизвестный номер: Мой водитель заедет за тобой в пятницу, в семь часов вечера. И не забудь надеть красивое белье.

Неизвестный номер: Красное, Катерина.

Неизвестный номер: Тик-так. Тик-так. Тик-так…

***

Примечание:

Отрица́ние – психический процесс, относимый к механизмам психологической защиты. Проявляется как отказ признавать существование чего-то нежелательного.