Эвритос (долго смотрит вслед ушедшим. Ложится на землю, прикладывает ухо к земле и прислушивается. Отбивает такт рукой. Встает). Так не могут плясать пастухи. Горе смертному, услыхавшему эту пляску, – он навеки потеряет душевный покой.

(Приплясывает и тихо напевает.)

Аполлон (в козлиной шкуре, с венком на голове и с луком за плечами, входит). Несчастный!

Эвритос. Странный привет упоенному счастьем человеку, только что преклонявшему колени перед алтарем любви.

Аполлон. Уста твои говорят одно, а сердце другое. Влюбленные всегда лгут.

Эвритос. Ты заблудился, пастух?

Аполлон. Нет здесь тропинки, которой я бы не знал. И часто, как сегодня, пас я на горе, где пляшут музы.

Эвритос (сильно взволнованный). Где пляшут музы… Ты, я вижу, шутник.

(Смеется.)

Ты, небось, голоден и устал. Не присядешь ли, пока вернутся женщины? У меня есть деревянный кубок… а вино, быть может, ты захватил с собой. Вчера тоже приходил пастух и чуть не насмерть перепугал старика Филеаса.

(Смеется.)

Где пляшут музы… А мать говорит, что это играют пастухи.

Аполлон. Мать твоя ничего не слышит. Ты один избранный.

Эвритос (словно ищет руками опоры в воздухе). Не покажешь ли мне свой дар… до прихода женщин? (Смеется.)

Аполлон. Я пришел требовать у тебя отчета за дар, который ты уже получил. Преклони голову.

Эвритос (словно пораженный молнией, низко склоняется). Ты Феб-Аполлон!

Аполлон. Ты узнал меня в тот же миг, как увидал меня в поле. Ты знал, что я приду, когда заслышал пляску муз, – ибо ты прорицатель. Однажды я проходил здесь со своим стадом и увидел у шатра спящего ребенка. Родители его были в поле. Я отломил лавровую веточку от своего венка и вложил в руку малютки.

Эвритос. Чем прогневал тебя малютка, что ты вручил ему этот дар?

Аполлон. Дар мой был знаком того, что я избрал малютку себе в жрецы и дал ему силу читать в тумане грядущего. С той поры его охраняли сами боги.

Эвритос. И лишали его сна.

Аполлон. Много лет спустя прохожу я по той же тропинке и нахожу здесь жертвенник, воздвигнутый не мне, но богу женщин, мальчишке в сонме богов, играющему в жмурки подростку, которому никогда не суждено стать мужем. Так отблагодарил меня прорицатель.

Эвритос. Назови мне хоть одного из твоих жрецов, который бы хоть раз в жизни не впал в тот же грех.

Аполлон. Зато все они и дожили до дня возмездия.

Эвритос. Моя возлюбленная Эригона!

Аполлон. Самого младшего и непостоянного из богов превознес ты над могучими и грозными. В одной руке у тебя рука женщины, а в другой – весь мир, и ты бросаешь мир, словно мячик. Я предлагал тебе бессмертие, а ты валяешься на траве, любуясь весенним цветком.

Эвритос. Предоставь меня моей скромной доле, для которой я рожден. Предоставь быть верным супругом и добрым отцом, чтобы любящие руки закрыли мне очи в последний мой час.

(Подходит к шатру и отдергивает завесу.)

Вот шатер, где мы жили бы друг для друга, без горя и заботы. Каким богатым казался он мне со всеми этими свадебными дарами! Как скоро настал вечер.

(Берет и рассматривает некоторые подарки и показывает их Аполлону.)

Вот копье, которым я должен был охранять наши стада. Филеас, мой верный старик, вырезал на древке причудливые изображения растений и животных… Оставь меня здесь с моей любимой Эригоной, вдали от мирских бурь и почестей. Вот наш скромный дубовый кубок, часто налитый водою, редко вином, но всегда осушаемый с радостью. У нас всего один кубок… с нас хватит… Вот наше ложе, покрытое шкурами…

(Вдали раздается хор голосов, сопровождаемый звуками цитр и топотом пляски.)

Голоса. Варвары! Варвары!

Эвритос. Что случилось?

Аполлон. Твоя мать сказала бы: то играют пастухи в месяц брачных пиров.

Эвритос (жмуря глаза и прикрывая их руками). Я вижу море. Оно потемнело.

Аполлон. Так вода потеряла свой небесно-голубой цвет?

Эвритос (по-прежнему). Множество темных парусов наводит тень на воду – насколько хватает глаз, и на углу каждого паруса черный четырехугольник.