Отец и жених миролюбиво направились в женскую половину. Там, на парчовых подушках и коврах сидела красавица Зейнаб. Прислужницы окружали её и поспешили сначала закрыть лицо её покровами, а потом уж впустить мужчин. Она приветливо приняла вошедших и промолвила голосом сладким, как весенняя песня жаворонка в поднебесье:
– Селям алейкюм, добрый витязь!.. Вижу, что ты тот самый, которого жду я давно… Но, увы!.. Рок мешает нам быть счастливыми, если ты не угадаешь и не выполнишь моего желания.
– Аллах Всемогущий и все силы его да помогут мне в этом, Астара, звезда моей души.
– Так угадывай! – сказал Девлет-Магома, коварно улыбаясь.
Ардулай-Нор поник головою, задумался… Вдруг его осенило воспоминание того, что сказала прислужница в памятную ночь, когда он впервые увидел свою возлюбленную.
Он окинул взглядом окружавших её старух и узнал тех, которых осыпал червонцами. Одна из них, тоже узнав его по голосу, молча, провела пальцем по груди своей, будто бы разрезывала ножом шнуровку…
– Я должен разрезать твой девичий кафтан, о, моя несравненная!.. И клянусь, что никто не разрежет его, кроме меня.
– Да, дорогой мой суженый! Ты отгадал моё желание, но не вполне…
– Погоди! – перебил Ардулай красавицу. – Я знаю всё: я должен разрезать его мечом грозного Джин-Падишаха?
– Да! Да!.. – закричали все присутствовавшие. – Видим теперь, что ты воистину, жених, которого ждала княжна.
А Зейнаб-Астара поднялась во весь свой стройный рост и сказала, подняв над ним руки:
– Да будет над тобой благословение Великого Тха, и да обратит он гнев и злобу Джин-Падишаха в благоволение!.. Иди, мой возлюбленный суженый! Исполни предначертание судьбы, чтоб любовь моя была тебе наградой, и мир воцарился над потомством нашим.
– Жди меня до десяти дней! – закричал Ардулай-Нор и как безумный выбежал из сакли.
Чрез минуту только клубы золотистой пыли, ложившиеся по степи, остались от присутствия удальца-джигита и его двенадцати товарищей.
Ярко сияла полная луна в подоблачном царстве повелителя горных и подземных духов. Всюду расстилались снеговые склоны, высились ледяные скалы; белые покровы сияли серебром, искрились брильянтами, и самый заиндевелый воздух казалось переливался мириадами алмазных пылинок.
Тишина стояла непробудная, полная. Лишь изредка раздавался треск ледника или далёкий гул снежного завала, стремглав слетавшего в пропасти, и снова всё умолкало, и воцарялась торжественная тишина; некому было двигаться – здесь жизни не было. Разве случайно из нижней полосы скал и хвойных лесов, что расстилались сине-туманной полосою далеко внизу, забегали сюда волк или жёлтая лиса, но и те, пробежав по нетронутым снегам, спешили вернуться в свои берлоги и норы… Орёл только, серый царь пернатых, порою взлетал и садился на ледяную вершину и гордо озирался, весь залитый блеском солнца в этой снежной пустыне, словно величаясь тем, что не боится ни стужи её, ни одиночества.
Но это случалось днём. Теперь же ничто не двигалось и не дышало на многие сотни вёрст кругом. Джин-Падишах мог дремать спокойно на своём серебряном троне, упиравшемся в ясное поднебесье, с которого еле мигали, там и сям, бледные звёзды, утопая в сиянии царицы-луны.
И он дремал…
Дремал, весь окованный льдом, и снились ему райские кущи, хороводы блаженных духов и вечное сияние Благого, Великого, Единого, – которому он изменил, от светлых обителей которого он добровольно отрёкся… В полусне и забвении он порой простирал руки к чудным образам прошлого и тогда воздух сотрясался от звона его тяжких цепей, и от сотрясения их расседались ледники, и смертоносные обвалы срывались в долины на горе путникам и жителям горных склонов.
Вдруг грозный властитель гор встрепенулся и с трудом приподнял отяжелевшие от инея веки… Ему почудилась близость чего-то живого…
Кто-то всходил на вершину, к подножью его ледяного престола. Скользя беспрерывно и падая, какой-то смертный взбирался в его обитель. Но Джин-Падишах, хотя почувствовал присутствие человека, но не видал его… Блаженные сны, навеянные на него благими силами, смягчали сердце владыки тёмных сил. Смягчая голос свой, раздавшийся как раскат дальнего грома, он вопросил:
– Кто здесь?.. Кто дерзновенный, осмелившийся нарушить покой моего царства и сна?