Итоги царствования Екатерины Великой

Внешняя политика

Самой блестящей стороной государственной деятельности Екатерины², стала внешняя политика, наиболее впечатлившая современников и потомство. Здесь и победоносные войны с Турцией¹⁹,²⁰, польские разделы¹⁰,²¹, громадное влияние Екатерины в международных отношениях Европы. Во внешней политике Екатерина смогла завоевать народное расположение: здесь разрешались вопросы, понятные и сочувственные всему народу. “После Ништадтского мира²², когда Россия твердой ногой встала на Балтийском море, на очереди оставались два вопроса внешней политики, один территориальный, другой национальный. Первый состоял в том, чтобы продвинуть южную границу государства до его естественных пределов, до северной береговой линии Черного моря с Крымом и Азовским морем и до Кавказского хребта”. [7]

Практически все историки считают, что Екатерина видела смысл в независимости России и её внешней политики, преследовавшая только свои выгоды в соблюдении собственных интересов. Ни от кого не зависимая Россия, приобрела гораздо большее значение в мировой политике и добилась наивысших успехов. Без борьбы с рутиной, политическими противниками и угрозой переворотов и заговоров ей не удалось бы достичь этих успехов. Она начинала с таких, казалось бы, мелочей, как с наличия в Сенате реестров городов и географического атласа тридцатилетней давности И. К. Кириллова, который приказала купить за пять собственных рублей.

В первое время по воцарении Екатерина не хотела каких-либо осложнений в Европе. Семилетняя война²³ заканчивалась вместе с ресурсами участников. Не отказалась она и от мира с Пруссией, заключенного Петром III9, отозвала свои войска, (которые восьмой месяц не получали жалованья) из завоеванных ими прусских областей, прекратила приготовления к войне с Данией. На штатс-конторе числилось 17 миллионов долга, что было больше на один миллион годового государственного дохода, при семимиллионном ежегодном дефиците в Семилетнюю войну. В 1765 году флот и армия были в расстройстве, крепости развалились.

Извечный польский вопрос вынудил Екатерину заняться международными делами. Когда в 1763 году умер польский король Август III, посаженный на престол тридцать лет назад с помощью России, Екатерина очень помогла своему бывшему возлюбленному Станиславу Понятовскому²⁴ стать первым среди польской шляхты. Понятовского избрали на сейме королем. (Благодаря чему впоследствии Екатерина смогла аннексировать Польшу. К концу XVIII века больше всего в польских территориях были заинтересованы Пруссия, Австрия и Россия. Императрица Екатерина II стремилась сохранить независимую Польшу, поскольку это позволяло ей единолично контролировать Польское государство через своих ставленников. Для этого пришлось пойти на крупные траты для подкупа польских магнатов и содержание до 80 тысяч русского войска на польской границе, и развернуть весь курс внешней политики.)

Понятовский был послушным королем и обещал диссидентов (православных обитателей королевства – белорусов, украинцев, казаков и прочих) уравнять в правах с польскими католиками. Сейму было предложено дать свободу православному вероисповеданию, вернуть отнятые церкви и монастыри и дать диссидентам равные с католиками права, на что шляхта не согласилась. Князь Репнин²⁵ пригрозил оставить наши войска, стоявшие на польских квартирах со времен Семилетней войны, навсегда. Результатом конфликта стало создание конфедерации за изгнание Станислава и победа над Барским конфедератами²⁶.

Наша армия разбила поляков при Бродах, взяла штурмом Бар, Бердичев и Краков. Летом 1768 года бунтовские казаки (гайдамаки²⁷), в погоне за конфедератами, заехали к крымскому хану – в Балту и Дубоссары, перебили там до двух тысяч татар, турок и молдаван. Они решали диссидентский вопрос согласно своей пословице: «Лях, жид, собака – вера однака»..

В Семилетнюю войну вместе с Францией Россия была союзницей Австрии, за что стояли советники Екатерины и, возвращенный ею из ссылки, А. П. Бестужев-Рюмин²⁸. Они не признали мира с Пруссией, заключенного Петром III, который был полезен для России и высказывались за возобновление союза с Австрией. Противник системы Бестужева граф Н. И. Панин²⁹ доказывал, что без союза с Фридрихом³⁰ ничего нельзя добиться в Польше. Екатерина, которая в июльском манифесте всенародно обозвала Фридриха злодеем России и не хотела продолжать ненавистную политику своего предшественника. Однако, Панин взял верх и надолго стал ближайшим сотрудником Екатерины во внешней политике. Он настоял на подписании крайне невыгодного для России Союзного договора с Пруссией, который был подписан 31 марта (11 апреля) 1764 года после смерти короля Августа III во время избирательной кампании в Польше.

 Договор обуславливал взаимное обеспечение владений и не допускал никаких перемен в польской конституции, но в нём предписывалось содействовать возвращению диссидентам их прежних прав с предоставлением свободы от притеснений. После окончания Семилетней войны Фридрих был бесполезен интересам России. Ключевский¹ отметил, что, Россия опиралась там, на патриотическую партию князей Чарторыйских (Руководителем группировки был канцлер великий литовский Михаил Фридрих Чарторыйский), стремившихся вместе с новым королем вывести свое отечество из анархии путем реформ. “Эти реформы не были опасны для России; ей было даже выгодно, чтобы Польша несколько окрепла и стала полезной союзницей в борьбе с общим врагом, Турцией. Но Фридрих и слышать не хотел о пробуждении Польши от политической летаргии, по его выражению, и толкнул Екатерину на договор с Польшей (13 (24) февраля 1768 года)), по которому Россия гарантировала неприкосновенность польской конституции, обязалась не допускать в ней никаких перемен. Так прусский союз заставил Екатерину оттолкнуть от себя преобразовательную партию Чарторыйских, важную опору русской политики в Польше и вооружал против России давнюю союзницу Австрию. Австрия, с одной стороны, вместе с Францией настроила против России Турцию (1768 год), а с другой – забила европейскую тревогу: односторонняя русская гарантия грозит-де независимости и существованию Польши, интересам соседних с нею держав и всей политической системе Европы.

За шесть лет императрица успела утвердить свой авторитет в Европе делами в Польше, а дома – созывом представительной комиссии³¹ 1767 года. Ей было просто необходимо подтвердить своё величие.

С конца 1768 года, когда уже началась борьба с польскими конфедератами, императрица Екатерина была озабочена целым рядом внешних и внутренних проблем, продолжавшихся семь лет. 18 (29) ноября 1768 года была объявлена война Оттоманской Порте, а в 1770 году в Москве началась моровая язва, вызвавшая впоследствии открытый мятеж.

Императрице исполнилось сорок лет. Шел седьмой год её власти – возраст расцвета начинающего политика. Она не была готова к ведению войны с Турцией. В то время продвижение территории государства на юге до Чёрного и Азовского морей было несколько преждевременным. Цель – завоевать пустынные степи и крымских татар слишком скромна, но шутливое предположение Вольтера, что её война с Турцией легко может кончиться превращением Константинополя в столицу Российской империи, совпало с серьезными помыслами в Петербурге и прозвучало как бы пророчеством. Екатерина “… работала, как настоящий начальник генерального штаба, входила в подробности военных приготовлений, составляла планы и инструкции, изо всех сил спешила построить азовскую флотилию и фрегаты для Чёрного моря … На одном из первых заседаний совета, собиравшегося по делам войны под председательством императрицы, Григорий Орлов¹⁷, предложил отправить экспедицию в Средиземное море”. [7] А Алексей³² – “ехать до Константинополя и освободить всех православных от ига тяжкого” [7] и напросился быть руководителем восстания турецких христиан. Вряд ли было разумным послать флот в обход чуть не всей Европы. Ещё четыре года назад сама Екатерина признала его никуда не годным. Офицеры были невежественны, недоставало хороших матросов, многие из которых были больны. Однако, нашелся флот хуже русского. “Соединившись с подошедшей между тем другой эскадрой Эльфингстона, Орлов погнался за турецким флотом и в Хиосском проливе близ крепостцы Чесме настиг армаду по числу кораблей больше, чем вдвое сильнее русского флота. … После четырехчасового боя, когда вслед за русским «Евстафием» взлетел на воздух и подожженный им турецкий адмиральский корабль, турки укрылись в Чесменскую бухту (24 июня (5 июля) 1770 г.). Через день в лунную ночь русские пустили брандеры и к утру скученный в бухте турецкий флот был сожжен (26 июня (7 июля))”. [7]

7 (18) июля командующий Румянцев³³ с двадцатью тысячами на суше в Бессарабии разбил восьмидесятитысячного врага с речки Ларги при ее впадении в Прут, а 21 июля (1 августа) – сто пятьдесят тысяч на реке Кагул. Осенью 1770 года сдались Бендеры, Аккерман, Килия, Измаил. Заняты Молдавия и Валахия. В 1771 году овладели нижним Дунаем от Журжи.

С января 1769 года прекратились татарские набеги на наши южные области (последним был хан Крым-Гирей, когда из Елисаветградской губернии полонил до тысячи человек). Императрицей, в лице Петра Ивановича Панина³⁴ крымским татарам было предложено освободиться от Порты, за что предлагалось предоставить прежние татарские вольности. Поскольку татары не согласились, весной 1771 года одна из наших армий двинулась на Крым. 14 (25) июня отогнали татарское войско от Перекопа, 22 (9 июля) были на Салгире, к концу месяца взяли Кафу. Крым стал независим.

 Остался нерешённым c XV века польский вопрос, суть которого была в воссоединении Западной Руси с Русским государством. Православные Речи Посполитой ждали от России возвращения к вере православных отцов, свободы вероисповедания, отнятых католиками и униатами епархий, монастырей и храмов. В Речи Посполитой только шляхта пользовалась политическими правами. Верхние слои православного русского дворянства ополячились и окатоличились.

Кончилось тем, что, христиан в 1771 году на европейских окраинах Турецкой империи не освободили, а завоеванный Крым, причинявший России много хлопот, на то время оказался не нужным.

Решение присоединить Крым к России привело ко второй войне (Русско-турецкая война 1787-1791 годов началась в результате интриг Англии, пытающейся ослабить Российскую Империю и вовлечь её в две войны одновременно – русско-турецкую и русско-шведскую 1788-1790) с Турцией. В связи с этим Россия вернулась к прежней системе австрийского союза. Сменились и сотрудники Екатерины по внешней политике – вместо Панина стали Потёмкин³⁵ и Безбородко³⁶.

В 1782 году Австрии было предложено образовать независимое государство между тремя империями – Россией, Австрией и Турцией, состоящее из Молдавии, Валахии и Бессарабии с древним именем Дакии под управлением государя греческого исповедания. В случае удачного исхода войны планировалось восстановить Греческую империю, на престол которой Екатерина прочила своего второго внука Константина³⁷. Победоносная вторая война с Турцией²⁰, дорого стоившая людьми и деньгами, кончилась тем, чем должна была кончиться первая¹⁹: удержанием Крыма и завоеванием Очакова со степью до Днестра. К России отошёл северный берег Чёрного моря, без Дакии и без второго внука на Константинопольском престоле.

Екатерина была вынуждена отказаться от допущения диссидентов в Сенат и министерство, и только в 1775 году, после первого раздела Польши²¹, за ними было утверждено право быть избираемыми на сейм вместе с доступом ко всем должностям. Диссиденты обострили давнюю непрерывную борьбу православных с униатами и католиками на Украине. Православные гайдамаки, русские беглецы, ушедшие в степи, запорожцы с Железняком во главе, оседлые казаки и крепостные крестьяне с сотником Гонтой поднялись против Барских конфедератов (гайдамацкий бунт 1768 года). Появилась и подложная грамота “императрицы Екатерины” с призывом подниматься против ляхов за веру. Бунтари перебили евреев и шляхту, вырезали Умань. Русский бунт был погашен войсками. Часть наиболее активных повстанцев посадили на кол и повесили, а остальные успокоились.

Мысль о разделе Польши¹⁰ была запущена Фридрихом, в результате которого Австрия и Пруссия получили земельное вознаграждение от Польши. Молдавия и Валахия, христианские княжества, отвоеванные у турок русскими войсками, вернулись по настоянию Фридриха, под турецкое иго. 25 июля (5 августа) 1772 года было заключено соглашение трех держав-дольщиц. Австрия получила, захваченные ещё до раздела, всю Галицию с округами, Пруссия – западную Пруссию с некоторыми другими землями, а Россия – Белоруссию (Витебскую и Могилевскую губернии). Россия, понёсшая на себе всю тяжесть турецкой войны и борьбы с поляками, получила, как это часто бывало, не самую крупную долю (по прикидкам Панина, она по населенности занимала среднее место, а по доходности – последнее). Самую населенную долю получила Австрия, а самую доходную – Пруссия.

То же случилось и при дальнейших двух разделах   Польши. Россия снова оплатила своими землями издержки Австрии и Пруссии на войну с революционной Францией. После второго раздела (1793 г.) в Россию вошла Западная Русь, без Галиции, которая осталась за Австрией, а граница на Немане лишилась буфера и не стала безопаснее от соседства с Пруссией.  Россия не присоединила ничего исконно польского, а лишь вернула свои старинные земли с частью Литвы, некогда прицепившей их к Польше. Противостояние поляков России продолжается более четырёх столетий со времени Гришки Отрепьева³⁸ до настоящего времени. После разделов   Польши Россия воевала с поляками в 1812, 1831 и 1863 годах. Возможно, чтобы избегнуть вражды с народом, следовало сохранить его государство.

В конечном итоге, результатом внешней политики Екатерины стало закрепление северного берега Черного моря от Днестра до Кубани, а население южнорусских степей, вошедших в Россию, стало оседлым и впитало в себя русскую культуру. Возникли новые города: Екатеринослав, Херсон, Николаев, Севастополь и др. Кроме экономических выгод благодаря присоединению Крыма прибавилась политическая. Возникший военный флот в Севастополе обеспечивал приморские владения и служил опорой русского протектората над восточными христианами. Екатерина понимала, что успех внешней политики создается силой. Вместо дружбы с соседями “… она в 34 года своего правления перессорила Россию почти со всеми крупными государствами Западной Европы и внесла в нашу историю одно из самых кровопролитных царствований, вела в Европе шесть войн и перед смертью готовилась к седьмой – с революционной Францией”. [7]

Безбородко, самый видный дипломат после Панина, говорил молодым своим коллегам: «Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела». (https://cyrillitsa.ru/history/182962-ni-odna-pushka-bez-nashego-pozvoleniya-v.html)

Петербургский двор

Князь Потемкин³⁵ значительно ослабил суровую дисциплину, к какой армия привыкла со времен Петра Первого⁸.

Трудно вообразить, насколько беспорядочную и распущенную жизнь вели придворные в Екатерининскую эпоху, когда сама императрица подавала им пример. Кобеко³⁹ находил, что добрые качества Екатерины² были преувеличены, а недостатки её умаляемы. Он считал, что наличие сотни тысяч закрепощённых крестьян и миллионы рублей, розданных фаворитам деньгами и подарками, не были единственным злом. Екатерина была невообразимо тщеславна и падка на лесть, к которой она не знала излишеств, что подтверждалось всеми её современниками. Граф П. А. Зубов⁴⁰ – «последняя любовь» Императрицы сумел до такой степени убедить стареющую, обрюзгшую женщину, что она всё так же молода, красива и желанна, что остался с ней до конца её жизни. Екатерина подарила своему любимцу огромные земельные владения и более тридцати тысяч крепостных крестьян. Он отличался надменным и самодовольным видом. Современники считали его умственно ограниченным, вралём и фанфароном. Не отличаясь способностями государственного деятеля, в конце жизни Екатерины он был вынужден заниматься всеми делами, поскольку её они уже мало занимали. П. А. Зубов практически полностью заменил Екатерину, и фактически был самым влиятельным лицом в государстве. По мнению историков, он уже чувствовал себя царём, позволяя себе оскорблять презрением всех, кто ему не нравился, не стесняясь за трапезами, и на вечерах у Императрицы говорил глупости.

Боханов⁴¹, полагает, что опьянённая похотью, старая Екатерина вознеслась над миром, и предполагает наличие у неё психического расстройства, именуемого «манией величия».

Жизнь петербургского двора в 1783 году описал в своих записках Л. Н. Энгельгардт⁴²: „Въ каждое воскресенье и большой праздникъ былъ выходъ Ея Величества въ придворную церковь; все, какъ должностные, такъ и праздные, собирались въ те дни во дворецъ; те, которые имели входъ въ тронную залу, ожидали Ея Величество тамъ; имеющея входъ въ кавалергардскую залу, въ сей залъ и тутъ более всехъ толпились; а прочее собирались въ залъ, где стояли на часахъ уборные гвардии сержанты. Военные должны были быть въ мундирахъ и шарфахъ; статские во французскихъ кафтанахъ или губернскихъ мундирахъ и башмакахъ; все должны были быть причесаны съ буклями и съ пудрою; оберъ-гофмаршалъ и гофмаршалы заранее до выхода Императрицы, ходили по кавалергардской зале и, ежели усматривали кого неприлично одетымъ, то просили таковаго вежливо выйти. За нисколько времени Наследника¹³ съ великою княгинею, изъ своей половины, проходили во внутренняя комнаты государыни, которая въ половине одиннадцатаго часа выходила въ тронную, где чужестранные министры, знатные чиновники и придворные ее ожидали. Тамъ представлялись прежде, или по инымъ какимъ причинамъ имеющие входъ за кавалергардовъ; тамъ она удостоивала со многими разговаривать. Въ одиннадцать часовъ отворялись двери; первый выходилъ оберъ-гофмаршалъ съ жезломъ, за нимъ пажи, камеръ-пажи, камеръ-юнкеры, камергеры и кавалеры, по два въ рядъ, передъ самою Императрицею князь Потемкинъ. Государыня всегда имела милый, привлекательный и веселый, небесный ввглядъ. Ежели были приезжие или отъезжающие, или благодарить за какую милость, но не имеющие входа въ тронную, то представляемы были тутъ оберъ-камергеромъ.

За Императрицею шелъ великий князь, рядомъ съ великою княгинею; за ними статсъ-дамы, камеръ-фрейлины и фрейлины, по две въ рядъ. Темъ же порядкомъ Государыня возвращалась во внутренняя комнаты. Императрица кушала въ часъ. Ежели кто хотелъ быть представленъ великому князю и великой княгине, то представлялся на ихъ половине въ день, когда Ихъ Высочества сами назначатъ. …

Каждое воскресенье былъ при дворе балъ или куртагъ. На балъ Императрица выходила въ такомъ же порядке, какъ и въ церковь; передъ залою представлялись дамы и целовали ея руку. Балъ всегда открывалъ великий князь съ великою княгинею менуетомъ; после ихъ танцовали придворные и гвардии офицеры; изъ армейскихъ ниже полковниковъ не имели позволеняя; танцы продолжались: менуеты, польские и контрдансы. Дамы должны были быть въ русскихъ платьяхъ, то-есть особливаго покроя парадныхъ платьяхъ, а для уменьшеняя роскоши былъ родъ женскихъ мундировъ по цветамъ, назначенныхъ для губерний. Кавалеры все должны быть въ башмакахъ. Все дворянство имело право быть на оныхъ балахъ, не исключая унтеръ-офицеровъ гвардии, только въ дворянскихъ мундирахъ. …

Императрица игрывала въ карты съ чужестранными министрами или кому прикажетъ; для чего карты подавали темъ по назначеняю камеръ-пажи; великий князь тоже игралъ за особливымъ столикомъ; часа череэъ два муэыка переставала играть; государыня откланивалась и темъ же порядкомъ отходила во внутренние комнаты. После нея спешили все разъезжаться…

Въ новый годъ и еще до великаго поста, бывало, несколько придворныхъ маскарадовъ. Всякяй имелъ право получить билетъ для входа въ придворной конторе. Купечество имело Свою залу, но обе залы имели между собою сообщение и не запрещалось переходить изъ одной въ другую. По желанию моогли быть въ маскахъ, но все должны были быть въ маскарадныхъ платьяхъ: домино, венец и проч.

Въ буфетахъ было всякаго рода прохладительное питье и чай; ужинъ былъ только по приглашению оберъ-гофмаршала, человекъ на сорокъ въ кавалерской зале. Гвардии офицеръ наряжался для принятия билетовъ; ежели кто проезжалъ въ маске, долженъ былъ передъ офицеромъ маску снимать. Кто первый приезжалъ и кто последшй уезжалъ, подавали Государыне записку; она была любопытна знать весельчаковъ. Какъ балы, такъ и маскарады начинались въ шесть часовъ, а маскарадъ оканчивался за полночь. …

Одинъ разъ въ неделю было собрание въ эрмитаже, где иногда бывалъ и спектакль; туда приглашаемы были люди только известные; всякая церемония была изгнана; Императрица, забывъ, такъ сказать, свое величество, обходилась со всеми просто. Были сделаны правила противъ этикета; кто забывалъ ихъ, то долженъ былъ въ наказание прочесть нисколько стиховъ изъ Телемахиды”.

„У великаго князя по понедельникамъ были балы, а по субботамъ на Каменномъ островъ, по особому его приглашению, лично каждаго, чрезъ придворнаго его половины лакея; а сверхъ того, наряжались по два офицера отъ каждаго полка гвардии. На балы великаго князя и на Каменный островъ князь Потемкинъ въ это время ни одного раза не миновалъ". [18].

Охлаждение между императрицей и великим князем всё больше увеличивалось. Павел связывал свою популярность в народе с разногласиями, разделяющими его с матерью. «Павел – кумир своего народа», – докладывал в 1775 году австрийский посол Лобковиц. Андрей Разумовский⁴³, наблюдая популярность наследника будто бы шепнул: «Ах! Если бы Вы только захотели». [17] Павел понял намёк на арест и низложение матери, которой, впрочем, ничего не грозило, поскольку он и не помышлял, о каком бы то ни было перевороте. Зато Екатерину беспокоило мнение внука Александра⁴⁴, которое он высказал в письме к Корфу (Барон Андре́й Фёдорович Корф (1765 – 1823) – государственный деятель из курляндского рода Корфов, сенатор, тайный советник. Отец графа М. А. Корфа) в 1796 году, когда Екатерина уже окончательно определила его наследником вместо Павла.

Буцинский⁴⁵ внёс свою лепту в описание жизни о Павле I, приведя в своей книге отзывы его современников: “Фавориты, вельможи, чтобъ нравиться Екатерине, или изъ подлости, боясь гнева ея, не оказывали ему должнаго уважения, а когда царедворцы узнали, что императрица намерена переменить и назначить преемникомъ престола Александра, тогда сколько нанесено ему оскорблений!" [3]

Особенно нагло и дерзко обращались с наследником Русского престола фавориты, Потёмкин и Зубов⁴⁰. Однажды на семейном обеде по поводу некоторого спора Императрица обратилась к Павлу Петровичу с вопросом – с чьим мнением он согласен. „Съ мнениемъ Платона Александровича" – ответил Павел. „Разве я сказалъ какую нибудь глупость?" [3] – нагло отозвался фаворит Зубов. Такие не нормальные отношения между Павлом Петровичем и матерью и её царедворцами не могли не влиять губительно на его характер. Недоверчивость и подозрительность к людям в нём всё более усиливались. Императрица и её царедворцы при каждом удобном случае старались представить Павла в самом ужасном виде. Находили ограниченным его ум, а характер – дерзким и жестоким. Они считали Павла совершенно неспособным к управлению Государством и использовали все средства, чтобы унизить его в общественном мнении. Причины такого отношения Екатерины и её сторонников к наследнику Русской короны очевидны, поскольку для его устранения от престола им было необходимо подготовить к этому народ, но при этом оправдать себя.

Только смерть Екатерины Алексеевны спасла Павла Петровича от грозившей ему жестокой участи, и он занял престол предков.

Все двадцать последних лет царствования Екатерины, доносил своему правительству прусский посланник в Петербурге – генерал Гребен: “всевозможные части управления приходят в упадок”. [3]

Императрица Екатерина готовилась к своему Таврическому путешествию. Кроме многочисленной свиты, которая должна была её сопровождать, она была намерена взять с собой и своих внуков, Александра и Константина³⁷ Павловичей. Воспитатель их, Н. И. Салтыков⁴⁶, готовился к поездке, и только по этим приготовлениям родители узнали о предполагаемом отъезде сыновей. Однако, болезнь великих князей принудила их остаться в Петербурге, что чрезвычайно огорчило Екатерину.

Не доверяя заботливости Павла Петровича и Марии Фёдоровны⁴⁷ об их сыновьях, Императрица, накануне своего отъезда, 6 (17) января 1787 года письменно подтвердила Н. И. Салтыкову, чтобы он, во время её отсутствия, выполнял данный ему наказ о воспитании Александра и Константина Павловичей. В Петербурге наступила тишина.

Павел Петровичу и Мария Фёдоровна на некоторое время получили независимость и переехали в Петербург. До начала поста по два раза в неделю они давали бал в городе и на Каменном острове, а в последнее воскресенье перед масленицей состоялась свадьба князя Долгорукого со Смирновой в Каменноостровском дворце.

Во второй половине апреля Цесаревич и его супруга переехали в Царское Село с сыновьями и двумя старшими дочерьми. Младшая дочь, Мария⁴⁸, была оставлена, на время в Петербурге на попечении наставницы, полковницы Нейдгардт и лейб-хирурга Блока, дабы она не могла общаться с сестрами, которым была привита, с разрешения Екатерины, оспа. Она осталась недовольна тем, что родители выбрали для прививки дочерям оспы гофмаршальский дом, поскольку, по её мнению, он не просох после надстройки. Недовольна была Екатерина и тем, что её внучки писали бабушке, конечно, рукой Марии Фёдоровны, так как они сами ещё ничего не умели, и пеняют, что она не отвечает. Екатерина не хотела отвечать им, потому что они не умели читать, но написала несколько записочек великой княжне Александре Павловне⁴⁹. Мария Фёдоровна еженедельно писала Екатерине о своих детях, а с внуками, Александром и Константином, Екатерина вела переписку сама. Обо всём, что происходило в Петербурге, ей доносил Н. И. Салтыков, который свою переписку с Императрицею держал в секрете от всех. О делах Павла Петровича Екатерина узнавала из его писем к графу И. Г. Чернышеву⁵⁰ из её свиты, с которым Цесаревич состоял в переписке. Письма Цесаревича к нему постоянно перлюстрировались и представлялись Екатерине.

Павлу Петровичу и Марии Фёдоровне таить было нечего. Они продолжали свою семейную жизнь на виду у всех в Гатчине, куда переехали в июне 1787 года. 29 июня (10 июля) отпраздновали в Павловске маскарадом, на котором было великое множество разного звания людей. Весь Павловский сад под вечер был иллюминован, а в 11 часу сожжен небольшой фейерверк. Во время иллюминации видны в огнях разные, нарочно для праздника сооруженные предметы, главнейшим из которых был тот, на котором стояла надпись: „храмъ супружеской любви”.

Екатерина не оставила мысли о путешествии своих внуков. 22 мая (2 июня) они отправились к ней на встречу, после месячного путешествия встретили её в селе Коломенском, и вместе с ней приехали в Москву. Вполне довольные тем, что провели почти полгода со своими сыновьями, их родители легче перенесли эту разлуку. 11 (22) июля 1787 года Екатерина возвратилась в Царское Село и была встречена у дворцового крыльца Павлом Петровичем, Марией Фёдоровной и высшими чинами двора. На третий день по приезде Екатерины, они переехали в свой Павловск, где 22 июля (2 августа) было отпраздновано тезоименитство великой княгини маскарадом. Императрица не присутствовала на этом празднике, и Павел Петрович был очень не весел.

По возвращении из Таврического путешествия, Императрица вновь обратилась к обсуждению вопроса о престолонаследии в России. 25 августа (5 сентября) 1787 года Храповицкий⁵¹ отметил в своём дневнике: “Спрошены указы о наследникахъ, къ престолу назначенныхъ, со временъ Екатерины I и въ изъяснениях оказанъ родъ неудовольствия”. (https://archive.org/details/libgen_00325448) Было бы большой ошибкой думать, писал Кобеко³⁹, что в описываемое время (1783—1787) Павел Петрович исключительно наслаждался супружеским счастьем и предавался общественным удовольствиям. В тишине своей жизни в Павловске и в Гатчине, Цесаревич не переставал вдумываться в положение России и обдумывать меры по её благоустройству. Он обладал разносторонними знаниями, путешествие по Европе ещё более расширило его кругозор, а общение с такими государственными деятелями, как графы Никита²⁹ и Петр³⁴ Панины, граф И. Г. Чернышёв, граф Румянцев и князь Репнин²⁵ дало ему возможность пользоваться их знаниями и опытом.

После возвращения Екатерины II из крымского турне в 1787 году, Турция не могла смириться с потерей Крыма, что обуславливало возможность новой войны с Турцией, второй в её царствование. В августе 1787 года России был предъявлен ультиматум правительством султана. Турки требовали не только вернуть Крым, но и признать Грузию вассальной территорией султана. Кроме того, Россия должна была согласиться на досмотр русских судов, идущих через проливы Босфор и Дарданеллы. В результате отказа русского правительства 13 (24) августа 1787 года Турция объявила войну России²⁰ (первая¹⁹ – завершилась в 1774 году).

Благодаря внушениям враждебных России держав, в особенности Англии и Пруссии, русский посол Булгаков был заключен в Семибашенный замок. В ответ на это неслыханное насилие, 9 (20) сентября 1787 года Екатерина появился Высочайший Манифест, о войне с Оттоманской Портой.

На другой день после появления Манифеста Цесаревич письмом просил Екатерину отправить его на войну волонтёром – в качестве рядового добровольца. Императрица, признававшая пребывание великого князя в армии несвоевременным и вообще нежелательным, отказала ему в удовлетворении его просьбы. Павел Петрович не согласился с доводами своей матери и 11 (22) сентября повторил свою просьбу.

Императрица предписала Павлу находиться при ней, обрушившись на него за то, что «дорогие дети» ничего не сообщили ей о беременности Марии, отметил Боханов. «Полагаю, что имею множество прав на то, чтобы узнавать о беременности Великой княгини не из расспросов, не из городских слухов и не после всех». [2] Павел и Мария не говорили Екатерине, боясь, что ребёнка заберут от них сразу после его рождения.

Несмотря на решительный отказ Екатерины, Павел настаивал на отъезде в армию, и к новому 1788 году Екатерина махнула рукой. Послали экипажи и квартирмейстеров, и Павел стал готовиться к отъезду. Песков⁵² приводит семь памятных документов – три на тот случай, если он погибнет, четыре, если во время его отсутствия умрёт Екатерина, которые он оставил Марии Фёдоровне 4 (15) января 1788 года. Он был осторожным человеком и не исключал случайной пули или смерть от шального ядра. Оставленные им семь завещаний были составлены в здравом уме и “твёрдой памяти, в том числе акт о престолонаследии, наказ об управлении государством и письмо детям”. [9]