Боярыня Матвеева

Глава 29

Они были женаты восемь дней.

Евдокия пока приноравливалась к дому мужа и больше смотрела, как управляется Домна Трофимовна, чем действовала сама, но уже понемногу входила в роль хозяйки. По вечерам она дожидалась Артамона и они вместе ужинали; было уже обговорено, что если он не является к определённому часу, то она ужинает одна, а там по обстоятельствам: придёт он – покормят, не придёт – лягут спать. Слуги, уже привыкшие к беспорядочному и причудливому режиму жизни хозяина, не удивлялись; но на третий день брака Домна Трофимовна решила объяснить Евдокии, что она должна трапезничать отдельно, у себя в тереме.

– Хорошо, я спрошу Артамона Сергеевича.

– Зачем спрашивать? – оскорблено сказала экономка. – Так отцами и дедами заведено.

Евдокия процитировала мысли отца Созонта относительно соблюдения и изменения традиций, попутно выразив своё с ними согласие. Это был ловкий ход: теперь Домне Трофимовне приходилось спорить не только с хозяйкой-иностранкой, но и некоторым образом с православным священником. Растерявшись, экономка сделала ошибку:

– Февронья Андреевна никогда так не делала!

– Ты сама говорила, что Февронья Андреевна здесь давно не живёт. И у меня к тебе будет просьба: не упоминать при мне это имя без особой необходимости.

Вечером – за совместным ужином, разумеется – Евдокия рассказала об этом мужу.

– Кто здесь главный – экономка?

– Главный – ты. Поэтому я у тебя и спрашиваю.

– Ну, а мне нравится. Так ей и скажи.

Молодая женщина спросила ещё, можно ли ей привезти в свою спальню кровать из старого дома или заказать новую; можно ли заменить шкафчики, можно ли…

– Господи, у меня поважнее дел нет, я должен о шкафчиках думать? Делай что хочешь.

Воспользовавшись покладистостью мужа, Евдокия велела начать в тереме большую уборку; все вещи перетряхивали, вытирали пыль, выбрасывали прохудившееся, вносили новое, выбивали ковры. Обнаружили тараканов; горничная Лиза посоветовала купить для их выведения отраву у знахарки, бестактно добавив при этом, что с оной знахаркой обитатели дома познакомились тогда, когда Февронья Андреевна пыталась лечиться от бесплодия; но она мало того, что никого не родила, так после третьего по счёту отвара «едва сама не родилась наоборот». Евдокия Григорьевна оценила остроумие Лизы, но мягко попросила горничную о том же, о чём просила экономку. За отравой к знахарке тем не менее послали.

Вечером 1 октября Матвеев возбуждённо рассказывал жене о Соборе.

– Величественное, должно быть, было зрелище!

– Ещё бы!

– Но это значит, что будет война?

– Разумеется.

– И ты пойдёшь на неё?

– Это мой долг.

– Да, всё так. И я не буду мешать тебя выполнять твой долг. Но если тебя убьют – мне будет жалко.

Артамон засмеялся. Он был молод, здоров, удачлив в делах и счастлив в любви. Какая ещё смерть? Его молодой влюблённой жене, по правде сказать, тоже в это не очень верилось. Но она уже однажды хоронила мужа и помнила свою растерянность и неспособность понять: вот был человек – и нет его… В порыве чувств Евдокия обвила руками стан возлюбленного и прижалась к нему. Любовь и Смерть связаны друг с другом, но при этом противоположны; Любовь – это свет, который окружает тьма Смерти.

Глава 30

Матвеев сидел за столом и что-то писал. Он даже не поднял головы, когда Евдокия вошла. Она тихо села на лавку и подивилась: кто же знал, что дела примут такой оборот! Когда она в первый раз вошла в эту комнату, то хотела помочь матушке Флоре и ничего более. Волосы у него отрасли, надо посоветовать подстричь. Господи, и что она в нём нашла?

Хозяин кабинета закончил своё сочинение, поднял голову и явно обрадовался. Молодая женщина улыбнулась:

– Ужин готов. Ты освободился или нам подождать?

– Прикажи подавать на стол.

Улыбаясь, он подошёл к ней и осторожно поцеловал в щечку. Счастливая супруга ответила тем же.

– Артамошка, выгони её. Дело есть.

В дверях стоял сухощавый старик с черными глазами, взиравший на нежную сцену с явным отвращением.

Евдокия взглянула на мужа и увидела, как его лицо меняется на глазах, приобретая невозмутимый и ничего не выражающий вид. В глазах мелькнули и тут же исчезли искорки страха, смущения и растерянности. Молодая женщина поняла, кто стоит в дверях, и тоже напряглась.

– Мне уйти? – чуть слышно спросила она.

– Да.

Чтобы выйти в дверь, ей пришлось пройти мимо старика – тот брезгливо посторонился. В коридоре молодая женщина перекрестилась и попыталась подслушать, но дверь закрылась плотно и слышно ничего не было.

– Кто эта девка?

– Моя жена.

– Мерзавец! Блудницын сын! – Иванов не кричал, а говорил тихо, но зловеще. – Я же тебе запретил!

– Прости, батюшка. Виноват.

Глава Посольского приказа приблизился к названому сыну, взял его за грудки и стал трясти.

– Я с тебя шкуру сниму! Запорю насмерть! Пойду к патриарху и потребую развода!

– Можешь, – Матвеев решил начать с последнего пункта. – Но когда наши враги узнают о нестроениях между нами – они очень обрадуются. Скандал повредит не только мне, но и тебе.

Пальцы Алмаза Ивановича слегка ослабили хватку.

– И потом, ты сам говорил, что патриарх самодур, ему неизвестно как моча в голову ударит. Вдруг ты откроешь всем наши несогласия, обрадуешь недругов, а святейший Никон мой брак возьмёт и не расторгнет?

– Может, – неожиданно легко согласился Иванов, отпуская сына. – И вообще я его ни о чём просить не хочу.

Он был опытным политиком и умел держать удар. Воспитанник был прав – Алмаз Иванович признал это с возмущением, но в то же время и с каким-то извращённым удовольствием. Так может чувствовать себя только учитель, которого переиграл любимый ученик. Умён ведь, паршивец. Его бы ум – да на какое доброе дело направить.

Но канцлер не собирался легко сдаваться.

– Плохо нам будет в любом случае, даже если я промолчу. Она ещё и иностранка – ты ведь так матери говорил? Даст волю языку, выболтает наши тайны – вот то-то радость будет нашим врагам.

– Да, – спокойно согласился собеседник, – я тоже сначала этого боялся. Даже думал, не шпионка ли она.

– Экий ты сообразительный! Что ж не остановился вовремя – когда догадался об этом подумать?

– Не остановился, так как нет никаких доказательств. И нет никаких доказательств, что она будет болтать. А вот друг твой, Андрей Тихонович, уже болтает.

– Не клевещи!

– Зачем мне клеветать? Я совершенно случайно узнал, что приезжал английский купец, Дуглас, торговал у него канаты, а Андрей Тихонович ему взял и вывалил много такого, что мы от русских скрывать пытаемся: кто из бояр за войну, кто против, какие товары царская казна покупает для армии. Ты ему заказы выгодные устраиваешь, а он болтает хуже бабы.

– Не верю. Ты Андрея Тихоновича не любишь, вот и наговариваешь на него.

– Проверь.

«А ну как возьмёт купец и отопрётся? Он мог про этого Дугласа уже и забыть. Тогда будет только моё слово против его слова. Дусе, как свидетелю, веры не будет».

Однако спокойная уверенность пасынка ввергла Иванова в сомнения. Он по собственному опыту знал, сколько могут узнать купцы как бы между делом и как они могут сотрудничать с чиновниками своих государств – и не своих тоже. Он стал думать о Соловом и на время забыл про неожиданную невестку. Впрочем, ненадолго.

Подойдя к молодому человеку вплотную, Алмаз Иванович что есть силы стал хлестать его по щекам: хрясь, хрясь, хрясь, так что голова моталась из стороны в сторону. Тот терпел, принося эту жертву на алтарь любви. Потешив таким образом уязвлённое родительское самолюбие, Алмаз Иванович сказал:

– Садись. Будем о деле говорить.

И сел сам.

Глава 31

Евдокия пряталась в тёмной гостиной. Время тянулось медленно и томительно. Наконец в коридоре мелькнул свет свечи и послышались голоса.

– Останься с нами поужинать.

– Нет. Домой поеду.

Когда Иванов ушёл, Евдокия выскользнула из гостиной навстречу мужу.

– Ужин ещё не остыл?

– Может, и остыл. Велю разогреть.

– Давай. И приходи в столовую.

Молодая женщина схватила плечи любимого:

– Он сильно на тебя ругался?

– Умеренно.

Она осторожно прикоснулась губами к его щеке. Молодой супруг поморщился. Было противно и больно, но в душе он считал, что легко отделался: отцовского гнева было не миновать, но пусть он прольётся здесь и за закрытыми дверями, а не во дворце, где закрывай или не закрывай двери – все про всех всё знают.

Сидя в столовой в ожидании ужина, Артамон сказал ей:

– И знаешь, зачем он приезжал на ночь глядя?

– Нет.

– Посланцы царя во главе с боярином Бутурлиным едут в Переяслав принимать присягу казаков. Царь поручил охрану посольства моему полку, а меня сделал начальником охраны. Алмаз Иванович решил по этому случаю немедленно дать мне пару ценных советов – относительно того, что я и сам прекрасно умею делать.

– И из-за этого ты стал жертвой скандала. Это отчасти моя вина. Я должна была согласиться на отсрочку свадьбы.

– Нет, – ответил её супруг неожиданно резко, – ты поступила правильно. Если бы я стал родителей уговаривать, просить – было бы много неприятных объяснений и мало проку. Лучше уж так.

Евдокия была очень рада, что муж пришёл к такому выводу. Уважать родителей надо, но взрослый мужчина с бородой может уже и свою волю иногда проявить.

Глава 32

Благодарность и чувство вины усилили нежность Евдокии к мужу, и он благоденствовал и потягивался, как сытый кот – может, даже и облизывался, когда его никто не видел.

Жизнь дома шла своим чередом. Проверяя счета, молодая женщина обратила внимание на то, что овёс для лошадей стоит, как хорошая пшеница. Несложное расследование показало, что Домна Трофимовна доверяет покупку сена, овса и всего прочего, что надо для лошадей, конюхам, а конюхи нагло её обманывают. Пришлось сообщить это мужу.

Матвеев понял всё уже тогда, когда прозвучали первые цифры.

– Таких цен нет. Я знаю, так как мы покупаем корм и прочее для полковых лошадей.

– Откуда у вас полковые лошади? Стрельцы, если не ошибаюсь, пехота?

– А припасы, оружие, солдатские и офицерские вещи – всё это на своём горбу им надо носить или оно само ходит? Где грузы – там телеги, где телеги – там лошади.

– А обоз разве у каждого полка свой? Я думала, он один для всей армии.

Муж усмехнулся:

– Теперь я точно вижу, что ты не шпионка. Не разбираешь в военных делах.

– Чем смеяться, лучше бы объяснил. А не хочешь объяснять – ладно, но что мне с конюхами делать?

– А что ты раньше с вороватыми слугами делала?

– После первого раза мужчин сек свёкор или муж, женщин ругала свекровь или я, иногда ставили на горох. После второго – увольняли.

– Как у вас снисходительно. У нас – порка, если не помогает – отправляю в деревню и беру новых холопов.

«В этом доме служат холопы, а не наемные слуги, – поняла Евдокия, – кроме моей Дарьи, наверное».

– Вообще позор, – добавил он без особого волнения, – у себя под носом мошенничества не вижу. Полковые счета проверяю, а свои – нет. Займешься этим, радость моя?

– Уже занялась.

– Спасибо. У меня нет ни времени, ни сил заниматься хозяйством как следует.

Выпороть конюхов время и силы нашлись. Здоровые парни орали, как резаные. Притворяются или у её мужа такая тяжелая рука? Неприятно, конечно: теперь они её будут ненавидеть. А как иначе: закрывать глаза на воровство? Она только входит в роль хозяйки и сначала должна быть строгой, а потом уже можно будет и ослабить вожжи.

Чуть позже она позвала к себе Дашу.

– Как тебе здесь?

– Жить можно. Конечно, к прежнему дому уже как к родному привыкла. Скучаю по Кларе, её сыну и даже по Глаше с Тимофеем, хотя они и недавно у нас… у нас там.

– Можешь их навещать, только спроси заранее, могу ли я тебя отпустить. Как к тебе относятся остальные здешние слуги? Если обижают, дерзят или делают тайком пакости – скажи сейчас. Такие вещи надо пресекать сразу.

– Не обижают и пакостей не делают. Относятся с недоверием – это да. К тебе, госпожа, тоже относятся с недоверием.

– Охотно верю.

– Только Лиза смотрит открыто, отвечает честно и со мной уважительна.

Даша немного ошибалась: Лиза относилась к ней не уважительно, а восхищённо. Новая товарка казалась девушке необыкновенно смелой и знающей едва ли не всё на свете.

Евдокия улыбнулась:

– Она, кажется, неплохая девушка, но немного странная. Смотрит на меня так, словно боится и в то же время благодарна.

Дарья с изумлением уставилась на хозяйку:

– Госпожа, как ты правильно сказала! Именно так: благодарна, но боится.

– А почему?

Дарья заколебалась. Она не любила нового хозяина. Девица строгих правил была огорчена моральным паденьем госпожи, но если любимую хозяйку прощала, то совсем не склонна была прощать того, кто склонил добродетельную женщину на грех; история Лизы усилила эту неприязнь, но жалко было огорчать Евдокию Григорьевну.

– А ты не будешь её наказывать? – осторожно спросила горничная. – Я случайно подслушала, а потом она пару раз проговаривалась. Прямо мне говорить боится, чтобы ты не узнала.

Тут Евдокия заколебалась тоже. Она не хотела терять доверие Даши, но в то же время опасалась узнать нечто такое, за что надо будет наказать обязательно. Слова «тогда лучше не говори» готовы были сойти с её уст, но с уст Даши слова сошли раньше:

– Хозяин и его прежняя жена в последний год не спали вместе и даже не разговаривали. И хозяин повадился таскать Лизу к себе в опочивальню. Она не радовалась, но терпела. А с начала весны он её оставил в покое. Она ещё тогда подумала, что у хозяина зазноба, и молилась, чтобы он от этой зазнобы не отстал, а про неё забыл. И ты, госпожа, ей сразу понравилась, но она боится, что ты узнаешь и будешь её ненавидеть.

Румянец окрасил щеки Евдокии. Лучше бы она этого не знала.

– Понятно. Я её не виню. Не будем об этом больше. А если кто-то тебе будет делать зло – жалуйся мне.

– Все мужчины одинаковы, – мстительно сказала Дарья. – Что Богдан Матвеевич, вилы ему в бок, что твой муж. Разве что мой прежний хозяин всех подряд девиц портил, а Артамон Сергеевич ограничился одной.

И удалилась.

Евдокия действительно не винила Лизу: холопка, «крещёная собственность», что с неё взять. Но мужа она считала благородным человеком и такого от него не ожидала: заставлять девушку, которая от него зависит – это не слишком красиво.

Одно утешение: оставил Лизу в начале весны, задолго до начала их связи. Не прямо перешёл из постели этой несчастной девочки в её постель, а хоть перерыв сделал. А ездил бы к ней и одновременно спал с Лизой – совсем противно было бы.

Глава семьи в этот день не приехал к ужину, и Евдокия была втайне этому рада. Она уже засыпала, когда в её спальне открылась дверь и знакомый голос спросил:

– Дуся, ты спишь?

Она промолчала. Муж тихо разделся, осторожно лёг рядом с ней, обнял, зарылся лицом в её волосы. Она старательно притворялась спящей: пусть пройдёт хотя бы несколько дней, чтобы она могла смириться с недавним известием. Но Артамон не унимался, жадно ласкал её, и в какой-то момент тихо попросил:

– Проснись, пожалуйста.

Если бы он требовал, грубо наваливался – не миновать бы им крупной ссоры, но мягкая просьба заставила её уступить.

Она думала, что придётся терпеть, но наслаждение пришло даже в этот раз.

На следующий день она немного побеседовала с Лизой: не обижают ли её другие слуги, откуда она родом. Девушка, сначала явно испуганная, постепенно успокоилась и вежливо отвечала на её вопросы. Оказалось, что она была куплена купцом Соловым в Звенигороде и подарена им дочери. Тут Лиза замялась:

– Ты велела про неё не говорить.

– Ладно, раз уж к слову пришлось. Так Февронья Андреевна – дочь Андрея Солового? Надо же – я один раз его видела. Ладно, бог с ними обоими. У тебя есть жених?

Лиза снова испугалась.

– Нет.

Лжёт, подумала хозяйка. Но выспрашивать не стала и отпустила.

Так вот почему он интересовался встречей Солового с Дугласом.

Неприятный разговор навёл её на грустные мысли. Если Артамона и его первую жену поженили «как принято» – в ранней молодости и не трудясь знакомить друг с другом, а он в первую ночь набросился на испуганную девочку так, как иногда набрасывался на неё – неудивительно, что эта Февронья от него ушла. Взрослая опытная женщина – это одно, а невинная девушка – совсем другое. Хотя она, возможно, всё это придумывает, а правда совсем другая. Только двое могут это знать.

И невольно молодая женщина вспомнила первого мужа и брачную ночь с ним: Антон был невероятно деликатен, он успокоил её, когда она испугалась, и дал время прийти в себя. Милый, добрый человек, который так рано умер.

Не надо думать об этом.

Прошлое прошло.

– Что с тобой? – спросил её нынешний муж. – Какая-то вялая стала. Ты не больна?

– Нет. Всё хорошо.

– Тогда почему моя кошка перестала царапаться?

Она в ответ потёрлась щекой о милое, теплое, сладостное плечо.

Куда она от него денется.

Глава 33

– Артамон Сергеевич, – сказал боярин Бутурлин, – у меня к тебе дело, как к начальнику нашей охраны. Лопухин Илларион Дмитриевич хочет взять с собой жену и дочь. Как ты считаешь, это можно сделать?

– Жену и дочь? Отчего бы и нет. Две женщины нам не в тягость будут.

– А защитить ты их сможешь?

– Если от обычных разбойников – да. Думаю, правда, что на такой большой поезд^[22] обычные разбойники и сами нападать побоятся. Если же налетит вся литовская рать, то тут нас всех будет трудно защитить.

Василий Васильевич улыбнулся:

– Это как раз понятно. Я о другом: там полно мужчин, и вдруг женщина и девушка… хотя, она может уже вековуха старая или младенец, я с дочерью Иллариона Дмитриевича не знаком. Удержатся наши стрельцы?

– Во-первых, у нас не разбойничья шайка, а регулярный полк. Не было ещё случая, чтобы мои подчинённые напали на порядочную женщину, жену или дочь почтенного дьяка. Во-вторых, не так долго им придётся удерживаться: поедем мы месяца на два, и не по пустыне, а по населённой местности, с городами и сёлами – если кому невтерпёж, пусть там гулящую бабу ищет.

– Ну, ладно, если так. Объесть они нас не объедят, да и Лопухин говорит, что они с собой съестное возьмут. А вот в этом смысле я беспокоился.

На всякий случай Матвеев посетил Лопухина. Они познакомились, мило побеседовали, Илларион Дмитриевич даже супругу позвал. Елена Никифоровна ездила с ним не один раз, успела узнать все возможные трудности и как с ними бороться. Ехать они с дочкой будут в закрытом возке, чтобы никого не смущать и самим не смущаться, держать себя будут строго, внимания к себе будут привлекать мало. Супруги Лопухины понравились Матвееву, и у него явилась некая идея, которая у дьяка и его жены вызвала радостное оживление, а у Бутурлина – ужас.

– Если каждый с собой свою бабу потащит, наш поезд станет в два раза длиннее. Тогда уж точно никакой еды не хватит.

– Каждый не потащит. Слишком много на свете мужчин, которые от своих баб наоборот, сбежать рады.

Бутурлин усмехнулся и согласился. Матвеев, как опытный придворный, не стал спрашивать, потащит ли он с собой боярыню Бутурлину. Захочет – сам скажет, а не захочет – не надо лезть в чужую семью.

– Дуся, хочешь поехать со мной на Украину?

Она сначала не поверила, а потом – бросилась на шею.

Глава 34

Посольство выехало в октябре, по раскисшей от дождей дороге. В день отъезда пасмурная погода вдруг сменилась не жарким, но приветливым осенним солнышком – и отъезжающие, и провожающие восприняли это как добрый знак. В удобных повозках, которые можно было при возможности пересадить на санные полозья, следовали боярин Бутурлин, дьяк Лопухин, окольничий Алферьев и вся их свита, состоявшая из пятидесяти духовных и светских лиц; за ними везли съестные припасы, включая дорогие вина и меды, меха и подарки, предназначенные для даров, дорогие одежды и утварь для представителей государя, оружие и всё, что могло понадобиться в поездке и во время пребывания на Украине. Посольство ехало на праздник воссоединения русских земель, на встречу с союзниками против общего врага, оно должно было показать величие и богатство русского царя и его щедрость к новым подданным; ни денег, ни мехов, ни изысканной еды и напитков для столь благих целей не жалели. Вели сменных коней. Двести стрельцов полка Артамона Матвеева, поочерёдно сменяя друг друга, несли охрану посольства. То и дело посольство догоняли верховые с письмами и инструкциями от царя.

В хвосте этого пышного поезда следовали два скромных закрытых возка, в которых скрывались от посторонних взглядов немолодая, но ещё красивая Елена Лопухина, её хорошенькая двенадцатилетняя дочь Анна, Евдокия Григорьевна и служанки: Ираида и Дарья.

До сих пор Евдокия Григорьевна покидала Москву только ради поездок да фабрику да ещё один раз была в поместье, данном за службу её дяде – давно, ещё при жизни отца, и теперь она жадно разглядывала всё встречное: леса и деревни, реки и холмы. Елена Никифоровна же сопровождала мужа в Нижний Новгород и Новгород Великий, в Вологду и даже в крепость Орешек – на переговоры со шведами.

– Ах, как там красиво! Земля такая ровная, взгляду простор, озеро такое огромное, что я и описать не могу, из него вытекает река, и там где вытекает – остров. И на острове стоит дивная крепость: стены высокие, смотреть приятно, и один военный человек Иллариону Дмитриевичу и мне объяснял, как ловко всё построено: и вход так сделан, что просто так врагу не пройти, и протоки есть, по которым можно выйти на лодке изнутри, а внутрь проникнуть нельзя – там решётки, которые только изнутри открываются, и бойницы расположены так, что лучше и не придумаешь. И вот такую крепость потеряли мы, за грехи наши, в годы Смуты.

Дочь и попутчица восхищенно слушали Елену Никифоровну.

– Ездить тяжело, особенно по таким дорогам – иной раз так растрясёт, что сама не понимаешь, жива ты или уже нет. Но зато сколько красот и удивительных вещей можно узнать и увидеть!

Муж был всецело поглощён своим обязанностями начальника охраны, к ней на людях почти не подходил, ужинал со своими стрельцами или с посольскими чинами. Евдокия Григорьевна не обижалась и не отвлекала Артамона Сергеевича от службы; она скорее была бы смущена, если бы он стал демонстрировать свои чувства при посторонних. Примером поведения для неё служила старшая Лопухина, которая ловко умела получать удовольствие от путешествия и не быть никому обузой. Муж её, кстати, держался куда менее чопорно, чем Матвеев: при каждом удобном случае подходил к жене и дочери, ласково беседовал с ними, отвечал на вопросы, помогал своим дамам входить и выходить из повозки. Было очевидно, что Илларион Дмитриевич никогда не учился правилам европейского этикета; его галантность была порождена не заученными приёмами хорошего тона, а сердечной нежностью.

– Постарайся подружиться с ними, – говорил Артамон Сергеевич ночью, когда они наконец оказывались вдвоём. – Илларион Дмитриевич умный и влиятельный человек, мне такой союзник будет кстати.

– Охотно. Они мне искренне нравятся, и если я не только буду беседовать с умной женщиной, но и тебе помогу – буду рада.

Дорога действительно была тяжелой. Колеса с трудом проворачивались в грязи, ехавших в повозках швыряло и подбрасывало, ноги ходоков вязли в жидкой каше; все ждали заморозков, которые сделают дорогу более твёрдой, а там, может быть, и снег ляжет.

В Калуге остановились немного отдохнуть. После службы в церкви супруги прогулялись по городу, купили на базаре орешков и отправились в отведённую им комнату. Как приятно было растянуться на широких лавках после трудной дороги и ночевок где попало и как попало; они угощали друг друга вкусными ядрышками и лениво болтали. Евдокия вспомнила рассказ Елены Никифоровны.

– Что Орешек! Сколько земель потеряла наша страна – не перечесть. Пока татары разоряли русские земли, наши соседи с Запада, словно хищники, отрывали куски от ослабевшей страны. Больше всех старались литвины: Рогнедин город – Полоцк, Витебск и Могилёв, Львов, разорённый ордынцами Киев – всё прибирали к рукам. Даже Новгород и Псков едва не ушли от нас к Казимиру, но великий князь, собиратель земель русских, с божьей помощью не дал. Но многое из того, что сделали Иван Васильевич^[23] и наследники его, было утрачено в годы Смуты. И моя величайшая места – увидеть, как великий государь вновь собирает утерянное под свою руку.

Артамон Сергеевич приподнялся на локте и говорил спокойно, но чуть быстрее, чем обычно; внимательная супруга поняла, что он взволнован.

– Именно этого боятся больше всего наши враги. Ты заметила, что иностранцы, и литвины с ляхами в первую очередь, не называют нашу страну «Россией» или «Русью», а только «Московией»?

– Заметила. Мне всегда это казалось странным: конечно, Москва столица России, но ведь кроме Москвы есть ещё множество городов и земель.

– А почему, как ты думаешь?

– По невежеству. Знают Москву, а другие города – нет. Хотя это удивительно: в Москву можно попасть либо через Архангельск и Вологду, либо через Новгород. Можно проехать через город и его не осмотреть, но проехать и не узнать о его существовании – нельзя.

– А я думаю, что не невежество тут, а злой умысел. Россия была с незапамятных лет, а вот столицы у неё были разные: Новгород, Киев, Владимир, Суздаль – а вот теперь Москва. Но литвины не хотят это признать – они делает вид, что мы не наследники великой Руси, а так – какая-то непонятная Московия, сбоку припёка. Это как если бы у тебя похитили вещи твоего деда, а когда ты бы за ними пришла – стали убеждать, что ты своему деду не внучка, а так – девочка с улицы, и на вещи эти претендовать не можешь.

Евдокия была поражена.

– Может, всё-таки дело в невежестве? Ведь и Речь Посполитую часто называют «Польшей», хотя Польша – только её часть, и Британию зовут «Англией» – хотя это так же только часть страны.

– Так говорят в просторечии, а у дипломатов короля или императора называют так, как положено; титул же нашего великого государя они специально умаляют. Иногда литвины даже прямо говорят: не можем мы назвать Алексея Михайловича царём всея Руси, так как у нашего круля в подданстве есть русские. Я сын и пасынок дипломатов и с детства служу при дворе – я это знаю.

– Я – женщина, и причём далекая от дипломатии и двора. Но думаю, что если бы короля Британии, – тут она вспомнила, что в Британии нет короля, а есть лорд-протектор Кромвель, – ну, когда он был, стали называть бы герцогом Лондонским – то Его величество был весьма оскорблён.

– Само собой. И круль был бы оскорблён, назови его кто-нибудь «князем Варшавским». А нас можно грабить и потом издеваться, лишая даже права наследства на земли наших предков.

Евдокия вздохнула.

– Я не рассказывала тебе про королеву Марию Стюарт? Может, ты сам слышал? Нет? Эта дама, королева шотландская, объявила себя ещё и английской королевой, но не сделала ничего, чтобы английской короной завладеть. Матушка моя говорила, что это был самый глупый поступок из всех возможных: надо было либо отказаться от претензий и признать королевой Елизавету – ту, с которой переписывался Иван Грозный, либо всерьёз начать войну за трон Англии – тогда ещё Англии, а не Британии. Может быть, и великому государю лучше не о титуле думать, а о том, как вернуть себе реальную власть над землями предков? Или уж отказаться от них.

– А зачем, по-твоему, ездили на Украину слуги царя, включая меня, как не для того, чтобы вернуть хотя бы часть русских земель? И зачем едет сейчас наше посольство – горилку пить? Именно затем, что бы сделать эти мечты явью.

Матвеев осенил себя крестом, жена последовала его примеру.

– Скажи, а ты сама, в душе своей, за кого: за нас или за поляков?

– Я не русская по крови, но родилась и выросла в России. А в Польше… в Речи Посполитой никогда даже не была. Что она мне? Разумеется, в случае войны мои симпатии были бы на стороне России. Так я ответила бы и год, и два назад. А если тебя смущает моя прежняя вера, то позволь заметить, что мой дядя, тогда ещё католик, сражался под знамёнами князя Пожарского против короля Владислава. И он не один такой.

– А гетман Сагайдачный, православный человек, шел со своими казаками против нас под знамёнами Владислава. Потом, правда, каялся.

– Наверное, про это я не знаю. Но зато знаю, что теперь к первой причине у меня прибавилась вторая: я твоя жена. И даже если считать, что я вышла замуж за варвара – предпочитаю видеть этого варвара победителем, а не побеждённым.

Артамону Сергеевичу так понравилась последняя фраза, что он поделился ею с Кириллом. Тот одобрил жену друга и сказал, что и сам предпочёл бы быть победителем.

– Ну, это любой бы предпочёл!

– А, кто его знает. Ты не замечал, что у нас часто любят не победителей и не разумных людей, а всяких дурачков, юродивых, христарадников?

– Замечал. Только я эти вкусы не разделяю.

Меж тем стало немного холоднее; дорога отвердела, и ускорилось движение посольства. 1 ноября прибыли в Путивль, где остановились отдохнуть, помолиться и помыться в баньках. Воевода Степан Гаврилович Пушкин – брат боярина Григория Гавриловича и внук Василисы Мелентьевой – любезно приветствовал боярина Бутурлина и его свиту. Евдокия Григорьевна с любопытством смотрела из-за занавеси на представительного мужчину и за ужином рассказала романтическую историю о его бабушке и матери. Старшая Лопухина подтвердила её рассказ, а маленькая Аня пришла в восторг.

– А она правда была очень красивая?

– Деточка, откуда ж мне знать? Я её не видела.

За рекой Сейм уже начиналась Украина.