7
Назад захотелось пешком: перекресток, закрытый парк, троллейбусы выезжают из депо, поворот, улица Перелета, забор, церковь, больницы. На заборе было написано: Ты богиня, но он атеист, – но Аня этого не заметила. Ключи были, а вот из дома все действительно куда-то ушли, даже странно. Аня постояла в душе, смывая с себя звездную пыль; горячая вода приласкала, нашептала, что делать дальше. Включить комп, зайти на почту, найти адрес Инны Петровны из деканата. Написать ей: «Здравствуйте, это Анна Ткаченко из группы ТК-801. Я подумала и решила, что Ваше предложение насчет перевода в СПбГУ мне подходит. Я согласна на переезд и обучение там. Сообщите мне, пожалуйста, какие документы нужно подготовить. С уважением, Ткаченко А.» Про последнюю неделю сентября не писать – насчет моря пока непонятно. Нажать «Отправить». И всё.
Аня так и сделала; неосязаемое письмо улетело в эфемерный простор, чтобы приземлиться в нематериальном ящике и перенаправить Анину жизнь в незнакомое русло. Она тупо смотрела на пеструю страничку; по бокам мелькали новости. «Умерла певица Эми Уайнхаус». Кто-кто? Кликнула: пышная прическа, худые ноги, премия «Грэмми», алкогольное отравление, двадцать семь лет. «На семь лет дольше Лизы», – машинально подумала Аня, вбивая смутно знакомое имя в строку поиска. Секунда – и воздух насытился музыкой: без вступления, пружинящий ритм и голос, голос, голос – I'm gonna, I'm gonna lose my Baby… Конечно, Аня уже слышала эту песню, и вот эту – We only said goodbye with words, I died a hundred times, – вот эту тоже, но не знала, кто поет. А сегодня узнала, когда голос остался просто голосом, навсегда отделился от тела. And now the final frame, Love is a losing game – под этот голос, казавшийся родным, словно услышанным давным-давно, еще до «Рождественских встреч с Аллой Пугачевой», еще до «Пусть бегут неуклюже» – под этот голос Аня провалилась в долгий успокоительный сон. Ей снилось что-то очень понятное, хорошо знакомое, простое и любимое, и когда она, наконец, проснулась, показалось, что стоит только сделать малюсенькое мыслительное усилие – и это ощущение вернется, прибежит назад ласковым пушистым зверьком. Но оно не вспоминалось, не возвращалось, а выскальзывало из рук, как упрямая рыба, оставляя Аню в растерянной пустоте.
Рано утром ее зачем-то разбудила Аня. Что-то про ключи, про родителей – Катя не помнила, она снова уснула. В новом сне, вместо прежних разноцветных пятен и серебристых вспышек, были люди. Сначала маленькие, как будто стоявшие в конце длинного коридора, а потом – всё ближе, всё больше. Скоро стало видно их лица, и это были они, они сами. Катя и Аня. Она, Катя, другая – в очках и с короткой стрижкой, а вот Аня точно такая же, как сейчас – худая, смуглая, задумчивая. У нее на руках ребенок – девочка, Анина дочка. Они, Катя и Аня, о чем-то говорят и смеются, непонятно, о чем – их видно только со стороны. Со стороны, другими глазами. Прозрачная ясность, которая бывает только во сне: это, конечно же, Лизины глаза. В этом странном сне я – это Лиза, смотрю на мир, который уже десять лет существует без меня. Любимые подруги, нескончаемый смех. Восходы, закаты, цветущая сирень. Шампанское, красное, мартини. Слезы, возгласы, смех. Руки, плечи, глаза. Любовь. Море, море, море. Их жизнь – долгая, долгая. Жизнь.