Некоторое время Ансгар размышлял, что такое может быть это странное «п.и.», решил, что все-таки переиздание, а не наказание за любопытство.
Вчера Ансгар, наконец, верифицировал адрес и собирался посетить старую библиотеку оккультистов. И вот теперь стоял у окна и думал, стоит ли тащиться, или остаться таким же ленивым и нелюбопытным, как господин Интайр.
Звонок мобильника пресек его размышления.
– Да, – неприветливо сказал господин Мерц.
– Ансгар? Добрый день, это опять я, Аркол.
Голос юного некроманта был глух и странен.
– В чем дело?
– Я вам писал. Мне нужно с вами поговорить. Это очень важно. Я не могу по телефону.
– Что-нибудь случилось?
– Пока ничего.
– Ну так оно и подождет, – резко сказал Ансгар. – Я сегодня весь день занят.
– Я понимаю, что очень отвлекаю, но это дело не терпит отлагательств.
– Если вы понимаете, что отвлекаете, тогда будьте добры, не отвлекайте!
– Ансгар! Подождите! Я готов поехать с вами в библиотеку, если вы позволите…
– Не позволю!
Ансгар отключился и на всякий случай заблокировал контакт «Аркол». Потому что если говорить о людях, готовых отпилить себе голову во имя мировой гармонии, то их в жизни Ансгара Мерца и так было слишком много.
*
Месяц назад напротив дома доктора Мерца наконец-то достроили торговые помещения, и первый же магазин, открывшийся в новом здании, оказался магазином дубленок и шуб. Тут господину Мерцу опять не повезло с историческим периодом: если раньше человек носил шкуры и не рефлексировал, то ныне обилие неизбежных при перенаселении неврозов по закону больших чисел перешло в новое качество, приведшее пред очи некроманта антимеховое народное движение. Пикетируя магазин, движение мерзло на осеннем ветру с плакатами о том, что норки, мол, тоже люди.
Ансгару Фридриховичу было одинаково наплевать как на норок, так и на людей. Все его моральные травмы были совсем на другую тему. Однако настал злосчастный день, когда антимеховые представители ему, проходящему мимо, что-то положительное сказали про его холодную куртку с китайского рынка. Мол, так и надо. Вот образ жизни, достойный подражания.
Ансгар никогда не рассматривал свой образ жизни в подобном ключе и сейчас чувствовал себя немного озадаченным, как, наверно, ощущал бы себя на его месте любой человек, обвиненный в достижении чужой цели. Цели, которую он в общем-то, перед собой никогда и не ставил. Поэтому, остановившись в замешательстве, он вгляделся в антимеховые плакаты, что призваны были шокировать обывателя, давно растерявшего закалку межвидовой борьбы. Ответа не нашел. Надписи на плакатах он счел тупыми, картинки – идиотскими, а зоозащитников – дискредитирующими идею гуманизма своей непроходимой безмозглостью. Еще он вспомнил, что зима подступала все ближе, а у него до сих пор нет ничего, кроме старого пуховика, в котором безнадежно свалялся пух.
– Мы призываем закрыть этот магазин и ему подобные, – сказала девушка с плакатом. – Ведь это ужасно.
– Спасибо за эмоциональные разъяснения, – сказал Ансгар Мерц. – А то из ваших плакатов понятно только, что вы апеллируете к моей кровожадности и неудовлетворенным охотничьим инстинктам. Потому что глядя на них, мне сразу захотелось кого-нибудь убить, и это не обязательно должно быть животное.
Даже больше – глядя на плакат с ободранными тушками норок, призванными кого-то ужаснуть, Ансгар размышлял еще и том, что норки – сырье возобновляемое, ликвидное и не наносящее вред экологической обстановке. Из них наверняка получаются хорошие удобрения. Равно как и из этих деятелей с плакатами, если снять с них эти их синтетические одежды и утилизировать их по всем правилам, чтобы не загрязняли планету. Это будет правильно, даже несмотря на то, что качество гумуса получится невысоким, потому что эти деятели, наверное, еще и мяса не едят. А отсутствие незаменимых аминокислот – это медленная смерть мозга. В этом месте своих размышлений он заметил, что все-таки продолжает говорить с антимеховым движением – парнем и девушкой – вслух, да еще таким «преподавательским» голосом, что самому хочется встать по стойке «смирно».
С удовольствием поругавшись, он отвернулся и понял, что разочарован – эти люди оказались ненастоящими гуманистами. Они просто осуществляют потребность человека принадлежать к группе и бороться за высокую идею. А может быть даже и получают деньги от конкурентов этого мехового магазина, что является низкой идеей и уже совсем неинтересно.
Но думать об этом и говорить было так же бессмысленно, как душить идиотов, поэтому в тот день Ансгар все-таки выбрал не поход в магазин, а поездку в библиотеку.
*
Искомое место оказалось парком, примыкающим к железной дороге, и Ансгар с Иваном некоторое время гуляли меж деревьев, пока не наткнулись на старый, трехэтажный, многократно покрашенный и многократно облупившийся дом. Адрес на доме был другой, окна нижнего этажа забраны фанерой, однако, подойдя ближе, доктор Мерц к восторгу своему обнаружил на потемневшем дверном покрытии – уже неясно было, лак это или старая темная краска – бронзовый дверной молоток, слегка объеденный коррозией. Издали его плохо было видно, потому что время на дворе стояло почти зимнее, и смеркалось рано.
Протянув было руку, Ансгар вдруг отдернул ее и огляделся. В процессе поиска дома им попадались гуляющие парочки, молодые матери с колясками и даже бабушки со злобными мелкими собачками. Казалось, вот только что обошли одну; Ансгар до сих пор не стер с лица омерзение от ее бестолкового лая. Теперь же, всмотревшись в темные, почти сливающиеся уже с небом голые ветви, он понял, что вокруг никого.
– Не ходили бы вы туда, Ансгар Фридрихович, – поддержал его тревогу стоявший за плечом Иван. – Что-то мне не по себе. Чувство такое, что отсюда не будет пути назад. И мобильник тут не ловит. И луна полная.
– Твои чувства, если помнишь, – сказал доктор Мерц, – когда-то заставили тебя утопиться в речке. А мобильник я все равно отключил бы.
*
Стук канул в замершее, холодное нутро дома и затих. Некоторое время ничего не отвечало им, кроме этой тишины. Но через пару минут изнутри послышалось движение, секундами позже оформившееся в неспешные, тяжелые шаги.
Мертвый дом откликнулся.
Еще через несколько секунд дверь отворилась, приглашая в типовой полутемный холл с лестницами – восходящей справа и нисходящей слева. Пыльный ковер устилал ступени, а человек в сером пиджаке, похожий на покосившуюся тень, глядел на них тусклыми черными глазами.
– Добрый вечер, – сказал доктор Мерц, – вы – Хельмар?
– Да, – безголосо ответил человек, отступая чуть вбок, чтобы они вошли. – Здесь больше некому быть, кроме меня.
– Это воскрешенный, – шепнул Ваня.
Доктор Мерц присмотрелся.
Жить с таким драным и грубо заштопанным горлом едва ли смог бы кто-то живой. С тех момента его смерти и воскрешения явно прошло немало времени: стежки, стягивающие кожу, почернели по краям, а в плохо сомкнутый разрез глубоко въелась пыль. Лицо Хельмара было костлявым, бумажно-серым и немного полупрозрачным, словно часть его остановившейся во времени плоти была уже там, в другом мире. Волосы, некогда темные, после смерти пожелтели на концах, посеклись, перепутались и теперь лежали на плечах светлыми дредами.
Ансгар представил Ивана и себя.
– Мерц, – повторил библиотекарь. – Уж не правнук ли вы Рудольфа Мерца, одного из лучших оккультистов Аненербе?
Под взглядом темных, совершенно живых глаз Ансгар дернулся. Видел он портрет того Рудольфа – истинный «ариец», какой-то даже тевтонец, если судить по выражению лица. Ансгар был его сильно ухудшенным вариантом, ибо включал в себя множество подозрительных примесей, и только глазами был похож.
– Двоюродный.
– За тайным знанием пришли? – улыбнулся библиотекарь, и кожа вокруг его рта полностью уподобилась оберточной бумаге. Казалось, что и улыбку, и фразу эту он взял у кого-то на время и носит без особой охоты.
– Мне нужна книга «Русло горы».
Хельмар кивнул. Состояние высохшего, но еще относительно молодого лица говорило о том, что насильственная смерть настигла библиотекаря еще не очень старым, поэтому двигался он легко, цепко и ладно, как паук. И обладал паучиным же спокойствием. Только один раз Ансгару почудилось в его глазах сожаление пополам с чем-то неясным – то ли надеждой, то ли тревогой. Но он тут же забыл об этом.
На третьем этаже располагалась пыльная, из ДСП, маленькая стойка и лабиринты невысоких книжных шкафов.
– Есть у нас две книги, – прошептал Хельмар своим похожим на ночной сквозняк голосом, – они стоят на полке рядом. «Русло горы» и «Хребет реки». Те, кто приходит за знанием, выбирают одну. Если знание хочет открыться им, то в выбранной книге они видят текст.
– А если знание не хочет открываться?
В обществе двух покойников Ансгар чувствовал себя неприлично живым. То, что в библиотеке нет отопления, похоже, имело значение только для него. Как же они хранят книги? Книгам нужен правильный климатический режим…
– В этом случае, – Хельмар снова покосился на Ансгара бегло и тревожно, – они видят в книге лишь одни лишь пустые страницы.
– То есть, – уточнил Ансгар, – в одной книге есть текст, а в другой – нет?
– Да, – тощий пыльный Хельмар по-змеиному улыбнулся. – Но каждый раз в разной. Никогда нельзя заранее сказать, в какой именно.
– А если открыть сначала одну, а потом вторую? – спросил Ваня.
– Это не по правилам, – все так же безголосо отвечал Хельмар, пожимая плечами.
*
– Перед тем, – продолжал библиотекарь, – как вы выберете книгу, вы должны что-то отдать. Чем-то пожертвовать. Любой своей вещью. Если жертва понравится, вы сможете увидеть текст.
Нагнувшись, Хельмар начертил на полу мелом круг. Остатки других кругов, в виде забитых мелом щелей между паркетинами, были хорошо видны, из чего Ансгар заключил, что за знанием сюда приходили нередко.
Что можно было отдать? Ансгар припомнил, что как раз сегодня утром надел на руку часы, чтобы каждый раз, когда нужно было узнать время, не вытаскивать мобильник. Часы были недешевые, но чего не отдашь за знание?
И он отстегнул их и положил в круг.
– Этого достаточно?
– Не знаю, – ответил Хельмар. – Это уж как книги решат. Подумайте сами – ведь вряд ли им раньше не приносили часов.
– И они показывали текст?
– При мне – ни разу.
Ансгар наклонился и забрал часы назад. Хельмар с улыбкой наблюдал за ним.
Оглядываясь, Ансгар лихорадочно соображал, что еще есть у него такое, что способно понравиться книгам.
– Ваня, – спросил он, – что у тебя в карманах, кроме салфеток?
– Вообще-то ничего, – ответил Ваня, смутившись. – Только салфетки.
– Тогда давай их, – прорычал Ансгар, досадуя на то, что всего не предусмотришь.
– С ароматом белого лотоса или этого… таежного рассвета? – осведомился Ваня, осмотрев содержимое своих карманов.
– Ненужное эстетство мы оставим для Сальвадора Андреевича, – сказал Ансгар. – А все деревянное проще завоевать патриотической ностальгией.
Пачка «Таежного рассвета» – для личной гигиены, с добавлением натуральных ингредиентов – легла в очерченный мелом круг.
*
Пройдя вглубь между стеллажей, библиотекарь и посетители спустились по винтовой лестнице вниз на второй, а потом и на первый этаж, со стороны, противопопложной парадной лестнице. Здесь располагались стеллажи металлические, с коваными бортиками, и казалось, было холоднее, чем наверху.
– Интересно, – рассуждал Ваня, – почему так много нельзя знать? Я понимаю, когда это нужно, чтобы не допустить человека к тайным силам, способным что-нибудь разрушить. Ну, в мире. Но ведь «Хребет реки», как говорит Ансгар Фридрихович, это всего лишь знания о природе вещей, которую нельзя изменить. Почему оккультистам нельзя знать правду?
– Если бы люди знали правду, – прошелестел Хельмар, – они не делали бы ошибок. А людям нельзя не делать ошибок. Иначе сойдешь с пути. Путь человека определяется его выбором. Когда знаешь заранее, какой выбор делать – не сможешь проявить себя и понять кто ты. Абсолютное знание делает жизнь бессмысленной.
– Сейчас я делаю ошибку? – быстро спросил доктор Мерц.
– И очень большую, – безразлично кивнул Хельмар, погружая правую руку в карман пиджака. Жест показался Ансгару слишком уж профессиональным, и целое мгновение он ждал, что Хельмар сейчас достанет пистолет.
– Тогда, выходит, все правильно, и жизнь моя имеет смысл? – спросил Ансгар, готовясь, если что, броситься на пол и укатиться за стеллаж. Если, конечно, получится.
– Можно сказать и так.
Вытащив их кармана маленькую белую пуговку, Хельмар подбросил ее на ладони и сунул обратно в карман.
*
Подземное хранилище тайных знаний занимало довольно большую площадь. Нужный стеллаж был заставлен плотно, и искомые книги оказались рядом, в самом его центре. Книга «Хребет реки» была серой, а «Русло горы» – черной с медным обрезом.
– Берите одну, – напомнил Хельмар. – И у вас есть час – до четырех вечера. А в половину пятого я закрываю библиотеку.
«Как будто она раньше была открыта» – подумал Ансгар, а вслух сказал:
– Надолго?
Хельмар пожал плечами.
– Не знаю.
– Я бы взял черную, – сказал Ваня. – Она как-то солиднее. Тем более, что вам ее советовал Саддам-книжник.
– Судя по виду этих книг, серую ни разу не выбирали, – заметил Ансгар.
После чего сам протянул руку и взял с полки «Хребет реки».
*
Прежде, чем открыть, Ансгар вытащил салфетку и аккуратно протер обложку фолианта. Обложка оказалась кожаной, жесткой и кое-где растрескавшейся. Однако годом последнего переиздания значился 1970. Буквы, отпечатанные золотом и не померкшие от времени, гласили: «Для посвященных надзирателей, осуществляющих контроль за профессиональными и стихийными оккультистами», а на задней странице обложки похожая фраза была набрана с использованием еще дореволюционной грамматики.
Ансгар подумал и открыл ровно посередине.
На желтоватых листах покоились глубоко оттиснутые черные знаки, ни один из которых российский некромант узнать не мог. Казалось, это были буквы, даже знакомые, но мозг отказывался складывать их в слова.
– Я тебя вытер, – очень нехорошим голосом напомнил Ансгар. – Если не покажешь, что на тебе написано, запылю снова. Это очень противно, поверь мне. Я вот, например, не выношу.
*
– Вы шантажировали мою книгу? – на мертвом лице Хельмара, казалось, вот-вот отразятся эмоции.
– Нет, я просто напомнил ей о чувстве благодарности, – сказал некромант с базарными интонациями. – Надо отдать ей должное, она отреагировала быстрее, чем большинство так называемых воспитанных людей.
– Вы удовлетворены? – церемонно спросил хранитель.
– Посмотрим. Где тут у вас читальный зал?
*
Печатный труд оказался настолько увлекательным, что доктор Мерц чуть не забыл, зачем, собственно, пришел сюда и что хотел найти. Только когда случайно увидал абзац о воскрешенных и их числе, вспомнил.
«…большое скопление мертвых в одном месте невозможно, потому что они всегда влияют друг на друга – читают мысли – создавая общее ментальное пространство. Энтропия в этом пространстве возрастает настолько, что никаких слаженных действий эти армии выполнять не могут. И, если пять или десять мертвецов еще могут отличать в своей голове собственные мысли от чужих и действовать сообразно принятым ими решениям, то, начиная с дюжины, количество поднятых мертвецов считается балластным. Мертвецы запутываются в своих и чужих командах, замирают и, из-за больших мысленных усилий сходят с ума или даже рассыпаются в прах. Одно время даже существовало такое выражение, как тринадцатый мертвец – субъект, после появления которого поднятое сообщество перестает выполнять положенные ему функции».
– Вот, собственно, и все, – сказал Ансгар. – И это стоило скрывать за несуществующим адресом? Там есть куда более скандальные сведения.
– Если все будут это знать, вас перестанут нанимать для массовых воскрешений, – предположил Ваня.
– Да…
Ансгар задумался. Какая-то мысль возникла и ускользнула.
Вложить душу. Массовые воскрешения. Массовое вложение души. Если вкладываешь душу в мертвеца – она умножается на соседнего мертвеца и так далее, пока не наступает путаница. А если осеняешь идеей живого – она не умножается, а отнимается. Личность – сложна. Толпа – примитивна, ибо способна усредниться до одного стремления, отминусовав все составляющие ее души. Мертвецам это явление кажется неправильным. Мертвеца трудно обмануть, он видел изнанку мира со всеми его рычагами. Живому можно дать фальшивую душу, он может сделать ошибку, может поддаться власти дьявола, может… Армия не может быть мертвой. Только живой.
Так Ансгар размышлял довольно долго, сам не понимая, прочитал он это, или додумался. Придя к определенному выводу, он сфокусировал взгляд на страницах и снова увидел неразличимые знаки.
– Хельмар! – крикнул он в темноту. – Мы закончили.
Он понял, почему Хельмар при взгляде на него вспомнил Рудольфа. Это Рудольф когда-то заставил реку вспучиться хребтом и посадил властвовать человека, которого по какой-то своей странной прихоти считал усредненной идеей всего. И все тот же Рудольф своротил горы и выстроил их руслом, когда его протеже сыграл свою роль. Какая тайна крылась за этими действиями? Что это было – обычная игра гордыни или высший замысел, спасение человечества от чего-либо более страшного, чем та война, которую оно пережило?
Вот бы спросить. Но только не у кого.
*
– Вы задержались на десять минут, – сказал Хельмар с некоторым беспокойством. – Вам нужно быстрее уходить.
– А что тут будет? – спросил Ваня.
– История этой библиотеки такова, что иногда после наступления темноты в ней могу оставаться только я.
– Я понял, – быстро сказал Ансгар, хватаясь за ручку двери. – Но почему? – на этот раз спросил он, а не Ваня.
– Уходите! – прошипел Хельмар. Помявшись немного, понял, что пояснений не избежать и нехотя продолжил: – Не все книги попали сюда мирным путем. И часто связанные с ними истории… продолжаются тут. Мне это не грозит ни чем особенным, но вы ведь живой человек.
*
– Вот почему Интайр так беспокоился, – ворчал Ансгар, когда они спускались по темной лестнице. – Социальные осложнения – его фобия.
Они миновали один лестничный пролет, повернули и уже собирались было ступить на первую ступеньку следующего, как вдруг доктор Мерц остановился.
– Где Хельмар?
– А что?
– Лестница.
– А что с ней не так? – удивленно спросил Ваня.
– Смотри.
Господин Мерц указал на старые, покрытые многими слоями краски чугунные перила. В темноте было не очень хорошо видно, на Ване показалось, но они покрыты чем-то мутным. Он коснулся этого пальцем.
– Просто вода.
– Бестолочь. Они холодные. И чем ниже, тем холоднее. – Некромант спустился на несколько ступенек. – А здесь вообще мороз. И он поднимается вверх.
Ваня обхватил перила и замер.
– Я не чувствую холода, – грустно сказал он.
– Надеюсь, это тебя не деморализует прямо сейчас. Идем быстрее.
Спустившись еще на несколько ступенек, Ансгар заметил, что перила покрыты инеем.
– По ощущениям здесь уже минус пять…
– На улице плюс десять, – заметил Ваня.
– Что бы я делал без твоих ценных замечаний.
Они спустились еще немного.
Показалась темная прихожая, в конце нее обозначился выход. Только выглядел он непривычно светло. Сделав еще несколько шагов Ансгар Фридрихович сквозь пар от собственного дыхания разглядел сияющую, покрытую снежными кристаллами дверь.
– Замо́к заморозило, – сказал Ваня, попытавшись эту дверь открыть. – Вам не холодно?
– Нет, Иван, мне жарко! Запарился, пока спускался! – съязвил некромант, кутаясь в свою дешевую короткую куртку. По его ощущениям температура здесь, внизу, упала градусов на двадцать. – С-сейчас п-получу т-тепловой удар.
– Нам придется вернуться, – Ваня смерил его взглядом. – Еще не хватало, чтобы вы простудились.
Наверху между тем послышались шаги и шорохи; можно было бы решить, что вернулся Хельмар, если бы не странное эхо этих шагов, раздававшееся словно бы с разных сторон; Хельмар так не ходил.
– Боюсь, что п-простуда – это самое м-мягкое, что мне тут грозит, – сказал доктор Мерц, прислушиваясь.
Однако с опасностью следовало встретиться лицом к лицу.
– Идем наверх, – скомандовал доктор Мерц. – Что толку пялиться в закрытую дверь. Она окончательно п-примерзла.
*
Несмотря на шорохи и шаги, лестница оказалась пустой, они довольно быстро достигли теплого зала с картотекой и закрыли дверь.
– Обратно не побежим, – сказал Ансгар, доставая из кармана салфетку и вытирая ею руки, мокрые от растаявшего инея.
*
Хельмар сел на старый, обтянутый кожей с кнопками стул. Возникло ощущение, что отступление от сценария поведения Библиотекаря требовало от него больших энергетических затрат.
– Вот и все, – сказал он. – Вы не успели.
– Но мы не смогли! – сказал Ваня. – Эти души. Когда они уйдут? От них можно чем-нибудь откупиться?
– И желательно побыстрее, здесь тоже становится холодно, – пробормотал некромант, обхватывая себя руками и глядя в пол. Познавать непознанное ему больше не хотелось. Хотелось горячего чая и в шубный магазин.
– Вы должны были уйти чуть раньше, – повторил Хельмар. – А теперь вас настигла История Библиотеки. Видите ли… Эти книги собирали после революции, в войну и после нее. Полковник НКВД. Сеть его осведомителей сообщала ему, у кого есть, что почитать. Их арестовывали. Все книги попадали сюда. Проклятие иногда приходит за этими книгами. Вот как сейчас.
Ансгар поднял голову и взглянул в тусклые глаза Хельмара.
– А кто поднимал вас, Хельмар?
– Его давно нет в живых.
– Вот это верно, – кивнул Ансгар. – Давно нет. Но его к-клеймо видно в вашем голосе и в вашем имени. Полковник НКВД – или что на тот момент было? МГБ? Чем вы так понравились некроманту Венглеру?
Хельмар передернул плечами.
– Я знаю, – продолжал Ансгар, – что теперь у вас другое имя и другая душа. Но п-призраки ходят за книгами и, возможно, вашим мертвым телом.
– Его первая душа в аду, – вмешался Ваня. – Может быть, там и моя.
Хельмар кивнул.
– Я не помню своего имени, – продолжал он. – Это было одно из условий Витольда. Забвение. Душа была тяжела, я лишился ее, но самосознание осталось на этом свете. Я чувствую ее боль. Мир так устроен… пока тело не распалось, душа не может подняться оттуда, куда она упала. Если упала.
– Следовательно, и моя предыдущая – она тоже? – спросил Ваня.
– Да. Но если тебя она не беспокоит, значит, она просто блуждает где-то недалеко. Это не страшно. Самая страшная месть – это оставить в целости тело злодея. Тогда его душа будет вечно привязана к нему и к той своей судьбе, которую она сама выбрала. Мумии фараонов… вы понимаете. Их сохраняли, чтобы они вечно принимали возмездие. Это придумали жрецы. Под видом почестей.
– Да, я видел это в «Русле горы»… то есть, в Хребте реки», – сказал Ансгар. – Странно, что раньше я этого нигде не встречал.
– Так вы, может быть, первый за много лет, кто прочитал эту книгу. Те, кому это удавалось раньше, не пережили революцию и последующий террор. Будь это достоверно известно, на Красной площади не было бы Мавзолея.
– А может, и был бы, – быстро возразил Ансгар. – Потому что все, кто его возводил все равно были материалистами, а те немногие, кто не был, были бы уверены, что дух этой мумии заслужил рай.
Хельмар засмеялся.
– Рай! О да! Часть меня полощется в вечной, удушающей тьме. Это как постоянная боль, не утихающая ни на минуту. Один мой глаз вечно смотрит в бездну.
– Эта его душа… ну, она для него ближе, чем мы, например, – пояснил Ваня вопросительно взглянувшему на него некроманту. – От того он так погружен в себя. Он как бы наполовину существует в… тех мирах. И его новая душа влачит эту тень. Страшный человек был этот ваш Витольд.
Ансгару почему-то вдруг захотелось ему возразить. Нет, подумал он. Вовсе не страшный. Сильный оккультист, моральный извращенец, таинственный, погруженный в себя Витольд… так и не разгаданный им, Ансгаром. Однако порою Ансгар понимал его, как самого себя. Это он, Ансгар, пришел к самому себе из той могилы, где впервые был призван тот, совсем другой Витольд. Нечто похожее на него, только во много раз более сложное, приняло облик давно умершего человека и явилось Ансгару в качестве наставника. И оно же потом необъяснимо исчезло. Не выдержав своего «отражения»? Возможно. И в тот вечер, когда он развоплотил Витольда, под окном на снегу все существо Ансгара Мерца сопротивлялось такому исходу. И, сложись все иначе, он бы не стал. Гнев его был не таким уж сильным и демонстрировался более для того, чтобы убедить самого себя. Сильнее была усталость и что-то еще… одержимость защитой. Кроме того, мысль о том, что Витольд чувствует неполноту его гнева и не особенно беспокоится, родила в нем мгновенное, сильное противоречие. Противоречие требовалось разрешить, и он выстрелил.
Возможно, Витольд не учел родственного инстинкта. Ведь в его жизни не было такого опыта, как глупая племянница-подросток, получившая опасные знания и чуть не убившая ими людей, пусть и не очень хороших. У господина Венглера может быть вообще не было какой-либо родни… По крайней мере, он никогда о ней не говорил. И вот вышло так… жаль. Ансгар вспомнил, как племянница, прощаясь с ним, вырвала лист из тетрадки и оставила на столе, словно бы уходя. Ансгар тогда подошел, взял лист и долго смотрел на рисунок, поражаясь, как точно Глафира передала внутреннюю силу Венглера, пребывавшую с ним даже в смерти.
– Ты наверно тоже был им очарован, – сказала она. Доктор Мерц отпираться не стал.
– Я был им одержим. Насколько это вообще возможно в моем случае.
Однако господин Венглер, при всех его недостатках – Ваня с его максимализмом, наверное, нашел бы повод его возненавидеть – не был подонком.
– Серьезный человек, – согласился Хельмар.
– Витольд был моим учителем, – кивнул Ансгар.
Хельмар удивился.
– Но… как? Он ведь уже был мертвецом.
– Как я уже упоминал, я поднял его. – В ответ на непонимание в глазах Хельмара раздраженно продолжил: – Случайно! Я хотел поднять другого Витольда – моего брата. Но в той могиле лежал мальчик с другим именем, а может и вообще без него. Моего брата там не было. Зато поблизости в безымянной могиле был втайне от всех похоронен великий оккультист. Он явился ко мне и сказал, что то, чем я занимаюсь, называется разделом оккультизма под литерой «тау». Его наука заменила мне жизнь и… все остальное.
– Где же теперь ваш брат? – спросил Хельмар.
– Он оказался жив, что совсем не удивительно, если учесть его назойливый характер. Подобные люди живут долго. К ужасу их родственников.
– А где теперь сам Венглер? – Хельмар нахмурился, и Ансгару показалось, что его пыльный взгляд на миг прояснился.
– Хельмар, даже если бы я не знал, кем вы б-были при жизни, я бы понял это по оставшейся у вас привычке допрашивать. Однако, позвольте мне заметить, что в н-настоящий момент на ваши чекисткие причуды уже нет времени, и с вашей стороны неплохо было бы сначала закончить свой собственный рассказ. Чтобы мы поняли, что нам делать.
Хельмар безголосо рассмеялся, покорно кивнул и бессознательно, вслед за некромантом, поежился от подступающего снизу холода. Потом, словно приняв какое-то решение, посмотрел некроманту в глаза.
– Они пришли не дать мне развоплотиться. Мне было пятьдесят семь, когда меня расстреляли и через два дня воскресили. Я ровесник Витольда и… века.
– То есть, это было в пятьдесят седьмом, и ваш срок пребывания в посмертном виде должен был закончиться симметрично, в 2014-м?
– Да. Почти год назад. Но в тот день пришли мстители и заморозили меня. И теперь они приходят каждое полнолуние. Вот, – он поднял руки. Контуры пальцев стали размытыми, частично превратившись в тень.
– Это что, и я так же стану таять, когда придет мой срок? – спросил Ваня.
– Да.
– Если за тобой не явятся мстители, – напомнил Ансгар.
– Всех их я знаю, – сказал Хельмар, – все они были в свое время владельцами многих из этих книг. И все он были мной уничтожены.
Ансгар посмотрел ему в глаза, потом перехватил взгляд Ивана, направленный на Хельмара.
Бесполезно кого-то защищать, подумал он. Рано или поздно начнется массовый психоз, и одна половина уничтожит другую. У нас это позади и впереди. Мы просто где-то между. Гуманистическая цивилизация невозможна. Хотя вот муравьи наверняка чего-то добились – высокая культура, полный контроль над рождаемостью, осуществляемый силами одной самки.
Может, все дело в самке. Если бы муравьями правил самец, они или перегрызли бы друг друга, или бестолково разлетелись, радуясь свободе, и только такие, как Ансгар, продолжали бы упоенно рыть норы, чтобы скрыться от всего этого бреда. Исключительно для себя, потому что они не размножаются.
– …в той системе координат это было оправдано. Неприятно, но оправдано. Обычное дело. Это словно поток, который несет тебя, и ты слишком слаб, чтобы сопротивляться ему. Я – то есть, тот, кем я был – использовал его в своих целях. Встраивался в него, не испытывая моральных терзаний, потому что мораль зависит от точки зрения общества. Если общество начинает сжигать на кострах, самые большие моралисты бегут поднести спичку. Да, бегут. Не каждая психика может вынести сопротивление. Сопротивление – особый режим, он требует куда больше энергии, чем конформизм, а у человека этой энергии может просто не быть в принципе. Это зависит от строения мозга. Конформизм – это как цвет волос или глаз. Потому что все инстинкты говорят конформистам, что сейчас так лучше. Заповеди присутствуют, но в…
– Зоне вытеснения?
– Верно. А в актуальной зоне, выражаясь вашим, современным языком, общество. Оно говорит, что сейчас лучше делать так, и человек отвечает – хорошо, буду делать так. А дьявол внутри него говорит – а еще это можно использовать, все равно тебе за это ничего не будет. Подчинение дьяволу не требует затрат. Это слабость.
– Это вы пытаетесь оправдаться? – неприязненно спросил Ваня. – Да и кого вы пытаетесь оправдать, если вы – уже не совсем вы?
– Не совсем я с совсем моей памятью, – согласился Хельмар. – Душа пробуждается в теле мертвого убийцы и живет в нем несколько десятков лет без памяти и надежды. Чем-то новый я это заслужил, но памяти об этом тоже нет, есть, как его называют, кармический отпечаток. Скорее всего, настоящий я любил судить других. Возможно, был горячим революционером-мстителем. Поэтому… поэтому я уже много лет пытаюсь оправдаться. По крайней мере, перед собой нынешним. Перед Хельмаром – хранителем библиотеки. Во мне осталось от моей человеческой жизни… сознание. Оно знает то, чего я не знал, когда собирал эту библиотеку. Жертвы полковника приходят сюда вслед за телом полковника, привязавшего их к себе неисцелимой ненавистью. Телохранители, я бы сказал.