Ансгар поднял голову и посмотрел фамилиару в глаза.
– Я уже, кажется, говорил, что люблю отдыхать на глади затерянного пруда, лежа в лепестках лотоса под нежные звуки ноктюрна. И ты, осмелюсь предположить, тоже. Но нам приходится поднимать мертвую бухгалтершу в подсобке магазина. И мы не отказываемся. Вот и ответь себе – любим ли мы работать?
Взглянув на свои руки, некромант увидел, что они почти не дрожат.
*
…Войдя в транс, Ансгар с непонятной и внезапной легкостью обнаружил искристый след от исконной, собственной души Клавдии Сергеевны, видимо, не сумевшей даже мысленно расстаться с родным магазином. Неожиданно для себя некромант решил ее поймать, потому что тогда баба Клаша душой будет куда более похожа на саму себя, чем с чужой, а это могло помочь ему пробить заслон неверия Алексея Олеговича. Раз уж он не возражал. Кроме того Ансгар Фридрихович какой-то частью своей натуры был все еще молодым, очень молодым и безрассудным человеком.
След вел сквозь свечение, сквозь тени предметов, сквозь обрывки неисполненных желаний и колонны чьих-то императивов. Здесь, в этом мире, была материальна любая мысль.
За одной из колонн след уходил вниз, в темный ледяной тоннель, в какие некромант никогда ранее не заглядывал, справедливо опасаясь обитающих там неведомых ему существ. Однако ради того, чтобы Алексей Олегович столкнулся с неведомым и признал его существование, Ансгар сам решился на шаг в строну неведомого и вслед за душой нырнул в тоннель.
Тоннель походил то ли на шахту, то ли на заброшенную каменоломню, и порой Ансгару даже чудились следы присутствия людей, этот тоннель проложивших. Он шел по нему и думал, сколько здесь лишних сущностей, которые могла бы увидеть только Магда.
Он же не видел никого, поэтому душа Клавдии выглядела для него одинокой и нашлась быстро.
– Идем, – сказал он.
– Куда? – спросила она.
– На работу, – ответил Ансгар. – Смерть – не повод для прогула. А еще к вам сын приехал, а вы мертвая.
– И правда, – согласилась Клавдия Сергеевна, разглаживая на коленях метафизическитй фартук, – нехорошо.
*
Книги оказались в одном из холодильников, стоявших на складе. Клавдия вынимала их, расправляла страницы и комментировала содержимое. Мрачная женщина из торгового зала ставила пометки на полях, Зинаида писала в блокноте, а директор бегал вокруг и суетился.
В десять пришел Алексей Олегович, на радостях обнял маму, спрашивал про жизнь и про хозяйство.
Заметив Ансгара, он прервался и представил:
– А это мой бывший студент, очень был способный мальчик. Правда, сейчас считает, что умеет воскрешать мертвых. Правда, странный?
Ансгар понял, что факт вчерашней смерти матери стерся из его памяти, как не прошедший цензуру.
– Но это… – начала было Клавдия, но Алексей Олегович снисходительно улыбнулся:
– Мама, давай хоть сегодня не будем спорить! Я так давно не видел тебя!
Ансгар Фридрихович понял, что ему пора. Единственная сложность, предстоящая ему, заключалась в получении расписки от заказчика, что мертвеца не нужно развоплощать. Заказчиком был директор.
– Я не могу брать на себя такую ответственность, – тут же заявил он. – А если она убьет кого-нибудь?
– Если я развоплощу ее, – сказал Ансгар, – ее сын может расценить это как убийство. Вы же видите, он неадекватен.
Сговорились на том, что директор выберет момент развоплотит ее сам. Это было отражено в дополнении к контракту и два раза прочитано ученицей некроманта – чтоб запомнила.
На том и распрощались.
*
Поздно вечером, кода Ансгар сидел за ноутбуком, проверяя почту, дверь тихонько отворилась, и вошла Магда в халате золотистого велюра, из-под которого торчали многослойные белые рюшечки и кружева – очевидно, веселая девица догадалась притащить в эту глушь свою парадную ночную рубашку. А может, у нее они все такие.
– Я хотела пожелать вам спокойной ночи, Ансгар Фридрихович.
– Спасибо, – сказал Ансгар. – И вам спокойной ночи.
– Я хотела сказать… я вела себя так же, как этот ваш бывший куратор. Эгоистично. Я очень извиняюсь. И обещаю отныне всегда вас слушаться. Правда.
Она улыбнулась, качнув оборочками. Ее волосы были заплетены в толстую косу.
– Рад это слышать. Со своей стороны скажу, что эти два дня немного утомили меня. Поэтому завтра у нас выходной.
Магда кивнула.
– Что-нибудь еще? – спросил Ансгар.
– Ну… я хотела сказать – я вижу ваш контур. Он серый и ромбический. А мой – шарообразный и голубой.
Ансгар, который мог видеть собственный контур только из состояния легкого транса, прикрыл глаза и сверился.
– Да, – сказал он, – сейчас он серебристо-серый. А вообще он разный бывает. Вашего я не вижу, впрочем, как и других. Будет, над чем работать, а сейчас, сделайте милость, идите спать.
Магда отметила признание своего таланта восторженным писком и скрылась за дверью.
Ансгар подошел к двери, запер ее изнутри, открыл ящик стола и вынул конверт. Некоторое время он читал письмо, потом зажмурился, вздохнул и приложил его к лицу. Затем, вытащив из кармана пачку салфеток, Ансгар вытер лицо, быстро сложил письмо, вернул обратно в конверт и задумался над ответом.
*
Ответ его выглядел примерно так:
Уважаемая Ирина!
Во-первых, позвольте поздравить вас с прибавлением в семействе. Примите мои наилучшие пожелания вашему мальчику. Пусть он вырастет таким же умным и красивым, какою мне посчастливилось знать вас в то короткое время, которое мы с вами были знакомы.
Вы спрашиваете меня о том, имеют ли ваши сны что-то общее с реальностью, не могли ли они случиться в то время, которое вы не помните. Вы приводите эпизод, где якобы мы с вами стояли на железнодорожной станции «Загрызино» в лесу, и я вырастил коричневый лист из мертвой древесной почки. Предполагаю, что неподалеку было еще здание станции с круглым слуховым окном, в котором ворковали несколько сизарей.
Вы так же спрашиваете меня, было ли такое, что мы шли по улице мимо огромного поля красных тюльпанов. Мне кажется, неподалеку была ратуша или какое-то другое официальное здание, построенное, судя по архитектурному стилю, в середине 70-х годов прошлого века.
Еще вы спрашиваете меня относительно эпизода, когда мы вдвоем с вами стояли в коридоре гостиницы, на вас была одежда с широким воротом, и мы с вами говорили о чем-то настолько личном, что даже такое чудовище как я не выдержало, прижало вас к стене и несколько раз поцеловало в шею. От себя могу добавить, что в тот момент я наверняка даже старался дышать тише, чтоб не показаться вам совсем уж свиньей, однако мы были прижаты друг к другу довольно тесно, и вы, как мне казалось, все поняли.
С огромным облегчением спешу заверить вас, что ничего этого на самом деле не было, и ваши сны – не более чем ваши сны, не имеющие никакого отношения к действительности.
С глубочайшим почтением,
Мерц, А.Ф.
Глава 2. Призвание Магды
– Будь я древним ацтеком, я бы после смерти никогда не попал в Тамоанчан, – Сальвадор склонил голову и, подняв вилку с наколотой на нее оливкой, покрутил последнюю перед глазами, любуясь игрой света на маслянистой пленке рассола. – Недостоин я его кукурузных садов.
Перегретая июльская земля, вдоволь напившаяся дождя, наполняла утро запахами себя и прохладой, заставлявшей теплолюбивого Сальвадора Андреевича ежиться и грустить. Даже книжка про ацтеков, которую он читал на ночь, не утешила его, а лишь придала мрачным фантазиям определенное культурно-этническое направление.
– А я после смерти попал в лапы некроманта, – поделился Ваня, убирая со стола пустую банку и попадая ей в ведро – метко, как умели только воскрешенные. – Не знаю, что про это сказали бы ацтеки.
Стены застекленной веранды таяли в бликах, просеянных сквозь листу огромной старой вишни, такой раскидистой, что было непонятно, как она еще не раскололась надвое. Некромант, в лапах коего Ване приходилось влачить свое безрадостное посмертие, советовал опилить от ее кроны хотя бы самую громоздкую часть, но Ване было жалко. Он сам сажал эту вишню в детстве.
– Картина мира этого народа была несовершенной, – заметил все еще погруженный в свои мысли Сальвадор, – и этот немаловажный пласт посмертия – попадание в лапы некроманта, – доступный лишь высокоорганизованным цивилизациям, мог из их внимания просто выпасть.
– Невнимательность их и погубила, – заметил Ансгар Фридрихович, приступая к вегетарианскому салату. Миска ему досталась старинная, с позолотой и цветочками. – Хотя Тлалоку у них был ничего, мне нравится.
– А можно ли его встретить там, в субкоординатах? – спросила Магда.
– Тлалоку?
– Ну да.
– Запросто. Пару лет назад американский некромант Кэлси, например, встретил Тора. И Локи. И сделал он это на заказ. Там много метаобразов, надо только знать, где искать. Но следует быть осторожным, чтобы не нарваться, например, на Фредди Крюгера.
– Я не понимаю вот чего, – сказала Магда, намазывая себе бутерброд. – Религия связывает зло с животной сущностью человека, с землей, физикой. А добро считает субстратом тонких миров. Тогда откуда в них, в этих мирах, эти… разрушители? Откуда зло и как оно там удерживается?
– Я уже говорил вам, – напомнил Ансгар, – не все, что человеческая мораль считает добром, есть и в самом деле добро. Любая кошка со стандартным набором инстинктов вполне уживется в тонких мирах и будет выглядеть куда большим ангелом, чем наши общепризнанные праведники. Хотя, в целом, конечно, зло и порок тянут души вниз, а просветление – вверх. Просто человечество сильно исказило этот вектор.
– Значит, даже я могу не попасть в ад? – тихо спросил Сальвадор.
– Можешь.
– Если только доктор Мерц не решит вас воскресить, – ввернул Ваня.
– А куда попадают те, кто умер, едва родившись? – осторожно спросила Магда.
– Куда-то в середину, – сказал Ансгар. – И довольно быстро распадаются, потому что печати личности на них еще толком нет.
– А говорят, они – самые чистые души.
– Но не самые добрые, – заметил Ансгар. – Они на уровне той же кошки.
Кошка Лобачевского старательно умывалась на подоконнике. Ей вишня нравилась; выспавшись дома, кошка уходила показательно дремать на ее толстых ветвях, свешивая с них разные части мохнатого тела.
– Но ведь они люди! – возмутилась Магда.
– Ну и что?
– Господа! – поняв, что сейчас произойдет, Сальвадор примиряюще поднял руки. – Вам сегодня вдвоем ехать в райцентр за продуктами и бочкой для навоза. Не ссорьтесь хотя бы перед поездкой.
Все помнили, что доктор Мерц и Магда ругались по мировоззренческим вопросам почти каждый день. Магда обижалась, а доктор Мерц говорил, что человек, которого легко обидеть – слабый человек, потворствующий ложным амбициям, и неумение скрыть свою обиду выдает недостаток самоконтроля. И что все рассуждения Магды о непреложности добра как основы ее собственного характера разобьются о первую же экстремальную ситуацию.
Магда спорила, но аргументов привести не могла, потому что жизнь ее не была так уж богата экстремальными ситуациями.
Оно и видно, говорил на это Ансгар Фридрихович. Возразить на этот аргумент было нечего, поэтому Магда просто обижалась.
Когда Сальвадор и Магда вышли, притворив за собой дверь, некромант жестом попросил у Ивана пачку салфеток.
– Этот человек, – сказал он о Сальвадоре, – так вежлив, что после его слов чувствуешь себя оплеванным. Может, запретить ему пользоваться вежливостью в моем доме?
– Не знаю, каким вы себя любите чувствовать, – проворчал Ваня, – но вообще-то дом – мой.
– Оказывается, я был бестактным, – фальшиво удивился Ансгар. – Не стоило тебе напоминать, что права собственности у тебя давно уже нет. Надеюсь, твое посмертие хоть на миг стало более невыносимым, чем твоя жизнь.
– За что же вы меня так не любите, Ансгар Фридрихович, – пожаловался Ваня, убирая со стола.
– Если бы я тебя не любил, мне было бы все равно, жив ты или мертв, – сказал некромант.
– Вот и непонятно, что вам больше не нравится.
– В моей профессии, Ваня, непонятного много. Вот если человек кого убил, то ясно, что его следует осудить – оборвал жизнь, лишил возможностей и удовольствий. А если ты кого воскресил, то осуждать или нет?
– Я не знаю, – признался Ваня, – осуждать мне вас в глубине души или нет. Но, надеюсь, Сальвадор еще не раз отомстит вам за меня, э… унизив своей вежливостью.
– Ты стал куда меньшим идиотом, – задумавшись, Ансгар сам начал убирать со стола, – и даже перестал обижаться всерьез.
– Я-то да, – согласился Ваня. – А вот вы не меняетесь. Уж и не знаю, кто из нас мертв.
– Конечно ты, идиот, – буркнул Ансгар, снимая с гвоздика ключ от машины. – Я в речке не топился.
*
Сегодня Ансгару снился лабиринт со стенами из бетонных заборов, не имеющий выхода и настигающая его компания одноклассников.
– Лови немецкого шпиона! – кричали они. – Стой, Мерц! Мы тебя еще не допросили!
Он знал, что если остановится, они окружат его. Если побежит – они тоже побегут и догонят. Поэтому он шел, ненавидя себя за малодушное желание отодвинуть развязку. Под ногами хлюпали лужи и валялись битые кирпичи вперемешку с собачьим дерьмом. Однажды его где-то здесь заставили есть землю, и он обломал об кирпичную крошку кусок переднего зуба.
Теперь, однако, он сделал то, чего избегал раньше – побежал. Бегать ему всегда было больно. Позвоночник не амортизировал удары должным образом, спину начинало ломить, голова кружилась. Легко было потерять равновесие и упасть. Однако сейчас, во сне, бежалось ему хорошо как никогда, и скоро голоса преследователей за спиной смолкли.
Ансгар завернул в заборную дырку – туда, откуда был выход на шоссе, и обомлел. Там стояла серая человеческая фигура с пучком в тонких упругих хлыстов, в правой руке, искрившихся, как бенгальские огни.
– Ну, вот мы и встретились, – сказала фигура и взмахнула пучком, словно самурай – катаной.
Ансгар слышал свист рассекаемого воздуха, чувствовал боль ожога, силу удара, и проснулся с красными пятнами на лице и горле. Но через пару минут они прошли – все-таки это был сон.
*
– Я знаю, что, не принимая участия во всеобщем празднике лицемерия, я выгляжу злом мира сего, – продолжил разговор Ансгар, заводя машину с гордо молчащей Магдой рядом на переднем сиденье. – Родство насилия с человеческой природой можно отрицать лишь в угоду собственным страхам. Каждый из нас рождается эгоистом и жестоким подонком, потому что любая жизнь начинается с переживаний за самого себя. У некоторых она на этом и останавливается. А истинное… хм… благородство приходит с опытом. Когда начинаешь сопереживать и понимаешь, как хрупок мир вокруг. Да и вообще многое понимаешь.
Несмотря на то, что Ансгар искренне так считал, в этот момент он сам себе казался лжецом. Его извинения, в какой бы форме они не приносились, всегда выглядели именно так. Он не знал почему.
– А как же воспитание? – решила все-таки Магда вступить в разговор.
– Воспитание значит много, но без личного опыта это всего лишь суррогат жизни. В семье учат делать добро, но не всегда объясняют, почему и для чего это нужно.
– Ну как почему? За добро воздается добром.
– Это искусственная, – Ансгар крутанул руль, выезжая на асфальтовую дорогу, – и очень эгоистичная мотивация. Истинно добрый человек начинает беречь живых существ только после того, как видит смерть нескольких из них и понимает, что это его печалит. Он не ждет воздаяния, он просто избавляет себя от боли за других. Если, конечно, он на него способен. Это вернее, чем заучивать красивые, но пустые слова, которые вы так любите мне говорить.
– Значит, чтобы стать истинно доброй, я должна была сначала видеть, как кто-то умрет?
– Да. Еще лучше убить его самостоятельно. Так вернее и на всю жизнь.
– Вы смеетесь надо мной.
– Магдалена, на вашем месте я бы не нарывался на оскорбления, потому что помиривший нас с вами Сальвадор Андреевич остался дома колоть дрова.
– Я знаю…
Магда почему-то смутилась.
– Неудивительно. Вам нравится смотреть на него. Особенно, когда он что-то делает.
– Почему это? – смешалась Магда. – Мне нравится?
– Это нравится всем, даже Буяну или мне, но вам немного сильнее в силу устройства вашего мозга. И заметьте, я не считаю, что вас за это нужно осуждать. Было бы куда хуже, если бы вы такими глазами… какими смотрите на него… смотрели, например, на Буяна.
– Да ну вас, – буркнула Магда. Однако обижаться перестала. Помолчав, добавила:
– Он такой… в нем нет ничего лишнего. Словно его нарисовал художник, а потом оживил.
– Художник – это он сам, – первый раз за все утро почти согласился Ансгар. – Нарисовавший себя, но забывший оживить. Тем удивительнее он выглядит с топором.
Когда Сальвадор колол дрова, он раздевался до пояса, собирал волосы в хвост и оказывался вполне способен расколоть толстое полено с одного удара.
– Я люблю смотреть, когда мужчины занимаются физическим трудом, – рассудительно пояснила Магда. – Их это красит. Нет, я не хочу сказать, что занятия некромантией, например, никого не красят… – спохватилась она.
– Еще б вы это сказали.
Доктор Мерц никогда не цеплялся к формулировкам, но давал понять, что замечает каждую возможность истолковать превратно то, что может быть превратно истолковано. Однако молчит. И это рождало у собеседника чувство благодарности за то, что доктор Мерц – не такой уж зануда, каким мог бы быть.
– …но некромантия – это не так зрелищно, – закончила Магда.
Они выехали на трассу.
– Я тоже никогда не видел зрелищной некромантии. Но говорят, она бывает. И не приведи судьба вам увидеть ее.
*
– Эй, красотка! Какие тарифы? А если спецом для меня?
На потемневшей лавочке из толстого бревна, шлифованного сверху, сидели трое парней с бутылками пива. Магда вздрогнула и ускорила шаг.
– Вы прямо как первый раз в обществе, – ехидно сказал Ансгар.
– Я должна броситься им на шею? – мрачно ответила Магда.
– Они выделываются друг перед другом. Если лишить их этой возможности, они перестанут вас замечать.
– Как?
– Достойно ответить.
– Мне ничего не приходит в голову!
– Это потому, что вы боитесь той доброты и человечности, что дана людям от рождения, – съязвил некромнат.
– Не боюсь, – фыркнула Магда.
Ансгар посмотрел на нее внимательно, но продолжать разговор не стал.
Очередь в магазине была на удивление тихой, и дальше ругаться они не стали.
*
– Так чего красотка, надумала? – продолжал один из парней с пивом, когда Магда с Ансгаром шли обратно, теперь уже от магазина к стоянке. – Идем гулять! Я тебе такие места покажу!
Остальные заржали.
– А у нее уже есть кавалер, – сказал второй. – Вон тот…
Ансгар остановился.
– Ой, не надо, – тоскливо сказала Магда. – Мне они здесь действительно не страшны, а вот вам…
Парни были крупные, и их было трое. Лучший некромант России существенно уступал им размерами и численностью.
– Помолчите, Магдалена, – сказал он, рассматривая противников искоса, почти не поворачивая головы. – Я же вырос среди таких рыл. Почему я не могу позволить себе ностальгию?
Повернувшись, он подошел к скамейке.
– Любите гулять? – осведомился он, без особого удовольствия, явно соблюдая унылую формальность. – Могу устроить познавательную прогулку.
Парни картинно переглянулись.
– Ты этот писк тоже слышишь? – спросил один у другого.
– А я вижу, – сказал дотоле молчавший третий, которому явно надоел политес. – Тут какой-то…
Он попытался в меру своих лингвистических возможностей дать описание Ансгара. Оно получилось неточным, но уничижительным.
– Господа, – обратился к ним некромант тихим, проникновенным голосом, – ваши тупые шутки испортили девушке день. В некоторых древних культурах за это сажали на кол, и это правильно.
Парни снова переглянулись. Один отставил свое пиво, намереваясь подняться уже и вломить уроду ко всеобщему удовольствию, но тут урод вытащил из кармана зажигалку, чиркнул ею, поднял свободную руку, поднес ее к полузакрытым глазам и медленно опустился на колени в пыль.
*
Деревня обсуждала случившееся почти неделю. Версии произошедшего разнились, но вывод был непреложен: бревно на площади у магазина пришло в полную негодность как скамейка. Полуметровые ветвистые сучки, торчащие из него в разные стороны подобно копьям, не позволяли использовать изделие в прежнем качестве, а зацепившиеся за мертвые ветви куски штанов и прочей одежды заставляли тех, кто не видел – сожалеть о неувиденном. Говорили, что кое-кто из местного пивного бомонда не успел вскочить достаточно быстро, и теперь был вынужден ходить с подлатанным афедроном. Много интересного говорили. Говорили, ветви выросли за несколько секунд.
Магда же видела все. Сначала она удивленно расширила глаза, а потом смеялась. Долго. До истерики.
Когда они отъехали от магазина, она даже почувствовала, что еще немного, и заплачет.
– Я тоже так смогу? – спросила она у Ансгара, вытирая глаза протянутой им салфеткой.
– Возможно, – ответил тот, выруливая с площади. – Только бревно не должно быть сухим. Нам повезло, что ночью шел дождь. А теперь кое-куда заедем. Я намерен допросить вас без свидетелей.
– О чем? – Магда встревожилась.
– Увидите.
*
Асфальтовый пятачок, на котором они остановились, находился глубоко в лесу. Раньше в этом месте был шлагбаум и въезд на турбазу некоего почившего в бозе предприятия, теперь же остались только ворота и спускающийся к речке косогор, заросший сочным зеленым подлеском. Кое-где, правда, еще сохранились почерневшие от времени домики и туалеты, а в чаще можно было различить два административных строения с заколоченными окнами и летнюю кухню.
– Ну? – сказал доктор Мерц, заглушая мотор, поворачиваясь к своей спутнице и нарочито картинным нажатием на ключ блокируя двери.
– Что? – не поняла Магда.
Он наклонился к ней. Взгляд его говорил, что она непременно должна знать ответ на это «ну», однако ответа она не знала.
Ансгар подбросил ключ на ладони и сунул в карман джинсов.
– Так и что? – спросил он, глядя на Магду как на слабоумную. – Я жду.
Отодвинувшись, она задрожала и стукнулась спиной о дверь.
– Что вы хотите? – спросила она внезапно севшим голосом. – Что? Если вы приблизитесь ко мне, я буду кричать!
– Разве вас будет слышно в лесной глуши? Подумайте.
Магда из последних сил взяла себя в руки.
– Что… что вам надо?
– Понять, чего вы боитесь сейчас и чего испугались минут пятнадцать назад. Такого белого лица вы при мне еще не носили.
– Я испугалась за вас… Выпустите меня сейчас же!
Краем сознания Магда понимала, что ведет себя как-то не так, но ее эмоции считали иначе и превратились с цунами, утопившее остатки здравого смысла. Она словно смотрела на мир через стекло. И особенно неприятно было, что за всем этим, не выражая особенных эмоций, наблюдал Мерц. Вид у него был такой, словно он измеряет накрывшее ее цунами и мысленно заносит данные в блокнот.
Но вот он перестал наблюдать и откинулся на спинку сиденья.
– Не заблудитесь только, – сказал он вяло, – а то Интайр будет смотреть на меня неодобрительно, и мне станет стыдно.
Вынув из кармана ключ, он разблокировал двери. Магда выскочила.
Захлопнув дверцу, она медленно пошла вперед. Ее только что нарочито грубо спровоцировали, «взяли на понт», и она среагировала так, как предполагалось. Это было обидно. Она и не подозревала в себе такие страхи. С другой стороны, она понимала, что Мерц только что вытащил то, что ему было нужно, а следовательно, те выводы, которые он сделает, пойдут ей на пользу. А в-третьих… в третьих, в машине был кондиционер, но когда Ансгар повернулся боком и откинул голову, она увидела, что несколько прядей волос намокли и приклеились к виску. Где-то у него водилась своя цунами, издали признавшая сестру.
Бабушка воспитывала Магду правильно. Она не говорила ей «держи себя в форме». Она говорила: «чем ты сильнее, тем лучше твое настроение». Она не говорила: «учись, чтобы тебе было о чем поговорить с мужчинами». Она говорила: «чем больше ты знаешь, тем интересней твоя жизнь». И Магде было весело и интересно. Но в тринадцать лет ее поджидало нелегкое испытание. Друзья, с которыми раньше они лазили по голубятням, купались в речке и рассказывали допоздна страшные истории, стали говорить о какой-то ерунде. Девочки обсуждали у кого лучше волосы, у кого стройнее фигура и больше грудь. У кого красивей лицо. Магде становилось скучно и мерзко. У нее была самая стройная фигура, самая большая грудь, самые платиновые волосы и самое востребованное модой лицо. Подруги ей завидовали, но ей становилось только хуже. Родители говорили что-то про гормоны, и Магда поняла, что гормоны выстраивают непреодолимую стену между ней и миром. Парни, подходившие поговорить с ней, ее бывшие друзья, еще в трех метрах от нее натыкались на эту стену и становились глупыми, грубыми и развязными. Незнакомые парни иногда невзначай пытались ее потрогать или схватить, и Магда, всегда болезненно относившаяся к нарушению своего личного пространства, очень пугалась. Все люди стали злобными оборотнями. И в этом, она знала, была виновата ее фигура, волосы и лицо.
Магда оказалась в информационном вакууме и замкнулась в себе. Родители говорили, что у нее сложный подростковый период, и что это пройдет. И к девятнадцати годам это действительно прошло. Магда привыкла к враждебному ей навязчивому миру, несколько раз влюбилась и даже как-то раз завела роман с парнем, по которому сохли все подруги, поняв, что мужские инстинкты, это, в сущности, не так уж плохо, если уметь ими управлять. И она управляла ими, как управляют ненавистным, непонятным внутри автомобилем, мечтая продать его и купить простой и понятный велосипед. И поговорить все равно было не с кем, стена отделяла ее от всех, и это Магда миру простить не могла. Она даже слегка растолстела, чтобы не казаться такой уж красоткой, но оказалось, что женские журналы врут, и популярность от этого не особенно сильно падает. Даже наоборот (если, конечно, не считать типов вроде Аркола, но с ними интересного разговора все равно не получилось бы).
Что же до нынешнего ее учителя, то с ним говорить было интересно, хотя его убеждения лишали ее желания жить. Он бы хотела его переубедить, он пока что счет был в его пользу. И сейчас он снова понял про нее главное, почувствовал, вытащив из реквизита жизненного театра омерзительную маску.
А хуже всего было то, что Магда завидовала Ансгару, которому-то уж точно не приходилось отбиваться от навязчивых сограждан, желающих его потрогать. И надо же это было сделать именно ему. Такое между ними странное духовное родство, как сказала бы ее правильная бабушка. И откуда же оно может быть?
Магда шла медленно, глядя на порхающих по кустам мотыльков и пытаясь успокоиться.
Всю прошедшую неделю некромант каждый день заставлял ее на час уходить в неведомое. Она могла погружаться в тонкие миры так глубоко, что он не раз рисковал потерять ее, условно говоря, из виду, но ей еще ни разу не удавалось самостоятельно вернуться. Один раз он ее действительно «потерял» и, выйдя из транса в одиночку, употребил не очень гуманное средство вызова духа обратно в тело, отхлестав ее по щекам. Это не помогло. Тогда он взял зажигалку и обжег ей мизинец. Это подействовало, хотя вернувшись, Магда чувствовала себя ужасно.
– Получается, пока я в трансе, – спросила она, – люди могут делать со мной все, что захотят?
– Как видите, не все, – сказал доктор Мерц, забинтовывая ей палец. – Сжечь вас без вашего ведома, например, у них не получится.
– Я не люблю, – сказала она, – чувствовать себя беззащитной.
Они сидели на нагретой солнцем лесной поляне, изрядно уже ими самим истоптанной за время занятий.
– Чемодан-вокзал-Москва, – отозвался на это грубый доктор, завязывая на бинте абсолютно симметричный бантик.
И Магда осталась. Мерц, при всей своей грубости проходил эту страшную гормональную стену вокруг Магды почти без потерь в интеллекте. Только пару раз она заметила в его глазах тень этой их обычной тупой истомы, когда он уставал ей что-то объяснять и замирал, измучившись подбирать слова. Но это все. В целом доктор Мерц оказался корректен именно в тех вопросах, в которых даже лучшие друзья Магды иногда вели себя как скоты. И, что говорить, эта его деликатность нравилась ей, как сладкий лесной воздух после духоты свиного хлева. И она была согласна лучше терпеть прихоти этого урода, и даже принимать от него в экстренных ситуациях физические повреждения, чем возвращаться туда, где к ней относились как к дозе героина.
Магда миновала остатки шлагбаума и уходила все глубже в заросли по растрескавшемуся от времени, проросшему травой асфальту. Она слышала, как Ансгар хлопнул дверью, закрыл машину и подошел сзади, остановившись от нее в паре шагов.
– Никого из тех, кто содержал эту базу, уже нет в живых, – сказал он.
– Откуда вы знаете? – Магда обернулась.
Он стоял, как обычно ссутулившись и зацепив большими пальцами карманы черных джинсов. Эти джинсы частично накрывала белая рубашка с короткими рукавами. С тех пор, как Ансгар отдал Золотое крыло господину Интайру, он ничего не носил на шее, и Магда могла в подробностях рассмотреть рисунок вен над неровно сходящимися ключицами. Да, природа сильно обидела его телом, и Магда первый раз спросила себя, а не завидует ли он ей.
– Это главная деревенская легенда, – между тем продолжал Ансгар, начав не спеша обходить Магду по краю дороги. Было заметно, что он избегает наступать на трещины в асфальте. – Их было восемь человек: директор базы, зам по хозяйственной части, кастелянша, повариха, сторож, электрик, подсобный рабочий и уборщица. Однажды рабочий с вечера пошел на рыбалку, на обрыв. Обрыв под ним осыпался прямо в воду, а плавать он не умел. Через день чуть ниже по течению выловили труп. Директор решил скрыть факт смерти рабочего, чтобы не было нареканий за неукрепленные берега, поэтому труп силами директора, зама и двух женщин его закопали прямо на берегу, а родным сказали – пропал, мол, без вести. Но кто-то сболтнул электрику, а тот заявил, что не станет молчать. Через неделю и электрика нашли в канаве возле трассы – машина сбила. А в следующие полгода весь персонал базы вымирал по одному, рассказывая, что ночами за ними приходит электрик и зовет их с собой.
– Кто-то воскресил его? – спросила девушка.
Ансгар посмотрел на нее искоса.
– Лицензии еще нет, а профессиональная деформация уже налицо, – сказал он. – Ну почему сразу – «воскресили»? Просто легенда такая. Может, людей совесть заела. Из-за ничтожного повода на убийство пошли. Так незначительное событие может повлечь за собой большую трагедию, если человек слаб и подвержен соблазнам.
– А какое отношение это имеет ко мне? – насторожилась Магда.
– Абсолютно никакого, Магдалена. В мире иногда происходят события, не имеющие лично к вам никакого отношения. И эти деревенские дебилы, окликнувшие вас на остановке, тоже обращались не к вам. Они не знают о вас ничего, ваш внутренний мир им глубоко чужд. Они увидели блондинку с хорошей фигурой и, как могли, выразили свое восхищение. Что случилось с вами в ответ?