Глава третья
Настал день свадьбы. Весело и беззаботно одевалась Кира. Утешение матери и хлопоты последних дней вернули Кире самообладание, тем более что трупный запах за последнее время не был слышен и здоровье Насти поправлялось.
Самодовольно оглядывала она в зеркале свой чарующий образ: атласное, точно искрившееся на свету платье, великолепно украшавшие его кружева и длинную воздушную фату. Все это к ней шло, и она подумала, что, может быть, хорошо сделала, обратясь к колдунье, во всяком случае, колдунья ускорила ее победу…
Вера у Киры едва теплилась, а потому в церкви она не молилась и во время венчания без стеснения глядела по сторонам. И вот она заметила в толпе присутствующих молодого человека, который смотрел на нее с восхищением, да таким нескрываемым, что она была поражена и, в свою очередь, внимательно его оглядывала.
Он был высокого роста, худощав и хорошо сложен, лицо нерусское, с черными, густыми, курчавыми волосами, с острым подбородком, чувственные губы складывались в гордую, презрительную усмешку, и в больших черных глазах видна была энергия – в нем сразу угадывалась страстная натура.
Красивым его нельзя было назвать, но в общем лицо было приветливое и выразительное.
На Киру взгляд незнакомца произвел странное впечатление, она не могла припомнить никого, кто бы ей так сильно нравился, и невольно по временам взглядывала на него. Когда же кончилось венчание и он в числе прочих подошел ее поздравить, Кира до того разволновалась, что даже не расслышала имени, которое назвал ей муж, представивший ей незнакомца.
Тот, однако, настолько ее заинтересовал, что, едучи с мужем из церкви домой, она не утерпела спросить, кто был этот господин – его она раньше никогда не видела в обществе.
– Высокий брюнет с бородкой?.. А, это мой большой приятель и прекрасный малый, маркиз Керведек. Весь прошлый год он провел за границей, а теперь причислен к французскому посольству, – равнодушно ответил Басаргин.
«Ах, зачем сегодня, именно в день свадьбы, а не раньше встретила я такого привлекательного человека!» – подумала Кира, вздыхая.
В ту же минуту в лицо пахнул порыв смрадного воздуха, и ей опять стало страшно.
Охваченная смутной тревогой, вступила Кира в новый дом. Что бы ни говорила ее мать, а что-то зловещее действительно соединилось с ней.
Как-то утром маркиз засиделся у Басаргина, и тот позвал его завтракать.
Перед этим Кира видела маркиза всего два раза, но мельком, и его присутствие всегда тайно волновало ее. Так и теперь. Сердце усиленно застучало в груди, но она подавила свое волнение и весело поддерживала разговор. На этот раз она подметила, что мнимая беспечность, любезность и даже угодливость маркиза скрывали изрядную долю пресыщенности и глумливого презрения к женщинам вообще.
Слова Алексея Аркадьевича, подтрунивавшего над его любовными похождениями и победами в свете, подтвердили наблюдения Киры.
– А ты по-прежнему так же милостив, что не мучаешь долго хорошеньких женщин? Не заставляешь их понапрасну вздыхать? – со смехом спросил Басаргин.
– Да, я по природе снисходителен и добр, но ты преувеличиваешь мои успехи и порочишь меня в глазах своей жены, выставляя меня каким-то повесой, – отшучивался маркиз.
– Допустим, что ты поневоле завладеваешь женскими сердцами, а ведь результат тот же, и твоей будущей жене предстоит нелегкая задача иметь столь… опасного и соблазнительного супруга, – полушутя, полунасмешливо нападал Басаргин.
Загадочная усмешка появилась на лице маркиза.
– Я могу тебе ответить тем же. Тебе тоже предстоит немало забот. Ты муж обольстительной женщины.
– Ну, мне не грозит такая опасность, как будущей маркизе. Кира вовсе не такая сострадательная, и чужие мужья мало ее трогают…
Его прервал лакей с докладом о приезде управляющего одного из имений по спешному делу.
– Извини меня, – сказал Алексей Аркадьевич. – Пейте пока кофе, а ты займи мою жену. Потом мы выедем вместе, потому что мне тоже надо побывать в банке.
Кира приказала подать кофе к себе в будуар и повела туда гостя. Будуар, обтянутый японским шелком, уставленный цветами и дорогими китайскими безделушками, был очень изящен.
– Господи, как наивны мужья! Из одного страха стать таким же я никогда не женюсь, – заметил маркиз, попивая маленькими глотками кофе.
– Это Алексей вселил в вас убежденность, что мужья наивны? – спросила Кира.
– Признаюсь, что он. Алексей отвечал за вас, совершенно отвергая с вашей стороны всякую возможность чувства сострадания к жертвам вашей красоты. И он не один такой. Большинство мужей отличаются столь же забавной самоуверенностью. Между тем сердце женщины – далеко не неприступная крепость для того, кто знаком с правилами осады. Искусство это нелегкое, разумеется, зато успех верный.
– Нечего сказать, хорошее у вас о женщинах мнение! Оно очень смахивает на презрение, – ответила Кира, краснея.
Маркиз поставил чашку и, нагнувшись к хозяйке, обжег ее страстным взглядом.
– Боже упаси, чтобы я хотел сказать что-нибудь обидное. Я только искренен и утверждаю, что молодая женщина не может остаться равнодушной, видя, что возбудила страсть в сердце мужчины. Это могучее чувство приобретает громадную власть над душой женщины, а если мужчина к тому же настойчив и достаточно смел, чтобы твердо идти к победе, то он восторжествует в конце концов.
Несмотря на обаяние маркиза, что-то в его взгляде и скрытой усмешке возмущало Киру.
Неужели этот избалованный успехом, пресыщенный повеса, который без зазрения совести волочится за женой приятеля, вообразил себе, что она такая легкая добыча для него и ему стоит лишь пожелать, чтобы обратить ее в свою игрушку?
– Между желаниями такого настойчивого и смелого соблазнителя и предметом его вожделений может встать чувство долга, которое должна уважать даже и молодая красивая женщина, – ответила Кира, смерив его холодным, насмешливым взглядом. – Затем позвольте добавить, что это скверная затея – стараясь соблазнить замужнюю женщину, отнять у нее права на покой, запятнать ее честь, а гостеприимный дом, где принят как друг, лишить жены и матери только для того, чтобы удовлетворить свою мимолетную прихоть. Я допускаю, что на свете бывают роковые страсти, которые могут довести женщину до измены и клятвопреступления, но это должна быть глубокая страсть, а не пошлая интрижка. По-моему, для той, которая становится жертвой подобной роковой страсти, не должно существовать сделок с совестью, тайных свиданий и любви урывками под вечной угрозой быть пойманной. В таком случае остается только уничтожить все препятствия и порвать связи с прошлым, чтобы уже принадлежать всецело тому, кого любишь.
– Ай, ай, ай! Куда мы залезли, Кира Викторовна! Все сломать, все порвать и устроить громогласный скандал? – лукаво спросил маркиз. – Ваши слова доказывают вашу полную неопытность в деле. Могу вас уверить, что взрыв и шум – самые скверные пособники в любви. Верьте мне, что наиболее страстные, безумно влюбленные женщины всегда предпочитают тишину и мрак неизвестности, мимолетные встречи украдкой и минуты опьянения под волнующей угрозой раскрытия. Такой, с опасностью добытый, несмотря на преграды, час любви подобен благодатной грозе, освежающей душную атмосферу неудовлетворенной страсти. Женщины, верьте мне, больше всего боятся огласки, разрыва и потому чрезвычайно искусно скрывают от мужей истину.
– Да вы, маркиз, читаете мне трактат грехопадения, и я убеждаюсь, что вы мастер в искусстве совращения женщин с пути истинного, но лично я не намереваюсь проходить курс этой науки.
Она взяла коробку с конфетами, открыла ее и подала гостю.
– Сладости после столь горьких слов? – спросил маркиз, беря конфетку и с восхищением глядя на оживленное, очаровательное личико собеседницы.
Приход Басаргина изменил характер разговора, а вслед за этим хозяин и гость уехали.
Вечером, вернувшись с мужем из театра и сидя за чаем, Кира спросила, почему маркиз так хорошо говорит по-русски.
– Для француза это удивительно, – заметила она.
– Очень просто. Его мать была русская, и первые годы своей жизни он провел в новгородском поместье матери, которое до сих пор осталось за ним. Его отец был младшим в семье и собственного состояния не имел, а проживал в имении жены. Арману было лет десять, когда случай изменил его судьбу. Умер старший брат отца, маркиз Керведек. Он был бездетным. Титул и состояние унаследовал отец, и семья переехала во Францию, но Арман не разлюбил Россию и часто живет здесь. Только последние три года он отсутствовал, задержанный отчасти службой, отчасти делами по наследству.
Кира дальше не расспрашивала, и разговор на этом кончился.
Проболев месяца три, Настя выписалась из больницы, и Кира приютила ее у себя, чтобы та, живя в покое, могла отдохнуть и набраться сил.
За время болезни Настя изменилась и из веселой болтушки сделалась молчаливой и задумчивой.
Когда зашел разговор о поступлении опять на службу к Басаргиным, она объявила, что не может принять доброе приглашение барыни, так как собирается пойти в монастырь.
– В больнице, – пояснила она, – повстречала я одну странницу, которая по-Божьи живет. Ей-то я и поведала всю правду. Она меня и вразумила, что только неустанной молитвой можно искупить мой грех. Ведь я с дьяволом связалась и загубила христианскую душу: Викентия-то на каторгу присудили…
Тщетно пыталась Кира разубедить ее. Настя настаивала на своем и просила помочь ей немного.
Кира подарила ей четыреста рублей и полное приданое, но взяла с нее клятву – молчать.
– Будьте благонадежны, милая барыня, я буду молчать как рыба. А за вас и Богу помолюсь, чтобы какое горе с вами не приключилось по моей вине. Потому что без меня вы не поехали бы к колдунье, – ответила Настя, утирая слезы.
На другой день она уехала, но этот разговор произвел на Киру тяжелое впечатление. В памяти встало ее приключение на кладбище во всех своих страшных подробностях.
Насилу она себя успокоила. Зачем расстраиваться глупой болтовней Насти? Эти простые люди очень суеверны, для нее же так или иначе вся эта странная история окончилась самым счастливым образом. Она богата и любима, а трупный запах не слышен вот уже несколько недель. А раз нет запаха, значит, и неведомые силы оставили ее в покое. Этим она утешалась.
К тому же много раздумывать у нее не было времени. Она вела светскую жизнь и была довольна судьбой.
Маркиза она часто встречала в обществе. Он был неизменно любезен и явно выражал свое преклонение, но разговоров вроде описанного выше уже не возобновлял.
Весной Алексей Аркадьевич взял четырехмесячный отпуск, чтобы показать жене Европу, которую та никогда не видела. Уехали они в начале июня, побывали в Швейцарии, Италии, Франции, а осенью вернулись в Петербург.
Зима снова принесла с собой оживление и суету большого света.
Кира очень похорошела. По характеру и воспитанию она была кокеткой, праздная суета ей нравилась, она отдавалась удовольствиям. Успех в свете и всеобщее поклонение ее опьяняли.
Маркиза она встречала всюду, да и в доме Басаргиных он тоже был частым гостем. Кира знала, что нравится ему, но он уже не выказывал это так, как в первое время их знакомства.
Муж сообщил ей, что маркиз без ума от одной французской актрисы.
Эта новость взволновала Киру, но она, разумеется, скрыла свои чувства. То странное впечатление, которое произвел на нее Керведек, всегда вспыхивало при встречах с ним. Он нравился ей и вместе с тем иногда отталкивал. Ей не удавалось разобраться в этом чувстве, и она не догадывалась, что просто ревнует его к другим.
После слов мужа это чувство еще более обострилось. К счастью для ее самолюбия, она не замечала насмешливых взглядов и усмешек светского повесы.
С наступлением Пасхи у петербуржцев всегда начинаются разговоры о том, где и как проводить лето, а так как Алексей Аркадьевич не хотел брать заграничного отпуска, то Керведек предложил Басаргину поселиться у него в новгородском имении.
Отец Керведека выстроил там несколько дач, очень уютных, и одна из них уже была взята общими знакомыми. Это предложение Керведека было с благодарностью принято.
После утомительного зимнего сезона доктор советовал Кире отдохнуть несколько месяцев на свежем воздухе. Большой скуки опасаться было нечего ввиду присутствия семьи банкира, где всегда много веселились; близость же столицы давала полную возможность бывать в городе и принимать у себя знакомых.
Главной же причиной, заставившей Киру согласиться на этот план, было то, что и Керведек проводил лето в этом имении. Целой компанией они отправлялись осматривать дачу, которую нашли очаровательной, а положение живописным. Наем решился окончательно.
Весна была ранняя и теплая. Басаргины уехали на дачу еще в первой половине мая, и Киру приятно удивляла та новая любезность, которую оказал им хозяин.
Часть мебели была заново отделана, будуар, обитый голубым кретоном, был очарователен, комнаты, балконы и перила были в цветах.
Служба задерживала Алексея Аркадьевича в городе до июня, но по субботам и под праздники он приезжал обыкновенно со своим приятелем. Чаще маркиз являлся один и, конечно, не забывал навещать свою очаровательную жилицу, за которой снова принялся усиленно ухаживать.
В общем, Кира не скучала. Семья банкира прибыла всего на несколько дней позже ее, и жизнь сразу оживилась.
Богдан Людвигович Фрейндлих был человек богатый, состоял директором банка и нескольких промышленных предприятий, играл на бирже и имел значение в финансовом мире. Прошлое его и источник состояния были малоизвестны.
Зато у жены, Ольги Дмитриевны, прошлое было бурное. Она развелась с первым мужем, подкинув ему двух детей, и вышла за Фрейндлиха. Однако злые языки утверждали, что развлекаться она не перестала.
В молодости она была хороша собой, но, перевалив за сорок, несколько раздобрела, не утратив при этом веселья и страсти к похождениям.
Ольгу Дмитриевну можно было встретить всюду. Она не пропускала ни бала, ни обеда, ни выставки, ни первого представления; дом ее всегда был набит довольно разношерстным людом, но у нее зато всегда бывало очень весело и шумно.
Богдан Людвигович славился в Петербурге гостеприимством и превосходным поваром, а про его супругу говорили, что она любит принимать участие в сердечных делах и оказывает самое искреннее покровительство влюбленным. Нравственной разборчивостью эта дама не отличалась.
Сделавшись столь близкими соседями, Кира с Ольгой Дмитриевной скоро подружились и виделись ежедневно. Поездки верхом, пикники шли безостановочно, а счастливый случай всегда давал Басаргиной в кавалеры маркиза.
Свой день рождения, 23 июня, Богдан Людвигович хотел отпраздновать торжественно. Уже накануне наехало из города человек двадцать гостей, и некоторых маркиз любезно разместил в своем доме.
Празднество должно было начаться роскошным застольем на даче Фрейндлихов. Затем предполагалась поездка на лошадях в дальний лес, где была выбрана большая поляна, примыкавшая к озеру.
Место было живописное. И Богдан Людвигович велел соорудить большой дощатый сарай, обитый красным и белым шелком, в виде шатра, где и был поставлен обеденный стол. Около главного шатра пестрели разноцветные палатки для карточной игры и отдыха.
Грандиозный фейерверк на озере должен был завершить торжество, а затем следовало возвращение домой при свете бенгальских огней.
Погода с утра, казалось, благоприятствовала празднеству. День выдался ясный и солнечный, но удушливо жаркий.
Кира в своем белом кисейном с кружевами платье и большой газовой шляпе была очаровательна. Страстный, восхищенный взгляд маркиза, целовавшего ее руку, смутил ее, но в то же время радостно взволновал.
За завтраком Керведек сидел рядом, а когда все направились к лодкам, маркиз с Кирой заняли двухместный ялик, впрочем, и другие лодки не были велики. Речка была узкая и неглубокая.
Алексея Аркадьевича выбрала себе в кавалеры хозяйка.
Между тем погода начала портиться, и, когда садились в лодки, некоторые предусмотрительные люди не без тревоги поглядывали на небо, голубая лазурь которого стала затягиваться подозрительной серой дымкой. Но молодежь не смущалась такими пустяками, и общество тронулось в путь в наилучшем настроении.
Керведек был тоже очень весел и говорил с увлечением. Но веслами он работал лениво, а так как лодка шла одной из последних, то они вскоре оказались одни.
Небо все более и более покрывалось облаками, и Кира, подняв голову, увидела, как быстро надвигаются на них серые тучи.
– Ах! Лишь бы только дождь не пошел, пока мы не доберемся до места, а то промокнем, – с тревогой сказала она.
Маркиз тоже взглянул на небо.
– Несомненно, будет гроза, и очень скоро. Доехать мы не успеем, потому что эта река своими извилинами очень удлиняет путь. Позвольте предложить вам, Кира Викторовна, причалить к берегу вон там, подальше. Здесь есть знакомая мне тропинка, пересекающая лес. Она сокращает дорогу наполовину. Кроме того, на пути есть пристанище, где мы можем укрыться на случай бури.
Несколькими взмахами весел он подвел лодку к берегу и, подняв Киру, как перышко, выскочил с ней на землю, а потом привязал лодку.
– Теперь подберите ваше платье, возьмите меня под руку – и бежим. А то начинает накрапывать, – проговорил маркиз.
В лесу стемнело. Высокие каблуки белых ботинок Киры уходили в мох и цеплялись за корни.
Но маркиз, очевидно, хорошо знал дорогу и уверенно, чуть не бегом, тащил свою спутницу.
Кира едва поспевала за ним. Шляпа ее повисла на суку, и ее пришлось бросить; не раз цеплялись за сучья кружева и вышивки платья, но она продолжала бежать, потому что темнота сгущалась с каждой минутой, а в отдалении слышались раскаты грома. Наконец она остановилась.
– Не могу… больше, – пробормотала она, задыхаясь.
– Еще чуточку мужества. Приют близок, – ободрял Керведек, тоже останавливаясь, чтобы перевести дух.
Минут через пять они оказались на поляне, где стояла ветхая избенка, в которой раньше проживал, вероятно, лесник. Маркиз толкнул дверь, и они вошли в маленькую пустую комнату с почерневшими, поросшими мхом стенами; в глубине виднелась печь, а у одной из стен стояла деревянная скамья, на которую Кира почти упала от усталости.
В эту минуту яркая молния озарила комнату, сильный удар грома потряс избенку, и хлынул ливень.
Керведек захлопнул ветхую дверь. А снаружи свистел ветер и стучал сорванными с петель ставнями так, что старые, тусклые стекла окошек дрожали и звенели.
Когда маркиз обернулся к спутнице, то увидел, что Кира приводит в порядок волосы, разметавшиеся во время бега, особенно после потери шляпы.
Смущенная, с раскрасневшимся от ветра лицом и окутанная, точно золотой мантией, волнами распущенных волос, Кира была прекрасна. В глазах блеснуло странное восхищение, а затаенное бурное желание обладать этой обворожительной женщиной охватило его, как пожаром.
Упорно, со всей ловкостью опытного обольстителя стремился он к этой цели с первой минуты, как увидел Киру. К тому же он был тонким наблюдателем и не мог не заметить, что она заинтересована им, даже ревнует его, и потому делал со своей стороны все, чтобы разжечь в ней чувство страсти.
Счастливый случай давал возможность объясниться с глазу на глаз, вдали от всякого нескромного взгляда, и минута казалась ему благоприятной. Он был чересчур пылок и, главное, самонадеян, чтобы хоть на мгновение усомниться в победе. Он быстро подошел к ней и взял ее руку.
– Кира! Вы так хороши, что хоть святого можете соблазнить, и у меня нет больше сил скрывать страсть, которая вам давно уже известна. Если не было слов, то глаза выдавали меня тысячу раз. Да и вам я не безразличен, я это знаю, я прочитал это в ваших взглядах, понял из вашего смущения. Отвечайте, Кира, признайтесь, что вы меня любите, что согласны быть моей. Здесь нет других свидетелей, кроме грома и молнии.
Не дождавшись ответа, он привлек Киру к себе и покрыл ее лицо жгучими поцелуями.
Правда, этот обаятельный и опасный человек внушал ей чувство, очень похожее на любовь, и его страстные поцелуи опьянили ее в этот миг, но затуманенная мысль продолжала работать. Ей казалось оскорбительной перспектива стать теперь же любовницей этого человека, зависеть от его прихоти и обманывать мужа.
В этот миг почему-то вспомнилась ее поездка к колдунье в Волково, ясно представилось зловещее лицо страшного «священника», глядевшего на нее с глумливой усмешкой, и трупный запах пахнул ей в лицо. Это отрезвляюще подействовало на Киру, и она гневно оттолкнула маркиза.
– Нахал! – глухо крикнула она. – Как вы смеете и по какому праву?.. Я не женщина, которую можно брать при первом удобном случае! Я уже говорила вам, что могу принадлежать лишь такому человеку, который будет моим душой и телом, а быть любовницей, игрушкой, праздной забавой, идти на пошлую, грязную связь я не желаю. Поняли вы меня?!
Получив столь неожиданный отпор, маркиз побледнел и попятился.
Ни разу этот избалованный легкими победами волокита не испытывал такой обиды, да еще со стороны женщины, обладать которой так жаждал.
Красивый, богатый, остроумный, умевший нравиться, он до сих пор одерживал только победы. А тут женщина, внушавшая даже что-то похожее на серьезное чувство, нанесла ему оскорбление.
Причем маркиз был уверен, что она к нему неравнодушна. Он волочился за нею больше года.
И горькая обида сменилась безумным гневом.
– Притворщица, – хриплым голосом заговорил он. – Вы желаете разыгрывать недотрогу-царевну, отталкиваете человека, которого любите? Вы не хотите воспользоваться минутой любви, ниспосланной судьбой? Или вы действительно воображаете, что я не овладел бы вами, если бы захотел?! Вы соломинка в моих железных руках… Здесь нет свидетелей, я могу взять вас силой, ваши крики заглушит гром…
Он схватил ее за руку и бросил перед собой на колени.
– Вот. Мне стоит только захотеть, и вы будете моей. Вы даже не станете сопротивляться, потому что чувствуете подавляющую силу страсти. И пусть эта страсть преступна, вы будете в восторге. Вам было бы приятно подчиниться моей воле. Но теперь я сам не хочу вас. С меня достаточно сознания, что я мог обладать вами. А вы… сгорайте от вашей неудовлетворенной страсти, и настанет время, я знаю, когда вы будете выпрашивать у судьбы повторения этой минуты. Тогда вы махнете рукой на вашу «добродетель».
Он с той же порывистостью выпустил ее руку и отвернулся, а затем отошел к окну и, тяжело дыша, стал стирать пот с лица.
Кира в первую минуту не могла даже подняться и осталась на коленях, скованная его властным, пламенным взглядом. Наконец она встала, бледнея, каждый нерв дрожал в ней, а сердце так билось, что захватывало дыхание.
С трудом овладев собой, она поправила растрепавшиеся волосы и молча прислонилась к стене. Керведек первый нарушил это томительно долгое молчание. Он был теперь совершенно спокоен.
– Гроза прошла, – с небрежно равнодушным видом произнес он, – а вот и солнышко выглядывает. Я знаю дорогу, и мы можем рискнуть отправиться на сборный пункт.
Кира безмолвно пошла к двери.
Воздух посвежел, но смоченная ливнем трава была опасна. Ноги то и дело скользили. Керведек заметил это.
– Будьте добры взять меня под руку, а то вы упадете.
Она хотела отказаться от помощи, но горло ее сдавило, а ноги дрожали, и она молча приняла его руку.
Только подойдя к павильону, Кира облегченно вздохнула; внешне она вполне владела собой.
Их встретили со смехом. Все наперебой рассказывали про свои приключения или неприятности, причиненные грозой. Маркиз, в свою очередь, описал в смешном виде, как они тщетно пытались скрыться от дождя и неслись по лесу, пока наконец случайно не попали в старую сторожку.
– Кира Викторовна выбилась из сил и не могла бежать скорее, хотя не жалела при этом себя: все кусты хранят следы нашего бегства, а шляпа оставлена на память старой высокой сосне, – смеясь, закончил он.
– Какая жалость, – соболезновала Ольга Дмитриевна. – Шляпа представляла чудное сочетание кружев и незабудок.
Кира отшучивалась, показывала разорванное платье и черные от грязи ботинки. Басаргин было встревожился, но она его успокоила.
Наконец общее волнение улеглось, все сели за стол, и празднество благополучно продолжалось.