Учителя Дашку не любили, вернее, опасались. Она не выносила критики и насмешек, сразу лезла в драку. Однажды укусила за ногу сына завуча Клима. Он был почти в два раза выше и на четыре года старше. Мама плакала, думала, что Дашку выгонят из школы. Но завуч, как ни странно, этого не сделала. Взяла пять тысяч на лечение сына и посоветовала отдать «гиперактивную» Дашку в спорт, чтобы там сбрасывать лишнюю энергию. А сын сам виноват, не нужно было «называть вашу девочку обезьянкой…»
Так Дашку отдали на дзю-до. Ей больше хотелось на бокс, но она не доросла. Дашке спорт понравился. Юрик тоже запросился на дзю-до. Только так можно было справиться с Дашкой, которая показывала ему «приёмчики». Но мама сказала Юрику: «Лучше я тебя на бальные танцы отдам. Там пацанов мало. Будут с тебя пылинки сдувать…»
Тут возмутился папа Валера.
– Девчонку в дзю-до, пацана – на танцы. Обалдели совсем! Надо наоборот…
Юрик на танцы не пошел, а Дашке на первых соревнованиях разбили нос. Какой-то мальчик, потому что девочек у них было мало. Я видел, как Дашка тайком плакала.
– У меня нос стал, как груша… И больно так… – жаловалась Дашка.
Я захныкал в знак поддержки. Дашка впервые погладила меня по голове.
– Хорошо, что ты мелкий, не скажешь, что я реву…
Я вообще-то мог говорить, я тренировался шёпотом, когда никто не слышал, но решил не нарываться.
Мама сказала, что Дашка больше на дзю-до не пойдет. Папа Валера сначала возражал.
– Хочешь, чтобы ребенка совсем изуродовали? И так… – мама безнадежно махнула рукой и замолчала, а папа Валера заткнулся.
Но Дашка от таких слов просто озверела. Она вернулась на дзю-до и стала тренироваться, как бешенная. Очень скоро на соревнованиях она валила всех подряд в своем весе и девочек, и мальчиков. Она бы и старших валила, но по правилам нельзя. Если только на тренировках.
На соревнованиях папа Валера чувствовал себя королем.
Худая Дашка не выглядела сильным соперником. Пока не начинала бороться.
– Да-ша! Да-ша!.. Даша, давай, вали его! – орал папа Валера со мной на руках.
И Дашка выигрывала раньше или позже. Зрители смотрели на папу Валеру с уважением. Он растил чемпионку.
Однажды папа Валера так сильно болел за Дашку, что уронил меня на пол. Всё обошлось, но больше меня с ним на соревнования не отпускали.
Дашка поборола всех возможных соперников в городе, районе и области и вдруг перестала ходить в секцию.
– Драться я и так умею, – сказала Дашка.
Папа Валера не понимал, как так можно. Он настроился ездить с Дашкой по миру и принимать поздравления, как отец чемпионки. Он повесил на стену полку для Дашкиных медалей и кубков.
Несколько раз приходили тренеры и умоляли Дашку вернуться. Но «если она что-то решила, бульдозером не свернешь» – считала мама. В конце концов всем пришлось смириться.
Я думаю, Дашка ушла не просто так. Я слышал, как Полина ей сказала:
– От твоего дзю-до руки станут, как грабли и спина, как колесо. Тебе там нос сломают и уши. Все пацаны от страха разбегутся…
– Врешь ты всё! – огрызнулась Дашка.
– Посмотрим, – усмехнулась Полина.
Полина была похожа на маму, только не такая полная. У неё были ямочки на щеках, «губы бантиком» и длинные темные ресницы. Вообще-то Полина была спокойная, добрая, послушная, всё делала плавно, даже ругалась. По маминым словам «таких семь штук можно родить»
Но в год моего рождения у Полины был переходный возраст. Я сам догадался, что это такой переход из ребенка во взрослого. Очень тяжелый. Мама говорила, что Полину «колбасит не по-детски» Я и сам заметил. То она меня обнимает, подбрасывает и щекочет, а то вообще не обращает внимания, как будто меня нет. Полина часто перекрашивала волосы, «одевалась, как чучело», огрызалась, вредничала и самое ужасное – начала «тусоваться с пацанами». Они каждый день торчали у нас во дворе.
– Слетаются, как мухи на мёд, кобелины!» – переживал папа Валера. – Как бы внучка нам не притащила…
– Не каркай! – заткнула его мама.
Когда папа Валера был не в рейсе, он разгонял «кобелин» и с трудом загонял Полину домой. Когда ей запрещали выходить на улицу, было только хуже.
Тогда мама придумала – пусть Полина гуляет вместе со мной. Старшая сестра будет заботиться о брате и не наделает глупостей.
Я обрадовался, а Полина нет.
– Я вам нянька? Мери Попинс?
– Мери Попа – уточнил Юрик и получил шлепок от Полины и хохот от Дашки.
– Ничего, не развалишься, – строго сказала мама. – Почувствуешь, что такое младенец…
– Да, задолбали меня уже эти младенцы! Рожаете и рожаете…
Полина кивнула на меня, Дашку и Юрика.
– А сама-то! Соплюха-зеленюха! – Дашка всего лишь повторила слова соседки, но в комнате запахло дракой.
– Заткнулись все! – рявкнула мама. – Короче, так. Или гуляешь с Сашулей во дворе, или сидишь с ним дома.
И Полина потащила коляску со мной во двор. Коляска так подпрыгивала на ступеньках, что я чуть не вылетел.
Наше появление во дворе вызвало удивление. Пацаны Бобик, Сёма, Зуб и Димон и пара девочек, Свет и Алис, с такими же разноцветными волосами, окружили коляску.
– Без него не отпускают, – вздохнула Полина.
– Здорово, пацан! – рявкнул Бобик мне в лицо.
Я хотел зареветь, но сдержался.
– Не пойму, он страшнее Дашки, а Свет? – поморщилась Алис.
– А вам не всё равно? – возмутилась Полина.
– По фиг… – согласилась Свет.
– А тебе идет быть мамашей, – сказала Алис. – Не теряйся, Димон!
– Чего сразу Димон-то? Я – лучше – возразил Зуб.
– И я. И я. – сказали Бобик и Сема.
Полина только хихикала и была не похожа на себя. У Свет и Алис были лица, как будто они съели что-то кислое.
И мы стали гулять. Их громкая музыка мне не нравилась. Их разговоры тоже. Я узнал много ругательных слов, но они не несли информации, каждый день одно и то же. Пацаны и девочки как будто кого-то из себя изображали. Когда им делали замечания, огрызались.
Иногда мы уходили за дом к гаражам. Там было много кустов и мало людей. Можно покурить и выпить «пивасика». Мне тоже предлагали «ради хохмы», но Полина не разрешала. Сама, правда, пробовала и то и другое.
Я честно пытался заснуть на свежем воздухе, но это было практически невозможно. Когда прогулка мне окончательно надоедала, я начинал орать, и Полина нехотя тащила меня домой.
Однажды Свет подралась с Алис, кажется, из-за Зуба. Они катались по земле и выдирали друг у друга волосы. Пацаны веселились и снимали драку на телефон. Пока Полина не крикнула.
– Хватит! Остановите их!
Пацаны растащили девчонок, но Свет и Алис почему-то стали обвинять во всем Полину, которая «овцой прикидывается и отбивает пацанов». Свет и Алис послали всех далеко и надолго и заявили, что больше не придут. Пацаны не расстроились.
– Пусть катятся, да, Полин? – сказал Зуб и обнял Полину за плечи.
Пацаны уставились на Полину. Взгляды у них были какие-то странные. Как будто они хотели её съесть. Я заорал. Полина стряхнула руку Зуба.
– Да пошли вы! – сказала она, схватила коляску со мной и покатила к дому.
На следующий день компания собралась на прежнем месте, как будто ничего не было.
Я не понимал, зачем Полина с ними общается. Ведь ничего общего. Но её словно магнитом тянуло.
В тот день Полина с Димоном пришли к гаражам раньше других. Они повисли друг на друге и стали целоваться. Коляску со мной оставили за кустами, наверное, чтобы я не подсматривал.
Я заснул, а проснулся оттого, что коляска быстро катилась по незнакомой улице. И катила её не Полина, а какой-то незнакомый мужчина.
– Тихо, тихо, пацан, – сказал он, – скоро приедем.
Глаза у него были серые и какие-то пустые. Он криво улыбнулся и совсем мне не понравился. Я поморщился.
– Не вздумай орать… – прошипел мужчина. – Хочешь конфету?
Он притормозил и сунул мне конфету в мятом фантике. К фантику прилипли крошки. На нем была нарисована корова и написано «Коровка» для тупых. Я не хотел её есть.
Мужчина огляделся. Я тоже. Людей почти не было. Впереди виднелись заросли из кустов и деревьев. Мы явно направлялись туда.
– Чё смотришь? – усмехнулся мужчина. – Это похищение, сынок.
Насколько я помнил из Уголовного кодекса, в похищении нет ничего хорошего. Мне стало страшно, и я сказал:
– За похищение человека – лишение свободы на срок от пяти до двенадцати лет…
Мужчина замер.
– Чё?.. Это кто сказал?.. Ты-ы?..
Он уставился на меня, как акушерка тётя Надя.
– Статья сто двадцать шестая, пункт дэ… – кивнул я.
– Ни хрена себе!
Мужчина смотрел на меня, и один глаз у него немного дергался. Он словно, не знал, что делать. Я увидел, как к остановке подъехал автобус. Из него стали выходить люди.
– При отягчающих обстоятельствах на срок от шести до пятнадцати лет… – уточнил я.
Мужчина оглянулся и увидел, что к нам идут люди. Он что-то пробормотал и направился к зарослям.
– Подождите! Лицо, добровольно освободившее похищенного, освобождается от уголовной ответственности, – крикнул я ему вслед. – Отвезите меня домой!..
Но мужчина рванул быстрее и скрылся в зарослях. Я остался один в коляске на обочине. Люди из автобуса шли мимо, с удивлением на меня поглядывали, останавливались.
– Чей ребёнок? – спросила одна старушка.
Я боялся открыть рот. Вдруг они тоже испугаются и разбегутся.
– Мужик какой-то в кусты отошел. Отец, наверное… – сказала женщина с рюкзаком.
Все успокоились и стали расходиться. Старушка осталась.
– Ну и отец! Ребенка на обочине бросил… – ворчала она. – Сажать таких надо! Пусть только появится…
Никто к нам не шел. Старушка занервничала.
– До завтра тут стоять?
Она стала ворчать, что забыла телефон, торопится, ей всегда больше всех надо, и куда теперь девать маленького ребенка, который говорить не умеет и тем более адреса своего не знает.
– Улица Садовая, дом восемнадцать, квартира двадцать девять… – не выдержал я.
Впоследствии старушка уверяла, что адрес я назвал сам, но ей никто не верил, кроме акушерки тёти Нади.
Когда я вернулся домой, зареванная Полина не отходила от меня весь вечер. Больше тусоваться она не пошла. Перестала красить волосы и вообще краситься. Оказалось, ей без этого даже лучше.
Мне исполнился год.
Несмотря на задохлость и маленький вес здоровье у меня оказалось хорошее. Как и аппетит. Просто я не толстел и всё. Метаболизм. Мне рано выписали очки, чтобы исправлять анизометропию и небольшое косоглазие. Один глаз у меня видел отлично, а второй – минус пять. Стекло очков перед здоровым глазом заклеили пластырем, чтобы развить глаз близорукий. Это было неудобно, к тому же одно ухо у меня выше другого и очки сидели криво. Впрочем, я быстро приспособился подглядывать поверх очков.
Я был похож на тощего ушастого пирата. Другие дети и их родители поглядывали на меня с настороженным любопытством. Раньше мама спокойно оставляла коляску со мной возле магазина или палаток, в полной уверенности, что такого ребёнка не украдут. После похищения стала опасаться и закатывала коляску даже в ларек площадью метр на метр.
Я умел ходить, говорить и читать. Говорил я нарочно невнятно (к тому же не выговаривал буквы «л» и «р») и только короткие слова. Всё равно мама мной очень гордилась и злила обезьян: «Никто из вас балбесов в год не говорил, а Сашуля говорит. Цените брата вундеркинда!..» «Подумаешь!.. – обижался Юрик. – Болтает что-то непонятное. Мы тоже так могли. Ты просто забыла…» Полина и Дашка соглашались с Юриком, но мама только качала головой и улыбалась. Умение читать, я пока скрывал. Чтобы не догадались, иногда держал книги вверх ногами. Пусть думают, что для меня это игрушка. Вверх ногами тоже можно читать, только медленнее. Я так натренировался, что мог читать любой текст из любого положения.
Мама испекла торт. Пригласила Кондрашову и акушерку тётю Надю. Акушерка тётя Надя сразу сказала, что не придет. Зато Кондрашова прибежала с утра пораньше на запах торта и мяса по-французски. Мама иногда говорила, что Кондрашовой «не фиг делать». Мужа нет. Дочка замужем за итальянцем, два года дома не была.
Папа Валера, как обычно, был в рейсе. Обещал привезти мне подарок. «Себя бы привез…» – вздыхала мама. Телефон у папы Валеры был заблокирован. Мы его так и не дождались, сели за стол.
Праздновать решили в комнате родителей. Основное место там занимала двуспальная кровать, с массивной деревянной спинкой. А ещё шкаф, за которым стояла моя кроватка, сервант, два стула и обычно сложенный пополам стол.
Стол разложили и придвинули к кровати, притащили табуретки с кухни. Пробираться к столу приходилось по стеночке или через кровать. Мама постелила светло-голубую скатерть для торжественных случаев, с черной отметиной посередине. Папа Валера случайно прожег её сигаретой. На это место обычно ставили салатницу.
Я сидел на высоком стульчике с пристяжным столиком. Меня переодели в бывший праздничный костюмчик Юрика и повязали на шею большой бант, как коту. Может, для красоты, а может, чтобы скрыть не отстиравшееся пятно от варенья на груди. «Очаровашка!.. – сказала Кондрашова, и все начали есть.
Я рассчитывал, что мне тоже дадут мяса по-французски, которое восхитительно пахло. Но передо мной на столик поставили тюбик с пюре из брокколи и пластмассовую тарелку с рисовой кашей, куда добавили жидкое суфле из индейки. И всё?!
– Мясо! – сказал я и потянулся к большому столу. – Мя-со, мя-со…
Все уставились на меня.
– Мужик растет… – сказала Кондрашова, не переставая жевать. – Мясоед…
– Нельзя тебе пока такого мяса, Сашуль. Ещё подавишься…
Пришлось захныкать. Но всё, чего я добился – пара тонких кусочков сыра, прозрачный ломтик докторской колбасы, нарезанный огурец и обещание дать мне побольше тортика. Мне даже не налили детского шампанского, потому что там газики. А налили яблочный сок без сахара.
– Ну, Сашуля, за тебя! – сказала мама и чмокнула меня в макушку.
– Будь здоров, расти большой! – подхватила Кондрашова.
Все чокнулись, выпили и поели. Я обиженно размазывал кашу по тарелке.
Потом нужно было «переварить перед чаем». Полина ушла болтать по телефону, Дашка с Юриком – играть на планшете. Мама с Кондрашовой остались за столом.
– Что-то не забирает… – сказала мама, допивая красное вино из бокала.
– И меня… – согласилась Кондрашова.
– Шандец Валериной заначке! – решительно сказала мама и достала из-за спинки кровати бутылку с прозрачной жидкостью без этикетки.
Они выпили и стали говорить о жизни. Разговоры в основном сводились к тому, что папа Валера и зять Кондрашовой – животные, в основном козлы. Потом они начали петь. Потом пришел Юрик и спросил, когда будет торт.
– Когда со стола уберете… – сказала мама и пошла в туалет.
Кондрашова собрала пустые тарелки и понесла на кухню. Юрик сделал вид, что помогает, потом подмигнул мне.
– Хочешь праздник, Таракан?
Юрик быстро выпил из моей чашки остатки яблочного сока и налил туда детского шампанского, а потом прозрачной жидкости из бутылки.
– Пей! Только все сразу. Хоп!
Юрик поднес мне чашку и я сделал «хоп». Жидкость обожгла горло. Она была горькая и вонючая и в то же время сладковатая и ароматная. Я закашлялся. Юрик дал мне кусочек мяса по-французски.
– На, закуси!..
– Что тут у вас? – спросила мама, входя.
– Ничего. Со стола убираем… – сказал Юрик, всё ещё сжимая в руке бутылку с прозрачной жидкостью. Он понес ей в сторону кухни, заодно прихватил салатник.
– А ну дай сюда! – мама отобрала у Юрика бутылку, поставила на стол и подозрительно осмотрела меня. Я перестал жевать и улыбнулся. Мясо было очень вкусное.
В общем, жидкость в бутылке скоро кончилась, торт тоже. У меня всё плыло перед глазами. Когда меня поставили на пол, я почему-то не мог ходить прямо. Ноги мешали, и я падал. Это очень веселило Юрика. Кажется, я заснул под столом.
Кажется, поздно вечером приехал папа Валера с подарком – поцарапанным детским самокатом. Кажется, мама возмущалась: «На какой помойке ты его нашел? Ещё бы мотоцикл младенцу притащил…»
Кажется, папа Валера пытался поставить меня на самокат, но я не мог стоять. Кажется, папа Валера возмущался насчет бутылки с прозрачной жидкостью. Кажется, мама стала кричать в ответ. Кажется, самокат взял Юрик, стал гонять по коридору и со всей дури врезался в шкаф. В общем, самоката я больше не видел.
Таким был мой первый день рождения.
После года родители стали думать, куда бы меня отселить. В квартире было три комнаты. В самой маленькой комнате жила Полина, в самой большой – Дашка с Юриком. Родители – в средней.
Если к Полине (а я был бы не против), то там велотренажер и бардак, и Полине надо учиться. Если к Дашке с Юриком, то там кукольный домик, крепость из лего и бардак, и Дашка считает, что Полине слишком жирно жить одной в комнате.
Был вариант поселить вместе Дашку с Полиной, а меня с Юриком. Опять же где? После долгих криков, споров и небольшой драки между Дашкой, Полиной и Юриком решили: родители переезжают в маленькую комнату, Полина с Дашкой – в большую, а ко мне в среднюю переедет Юрик вместе с двухъярусной кроватью, так как мою детскую кроватку решено было вообще убрать.
– Сейчас по-быстрому всё передвинем и порядок! – решил папа Валера.
Папе Валере просто не терпелось начать перестановку. Хотя мне сразу было понятно, что кровать родителей в дверь не пролезет, шкафы – тоже и уж тем более двухъярусная кровать Дашки с Юриком. И чтобы что-то перенести, надо сначала что-то вынести, а куда?
Мама тоже засомневалась, но папа Валера достал ящик с инструментами и сказал, что он по-быстрому, что надо разберет, а потом соберет обратно.
– А шмотки из шкафов куда? Куда вообще всё?
Папа Валера принес из кухни большие черные пакеты и скомандовал сваливать всё в них.
– Это же пакеты для мусора! – возмутилась Полина.
– Ещё в такие пакеты трупы кладут, – уточнила Дашка.
– Ух, ты! – радостно сказал Юрик.
– Время пошло! – рявкнул папа Валера и сунул всем по пакету. – Погнали!
Естественно, первое, что сделал Юрик, залез в пакет и прикинулся трупом. Все об него спотыкались, пока папа Валера не сказал, что сейчас завяжет пакет и выкинет Юрика на помойку.
Юрик вылез и стал предлагать мне забраться в пакет, это так классно, но я не соглашался.
Я сидел на детском стульчике и смотрел, как комната превращается в руины.
Пока мама вытаскивала из серванта рюмки, фужеры, разное другое стекло и заворачивала в газеты, папа Валера успел разобрать мою кроватку, двуспальную кровать и начал заталкивать в пакеты одежду и бельё из шкафа.
– Обалдел! – подскочила мама. – Так же всё помнется и перепутается!
– Да, ладно, это не надолго! – успокоил папа Валера. – Потом всё разберем. В темпе давай!
Папа Валера разобрал, всё, что можно и пошел проверять, что делается в других комнатах. Я пошел за ним.
Полина болтала по мобильнику. Всё, что она сделала, засунула в пакет огромного игрушечного медведя – подарок Димона. А больше ничего не влезает!
Дашка с Юриком прыгали в пакетах по комнате, веселились и даже не думали разбираться. Они были восставшие зомби.
Папа Валера психанул и стал сваливать в пакеты всё, что попадалось под руку. На кухне и на балконе росла гора черных мешков.
Папа Валера всё раскручивал и разбирал, как сумасшедший. Есть приходилось на ходу и что попало. До плиты и холодильника было не добраться. Заказали пиццу, которую пришлось есть стоя, потому что все стулья были завалены вещами. Запивали водой и лимонадом. Мама плевалась. Она бы приготовила пиццу лучше. Папа Валера заикнулся про пиво, но мама сказала: только после того, как он всё это приведет в порядок.
Потом разгром продолжился. В дальнем углу серванта нашлось несколько старых книг: С. Есенин «Стихотворения», А. П. Чехов «Каштанка» и Орфографический словарь; все со штампом городской библиотеки. Мне было чем заняться до вечера, пока меня со всех сторон обкладывали черными мешками.
Как-то незаметно наступила ночь.
– Ну, что, доволен? – спросила папу Валеру мама и передразнила. – Сейчас по-быстрому всё разберем…
– Да ладно, завтра доделаем! – беззаботно сказал папа Валера. – Где, кстати, эта твоя подружка-свистушка? Пришла бы, помогла.
– Щас! Кондрашова в гриппе. Мне только заразы здесь не хватало…
Помощи ждать было неоткуда. Ничего не оставалось, как устраиваться на ночлег, к тому же голодными, потому что Юрик втихушку доел остатки пиццы. Впрочем, все так устали, что заснули «как подрубленные». Мама и папа Валера – на вещах на полу, Дашка с Полиной – на матрасах от двухъярусной кровати, Юрик – в ванне, куда сложили пуховики и зимние куртки, когда черные мешки кончились. Меня устроили на кухне в прогулочной коляске, которая была мне маловата. Если вывалюсь – не страшно, вокруг мягкие мешки. Я и вывалился, когда посреди ночи папа Валера пытался пробраться к холодильнику за пивом. А на папу Валеру свалилась монстера с подоконника. Попытка не удалась.
Утром все были не выспавшиеся, голодные и злые. Тут ещё Юрик решил попить лежа на пуховиках, открыл над собой кран, чтобы вода потекла ему прямо в рот. Пока он давился и откашливался, вода залила половину зимних вещей. Таких воплей от мамы я никогда раньше не слышал. Теперь ещё и на улицу за шаурмой нельзя было выйти, пока вещи не высохнут, те, которые не испортились.
Перекусив (снова пицца), папа Валера начал собирать мебель обратно. Почему-то деталей или не хватало, или попадались лишние. И ему было непонятно, куда подевались нужные винтики, шурупчики и шайбочки, которыми скреплялась «вся эта фанера».
Я пытался ему помочь, я прекрасно запомнил, что от чего. У меня в голове была четкая картинка каждого шкафа и кровати. Но папа Валера только злился: «Отстань, Таракан, не до тебя!..» В общем, папа Валера кое-как собрал только двуспальную кровать, которая заняла всю бывшую комнату Полины. Потом ему позвонили, и предложили «очень выгодный рейс, а он не дурак от таких денег отказываться…» Даже подмокшая куртка не аргумент. Мама всё равно пыталась его не пустить, но папа Валера протиснулся к двери за стенками от шкафа, а маму остановили стеклянные дверцы серванта – они сползали с кресла и могли разбиться.
– Наймите мастера! – крикнул на прощание папа Валера, и стало ясно, что быстро из рейса его не дождешься.
Мама села на мешки и заплакала.
Мы собрались вокруг и стали утешать.
– Мам, не расстраивайся! Так даже прикольней, настоящие джунгли! – сказал Юрик.
– Придурок! А жить где? – сказала Полина.
– Можно шалаш построить, – не сдавался Юрик. – Вон сколько всего…
– Вариант, – сказала Дашка.
– Шалаш в квартире?! – обалдела Полина. – Ещё чего! Я лучше пацанов позову. Они нам всё соберут.
– Пацанов!.. – передразнила Дашка. – Так они и прибежали…
– Увидишь.
– Сами всё соберем, – решительно сказала Дашка и взяла в руки шуруповерт. Юрик схватил молоток, а Полина – мобильник.
– Помощники вы мои! – растрогалась мама.
В общем, пришли пацаны, в том числе и сын завуча Клим, от которого Дашка спряталась в туалете. Пришел сосед Егор Егорыч. Пришла Кондрашова в гриппе и маске. Ей стало легче. Общими усилиями мебель кое-как собрали. Но вещи были безнадежно перепутаны. Чтобы что-то найти, приходилось перерывать кучу черных мешков.
Когда папа Валера вернулся из рейса, мама с ним целых три часа не разговаривала.