Pink Project

СКАЗКА О ПОТЕРЯННОМ ВРЕМЕНИ

– Ты представляешь, я слышал, что в некоторых странах переводят время, с летнего на зимнее и наоборот. Это делают в выходные, с субботы на воскресенье, в 4 утра. Т.е. человек спит и вдруг резко становится не 4 часа, а например, 5! Человек неосознанно теряет один час своей жизни! Он мог прожить его как угодно, он мог проснуться и за этот час изменить свою жизнь! А у него его своровали. Подло и беспринципно.

– Чарльз, ну это же глупости… Он наверстает этот час за свой следующий день. Тем более, человек спит, просто спит – он не хочет ничего менять в жизни, иначе он бы сделал это в любое время. А время ведь вообще относительно! – Тереза засмеялась, она была сонной и не понимала, с какой целью Чарльз разбудил ее в 4 утра.

– А если бы это был наш с тобой последний час. Если бы наши пути расходились, и кто-то из нас уезжал бы ровно в 5 часов утра. Уезжал бы без возможности вернуться, мы бы прощались, тянули бы время, не хотелось бы следить за минутами, ведь мы оба понимали бы, что это конец. И вдруг мы теряем целый час. Мы еще могли бы насладиться целым часом, проведенным вместе, но тут время перевели и все! Вот он твой самолет – уже улетает.

– Ты сейчас это к чему?

– К тому, насколько это важно. Насколько важно следить за временем. За своим временем. А у тебя его отбирают. Крадут целый час. За час можно осуществить дело всей жизни. Можно написать картину. Можно зачать ребенка. Можно сжечь дотла дом. Можно убить человека. Но этого часа у тебя нет. И ему никогда не быть. Это как само собой разумеющееся преднамеренное убийство. У миллионов людей крадут целый час. А люди этого не понимают. Если бы каждый такой человек за один час сделал бы какую-либо мелочь в нужном русле, можно было бы изменить весь мир. Или устроить переворот в стране. Войну, например. А можно было наоборот, разрешить все споры и устроить мир во всем мире.

– Ты с ума сошел, что ли?

– Тереза, это ведь не шутки вовсе. У нас постоянно воруют время. Мы спешим, но стоим в пробках и очередях. Мы ждем. Ждем нового года, нового месяца, важного события, и в тот период мы инертны. Мы просто ждем. В нашей голове какой-либо цели, но переверни это по-другому. Мы ждем бесцельно. Мы не проживаем свою жизнь. Мы ее прожидаем. Мы рождаемся и ждем, пока вырастем, пока нам подарят вот ту игрушку, пока родители уедут за город. Мы ждем, пока начнем работать, пока вырастут дети, и мы не останавливаемся. Мы не смотрим на спящих детей в спокойствии и без спешки, мы не ценим отношения, поступки, мы не успеваем ощутить всю мощь радости или грусти, потому что нам некогда. Мы спешим.

– Чарльз, можно я еще посплю? – Тереза, отвернулась от него на другой бок, волосы упали на лицо. Она дернула на себя одеяло и закрыла глаза, тяжело вздохнув.

Чарльз гладил ее по волосам, ему было так жаль ее. Она не осознавала этой страшной истины. Она жила звонко и весело, но пусто.

– Девочка моя, у нас у всех так мало времени, мы так быстро наполняем свою жизнь красками, но если их подковырнуть, там в самом нутре ведь белый лист. На нем пусто. На нем не остается даже каких-то зарубок или шрамов. Мы уходим, и на этом листе приходит рисовать уже кто-то другой. Каждый рисует своим цветом, и мы все создаем чудесный шедевр, но под слоем краски бумага пуста. Понимаешь, Тереза? Мы можем создать гениальную вещь, и наше имя запомнят на многие века. Но те, кто запомнит тоже уйдут. Бумага все равно пуста. А что такое 500 лет, например, для приближающейся к нам галактики? Это как земная минута по ее масштабам.

Тереза засыпала, ее всегда баюкал его голос. Она могла слушать его часами и думать о своем. Обижаться на него, за то, что он забыл об их годовщине, дуться за предыдущую поездку в супермаркет, она не принимала его слова слишком близко и могла не вслушиваться, ведь Чарльз не требовал ответов или даже кивков.

– Тереза, это чудовищно и трепетно, что мы совсем не в своем времени живем. Что для нас оно относительно именно так. Я выезжаю на работу в 8 утра, к примеру, а в этом момент во Вселенной взрывается сверхновая. Огромная всепоглощающая, она разрушает все на своем пути. Она умирает и в агонии, забирает с собой все, что находиться рядом с ней. Во Вселенной полный хаос, взрыв, бум! Вот прямо сейчас, когда я выхожу на работу. И меняется все. Планеты слетают с орбит, другие звезды меняют свое место расположения или попадают под горячую руку. А я не знаю об этом. И никогда не узнаю, скорее всего. Потому что сверхновая находится в тысяче световых лет от меня. И возможно через тысячу лет кто-то увидит эту вспышку в телескоп, и будет ошеломлен последствиями. А я спокойно поеду на работу сейчас, но уже без сверхновой, которая убьет моих потомков через 1000 лет. И любые мои старания, страдания, радости все равно исчезнут. Их не станет, они растворяться во времени. Ведь все наши цели априори бесцельны и бесперспективны с рождения. О нас все равно забудут, как бы мы не старались оставить свой отпечаток в книгах или умах. И время просто сотрет нас. Нас всех, вне зависимости от нашей выдающести или гениальности.

Чарльз замолчал. Он понимал, что Тереза спит. Он был очарован ею с первого дня встречи, он знал, что в ее голове больше миров, чем во всей Вселенной. Он обижался, что эти миры закрыты от него, и даже иногда она не приподнимает занавес, чтобы подразнить его или увлечь. Она поставила столько стен на пути к своему разуму. И выкопала бездонные рвы вокруг своих крепостей. Он был очарован ею настолько же, насколько сейчас был разочарован в ней. Возможно, именно он и придумал ей все эти миры. Возможно, ее душа была не так глубока, а он просто рисовал бездонные колодцы, выходящие в неизведанные истины. Возможно ведь, что он сам навязал себе мысли об этой захватывающей глубине разума. Просто он был так увлечен и так слеп, так влюблен, что сам придумал себе чудесные иллюзии, сладкий самообман.

Утром ровно в 8 он уехал на работу. А через три месяца они расстались. Он упорно верил в то, что не ошибался на ее счет. Но все отчетливей понимал, что это скорее его надежды, чем ее мысли.

ИТОГ

– Тереза, скажите, сколько времени прошло после Вашей утраты?

– 4 недели.

– Вам сейчас и должно быть тяжело. Не гоните свои эмоции прочь. Вы должны пережить свое горе, преодолеть его, принять и отпустить…

Тереза смотрела в упор на женщину лет 30. Женщина была полной и хорошо сложенной. Аккуратная прическа, маникюр, опрятная одежда, приятный голос, спокойствие и слаженность в движениях и манерах. Работа психотерапевтом приносила ей деньги, не более. Поэтому она говорила отработанными фразами, стандартными наборами слов, подходящими как для ребенка, потерявшего собаку, и наркомана, потерявшего работу, так и для Терезы. Ситуация не была исключительной в своем роде, но все же требовала сочувствия и сопереживания больше, чем могла в принципе выжать из себя эта довольная жизнью и беспристрастная психотерапевт.

Тереза не слушала ее, просто говорила, говорила и говорила. Ей необходимо было даже просто выговориться, не получив при этом ничего в ответ. Психотерапевт был вынужденным шагом, она не справлялась сама. Ее эмоции и чувства занимали слишком много места в ней. Они расширялись с каждым днем и просто начинали сочиться без повода и причины в неподходящие моменты. Эта женщина была лучшим психотерапевтом из худших. И уж точно худшим другом из всех возможных.

По окончанию сеанса Тереза встала и без малейшего желания вернуться сюда еще раз, пошла к двери.

– До скорой встречи, Тереза!

– Надеюсь, что нет. Я ведь не кошелек потеряла, а человека.

– Многие после такой утраты отказываются от помощи, но я бы Вам порекомендовала…

Дверь закрылась.

В жизни тоже закрылись многие двери.

И продолжать весь этот цирк больше не хотелось. Работа не приносила радости, а стала лишь в тягость. Многие друзья старались избегать общения, так как понимали, что не в силах помочь даже морально – не в силах справляться с чужой болью и отдавать при этом свой положительный настрой.

Этим же вечером в глухом сыром и грязном баре Тереза осталась одна со своими мыслями. Алкоголь не спасал, а лишь поддерживал в ней чувство жизни. Она пила до беспамятства. И то чувство, которое вело ее в свою квартиру и укладывало благополучно на постель, хоть и в позднее, но все же в свое время, и было чувством жизни для нее.

После полуночи она дошла до своего предела. Поднялась со стула, и устало волоча за собой сумку, поплелась на улицу. Сразу возле выхода ее ослепил автомобиль. Она прищурилась и закрыла лицо рукой. И в этот же момент чувство самосохранения не сработало – она была слишком пьяна. Удар. Хруст. Звон стекла.

И пустота.

Светлые простыни. Боль в ногах. Гул в голове. Жар. Беспамятство.

– Где ребенок?

– Это Ваш ребенок?

– Нет, но он был со мной… Мы вместе… вместе… сюда пришли… были здесь вместе…

– Успокойтесь, Вам нужен покой сейчас. С девочкой все хорошо. Она спит. Мы согрели ее и накормили. Отдохните еще. Вы спали всего пару часов.

– Девочка?

– Вам нужно поспать еще.

– Девочка…

Тереза снова уснула. Провалилась в неспокойный липкий сон. У нее был жар, она тяжело дышала, не могла двигаться, несколько раз приходила в себя, но сознание не поддавалось ей, и она опять проваливалась в сон. Она слышала, как кто-то смачивал ей губы водой. Вода была ледяная, или у нее была очень высокая температура, но ее губы и горло словно пронизывало ледяным ножом. Ей казались, какие-то голоса или крики, но веки были тяжелы и неподъемны.

Кто-то взял ее за руку. Теплые прикосновения разбудили ее, она пыталась вырваться из своей темноты. Потихоньку приоткрыла глаза. Напротив нее сидела девочка лет пяти и держала ее за руку. У девочки были большие голубые глаза, и когда Тереза проснулась, возможно, от неожиданности или испуга, зрачки девочки сузились, оставив видимой только эту голубую бездну.

Девочка улыбнулась, погладила ее по руке и убежала прочь. И только несколько цветов белой лилии лежали на одеяле, и стыдливо прикрывали коричневые пятна крови на ткани.

МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ

Тереза стояла на остановке и нервно курила. Солнце было высоко. Обеденное время. Автобуса долго не было, изредка проезжала пара-тройка ленивых автомобилей. Пока она уповала на свое горе, город жил своей обыкновенной жизнью. Кто-то нес покупки из супермаркета, кто-то гулял с собакой, пинал тяжелый рюкзак по дороге из школы, разговаривал за рулем.

Люди проживали каждое свое мгновение как обычно. Для кого-то события были радостными – кто-то родился, кто-то получил долгожданную игрушку, кому-то сделали предложение, кто-то провернул выгодную сделку, кто-то впервые поцеловался. Целый мир состоял из миллионов историй, которые пестрили в огромном жизненном круговороте. Как краски на палитре художника, каждая история имела свой цвет. Но сливаясь воедино, как и краски, так и жизни каждого, на палитре оставался коричнево-бурый и совсем непривлекательный цвет. Нет, картина не была похожа на цветовую абстракцию, картина напоминала скорее пустой фон. Ничего не обозначающий, ни к чему не возвышающий, неживой и на что не вдохновляющий цвет лежал ровным тоном, плотным слоем на полотне жизни. Возможно, под огромным микроскопом было вполне реально распознать в отдельном миллиметре чью-то радость, чье-то достижение или гордость, доброту или жестокость. Но на расстоянии вытянутой руки картина жизни была тривиально безжизненна, пуста и нейтральна. Ее глубина и масштабность превосходила в десятки миллионов раз глубину всех обыденных земных переживаний, и смысл любых эмоций просто терялся по сравнению с ее смыслом. Эта картина наполняла каждого из носителей цвета собственным смыслом, но не принимала всеобщего стадного смысла. Она существовала отдельно от своих цветов и их носителей, в то время как цвета были ее собственностью.

Автобус приехал. Усаживаясь удобнее на свободное место, Тереза обратила внимание на соседского мальчугана, бодро шагающего по тротуару со своей собакой. Полгода назад задорного щенка с черно-белой мордахой задавил автомобиль. Мальчик очень печалился. И очевидно родители предельно постарались и нашли практически такого же щенка. Мальчуган проходил мимо окна автобуса и пытался вырвать из пасти собаки игрушку, он смеялся, а в глазах читалась искренняя радость – неподдельное счастье… Сердце Терезы надрывалось, но губы подернулись в улыбке.

Она подумала о смерти. Об образе смерти в представлении множества людей. Об образе в комиксах, соцсетях – длинный черный плащ, капюшон, череп с пустыми черными дырками для глаз. Кто придумал этот стереотип, навязал этот образ? Смерть – это пустота, это не существо, не событие, не трансформация, не переход на другой уровень… Это опустошение. Это пустой ты. Это не способный больше ни на что, обессиленный и безжизненный ты, который больше ничего не изменит ни в своей, ни в чужой жизни. Смерть – это надежды, которые прекратили тлеть, это вера, которая угасла, это любовь, которая стала безразличием. Многие ведь давно мертвы с бьющимся сердцем. Люди ходят на двух ногах и создают в себе среду радости и покоя, любви и ненависти. А на самом деле это не чувства и не эмоции, всего лишь лицемерный налет и дань обществу. Свадьба – все так рады и я тоже. Даже если оказался здесь случайно, даже если не знаком с гостями и молодоженами. Похороны – все плачут и я тоже. Даже если я черствый изнутри, даже если больное сердце, даже если умер злейший враг – злорадствовать ведь нельзя, нужно показывать только те эмоции, которые соответствуют случаю.

Тереза вспомнила, как Чарльз разбудил ее однажды ночью, схватил на руки и вынес на крышу. Луны не было видно за крышами, но вот звезды над головой рисовали четкую полосу Млечного пути. Она пришла в восторг, зрелище было шикарное, эмоции распирали изнутри, романтика захватила ее, она кружилась и пританцовывала. Но вот Чарльз просто отошел в сторону и прислонился к ржавой лестнице. Он опустил голову, он не радовался, он подарил ей возможность увидеть такую красоту, но вот теперь просто удалялся во мрак. Она остановилась и подошла к нему, спросила, разве не чудесно здесь, что не так, ведь он сам ее сюда привел. Он ответил, что она ничего не понимает. Настроение было испорчено, и Тереза чувствовала, что Чарльз на грани нервного срыва. Его состояние души, настроение, эмоции никак не вписывались в общую атмосферу чудес и романтики. Тереза была в замешательстве. Он не соответствовал ее ожиданиям. Его реакция не соответствовала ее представлениям о столь дивном моменте.

– Чарльз, милый, только что все было хорошо. Что испортило тебе настроение? Что произошло?

– Пойми, что это все ни тебе, ни мне не принадлежит. И пока ты жива, ты всего лишь смотришь на обложку этого мира. Читаешь заголовки и поступаешь так, как поступали миллионы людей для тебя. Ты никто. И я никто.

– Прошу давай не будем сейчас…

– Нет! Ведь глупо радоваться прекрасному моменту. У тебя ведь трагедия! Ты никто! У тебя есть семья? Или это просто люди, которые по стечению обстоятельств, по какому-то мнимому нелогичному принципу совершенно случайно дали тебе жизнь? А если бы твои родители избавились от тебя до рождения? Тебя бы не было. Ты бы не повторилась! Понимаешь? Ты случайный набор хромосом! Ты всего лишь случайный код, шифр, набор! И это случайность, что ты живешь здесь, случайность, что мы встретились, случайность, что любим. Если бы ты жила в другом полушарии, ты бы всю жизнь никого не любила? Ты бы всю жизнь ждала встречи со мной? Ты была бы одна? Или полюбила бы другого? Была бы счастлива с ним, так же, как и со мной? Любовь – это принужденная, навязанная обществом необходимость. Это извращенная форма эгоизма.

Чарльз перевел дыхание.

Тереза плакала.

– Ты была жила по-другому. Жила другой жизнью. И мы не родственные души. И это не чудо любви. Мы просто две случайных комбинации хромосом. Мы живем как бактерии, нам нужно размножаться, чтобы выжить и мы придумали любовь! Надо же! Любовь беречь, ценить, любовь ставить на пьедестал! Да не существует никакой любви. Существует только одно. Я могу с ним продлить род. Я могу пахать всю жизнь на своих детей. Я могу построить своему потомству дом. А как же вера спросишь ты? Тибетские монахи, вознесенные и не скованные материальным телом и миром? Это всего лишь наш самообман. Наш мозг как битое зеркало, понимаешь? Это злая шутка с нами! Зеркало разбито по всей голове, на мелкие и крупные осколки. Смотришь в один крупный кусок, а в мелких – искаженные отголоски. Исковерканное изображение тысячами осколков, как неприкаянное эхо, летит и отражается во всех ракурсах и возвращается обратно. Только уже искореженное. И приносит нам наш же бред – да да! – мы же не можем выйти за рамки нашей фантазии, знаний, основанных на опыте, поэтому мы получаем наше же восприятие, но как нам кажется возвышенное! Нам кажется, что мы приблизились к Богу, нам кажется, что мы постигли истины, что открыли в себе духовные и сакральные просторы. А мы всего лишь…

Чарльз смеялся. Тер воспаленные красные глаза, тремор век и рук изводил его.

– Мы всего лишь боимся вымереть. Мы инкубатор для себя подобных. Мы боимся смерти. Мы боимся уходить и цепляемся за жизнь. Знаешь, что для нас важно? Смерть. Мы все умрем. Очень скоро. Потому что мы никто. Пыль. А знаешь, что вечно? Знаешь, что является действительно стабильным явлением? Что является постоянной величиной? Что имеет смысл, цель и важность? И что приносит нам смерть, как обнуление наших никчемных жизней? Время… А мы даже не понимаем что это и зачем. Мы его тратим, хоть оно не наше. У времени есть мы, но у нас его нет. У нас ничего нет. И когда приходит время уходить, мы хотим еще немного времени. Но зачем? Еще чуток потратить и прожечь, еще не все, еще надо закончить бесцельные дела? Зачем? Зачем мы здесь? Сколько времени мы уже здесь? Сколько кругов? В скольких реальностях? Как выглядит время? Это цепочка? А может быть, я живу в пятнадцати реальностях и в одной из них я только что сеганул с крыши? И в ней я умираю. А в этой живу. И в той у меня другая жизнь, а в этой я помню только эту конкретную жизнь?

– Чарльз, хватит, детка, пойдем спать.

Тереза подошла к нему поближе, но он отступил назад.

– Ну, хватит, Чарльз, у тебя навязчивая идея. Нужно идти в дом, становиться холодно, ты весь продрог.

Он молчал. Тереза хотела взять его за руку, но он резко отдернул руку и прижал к губам. Он смотрел ей прямо в глаза. Его глаза были особенно голубыми под сиянием звезд. Он отвел взгляд, и, сделав еще пару шагов назад, оказался на самом краю крыши, держась за хлипкую ограду.

Тереза завопила:

– Чарльз, отойди немедленно! Ты что творишь?!

Она дернулась к нему всем телом, но движением руки он дал ей понять, что этого делать не стоит, а потом вкрадчиво и тихо заговорил:

– Стой на месте. Чему ты радовалась сегодня, когда я принес тебя сюда? Ты никто, ты ничего не значишь, ты ничего не изменишь, ни на что не влияешь. Так чему ты радовалась, если должна была расстроиться? Звездам? Ты радовалась звездам? У тебя действительно трагедия, ты рождена на бесцельное существование и ловишь кайф от жизни при виде звезд? Ты, как и все. Ты пустая. У тебя нет лица. И когда придет время, ты будешь ждать череп в капюшоне, а на самом деле увидишь себя. Увидишь свои глаза. Увидишь себя, как ты есть на самом деле. Ты будешь разочарована.

Он просто перегнулся через ограду. Секунда дела. Тереза не успела понять, что это произошло. Его не стало на этой крыше уже за одну секунду. Она кинулась в его сторону. Он лежал шестью этажами ниже на асфальте.

А пятью этажами выше в одночасье забили все собранные Чарльзом за год часы. Было ровно три.

ВОСПОМИНАНИЯ

Седые волосы растрепывал ветер. Тереза шла. Это была узкая парковая дорожка. Молодая пара, проходящая мимо, держалась за руки. Дети пробегали мимо и издавали звуки, похожие на стрельбу из автомата. Парень в наушниках выгуливал щенка с черно-белой мордахой. Тереза смотрела на себя. На ту себя, которая была когда-то раньше. Она смотрела сквозь призму воспоминаний на свои длинные густые черные волосы. Слегка посеклись на концах, неровно лежат у макушки. Светлые глаза еще больше выцвели с тех пор. Она была молчалива и одинока, но когда-то у нее было много друзей, много развлечений.

Она смотрела на себя прошлую сейчас сквозь густую непроглядную память, сквозь безликие и бессмысленные воспоминания. Она смотрела вглубь себя. Она искала свои мысли и взгляды такими, какими они были раньше. Невозможно быть человеком без воспоминаний. Она отчетливо всю жизнь чувствовала в те моменты, когда ей плохо, что через год она вряд ли вспомнит, почему именно сегодня так тяжело. Она уже сейчас есть в будущем времени, точно так же как и в настоящем. Ее жизнь уже прожита за нее, и прожита ею же.

Ногам плохо давалась ходьба. Исхудавшие в край колени подкашивались, тело переставало слушаться и отказывалось поддаваться с каждым днем все больше. Но она возвращалась мысленно на 10, 30 лет назад и понимала, что это ведь тоже была она. Она была другая. Совершенно чужая для себя сейчас. Выглядела иначе. Говорила другие вещи. Это была старость.

Каким бы сейчас был Чарльз? Как бы он сейчас на нее смотрел? Был ли он прав в тех безумных вещах, которые говорил?

Тереза сильно похудела за последний год. Время искалечило ее. Время… Его нельзя удержать, вернуть, нельзя управлять им. Ты можешь только управлять собой и подстраиваться под него. Ты можешь подарить кому-то свое время. И этот подарок поистине бесценен. Ведь покупая золотые часы, ты легко устроишься на работу и получишь деньги на еще одни золотые часы. Рисуя картину в подарок, ты легко сможешь воспроизвести ее на холсте еще раз. Но если ты отдал свое время, ты не сможешь его вернуть или повторить. Ты отдал человеку кусок своей жизни. Не всегда мы четко выбираем людей, которым можем делать такие дорогие подарки.

А если ты отнял у человека время по неосмысленности? Поставил человеку такие условия, в которых ему пришлось бы потратить всего лишь 15 минут своего времени впустую? Например, на просмотр рекламы, во время своего любимого сериала. И это был бы не один человек, а миллион? И вот из-за тебя потрачено не просто 15 минут, а 15 миллионов минут. Ты об этом не догадываешься и для каждого конкретного человека – это пустяк. Но в общей сложности это 30 лет. Это полжизни обычного человека. И время не раскладывается на привычные минуты, оно выходит за рамки обычного восприятия, превосходит наше воображение своей многогранностью.

Время растягивается во все стороны. Необязательно тянется в длину твоей жизни, оно может выходить и за рамки твоей реальности, и возвращаться совсем в других интерпретациях. Тереза была седая и вот достаточно мгновения лишь, – она уже бегает босоногая и заплетенные мамой косички стучат по пухлым щекам. А ведь тогда она была такой же живой, как и сейчас. И тогда ее настоящий момент был таким же истинным, как и сейчас, когда седые волосы покрывают плечи.

В каждый момент своей жизни Тереза держалась за себя, за свои страхи и боль, как за последнюю рваную шапку или воротник, лишая себя выбора и свободы воли. Она держалась за себя, эгоистичную и немногослойную, она хотела менять мир вокруг, упуская тот факт, что она и есть этот мир, а целиком увидеть мир ей просто не дано за пеленой своего самолюбия. Если бы у нее сейчас было бы три минуты на изменение своих мыслей и действий в своей же голове, но у себя тридцатилетней… Кто-то ведь ворует 30 лет жизни у миллионов человек.

Тереза закрыла глаза. Она чувствовала ветер, чувствовала его прикосновения, но не могла увидеть его. Она чувствовала время, но также не видела его. 30 лет чужой жизни. Она должна было попытаться уйти вовремя. Уйти без остатка и без возможности прожить свою жизнь еще раз.

Тереза, как и парочка, гуляющая рука об руку, как и паренек с собакой, как и играющие дети, всего лишь часть этого бессознательного мира. Растворяются судьбы в суете дней, растворяются люди в телефонных книгах, растворяются чувства в ночной или предрассветной темноте. Она хотела все отпустить и просто раствориться. Сквозь нее проходили поезда, переливались океаны через край, по проводам бежало электричество. Она была свободна. Она отпустила все свои решения, предрассудки, желания, мечты, обиды. Она освободилась от самой себя. Перестала наконец-то себе принадлежать. Земля ушла из-под ног, но она не падала. Когда-то Чарльз предлагал ей упасть, довериться ему и отпустить себя. Этот выбор был самым важным в ее жизни. И сегодня она смогла принять решение и проститься. Сегодня Чарльза уже нет. И теперь она предлагала ему рискнуть и упасть. Она была готова к этому падению, она отпустила все возможные предрассудки по поводу того, как это произойдет, основанные на плоском опыте обычного человека, имеющего лишь комнату метр на метр из собственного сознания и разума. Разум, скованный страхами – это грязь, это побочный продукт нашего существования. А ведь зазеркалье так близко.

Она нащупала руку. Это была рука Чарльза. Сколько лет прошло? Сколько сил потеряно на поиски? Сколько километров вверх или вниз? Это не имело значения. Это не имело возможности исчисления. Не имело больше никаких объяснений. Не имело смысла. Только двое взявшись за руки. Или один.