Интеллигентом Николаича было назвать трудно, но сам себя он именовал "духовным человеком". В первую очередь он имел в виду свой проснувшийся интерес к религии – по его словам, он писал какие-то письма в Епархию и вообще полагал, что его детство, проведенное при храме, как-то выделяет его из общей серой массы. Однажды он признался, что завал бумаг на его столе объясняется, в частности, тем, что он, читая газеты и просматривая телепрограммы, просто-напросто конспектирует всё, что успевает запомнить. "Мне уже скоро восемьдесят, – говорил он, посмеиваясь, – и я должен всё знать, даже про английскую королеву – во сколько она сегодня встала, пила ли чай…".
Кроме духовной жизни, Николаич был весьма увлечен жизнью материальной: его участок носил следы хоть и беспорядочной, но кипучей хозяйской деятельности. Кроме классических грядок, яблонь и виноградных лоз на участке стоял летний домик, прямо в саду под открытым небом была оборудована самая настоящая барная стойка с высокими стульями, имелся даже некий самодельный фонтан, на моей памяти не работавший ни разу. Видно было, что в советские времена Николаич тащил всё подряд и отовсюду – больше всего меня поразила крашеная серебрянкой городская урна, в которой росли цветы…
В адрес жены своей Николаич презрительно цедил: "Интеллигентка…", и на её "половине", то есть в гостиной, появлялся только с целью пообедать. А.М. действительно была интеллигентная женщина, бывшая преподавательница музыки. Несмотря на свой немалый тогда уже возраст, она всё ещё давала частные уроки и играла сама, для тренировки, а по ночам иногда подрабатывала, где-то что-то сторожа.
После столь затянувшегося описания перейдём, собственно, к главному: какое вообще отношение имела ко мне вся эта чужая нелепая жизнь, неумолимо катящаяся к своему печальному закату? Мне-то казалось, что единственно нормальным положением вещей является то, что я снимаю жилплощадь, плачу за это деньги – и до свидания. Я не желал вникать в подробности духовной жизни Николаича и не собирался с ним откровенничать, и даже был готов вырыть яму-другую и вскопать пару грядок, лишь бы тезис Николаича "Мы с квартирантами – как одна семья!" – не стал былью. Я хотел жить своей жизнью в своей семье – но не стоит смеяться над моей наивностью, ведь мне тогда было всего двадцать лет…
Поначалу всё выглядело вполне нормально: я появлялся у старика раз в месяц, вручая деньги, выслушивал его упреки на тему "чего не заходишь", если не удавалось отвертеться – получал какое-то необременительное задание по хозяйству, которое тут же и выполнял, после чего забывал о существовании "духовного человека" ещё на месяц. Но даже в эти редкие встречи больше всего угнетала не обязанность что-то делать в чужом дворе, а та беспардонность, с которой Николаич считал себя вправе со мной обращаться. "Ну-ка расскажи мне, Василий, – говорил он, – часто ты со своей женой ругаешься?". Я от таких вопросов просто "ехал": с женой мы тогда жили дружно и не ругались, но в любом случае – ему-то что за дело? "Да не ругаемся мы…" – мялся я. "Да? – вскидывал клочковатые брови старик, – Да не может быть! Вот до вас были жильцы, тоже семья молодая – он, бывало, ко мне частенько захаживал, милиционером он работает, ага… так вот он прямо всё рассказывал, как он там со своей скандалит… А ты чего-то крутишь тут мне…".
Иногда он спрашивал, хитро прищурившись: "А вот скажи мне, какую вам, например, стипендию в вашем университете платят?" Или – "Ну-ка, запиши мне на бумажке, на какой ты кафедре учишься, кто твой руководитель – я ведь должен такие вещи знать?". И писал ведь – а куда денешься?
Надворные работы я выполнял без особого рвения, хотя Николаич всё стремился произвести меня в "начальники участка", как он сам выражался. Порой, всё же затащив меня для вскапывания грядок и тому подобных работ, Николаич сидел рядом на переносной скамеечке и журил: "Без души ты, Василий, работаешь, без души…".
Из дневников 1991 года
3 Октября <…> Слюнявая неопрятная физиономия Николаича: "Да куда ж ты, Васенька, от меня денешься!". Унизительные работы на подворье, бесконечные разговоры о том, какой И.Н. духовный человек…
11 Октября. И.Н. просто прелесть – сердито так, зло: "Вася, ты порядочный человек?". "В каком смысле?". Ах, вот оно что – виноград обещал дообрывать, но вот какой плохой – не появляюсь, не захожу, не бегу работать-вкалывать… Нет, И.Н., я непорядочный, так и знай.
14 Октября. Уже несколько дней не встречаюсь с И.Н. – и счастлив. Универ и тренировки.
Инфляция в те годы шагала семимильными шагами, цены на всё росли чуть ли не ежемесячно, а уж ежеквартально – точно. Так же примерно вела себя и плата за квартиру. Справедливости ради надо отметить, что в смысле цен Николаич не зверствовал, но поражал он меня другим: на полном серьёзе он говорил мне – вот, дескать, всё дорожает, цены растут… ты бы поспрашивал у соседей, кто сколько платит, а то и вашу плату уже менять пора… То есть, надо полагать, старик тем самым выказывал мне доверие – типа, "и денег, и белья, и дел моих рачитель". Он просто не понимал сам, что говорит: предлагал мне, студенту, живущему на скудную стипендию и на зарплату дворника, хлопотать об увеличении СОБСТВЕННОЙ платы за жильё…
Ул. Шевченко, 18. Кот Сэм на подоконнике. Фото 1992 г.
Ул. Шевченко, 18. Летом во дворике.
Фото 1993 г.
Из дневников 1991 года
21 Октября. Девять вечера, захожу к И.Н. Сидит за столом, перед ним – маленький телевизор. Идет пьеса по Салтыкову-Щедрину.
– Здравствуйте, И.Н., я пришёл.
Молчание. Недовольный взгляд из-под косматых седых бровей. Потом –
– Чего-то ты поздно…
– Только что из Универа. Учёба у меня такая…
– Ладно, сегодня уже поздно… Голова у меня болит, да и постановка вот… Приходи в среду.
– А что вы хотели?
– Да поговорить… Обсудить надо, новую квартирную плату установить, а то 60 рублей – это комедия…
– Хорошо, И.Н., я приду в среду.
23 Октября О, прелестный эпизод, просто класс. Итак: старый дом воронежского Шанхая, заваленная хламом комната, за столом – грузный старик И.Н., на кровати сижу я, в очках и с прямой спиной (как учили на айкидо). Я пришёл на разговор о повышении квартплаты.
И.Н.: Давай, Василий, договоримся, а то что это такое – тридцать рублей <с человека – В.>, это же смех. Расходы сейчас вон какие, так всё дорого… И канализация эта – знал бы, что столько сдерут, не стал бы связываться… Я вот две вещи тайком от жены продал <??? – ну ладно, верю… – В.>. На похороны себе отложил тысячу двести рублей – всё в ремонт ушло <это запросто – В.>. Я вот тут походил, к Валентине Алексеевне зашёл, у неё сейчас два студента, она с них по пятьдесят рублей берёт <спасибо, И.Н., а то я не знал! – В.>. Зашёл ещё к одним, те по семьдесят, но у них там ванная <эх, жаль, места в кухне мало! А то б и у нас была ванная… – В.>. Так что вот, никто меньше 50 не берёт… А тридцать рублей – ну что это, тридцать… Чем тридцать – пусть она <квартира – В.> у меня лучше так стоит!
И.Н. горестно машет рукой и с тоской глядит в тёмное окно.
Я: Так сколько, Иван Николаевич?
И.Н.: Не меньше ста! – быстро так, как будто я успею (и смогу!) возразить. Как мы любим играть в совесть и демократию, о Николаич, как нам, таким духовным, деликатным и интеллигентным, трудно говорить о деньгах… А приходится.
Я: Так, значит, сто! Хорошо.
И.Н.: Только вот что: сможете отдать прямо сейчас, а то за унитаз сто пятьдесят требуют… <далее пошёл деловой разговор о подробностях ремонта – В.>.
И.Н.: Ну, Вася, вот будет у тебя свободное время – минут пятнадцать-двадцать… я что ж, я тебя эксплуатировать не собираюсь – приди, поможешь там… ну, принести что-нибудь, вот, лавки надо перенести. Я ж один не могу… <Ах, И.Н., у вас нет приёмного сына, который приезжает к вам в свой гараж через день, у вас нет четырнадцатилетнего внука, который лупит грушу, сделанную из старого футбольного мяча, на вашем подворье – нет у вас никого, кроме меня… – В.>. И знаешь, я тебе по секрету скажу, не для передачи – я вот этого Олега <соседа, снимающего с женой у И.Н. ещё одну конурку – В.>… знаешь его? Не люблю просить, не люблю… Они, знаешь, люди голубых кровей <а я, значит, холоп… Спасибо, И.Н., хороший комплимент! – В.>. Чего ни попросишь – всё с таким гонором, приходит только через месяц, а займёшь его минут на пятнадцать <знаем, И.Н., работали и пятнадцать, и двадцать, и тридцать… – В.> – сразу, знаешь ли, жена его зовет – иди сюда, мол, ты мне нужен… ну что это такое? <молодец, девчонка, имеет возможность мужа выручить – их дверь во двор – В.>.
Конец.
Кстати, о дворнике. О деталях моей трудовой биографии мы поговорим в другой главе, а здесь упомяну вкратце – с началом жизни у Николаича я устроился работать дворником во двор жилого дома, находившегося рядом и с нашим теперешним жильём, и с универом. Это было удобно – я вставал около шести утра, шел на участок, прибирался там, как получится, в начале восьмого возвращался домой, мылся в кухонной раковине по пояс – опять же как придётся, завтракал и к восьми был уже в универе. Иногда работал и по вечерам, после учёбы. Фишка была в том, что в этом доме находился гастроном, куда постоянно ходили А.М. и Алексеевна, а от них моя подработка тщательным образом скрывалась. Рассуждал я просто: видя мои дополнительные доходы, хозяин потребует от них свою долю в виде увеличения квартплаты, а так можно было косить на скудость студенческой стипендии (зарплата дворника, кстати, тогда примерно равнялась этой самой стипендии, не больше, но кто бы стал разбираться?). В мои обязанности входила уборка тротуара перед самым крыльцом гастронома, и, работая там, я всегда был предельно внимателен: если на горизонте появлялась грузная фигура А.М. или маячила щуплая Алексеевна – я шустро нырял в подворотню и там пережидал…
Время шло, и здоровье как Николаича, так и А.М., ухудшалось. Старик уже практически совсем не мог работать в саду, а для А.М. стали тяжелы походы по магазинам, да и времена на дворе стояли непростые – самое начало девяностых, пустые полки гастрономов уже пугали призраком самого настоящего голода, и даже получить свою норму по талонам было сложно – воронежские старики говаривали, что даже в войну, с карточками, выживать было легче.
В этой подворотне автор трудился дворником.
Фото 2013 г
Это было время, когда я в подарок на свой двадцатый день рождения получил, в частности, несколько банок рыбных консервов (минтай в масле) и был счастлив…
Цитата в тему
Вот, помню, когда мне стукнуло двадцать лет, тогда я был безнадежно одинок. И день рождения был уныл. Пришел ко мне Юрий Петрович, пришла Нина Васильевна, принесли мне бутылку столичной и банку овощных голубцов, и таким одиноким, таким невозможно одиноким показался я сам себе от этих голубцов, от этой столичной что, не желая плакать, заплакал…
Ерофеев В., "Москва-Петушки"
Из дневников 1992 года
6 Февраля Был у И.Н. Цену, однако, не повышает, но требует в марте 182 рубля – треть платы за коммунальные услуги. В целом, справедливо. Я ожидал худшего. Пока Господь хранит нас, вернее, наши кошельки.
Как всегда во время реформ и борьбы с пьянством, в особую проблему превратился сахар: его продавали не просто по талонам, но только в определенных магазинах, по месту жительства. Практически это выглядело так: в ближайшем к нам гастрономе были заведены гроссбухи со списками всех прикреплённых, с их паспортными данными, и нужно было прийти с лентой талонов и с паспортом, против твоей фамилии ставили галочку, ты расписывался – и тогда получал свою месячную норму. Теоретически предполагалось, что каждый должен приходить сам, но практически позволялось прийти одному члену семьи, показать паспорта и взять на всех, прописанных по данному адресу.
Старики-хозяева уже несколько раз повышали квартплату, но деньги в те времена всех проблем не решали – да и какие там деньги, даже по максимуму, можно было взять за сырой полуподвал?.. И тогда Николаич сделал ход конём – в один совсем не прекрасный месяц нам было объявлено, что мы, увы, не оправдали их надежд: от меня помощи немного, жена моя вообще имеет наглость к хозяевам носа не казать – так что съезжайте, товарищи дорогие. Честно говоря, я растерялся. Съезжать нам было некуда – в округе никто не хотел сдавать квартиру молодой семье (причины описаны выше), у моих родителей в их небольшой квартирке места не было (то есть… если очень захотеть… исходя из того, что и на меньшей площади живали по три поколения… но это была бы уже не жизнь, так что такой вариант мы и не рассматривали), а мы на тот момент ещё даже дипломов не получили… Но Николаич не стал нас долго томить: когда он увидел, что "клиент дозрел", то выставил новые условия: конечно, можно вас оставить, но… плату немножко повысим – но это ладно, это дело житейское… Но помогать вы нам будете уже по-серьёзному. Раза два в неделю минимум – зайти, спросить, надо ли что сделать, по необходимости сходить за покупками – вы же понимаете, за стариками надо ухаживать… Помню, как я стоял в дверях Николаичевой комнаты, он не без удовольствия описывал детали нашего нового "договора", рядом стояла, согласно кивая, А.М., а проходивший мимо Углук подыграл – "Соглашайся, соглашайся…". Никто никого не заставлял, разумеется, все на всё соглашались сами – также и я тогда добровольно подписался на рабство, на роль прислужника, да ещё и платил за это…