На месте высотного здания в 1990-м году располагалось старое строение, в котором размещался ЗАГС Ленинского района (ул. Орджоникидзе) г. Воронежа.
После регистрации, проведенной с известной долей торжественности, после обязательной групповой фотографии на ступеньках ЗАГСа, на украшенных пошлыми лентами машинах отправились в церковь, венчаться. Отношение к религии – отдельная большая тема, и начинать ее надо, как и многие другие, с экскурса в историю, но кто в те времена живал – тот понимает… в общем, сейчас это уже подзабыто, но советская жизнь была сугубо атеистична. Не скажу – нерелигиозна, потому как вера в коммунизм – это тоже религия. Но религии как суммы обрядов и традиций, служащих не просто способом поклонения Всевышнему, но и (главное, я считаю) средством связи с предками, средством социальной самоидентификации, средством взаимодействия членов социума – такой религии в нашей жизни не существовало. Точнее, коммунистическая идеология пыталась выполнить все упомянутые функции, но – неудачно.
С религией мы были знакомы в общем и целом из литературы – понятно, что изучение русской классики, пусть даже и с социал-демократических позиций, способствовало знакомству с основами христианства. А оживление общественной жизни в конце восьмидесятых в первую очередь выразилось в религиозном возрождении – разумеется, на территории России православие было главным трендом (впрочем, те из полукровок, не говоря уж о расово-правильных аидах, кто попал в еврейский кружок – для тех, конечно, поиски Бога завершились изучением ТАНАХа). Я же вырос в самом обыкновенном для центральной России окружении, где под словом "религия" подразумевалась ортодоксальная версия христианства, то есть православие. В юные студенческие годы, на заре перестройки, интересоваться религией было не просто модно и принято, а было это еще и своеобразной фрондой, фигой, вынутой из кармана (гласность, все-таки…). Религиозная идеология противопоставлялась живой еще идеологии официальной – ах, у вас история КПСС и научный коммунизм? А вот вам, наш ответ Чемберлену – диспут "Религия и наука" (или что-то столь же люто банальное)! И батюшку настоящего пригласим, да не как-нибудь, а в рясе! Батюшки тех лет были еще не настолько богаты, как сегодня, но самомнения и наглости было им не занимать уже тогда, и на диспут служитель культа согласился прибыть только и исключительно на такси (туда и обратно, ясное дело). Денег на такси у бедных студентов не оказалось, и остались мы без животрепещущего диспута.
Забегая далеко вперед, скажу, что годы жизни в Израиле привели меня к понимаю вторичности христианских концепций по сравнению с иудаизмом, что вылилось в довольно долгий период заинтересованности последним (гиюр я, впрочем, пройти так и не собрался, но некоторые из правил жизни, заповеданных жестоковыйному народу, соблюдал по мере сил). На сегодняшний день в результате, как принято говорить, личностного развития, я пришел к системе взглядов, которая, наверное, может быть отнесена философии агностицизма. Самый разумный, на мой взгляд, принцип – "бритва Оккама": "Frustra fit per plura quod potest fieri per pauciora" (Излишне объяснять через многое то, что можно через меньшее). Религиозные взгляды (независимо от конфессии) не представляются мне адекватными моделями для описания и изучения мира, созданного Всевышним. Статистика, математика, естественные науки – вот наш инструмент. Традиции же и обряды – не более чем игры, в которые играют люди.
Впрочем, мы отвлеклись, а тогда, в 1990-м, ритуал венчания представлялся вновь обретенной истиной, и потому был необходим. Однако же, более никаких шагов в сторону религиозного образа жизни мы в дальнейшем не сделали.
Ну а после венчания – известное дело, застолье, которое всему голова. Ресторан располагался в здании магазина Утюжок, в том крыле его, что примыкает к филармонии, сейчас там банк. Название заведения я запамятовал.
Здание, известное в Воронеже как "Утюжок", в одном из крыльев которого (по ул. Проспект Революции), в первом этаже в 1990-м располагался ресторан.
Тогда, в девяностом, это был обычный, советского еще стиля, ресторан, где по вечерам под музыку сиживали прожигатели жизни различного рода. Гостей набралось человек пятьдесят – в основном родственники той или иной степени дальности. Какого-то специального тамады не было, торжество, несмотря на не столь уж маленькие размеры, носило скорее семейный характер. Единственное, что мне запомнилось – крики "горько". Почему-то от своей родни такого безвкусия я не ожидал, хотя если вдуматься – традиции сильнее любого вкуса…
А на следующий вечер, тщательно упаковав наряды, мы уже сидели в поезде "Воронеж-Калач". Теща, на тот момент уже не будущая, а настоящая, вместе с родней совершили прямо-таки подвиг: фактически за один день был сооружен фантастический просто стол, тоже на несколько десятков человек, и по крайней мере на два дня – в провинции празднуют основательно… Горы котлет, салатов, каких-то других невероятно вкусных блюд пограничной русско-украинской кухни…
Кстати, небольшое этнографическое замечание: несколькими абзацами выше я назвал тестя хохлом, но ничего оскорбительного в этом нет: на юге Воронежской области хохлами называют, как правило, не украинцев, а некий переходный этнос – ну, может быть, не этнос в полном смысле этого слова, а просто людей, говорящих на смеси русского и украинского языков, иначе – суржике. Надобно сказать, что воронежский выговор сам по себе отличается от правильного "масковского" русского – фрикативное "г" у нас у всех, сами-то мы его и не слышим. Это произношение не столь ярко выраженное, как, например, у жителей Ставрополя или Ростова-на-Дону, но – есть. Это горожане, а в деревнях Воронежской области говорят, в свою очередь, своим, деревенским говором – с мягкими окончаниями и "яканьем" ("ходють, лятять") и массой аутентичных слов, приезжему непонятных (насколько я знаю, например "кандебобер" – наше, воронежское словцо). Я этот говор, в общем и целом, понимал, но никогда не говорил на нем. Но все это, в любом случае – москальска мова. Поедем южнее, и уже в двустах-трехстах километрах от городской черты вы услышите, как вам покажется, самый настоящий украинский, для нетренированного уха даже и непонятный. Нет, то не украинский – это он, наш суржик, хохляцка мова! Бывает даже так: разделяет большое село река, и на одном берегу живут "хохлы" и говорят на суржике, а на другом – "москали", и говорят на обычном воронежском русском. В Калаче же изрядная часть населения были именно хохлами, и тесть тоже, но так случилось, что армейскую службу свою он тянул не где-нибудь, а в кремлевских курсантах (о!), Сталина видел – вот как я вас вижу. Служили тогда долго – не то три, не то четыре года. Из армии он привез правильный русский, и обеих дочерей ему научил. Но я, оказавшись в кругу новоявленной родни, сперва чувствовал себя натурально заграницей: ну не понимал я суржика! То есть, общий смысл улавливал, но не более. Потом, с годами, пообтерся и понимал уже без напряга. Вспоминаю, как было забавно садиться на воронежском вокзале в вечерний калачеевский поезд, часов в десять уходивший из города – войдя в плацкарту, вы слышали вокруг себя не привычный городской русский, а – полуукраинский, который на улицах Воронежа так вот в открытую и не звучал, а здесь, в вагоне, среди своих – пожалуйста…
На поезде до Калача езды – ночь, и ехать нам было весело, мы занимали с нашими друзьями-свидетелями отдельное купе. Родители мои приехали через день-два, уже на саму свадьбу. Праздновали по-домашнему, в зале, то есть в гостиной, поставив столы буквой "П" вдоль стен. Танцевали во дворе под хиты тех лет – Газманова, например (и ведь что за хит – "Путана"!! Для свадьбы – самое оно…). Никаких особенных воспоминаний и об этой части обряда у меня не сохранилось, да и не было ничего такого, наверное, ибо напиваться вдрызг я не имел привычки ни тогда, ни сейчас, а вся русская свадьба затем и устраивается – выпить хорошенько, в этом вся радость и приключение. В поддержку этого тезиса могу рассказать один забавный анекдот (в пушкинском смысле этого слова) с того вечера, который мне потом пересказал мой отец (который, кстати, тоже никогда не напивался). Вышел он во двор, воздухом подышать да покурить, и тут подбегает к нему какой-то мелкий пацан, из гостей – и бьет его со всего размаха. Отец спрашивает: "Ты чего меня бьешь-то?". А тот в ответ: "А тебе все равно, ты пьяный!".